Григорий Шансов
Человек из пропавшей страны
Глава 13. Кушать будешь сладко
Бритоголового звали Лысым или Крабом. Его живые, цепкие голубые глаза, узкие от постоянного прищура, глядели с вызовом. Шрам на брови и сломанное ухо делали похожим на матерого кота – хозяина нескольких дворов. Под черной кожаной курткой прятался мощный торс. Его кулаки, с темными мозолями на костяшках, во время драки напоминали не знающие боли дубовые болванки. Он занимался в спортзале каждый день. Отжимался, качался, бил по здоровенной груше, которую новички не могли стронуть с места, а у него она раскачивалась и трепетала, как обреченный зверь. Благодаря природной гибкости, он обладал великолепной растяжкой ног, поддерживать которую ему не составляло труда. Ударом ноги в голову валил с ног. Всегда. И обладая такими прекрасными данными, Лысый никогда не выступал на соревнованиях и не бился за титулы. Сам Фрол, тренер секции кикбоксинга, втайне опасался его.
Через пять дней после разговора с Сафаровым, Лысый Краб заехал на рынок и направился к ларьку Артема. Был августовский полдень. Увидев рэкетира, продавцы мрачнели, прятались в тенях, за углами, опасаясь делать резкие движения. Наконец он заметил Сафарова с двумя мешками муки на плечах. Тот шел, не видя его, со склада Артема.
– Эй, ты! – окликнул Краб.
Сафаров остановился и развернулся, не снимая мешки.
– А, привет!
– Иди за мной, – приказным тоном произнес Лысый.
– Сейчас, донесу только, – сказал Марат и скрылся в ларьке. Затем вышел и попросил:
– Дружище, дай еще пару принесу, и я свободен.
Лысый нехотя согласился и подождал, засунув руки в карманы. Когда, наконец, Марат подошел, он посмотрел на его испачканную мукой одежду, и снова отправил в ларек:
– Переоденься в чистое.
Через минуту они с Крабом шли к парковке. Несмотря на жару, Лысый никогда не снимал свою черную куртку, которая, как потом Сафаров узнал, прикрывала оружие. Они сели в черный "БМВ", и Марат всю дорогу разглядывал интерьер, потому что первый раз оказался в салоне иномарки. Ехали недолго. Остановились возле жилого дома внутри квартала и спустились в прохладный подвал. На входе не было никаких надписей.
После солнечной улицы глаза пару минут привыкали к полумраку. Марат оказался в большом спортивном зале с самодельными тренажерами, зеркалами на стенах и черным линолеумом на полу. Стены выкрашены в кроваво-красный цвет и расписаны кустарными изображениями черных драконов. Посреди зала высились несколько опор дома, увешанные плакатами Брюса Ли и других китайцев. Перед входом на красном кожаном кресле, закинув ногу на ногу, сидел невысокий худощавый человек лет 30, с черными короткими волосами и аккуратной бородкой, в импортном спортивном костюме темно-синего цвета. Это и был Фрол. Он жевал жвачку, поблескивая передним золотым зубом.
Рядом с Фролом стояли Глухарев, парень в кремовых штанах по кличке Пижон, здоровый амбал Француз и еще несколько человек. Они вполголоса перекидывались шутками. У всех надменный взгляд и презрительная криминальная ухмылка. Из глубины зала вышли еще двое, совсем мальчики, но со взрослым взглядом, от вида которых неискушенный гражданин почувствовал бы холодок. Лысый остался стоять сзади. Марат, стараясь держаться просто, окинул всех взглядом и произнес:
– Здорова, мужики!
Ответа не последовало. Фрол небрежно махнул кистью руки и улыбнулся одними губами. Его другая рука ритмично сжимала кистевой эспандер. Двое мелких подошли ближе, зашли сбоку, осмотрели сзади, словно коня перед покупкой. Парень в кремовых штанах щелкнул зажигалкой, закурил, и выпустил облако дыма под потолок. Наконец Фрол спросил:
– В армии где служил?
– Я еще не был. Мне семнадцать, скоро восемнадцать.
В спортзале послышались смешки.
– На вид ты старше. Грушу бить умеешь?
– Умею, – ответил Сафаров, хотя занимался с боксерской грушей всего пару раз в школьном спортзале.
