Григорий Шансов
Человек из пропавшей страны
Глава 15. Распахнутая дверь
Следующим утром Сафаров долго не вставал. Будильник на часах Монтана пропиликал свою мелодию. Нужно собираться на тренировку в зал. В старом доме стояла редкая тишина. Квартиру напротив занимала вполне приличная семья с ребенком, который плакал постоянно, словно дышал только через плач. Его отец уходил на работу рано утром, обладал напуганным взглядом и всегда всего стеснялся. Даже казалось, стеснялся того, что жил на земле и занимал на ней небольшую площадь. Его жена – не знавшая косметики молодая женщина с вечно опухшими глазами, облаченная в бесформенные и тусклые одежды. Когда их дверь открывалась, на лестничную площадку, и без того зловонную, вываливался спертый запах грязных пеленок и протухшей капусты. Было удивительно, как эти два человека нашлись и поняли, что созданы друг для друга. Наверху жили две бабки. Одна такая тихая, невзрачная, незаметная, словно отдаленный мираж в солнечную погоду. Другая – высокая и с громоподобным голосом. Сафаров побаивался ее. Мало ли, что у нее на уме. Когда бабка говорила, казалось, что она сейчас проглотит собеседника. Спокойно выражать мысли бабка не умела, и буквально кричала с высоты своего роста, широко, по оперному, раскрывая рот. Неважно, о погоде, новостях из магазина, или отвечая на банальный вопрос о здоровье.
Обе бабули страшно пили. Когда они получали пенсию, откуда-то появлялись деды, видать друзья бурной молодости, и начинался бразильский карнавал до самого утра, с обязательной перестановкой мебели, падениями и грохотом, криками и стонами. Там же наверху, но в квартире напротив, жил бывший военный. Тихий старичок, глухой абсолютно, и потому не имевший ничего против шумных соседей. Но в это утро дом словно вымер.
Сафаров сходил на кухню, поставил чайник на газ и услышал, как что-то упало на дно почтового ящика. Это оказалось письмо от матери! Вмиг унылое утро преобразилось. Что может быть лучше для сына, живущего вдали от дома, чем письмо матери? Может быть только письмо от любимой девушки. Он рассмотрел конверт со знакомым почерком, дату на штампе, зашел в комнату, прикрыл дверь и, сев на кровать, аккуратно развернул исписанный тетрадный листок.
“Дорогой наш сынок!
Получила твое письмо. Спасибо что написал, не забыл. Мы с отцом читали и плакали от радости, что ты у нас такой уже совсем взрослый и самостоятельный, устраиваешь себе жизнь в другом городе. Отец пьет, а после твоего письма совсем запил, наверное, от радости за сына, и чтобы отметить твой переход во взрослую жизнь.
Кошка родила семерых, девать их некуда. Вот бы корова так рожала. Картошка будет плохая, жук все поел, отец как раз пил, а я болела, чтобы собирать. Ладно хоть морковка и кабачки уродились. Зимой с голоду не помрем.
Светка прибегала, твоя одноклассница, спрашивала тебя. Она поступила в институт, куда и хотела. Я ей твой адрес для писем дала.
Больше новостей то и нет особо. Наш совхоз развалился совсем, зерноток и техника продается на металлолом. Меня уволили. Директор совхоза уехал в город, а бухгалтер пропала с крупной суммой денег. Говорят, уехала за границу. Корма разворовали свои же, половину совхозных коров тоже растащили, а половину в город увезли на мясокомбинат. Зарплату получили мясом и варили его в тушенку. А куда его девать летом? Поля распахивать на будущий год никто не собирается. Уборочная, говорят, под вопросом. Солярки нет, денег нет, технику никто не ремонтирует. Как жить дальше, никто не знает, все за огороды держатся и скотину.
Ну ладно, сынок, тебе там не до нас сейчас. Ты работай. Ничего, что в институт не поступил, главное не пей как отец. Приезжай за тушенкой.
Мама.”
Сафаров перечитал письмо еще раз и закрыл глаза. Он уже скучал по своим. Наверное, даже письмо от девушки не имеет такого же значения, как письмо от мамы. Девушки, они каждый раз разные, могут и уйти, если что-то не понравится, а мама – она одна и навсегда. Марат решил поехать домой как можно скорее. Он откладывал деньги для матери, половину заработка в особый мешок, сооруженный из старенькой футболки. Если судить по письму, дела у них сейчас не очень.