Фрол махнул рукой на ближайшую боксерскую грушу.
– Покажи как бить умеешь, – шепотом подсказал один из мальчишек.
Сафаров, решив следующий раз быть осторожнее в словах, подошел к тяжелому кожаному мешку, набитому песком, пару раз для пробы стукнул кулаком, чуть отошел и врезал со всей силы. Раздался глухой удар. Ему показалось, что он попал по бетону, смягченному тоненьким слоем кожи. Подавив гримасу боли, он ударил еще несколько раз.
– Сойдет пока, – усмехнулся Фрол. – Глухарь говорит, что дерешься, как зверь. Француз, дай перчатки.
Здоровяк с кулаками, похожими на кувалды, снял с гвоздя две пары перчаток. Лысый Краб встал напротив Сафарова, надел перчатки и не стал зашнуровывать. Сафарову помогли зашнуроваться. Глухарев не переставал ухмыляться. Все предвкушали неплохое шоу.
Выбора у Сафарова, в принципе, не было. Отказаться? Что-то подсказывало, что здесь такое не приветствуется. Да и хотелось идти до конца. Доказать себе, что есть внутри некий стержень, характер, что не слабаком вырос. Сафаров поднял руки, закрывая лицо и корпус, глядя поверх перчаток на пританцовывающего противника. Неожиданно прилетел первый удар, Сафаров покачнулся, но устоял. Губа горела огнем. Следующие удары он смог каким-то чудом заблокировать. И почуяв, как ему показалось, брешь в защите, ринулся в атаку. Лысый ловко ушел в сторону, затем еще, и в голову Сафарову прилетела нога. В голове раздался жуткий звон, который продолжался все то время, пока он летел на пол и затем пытался снова встать.
– Все, хватит, не надо было ногой, – рассмеялся Фрол.
– Да я бы его и рукой ушатал. Он просто мне под ногу хорошо встал, – ответил Краб, отдавая перчатки мальчишке.
– Все нормально, – Сафаров с трудом поднялся, держась за стенку и еле шевеля разбитыми губами, – он тихо… ударил, вполсилы… только. А так… убил бы… к чертям. Ничего себе удар.
– Это он может, – ответил Фрол. – Ладно, драться научишься, задатки есть. Скажи, ты хоть знаешь, чем мы занимаемся?
– Берете деньги с торгашей за защиту, – сплевывая кровь в ведро для мусора, ответил Марат.
– Это ты правильно сказал, твоя роль будет такая. Задача проще простого. Взял деньги, принес мне. Работать будешь с ним, – он кивнул на Краба. – Я плачу процент. Жрать будешь сладко, жить красиво, девок лапать много. Но учти, у нас круговая порука. От нас никуда не уйдешь. Даже не думай. Да, и еще, – Фрол встал, подошел вплотную и посмотрел прямо в глаза, – из денег не брать ни рубля! Все, что ты будешь иметь, получишь от меня или бухгалтера. За воровство наказываем. А за предательство – убиваем, усек?
Фрол повернулся к парню в кремовых штанах, которого Сафаров на рынке видел в паре с Лысым:
– Пижон, ты займешься другим делом. С рынком завязывай, вот тебе и смена пришла.
Вот так, уехав поступать в институт, Сафаров поступил в рэкетиры. И поначалу в новой деятельности ему нравилось все.
Глава 14. Первые дни на новой работе
Лысого на самом деле звали Сергеем. Когда Сереже стукнул годик, его отец ушел в другую семью. Мать не работала ни дня, но одевалась элегантно, часто бывала в ресторанах, а также знала многих ключевых фигур в городе. Откуда у нее были деньги, никто не знал. Иногда в ней просыпался материнский инстинкт, и она интересовалась, а где же Сереженька, почему так поздно играет на улице, кушал ли он сегодня, а потом снова пропадала на несколько дней. У Сережи был с собой ключ от квартиры, и в отсутствие мамы он вел хозяйство сам. Мыл пол, стирал свои вещи, варил картошку и пельмени, и много времени проводил на улице.
Окончив школу, он пошел в армию и попал в Афганистан. Причем сам этого хотел. После возвращения занялся спортом, устроился вышибалой в гостиничный ресторан, где его заметил Фрол и позвал к себе.