Марат захотел проверить заначку. Порылся в тумбочке на нижней полке, чтобы нащупать туго перевязанную пачку денег. Поискал на верхней полке. Но нет, он прятал их на нижней! Снова поискал на нижней. Затем вытряхнул все на пол. Денег не было! Старая футболка была, а денег в ней не было! Сафаров метнулся к шкафу. Остальные деньги, отложенные на свои расходы и спрятанные в другом месте в шкафу, остались нетронутыми. Дверь запирается, второй ключ только у Гришки хозяина.
Внутри Сафарова закипела злость. Он вышел из комнаты и толкнул дверь напротив. Заперта. Никогда он ее не запирал, когда дома. А он был дома, потому что ботинки валялись около двери.
– Гришка, открой! – крикнул Марат, барабаня кулаками в дверь. В ответ – тишина. Марат взял из кухни большой топор с широким обухом. Это только в кино дверь выбивают ударом ноги или броском всего тела. Ногу легко сломать об дверь, или упасть с сотрясением мозга, если бить плечом. Марат вбил лезвие между дверью и косяком и нажал всем телом. Раздался треск древесины, появилась щель, но замок еще держался. Удар обухом прямо по замку распахнул дверь.
В комнате под одеялом лежал Гришка, поджав от страха ноги.
– Где деньги, падла?!
– К-к-какие деньги? – сипло заголосил Гришка.
– Только у тебя ключ! Отдай, а то зашибу!
Он содрал с трясущегося Гришки засаленное одеяло. В лучах утреннего солнца, пробивающегося сквозь грязный тюль на окне, красноречиво блеснуло зазубренное от говяжьих костей лезвие топора.
– Отдай деньги! Я для матери собирал, гнида!
– А-а-а, – заверещал Гришка, свалился с кровати и забился под стол. – Убери топор, убери топор! А-а-а!
– Где они, куда ты их положил? – Сафаров перевернул грязный матрас, выбросил вещи из шкафа, пнул тумбочку, выдернул ящики из старого комода и бросил на пол. – Говори, паскуда, иначе я за себя не ручаюсь! За мать порешу!
Он отбросил топор, чтобы на самом деле чего не вышло, откинул стол, схватил Гришку за майку и поднял.
– Где?!
Хозяин квартиры упал на подкосившихся ногах, вжимая голову в плечи и зажмурился. Марат прижал его к полу коленом, занес руку для удара и замер. Под ним трепыхался жалкий, ничтожный человечишка, со смердящим дыханием, капиллярами алкоголика на лице, никому не нужный и ни к чему не пригодный, словно старый вшивый одноглазый кот, который ест, спит и гадит в тапки хозяевам. Сафаров ощутил необъяснимое чувство. Ему стало жаль его. Существо и в то же время человека. Будет ли с него толк? Поймет ли он? А нужно ли, чтобы он хоть что-то понял? Крепко сжатый кулак, казалось, гудел от напряжения. Гришка лежал и трепетал от страха, ожидая своей участи. Марат вдруг покрылся мурашками от ужаса. Гришка напоминал ему отца! Такой же увядающий алкоголик, потерявший интерес к жизни.
Сафаров не ударил. Отпустил растянутую майку и встал.
– Жалко мне тебя, – презрительно бросил он, ушел к себе в комнату, собрал вещи и вышел, но ключи от квартиры оставил у себя.
В спортзале он рассказал обо всем Лысому, который сразу сказал:
– Неправильно ты сделал.
– А как надо было?
– Поехали, нам нужно на дело, потом займемся.
Глава 16. Долги платить нужно
На улице около машины отирался Глухарь.
– Садись, поехали, – скомандовал Лысый и они втроем покатили, чтобы забрать Француза. Сотовых телефонов тогда еще не было. Она появилась только спустя пару лет. Ни позвонить, ни договориться. Все вопросы решались офлайн. Когда затормозили у подъезда, Сафаров, как самый молодой, побежал на пятый этаж и постучал в дверь. Открыл сам Француз, выслушал, кивнул и пошел одеваться.
Здоровяк от природы, с кулаками – кувалдами, он наводил ужас на окружающих. С детства его уважали за габариты. Дрался Француз не так технично, как Лысый или Фрол, но ему достаточно появиться в поле зрения и конфликт исчерпан. В Афганистане он с отрядом попал в окружение. Целый месяц жил в горах, не выпуская автомата из рук, когда прорывался к своим. Он будто сросся с ним, зная на ощупь лучше, чем любимую женщину. Когда Француз вернулся домой, первое время он не мог уснуть, если рядом не было автомата. Он попросту не спал. Друзья помогли и достали ему "Калаш", с которым он наконец мог нормально спать.
Француз не нашел себя в мирной жизни и много пил. Чтобы забыться, приходилось пить до потери сознания, а наутро в памяти снова появлялись бесконечные унылые горы, исчезающие в дымке. Но потом он встретил Фрола и органично влился в рэкетиры, получая порцию адреналина всякий раз, когда выезжал на задание. Французом его прозвали, когда он подхватил инфекцию от разбитной дворовой девчонки. Он не помнил название болезни, только сказал, что звучит как-то “по-французски”.
Здоровяк вышел из подъезда и завалился на переднее сиденье черного "БМВ". Скоро они подъехали к гаражу, откуда афганец вынес дорожную сумку и аккуратно поставил на пол у ног. Еще через полчаса Француз пересел назад вместе со своей сумкой, изрядно потеснив Студента и Глухаря, а на переднее место села женщина лет 60, с мелкими кудрями, взволнованная и потная. Окинув взглядом сидевших сзади, дамочка рассказала свою историю:
– Занял у меня знакомый много денег. Не за один раз, три раза приходил. Еще и еще выпрашивал. На коленях ползал, чтоб дала. Все на бизнес. Раскрутиться хотел, да все прогорал. Бестолочь. Последний раз фуру кисломолочки привез в самую жару. Да не продал, все испортилось. Ни выручки, ни моих денег. А теперь смылся в поселок и долг не возвращает. Я уж к вам, ребята, обратилась, потому что у меня выхода нет. В милицию идти бесполезно, в суд… а что ему суд? Я эти деньги своим горбом заработала, два года на рынок в Москву моталась. Да там не только мои деньги были. Давала ему, думала поднимется, а он все спустил и теперь в отказ пошел, типа невменяемый был, не помню ничего. Расписки все есть, подписи его, даты. Мне хотя бы что-то вернуть.
Женщина достала платок и вытерла навернувшиеся слезы. Сафаров слушал, наблюдал и анализировал. Долги надо отдавать, а если не можешь, то отрабатывать. А если “кидаешь”, то приходят ребята с арматурами. Вроде логично и даже в некотором роде благородно. Особенно в атмосфере рыданий обманутой женщины, которая сама пришла за помощью и согласна выплатить гонорар.
Они приехали в поселок и битый час искали нужный дом – адреса не знали, только имя и фамилию. Наконец нашли. Открыли калитку, вошли во двор, но на двери дома их встретил висячий замок.
– Подождем здесь, я отгоню машину за угол, – распорядился Лысый и вышел. Расположились во дворике. Кто на скамье, кто на перевернутых ведрах. Француз достал из сумки потертый АКМС, без складного приклада, примкнул магазин и ловко закинул за широкую спину, спрятав под кожаной курткой. Лысый считал, что на это дело автомат не нужен, но Француз не чувствовал себя спокойно без него. У Глухарева и Сафарова в руках – красноречивые куски арматуры.
Ждали до темноты. Когда надежда увидеть должника угасла вместе с закатом, калитка скрипнула и во двор зашел высокий мужчина.
– Это он, – подала голос из темноты женщина.
Должник в страхе застыл на месте.
– Кто здесь? – спросил он.
– Я за долгом приехала. Эти ребята со мной.
– Ты бандитов наняла, что ли? – осипшим голосом сказал высокий.
– Верни долг, и мы уедем. Верни, это ж мои кровные, – взмолилась женщина.
– Пройдем в дом и там все культурно порешаем, – сзади к человеку, отрезав путь к отступлению, подошел Лысый. – Дверь открывай.
Хозяин уронил связку ключей, долго шарил в темноте, наконец открыл дверь, и вся процессия зашла внутрь небольшой комнаты. Включили свет.