После “собеседования” в спортзале, Сафаров с Сергеем Лысым поехали по разным поручениям. Как говорится – “с места в карьер”. Решали вопросы с каким-то наркоманом, потом искали бабушку этого наркомана, долго сидели в маленьком и грязном закутке магазина и ждали хозяина, а после переговоров с ним поехали в гаражи, где Сергей Лысый исчез по каким-то личным делам, а Сафаров два часа ждал его возле машины.
Между делом Марат интересовался, чем предстоит заниматься, и в целом обстановкой. Лысый был немногословным, рассказал только самый минимум. Оказалось, что о Марате хорошо отозвался Глухарев, поэтому Фрол решил его взять. Да и ребята сейчас нужны. Сфера услуг расширяется, а конкуренты наседают. Новобранец также узнал, что их Промышленный район хотят подмять под себя братки из Литейного, но пока бьются с Северо-Западными. Фрол собирает деньги и передает “наверх”, а кому, Лысый не сказал. “Меньше знаешь, меньше сдашь”.
Вечером они зашли в пустой спортзал.
– Когда бьешь рукой, бей от пятки, – учил Лысый. – В ударе ты должен чувствовать силу всего тела, как будто оно стало пружиной. Поймай этот момент и запомни. Первый месяц будешь качаться и бить по груше. Ноги ставь так, руки держи вот так. Закрой грудь.
– За какое время я научусь? – спросил Марат.
– От тебя зависит. За полгода ты только наберешь форму. Ходи сюда каждый день и работай, как проклятый. И не кури, как Пижон и Француз.
– Я видел тебя на рынке с сигарой.
– Бросил уже. Это все понты, дыхалку сажает. В конце зала душ, шкафчик занимай любой свободный, принеси полотенце. За этим домом школьный стадион. Бегай там, когда захочешь. Давай, Студент, работай, – сказал Сергей и направился к тренажерам, прозванным в народе “железками”. Послышался лязг блинов штанги.
– И если что, говори, что работаешь на Фрола! – крикнул Лысый из другого конца зала.
С тех пор к Марату приклеилась кличка – Студент. Неизвестно почему, но Сергей Краб расположился к Сафарову. То ли из-за стойкости в спарринге, то ли внешне кого-то напоминал. Лысый ненавидел слабаков. Да и модный Пижон в последнее время стал испытывать его терпение "бабскими" выходками.
Вечером они поехали в ресторан. При виде черного "БМВ" швейцар у двери напрягся и на его губах застыла улыбка ужаса. Проходя мимо, Лысый взял его за локоть и сказал на ухо:
– Этот со мной, будет приходить сюда, когда захочет.
Швейцар понимающе кивнул, придерживая перед ними дверь. Изнутри доносился звон тарелок, голоса и смех, музыка и пьяные окрики: “Гарсон!” В уютной нише, слева от сцены, уже сидели Фрол, Глухарь, Француз и Пижон.
– О, новенькому мальчику наливаем двойную! – хмельной Пижон наполнил две рюмки холодной водкой из запотевшей бутылки и придвинул Марату. – Студент, пей. Не стесняйся. Извини, тут наливают в малюсенькие стопки.
Мимо них прошли двое высоких вышибал в пиджаках, один из них покосился на Сафарова. Официанты принесли жареные ребрышки, рыбу, соусы, салаты и еще водки. Лысый с ходу опрокинул три стопки подряд и присел за еду. Марат выпил свои две, ему налили еще. Играла громкая музыка, мелькали официанты, изысканная пища заполняла желудок, и Марат от всего этого разомлел. “Вот это жизнь! Как же хорошо!” Появились две накрашенные девицы неопределенного возраста, сели за столик и пригубили вино. Лысый угощал:
– Девочки, кушайте, я сейчас ещё закажу. Что вы хотите? Креветок? Официант!
Девушки раскраснелись, прижались друг к дружке и боязливо переглядывались. На головах у них красовались модные в то время пышные прически, невозможные без большого количества лака для волос.
Марат наблюдал за всем сквозь хмельной угар и неторопливо ел. Официант принес новые блюда. “А в городе кто-то заваривает кожуру от яблок, вместо чая”, – вспомнил он разговор с Ленкой. Девушки оказались проститутками. Лысый договорился о цене, они согласились. Их начали лапать прямо в ресторане. Марат смотрел на них и пытался понять, почему девушки соглашаются на такое. Деньги нужны? Или просто нравится? А может и то и другое?