– Сядь, – скомандовал Лысый. Хозяин дома сел на стул. Худой, с благородными чертами лица, небритый и с перегаром. Нервные руки не находили места.
– Ты занимал у этой женщины, вот твои расписки. Почерк узнаешь?
– Узнаю, – у должника от страха затряслась челюсть. – Ребята, не бейте, только не бейте.
Сафаров подавил желание засмеяться и просто сплюнул на пол. Почему-то вид трясущегося от страха человека ему показался забавным. А занимать сторону силы еще и приятно. Так собаки толпой загоняют слабую жертву, раззадорив себя принадлежностью к сильной стороне.
– Верни долг.
– Нету денег, все потратил я, ну нету. Такой я бизнесмен, никудышный, – лепетал должник.
– Короче так, ты знаешь, что такое счетчик? – Лысый сел напротив него. – Каждый день сумма растет на сто процентов. Завтра мы приедем, и ты отдашь нам в два раза больше. Если нет – в лесу еще много места для твоей могилы.
– Парни, вы ч-чего? Где я с-столько д-денег возьму?
– Ребята, я не хотела этого, я же просила просто припугнуть, – женщина засуетилась.
Сафаров был уверен, что Лысый меньше всего хотел “мокрухи”, а только запугивал. Методика такая.
– Мы так не работаем. Выйди во двор и закрой за собой дверь. Иначе за выезд будешь сама платить.
Когда испуганная женщина исчезла за дверью, Лысый с абсолютно холодным взглядом подошел к должнику вплотную:
– Эй, че делать будем? Утюг в доме есть?
Должник простонал, что-то невнятно пробормотал, замотал головой и со скорбью на измученном лице произнес:
– Я отдам, отдам, все отдам, пойдем.
– Куда?
– У меня друг есть, может даст. Он даст. Я займу. Ту недалеко, рядом, на соседней улице.
Должник пошел пешком, рядом с ним шагал Француз, остальные сели в машину и поехали следом. Остановились у зажиточного двухэтажного дома.
– Сам зайдешь, мы подождем снаружи. Захочешь обмануть – разговаривать с тобой больше никто не будет, одним неудачником больше, одним меньше. Милицию вызывать не вздумай – накажем не только тебя, но и семью, – давал инструкции Лысый, опустив стекло.
Должник зашел в дом. В окнах горел свет. Через минуту дернулась штора и кто-то изнутри посмотрел на улицу. После пяти минут Француз отошел немного в сторону, откуда хорошо видно дорогу, по которой вполне уже мог мчаться уазик с ОМОНом. Прошло минут десять и наконец появился должник с пакетом в руке. Француз пошел ему навстречу, забрал пакет и сунул Марату:
– Считай, студент!
Сафаров впервые держал столько денег в руках. При слабом освещении салона вдвоем с Глухаревым они подбили калькуляцию и сообщили:
– Все точно.
На крыльцо дома вышел мужчина с животиком, положил на деревянный столик двустволку, спокойно закурил и молча наблюдал за происходящим.
– Спасибо. Я все тебе отдам, продам все, что у меня есть и отдам. Машину, дом, рефрижератор, – должник обернулся к спасителю и сыпал обещаниями.
– На, – Лысый небрежно сунул должнику в руку помятые расписки.
Тот неловко уронил бумаги и наклонился, чтобы подобрать их в полутьме. Француз недобро посмотрел на того, который с ружьем на крыльце, подхватил свой автомат и сел в машину, опустив стекло, готовый открыть огонь, если вдруг по ним начнут стрелять. Иномарка поехала.
– Смотри за ним, – сказал Фрол.
– Смотрю, – ответил Француз.
– Все спокойно, – сказал Сафаров, смотря сквозь заднее стекло. – Пошел в дом.
– У нас еще одно дело, – сказал Краб, разгоняя машину.
– Какое дело? Уже первый час ночи! – отозвался Глухарев.
– Студента обокрали. Надо заехать.
Марат открыл входную дверь своим ключом. В прокуренной комнате Гришки Потрехалова горел свет. Нежданные гости молча вошли и рассредоточились по комнате. За столом сидела все та же компания, которая встречала Сафарова при заселении. Авторитет в наколках, высокий и худой в тельняшке, пузанчик с прилизанными волосами и еще один скромный с меланхоличными зелеными глазами. На столе красовался импортный спирт и закуска.