Спустя некоторое время Лысый и Пижон взяли девушек в охапку и, сбивая стулья на проходе, вышли с ними в неизвестном направлении. Фрол, откинувшись на спинку, о чем-то думал, закрыв глаза, а может и спал, Француз продолжал пить, и не пьянел, а Марат размышлял о своей жизни, глядя на суету в зале. Он впервые был в настоящем ресторане. С красивой отделкой, люстрами, дамами в платьях, представительными дядьками, официантами в красных костюмах и белых перчатках. Играла живая музыка и певец исполнял что-то задушевное из шансона.
– Ну как тебе твой первый день на новой работе? – сквозь музыку услышал он голос Фрола.
– Отлично! Ничего сложного. Ездили туда-сюда.
– Наслаждайся, не всегда так будет.
– А мне оружие выдадут?
Фрол посмотрел на него веселыми пьяными глазами:
– Зачем?
– Для самозащиты.
– Не нужно. Держись Краба, – ответил Фрол и снова закрыл глаза в блаженной неге, словно медитировал на потолочный светильник.
Глубоко за полночь Фрол и Француз ушли. Сафаров нехотя поднялся со своего места, когда к столику подошел официант. Высокий, с чувственным аристократическим лицом, чей бюст в мраморе мог бы украсить один из залов Эрмитажа.
– Я не в курсе, но они должны были заплатить, – развел руками Сафаров.
– Они не заплатили.
– А у меня денег нет. Наверное, они в долг.
– Ты новенький у них что-ли? – официант изобразил на лице презрение. – Это называется “нулевой счет”. Ваши жрут, а мой хозяин списывает это с нас. Он знает, но делает вид, что не знает.
Затем он приблизился и добавил на эмоциях:
– Тварей вас таких много сейчас развелось, живете за чужой счет!
Лицо Сафарова из блаженного быстро стало пуленепробиваемым.
– Мне позвать моих пацанов? И ты скажешь им это в глаза? – Марат схватил его за пиджак. “Как же ему сейчас не хватает ствола! Даже без патронов! Просто припугнуть!” Он прижал официанта к стене, красиво отделанной мраморной крошкой, ясно понимая, что по сути не прав, но “система такая”. Он стал частью структуры и действовал так, как это принято в ней.
– Хочешь кишками поймать свинца? Ты, прислуга дерьмовая! – взгляд его стал свирепым. “Как же быстро я испортился, как же так вышло?” – в это же самое время думал Марат.
Тут подоспели другие официанты и старший из них взволнованно попросил:
– Пожалуйста, не нужно. Отпустите его. Он не со зла. Ваши друзья уже ушли, и вам пора на воздух. Вам пора на воздух.
Сафаров отпустил официанта.
– Держите, это вам презент от заведения, – в ловких руках старшего оказалась бутылка красного вина. – Вам пора домой. Пожалуйста, на выход, мы скоро закрываемся.
И Марат с бутылкой вина оказался на улице. “Нулевой счет,” – хмыкнул он, спрятал бутылку под куртку и зашагал в сторону дома. А ночной город сладко спал и не знал, кто бродит по его темным улицам.
Вокруг Фрола и его парней витал воздух власти. Не беспредельной, конечно же, но достаточно сильной, чтобы вскружить голову пареньку, выросшему на военных фильмах и рассказах о героях, побеждающих врагов. То, как рынок трепетал перед ними, наделило рэкетиров аурой героизма. И приобщиться к героям в кожаных куртках, этой новой власти, стало для Марата идеей номер один. Не думая о последствиях, он наслаждался каждым мигом новой, интересной жизни, которая обрела невиданные прежде краски. Казалось, его серое прошлое отдалилось настолько, будто это был не он. Гусеница – бабочка. Между ними мало общего. Тот пай-мальчик из Союза, удобный для окружающих, словно перерождался в нечто новое. Плевать на всех, если всем на меня плевать!
Ему вдруг захотелось подурачиться. Придерживая бутылку под курткой левой рукой, он несколько раз ударил в воздухе правым кулаком, словно бил по груше в зале. Юношеская сила рвалась из каждой мышцы. Хотелось бегать, прыгать, драться. Физические нагрузки были для него, как наркотик, высвобождающий необъяснимый кайф. И он, дурачась, шел по ночному тротуару.
Прохожих почти не было. Только две женщины перешли на другую сторону дороги, а впереди под уличным фонарем стояла группа молодежи. Сафаров перестал кривляться и поравнялся с ними. Все смотрели на него. Из толпы кто-то крикнул:
– Э-э!
Это “э-э”, означало обращение к нему, но такое нерешительное, и запугивающее одновременно, проверяющее реакцию. В случае чего ничего оскорбительного не прозвучало, и трудно понять, кто конкретно из толпы крикнул это. В то же время, нередко, после окрика самые трусливые убегали, как зайцы от выстрела. Он же остановился и пошел к ним. Перед ним шестеро незнакомых парней и пара девушек. Марату бояться особо нечего – он на своем районе, районе Фрола. Конечно, эти ребята могут не знать ни Фрола, ни Лысого, какие-нибудь одноклассники вышли после дискотеки, закурили новомодные сигареты и провожают девушек.
Фонарь, под которым стояли ребята, оказался единственным на всем переулке. Отойдя всего на десяток шагов, можно раствориться в темноте и тебя никто не найдет. Говорят, что “темнота – друг молодежи”. В те годы освещение городских улиц было скорее случайностью, никаких камер видеонаблюдения, а чтобы вызвать милицию, нужно добраться до стационарного телефона в квартире или в телефонной будке, где-то за три квартала. Все, что происходило на ночных улицах, оставалось тайным, опьяняя чувством вседозволенности.
– Че, парень, гуляешь? – спросил у него один.
– Хочу и гуляю. У тебя проблемы? – ответил Сафаров.
– С какого района, паря? – уже более смело спросил его другой, с густыми усами и худым лицом. На вид постарше первого.
– Эй, хорош, отстань от него, – одернул его кто-то.
– Братан, я с этого района. А вот откуда ты, я не знаю. Как звать тебя? – спросил Сафаров.
– А за базар отвечаешь, что с этого района?
– Отвечаю.
– Оставь его, он боксер, – вступился за Сафарова высокий, в спортивной куртке, со светлыми вьющимися волосами и в кроссовках 47 размера.
– Ты откуда знаешь? У Фрола меня видел? – спросил Сафаров.
Толпа сразу как-то сникла и отступила на полшага. Даже, кажется, кто-то произнес: “Ого!” И забавно, что его признали боксером, хотя в боксе он всего-то один день. Чувствуя, как над головой словно поднимается нимб избранности и неприкосновенности, он засунул руку под куртку. Парни шарахнулись назад. Но Сафаров вытащил бутылку вина и протянул ночным гулякам:
– Мужики, хорош петушиться. Держите, угостите ваших девочек.
А дальше были извинения и братание, “ты классный чувак”, “спасибо”, “как звать”. Сафаров пошел себе дальше, счастливый от насыщенного дня и всеобщего уважения, свалившегося на него, неподготовленного, воспитанного в иной среде, как снег на голову. А еще приятно, что не надо тащить с собой бутылку вина до комнаты Гришки. Вино он не любил, считая его напитком для женщин.
На следующее утро Сафаров зашел в ларек. Рынок только начинал свою бесконечную суету. Валентина фасовала мешочки с макаронами.
– Ты куда пропал вчера? Мы с Ленкой из-за тебя таскали коробки на своих горбах, – продавщица шлепнула себя по бедрам.
– Я другую работу нашел. Сегодня все сделаю до обеда, а завтра меня не будет, – сообщил Сафаров.
– И куда ты уходишь? – Валентина оторвалась от мешка с макаронами.
– Есть одно хорошее местечко, здесь, на районе. Скажи сразу, что принести, что унести.
– Жалко, жалко, что уходишь, – промолвила она, – такого работника еще поискать. Ну да ладно, Бог в помощь.
Марат поспешил на склад. Он таскал мешки, коробки, думая о том, как быстро может измениться жизнь человека. Раз – и ты на другой работе.