– Это что за фраера, в натуре? – произнес авторитет.
– Кто из вас Гриша? – спросил Лысый.
Потрехалов, увидев среди них Сафарова, захлопал глазами, все понял и опустил голову.
– Вон тот, – показал Марат.
– Ты украл у этого пацанчика бабки. А ну верни, – холодные стальные глаза Лысого смотрели в упор.
– Не, а че такое? Какие деньги? У меня нет никаких денег, ребята. Попутали чего-то. А этот тоже, Маратка ваш, с утра мне дверь сломал, вещи разбросал, я потом весь день прибирался, вон что с замком сделал! Я как теперь закрываться буду? – Гришка “включил дурака” и замахал руками, рьяно жестикулируя.
– Я два раза не повторяю, – Лысый подошел к Гришке, сгреб его небольшой вес в охапку и потащил к выходу.
– Э, фраерок, постой, – сказал человек в наколках. – Так дела не делаются. Сядь за стол, потолкуем.
Лысый сказал Гришке:
– Ты бабки верни пока, а мы побазарим с людьми. Даю две минуты.
Потрехалов исчез.
– Под кем ходишь, мил человек? – спросил его авторитет.
Лысый сел на стул, скрипнув кожаной курткой.
– А кто интересуется?
– Кедрач с Алтая.
– Не слыхал про такого. Фрола знаешь?
– Нет, не знаю. Из новых?
– А Палладия?
Кедрач усмехнулся:
– Про него слыхал. Не признает он старых авторитетов, недоброе про него толкуют.
Кедрач позвал:
– Гриш, иди-ка сюда!
В дверях снова появился хозяин квартиры.
– Брал?
Гришка замялся.
– Видишь, люди с аргументами. У этого волына, у того за спиной, похоже, зенитка. Давай, решай вопрос.
Гришка проскользнул за дверь и через минуту принес пачку денег, перетянутую резинкой.
– Студент, твои? – спросил Лысый.
– Мои, – Марат выхватил деньги из рук Гришки Потрехалова. – Тут все?
– Э, мужики, там не все. Я бухло прикупил. Но ты ведь мне дверь сломал, вот будет теперь плата за дверь, – сиплым голосом сказал Гришка, обиженно жестикулируя.
– Да пошел ты! – выплюнул Сафаров.
Гости в черных кожанках вышли из старого дома, сели в машину и укатили.
Остановились на пересечении двух улиц, недалеко от рынка, и Сафаров вышел.
– Ты где обитаешь то теперь? – спросил Краб.
– Есть один адресок, – ответил Сафаров.
– А то смотри, перекантуешься у меня или Француза. У Глухаря никак, он какую-то девку привел. Француз с матерью живет, зато свободная койка в зале. У меня есть комната пустая, ребенок пока маленький, спит с нами. Можешь ко мне, но только ненадолго, на пару дней.
– Не, я к знакомой пойду, – ответил Сафаров и, вспомнив про мать, спросил. – Серега, мне бы к матери съездить, денег отвезти.
– С Фролом завтра решишь, – отмахнулся Лысый и черная машина выехала на проспект.
Глава 17. Китайская стена и ее принцесса
Марат побрел через пустой перекресток ночного города. На плече болталась спортивная сумка с вещами и деньгами, в кармане – скомканная бумажка с адресом Ленки. На часах – два ночи.
Скоро он оказался у длинного девятиэтажного дома с двенадцатью подъездами. Дом напоминал Великую Китайскую стену. Местные его так и называли. Марат подошел к двери. Грязный подъезд, запах мочи. Второй этаж. Юноша тихонько постучал в обитую дерматином дверь, хотя рядом висел звонок. Спустя минуту из-за двери послышался еле слышный голос Ленки, хрипловатый ото сна:
– Кто?
Марат ответил, открылась дверь, и он вошел, оказавшись в неизведанном мире тишины, женского уюта и запахов косметики. Ленка стояла перед ним, облаченная в белый махровый халат и сонно поправляла волосы. Ее глаза загорелись огоньком.
– Ты ко мне? Насовсем?
– Да, съехал от Гришки.