Чуть позже пришла Ленка и встала за вторую кассу. Новость об уходе Сафарова она восприняла задумчиво. Работа у нее не клеилась. То муку рассыплет, то полиэтиленовый мешочек не может открыть. Порезала руку, когда делила сливочное масло. Машина с водкой приехала раньше обычного, Марат быстро разгрузил ящики. Близилось время обеда, и народ все прибавлялся. Перед ларьком стояли две очереди.
– Валя, я пообедаю быстренько, закроюсь на полчасика, – сказала Ленка напарнице.
– Ты что?! Смотри, народ прет как с голодного края!
– Подождут, – Ленка выставила на свое окошко табличку: “Перерыв” и громко крикнула:
– Не занимать!
Очередь зашумела и выстроилась в одну, отпуская недовольные реплики, а Ленка позвала Сафарова и усадила за стол.
– Давай, поешь на дорожку, – она поставила перед ним полную сковородку жареной картошки, как он любил, тарелку отварных сарделек высшего сорта, филе копченой горбуши и свежий хлеб.
– Это в честь чего праздник? – удивленно спросил он. – Прощальный обед?
– Просто так. Захотелось.
– Ты когда это успела приготовить?
– Я все успеваю, и работать, и дела делать, – Ленка как-то неловко подмигнула. – Ешь давай, а то остынет.
– А чай будет?
– Ох, совсем вылетело из головы, – она поставила на электрическую плиту потертый эмалированный чайник и села смотреть, как он уплетает. Последний раз он ел в ресторане прошлой ночью.
– А ты чего не ешь?
– Успею еще.
Когда он принялся за чай, она нарушила молчание:
– Ну, ты заглядывай к нам иногда. Дорогу знаешь.
Она улыбнулась ему. Марат только теперь заметил красную помаду на ее губах. Ленка никогда не красилась, по крайней мере на работе. Зачем женщины красят губы в таких ситуациях?
– А ты тут надолго, на рынке? – спросил он.
– Да как сказать. Пока тут, а потом посмотрим.
– Разве во всем городе больше нет нормальной работы?
– Может где-то и есть, но везде нужен блат. Берут только своих.
– У тебя совсем нет знакомых?
– Немного, и все они попали под сокращение. Наш завод закрыли, станки разбирают и продают с молотка. Говорят, в Румынию за доллары отправляют.
– А что, своей стране они не нужны?
– Нужны, наверно.
– Постой, у вас же сталепрокатный. Это же прокатные станы. Их что, в Румынию повезут? Ты себе представляешь масштаб?
– Станы не повезут, их на металлолом режут, повезут станки металлообработки. На заводе два цеха дочерних, там станки стояли. У нас еще ладно, соседнюю фабрику вообще всю разобрали, даже медные кабели из-под земли повыдергивали. Бомжи медь воруют. Один провода перепутал и под напряжение попал – убило сразу.
– Чума! Куда мы катимся?
Настало время уходить. Он поднялся.
– Ну, спасибо, Лен. Может увидимся еще. Давай, пока.
Она встала, сделала неловкий шаг к нему, но растерянно остановилась. Казалось, что она хотела еще что-то сказать, но не решалась. Снаружи раздавались недовольные голоса:
– Куда вторая пропала?
– В туалете утонула, тварь!
– Там она сидит, внутри, сволочь, проститутка!
– Откройте окошко!
Сафаров перекинул сумку через плечо, радушно улыбнулся ей и вышел.
А через две недели настало время сбора денег. Они с Сергеем Лысым шли по рядам, собирая “дань”. Брали не у всех, совсем мелких и "своих" не трогали, а между делом проверяли, не появились ли новые и приезжие. Марат чувствовал себя неуютно. Когда набирались полные пакеты денег, а в то время из-за гиперинфляции 92-го года денег стало много в буквальном смысле, их относили в багажник черного "БМВ" и снова продолжали маршрут. По другой стороне ходили Француз и Глухарь. Пока они “работали”, за безопасностью машины следили двое новых бойцов.
Наконец Сафаров с Крабом подошли к знакомому ларьку Артема.
– Зайди ты сам, я тут раньше работал, – попросил Марат.
– Не дрейфь. Иди и все, – ответил Краб.
– Не, не пойду.
Лысый выругался, плюнул на землю, пнул дверь ларька и крикнул хозяина. Через минуту появился Артем. В руках он держал сверток. Лысый забрал сверток и подошел к Марату, у которого в руке был основной пакет с деньгами.
Из ларька вышла Валентина, заметила Марата и на секунду остолбенела.
– Так вон какую работу ты нашел! Ну-ка зайди внутрь! – скомандовала она.
– Я потом зайду! – крикнул Сафаров.
– Ты че, Студент, плевать на эту бабку, – сказал Краб, когда они отошли. – Не ходи ты никуда.
– Ладно, зайду уж, позже, – отмахнулся тот.
По правилам напарники никогда не теряли друг друга из вида и не расставались. Обход заканчивался. У машины их ждали Француз и Глухарь со своими пакетами. Закинув деньги в багажник, Марат сказал, что нужно отлучиться по делам и поспешил в ларек, чтобы все объяснить. Все-таки они ему не чужие люди.
В ларьке его встретила хмурая Валентина.
– Ты что же это, бандитом заделался?!
– Почему бандитом? Это охрана. Нам платят за охрану. В стране нет порядка, вот мы его и делаем, – защищался Сафаров.
– Не спорь со мной! Это бандиты! Они людей убивают!
– Никого они не убивают! Все решается переговорами. Я лично никого не собираюсь убивать!
– Прикажут и убьешь! Ты же теперь как собака, слушаешь приказы хозяина! Он тебе кости бросает, а ты и рад служить! Народ грабите! Охрана, видишь ли! Попробуй только вам, оглоедам, не заплати – ларек сожжете, сволочи! Бандюки недорезанные! Тюрьма по вам плачет! А я дура наивная, думала, он работу нашел нормальную, а он в бандиты подался! У народа последнее отбирать!
– Ну, допустим, не последнее, – Марат выпрямился и сложил руки на груди. – Последнее мы не берем! Вы в курсе, что мелких мы не трогаем? А у вас одной только водки на несколько миллионов за день выходит! Где же последнее? Где это вы научились торговую наценку двести – триста процентов ставить? Это не грабеж? Вы обвешиваете простой народ! Обсчитываете! Стариков, пенсионеров! А еще учитель!
Глаза Валентины округлились:
– Да, как ты смеешь, сопляк! А ну-ка вон отсюда! Во-о-он! Уходи и чтоб духу твоего здесь больше не было! Будет он меня попрекать, щ-щенок! – от крика Валентины задрожали стекла и очередь перед ларьком притихла. У учителей голоса громкие от профессии.
– Я приду, когда захочу, – на этот раз спокойно сказал он. – Кто ты такая, директор что-ли? Хочешь работу потерять?
– Вон отсюда, лучше замолчи и проваливай, сопляк! – ее трясло от гнева, лицо побагровело, глаза налились кровью. Сафаров пошел к двери и только сейчас заметил перепуганную Ленку, прижавшуюся к старому холодильнику. Она поймала его руку, всунула клочок серой упаковочной бумаги, тут же отвернулась и поспешно встала за кассу.
Марат вышел из ларька. Рядом бабушка торговала семечками. Она проворно насыпала ему отборных семечек и протянула кулек. Рэкетиры никогда не покупали семечки, бабушки им просто отсыпали бесплатно, как “дань” за спокойную торговлю. Однажды Пижон ударил такую торговку и рассыпал товар за отказ “поделиться”. С тех пор проблем с ними не возникало. Рэкетиры никогда и никому не платили на рынке. Они просто шли по рядам и брали, что хотели. Набирали продукты, одежду, утварь. И никто не говорил ни слова. Продавцы, если успевали, то прятали особо ценный товар и оповещали друг друга, когда на рынке появлялись “хозяева”. Однако Сафаров сунул бабке деньги в руку.
– Не надо, сынок, кушай так, – она отдала деньги обратно.
– Бабуля, все правильно. Есть деньги – я плачу, не будет – тогда посмотрим.
– Сынок, меня твои же накажут, если узнают, что я с тебя денежки взяла.
Сафаров не нашел, что ответить. Поиграть в благородство не получилось. Система такая.
Из прохода между торговыми рядами подул холодный ветер, предвещая осень. Подняв воротник, юноша зашагал прочь. Нащупал в кармане бумажку, которую дала Ленка, достал и прочитал:
“Братьев Курносовых, 14 – 265. Лена”