Она улыбнулась и обняла его. Это было неожиданно. Впервые. Теплая и мягкая. Для него Ленка всегда была продавщицей в ларьке, а теперь он смотрел на нее, как на женщину. Она красива. Эти усталые движения, слегка чумные серые глаза, еле заметная улыбка уголками губ, небрежно распущенные волосы, беззастенчивый прыщик на лбу. Миниатюрная и женственная.
– Я знала, что ты придешь, – она пожала плечами. – Постелю на раскладушке, сейчас уже поздно. Достань раскладушку, она на балконе.
Сафаров послушно вышел на балкон и немного там задержался. Город шумел, не смолкая ни на минуту, разбрасываясь светом фар и уличных фонарей. Пахло свежим металлургическим смогом. Кто знает, как пахнет свежий металлургический смог? Только тот, кто жил в городах с металлургической промышленностью. Это особый запах. Он появляется по ночам, в прохладе, когда очистные сооружения отключают ради экономии. Слабый аромат, который рождается от перегретого металла, охлаждаемого водой. Запах пара, окалины, смазки и печной гари. Полностью технический запах. Если низкая концентрация, то нисколько не противный. К нему привыкаешь и после чувствуешь некоторое родство с тем местом, где ты снова и снова ощущаешь его по ночам. Уже через полчаса Сафаров спал на скрипучей раскладушке, в стенах уютной комнатки, хранящей от города свои секреты.
Как только игривый утренний луч солнца попал Гришке на лицо, тот открыл глаза, встал и с трудом осмотрелся. На полу комнаты лежали гости. Их было явно больше, чем он помнил с вечера. Гришка помотал головой, потер кулаками пересохшие глаза, с усилием встал, перешагивая через спящих, вышел на кухню, и присосался к крану с холодной водой. С каждым глотком в него возвращалась жизнь, разворачивая ссохшиеся от алкоголя внутренности.
Вытерев рот рукавом, Потрехалов достал из почтового ящика газету и по привычке посмотрел в мутный дверной глазок. Из газеты выпал конверт с письмом. Гришке никто никогда не писал. Удивленный, он подобрал конверт, вернулся на кухню и сел на скрипучий стул. Письмо от Светланы Лавочкиной для Марата.
– Ах ты ж, – прошипел он. – Малому баба написала.
Хриплый смех Гришки разбудил кого-то из гостей.
– Который час? – донеслось из комнаты.
– Десять уже, – отозвался хозяин и хотел было выбросить конверт в мусор, но остановился. Что добру зря пропадать? Он грубо разорвал бумагу, и вынул красиво оформленный листок, исписанный ровным почерком. Письмо источало аромат духов, но Гришка этого не почуял. Он поискал в пепельнице окурки, нашел один, чиркнул спичкой, закурил и стал читать.
“Привет, Марат! Как дела?
Представляешь, я поступила в педагогический! До конца не верила, что смогу. И я смогла! Я так рада!!! Поэтому при встрече можешь меня поздравить!!!
После учебы хочу остаться в городе. Тут совсем другая жизнь, простая и веселая. Честно говоря, только ты моей маме не говори, я устала от деревни. Мама мечтает, что я буду при ней, устроюсь учителем в нашу школу и выйду замуж в деревне. Домой вот вообще не тянет. Поэтому маминым мечтам сбыться не суждено, увы. И это к лучшему.
Мама хотела, чтобы я, пока учусь, жила у дяди, а мне неохота. Будет скучно. Мне с девчонками лучше. Комнату уже получила. Как ты и говорил, общага здесь шикарная. На полу ковры. В блоке две комнаты с душевой и туалетом, на четырех человек. Институт совсем рядом, в двух шагах.
Расскажи, как твои дела, чем занимаешься, где живешь? Смог ли поступить? Когда приедешь? Я пока дома буду до 1 сентября. Если хочешь, закажи междугородный звонок на номер тети. Я каждый день туда хожу и поливаю цветы.
Очень хочу тебя увидеть, прям скучаю, не могу. Пожалуйста, напиши мне ответ как можно скорее. Жду. Целую. Светик.”
Внизу листа был аккуратно выведен номер телефона и строчка: ”Вдруг ты забыл”. Гришка плюнул, выругался, сделал из письма кулек, насыпал туда содержимое пепельницы и бросил в ведро с перепревшими картофельными очистками.
