Григорий Шансов
Человек из пропавшей страны
Сафаров дождался, когда Палладий сядет на место, подошел к центральному столику и, наклонившись, что-то сказал Палладию. Было видно, как хозяин банкета удивился и коротко ответил. Затем, когда заиграл следующий медленный танец, Алиса привычно повернулась к Палладию, но к ней быстрым шагом подошел появившийся из ниоткуда Сафаров.
– Алиса, я приглашаю тебя.
Она от неожиданности рассмеялась, затем с удивлением посмотрела на Палладия, который ей снисходительно кивнул и снова посмотрела на Сафарова широко раскрытыми глазами.
– Ты?!
Сафаров протянул руку, подхватил ее за локоть, и они начали танцевать. Теперь ее руки лежали на его плечах, а он держал ее за талию мгновенно вспотевшими ладонями. Как во сне он вел партнершу, которая руками немного упиралась, чтобы он не прижал ее к себе совсем вплотную.
– Как дела? – спросил Сафаров.
– Нормально, – ответила она.
Алиса быстро пришла в себя, а Сафаров, преодолевая волнение, старался понять, что именно делало ее такой прекрасной. Она безусловно красива, и даже, возможно, не имела во внешности изъянов, которые нужно тщательно скрывать. Но было еще неуловимое нечто. Она наслаждалась собой. Своими движениями, внешностью, внутренним покоем. Она могла быть разной. Болтливой, как тогда после самолета, молчаливой, как во время прогулки на лыжах с ним, и желанной, как сейчас.
– Как у тебя дела? – спросила она, смотря на него смелыми изумрудными глазами.
Он дождался момента, когда будет спиной к столику, за которым сидел Палладий, и сказал:
– Ты мне нравишься.
В изумрудных глазах появилась секундная растерянность, которую быстро сменила прохлада.
– Ну и что? – ответила она. – Я многим нравлюсь.
Ее слова он не расслышал, но прочитал по губам.
– Мне больше, – Марат сказал это, потому что не знал, что ответить.
Она игриво улыбнулась и ответила:
– А ты мне нет.
– Что я могу сделать, чтобы понравиться? – выдал очередную глупость Сафаров.
Она снова улыбнулась, более доброжелательно, и ответила:
– Ничего. Без вариантов.
– Любишь его? – спросил он, имея в виду Палладия.
– Тебя это не касается, – теперь она улыбалась саркастически.
Весь зал в это время наблюдал за молодыми. Сафарову сочувствовали. Встать на дороге Палладия безнаказанно нельзя. А этот дурачок на глазах у всех танцует с его любимой женщиной! В Японии бойцы якудза за такое давно бы пристрелили в кладовке ресторана. Но Сафаров предусмотрительно спросил разрешение у него самого, и теперь мог хотя бы сослаться на устное разрешение, которое Палладий снисходительно изрек.
В конце танца Алиса произнесла скороговоркой:
– Ты не думай, что я на тебя запала, ну позвала погулять, и что с того? Мне просто захотелось развеяться и ничего тут больше нет.
– Я тебя украду, – продолжал нести ересь Сафаров.
– Прекрати. А то я скажу, что ты наговорил мне пошлостей, – она посмотрела угрожающе.
Как забавно получать угрозы от красивой женщины. Они не кажутся реальными. “Красота не может причинять боль, только наслаждение”, – думал он. Закончилась музыка и Алиса села за свой столик, ничего больше не сказав. А Сафаров шел на свое место, продолжая мысленно танцевать с ангелом в женском обличье.
– Ты точно псих! – усмехнулся Глухарев. – Долго не проживешь.
Краб же ничего не сказал, только налил Сафарову водки в стакан.
– Пей, расслабься, тебе можно. Ромео.
Марат залпом выпил стакан водки. Волнение проходило. Да и можно ли это назвать волнением? Так, легкое послевкусие. Под пулями на дороге – вот это было волнение. А здесь…
Краб придвинулся к нему и вполголоса сказал:
– У меня стволы есть. В гараже. Мент один знакомый поехал сдавать оружие, изъятое у населения. Приехал, побухал с другими ментами, расписался в бумажке, а стволы не сдал. Привез обратно и своим знакомым раздал. Я тоже себе взял. Приходи как-нибудь, выберешь себе волыну.
Сафаров слышал его голос как сквозь вату. Водка, Новый Год, Алиса. “А ты мне нет”, – сказала она…
Проснулся Сафаров у Краба в квартире. Темные занавески на окнах давали зловещий оттенок. Голова ощущалась чугунным горшком, в который нагадила дюжина кошек. Марат встал с дивана, шатаясь, пошел к двери, нашел ванную, включил воду и некоторое время пил прямо из-под крана. Поразительно, как много воды помещается в человека! Вернувшись в комнату, он сел на подвернувшийся стул. Смутные картинки в голове выстроились в нечто отдаленно напоминающее логическую цепочку событий: он упал под стол и потом кто-то тащил его на себе к выходу. При этом ватными ногами Сафаров старательно помогал и себе и тому человеку. Он лежал на заднем сиденье машины, потом снова улица, лестницы и наконец все успокоилось.
Сафаров находился в квартире совершенно один. Решив дождаться хозяина, он включил телевизор, порылся в холодильнике, заварил крепкого чаю и расположился на диване рядом с журнальным столиком в форме черного сердца. По телевизору шла передача “Клуб путешественников”, затем “Пресс-экспресс” и “Новости”, но Сафаров почти не слушал. Он думал об Алисе. Его выходку в новогоднюю ночь она запомнит, вероятно, на всю жизнь. Страха не было. Он не боялся Палладия. Не боялся, потому что решил отступить.
Права народная поговорка: “Насильно мил не будешь”. Если девушка неоднозначно говорит, что парень ей не нравится, то какой смысл дальше трепыхаться? Чтобы потом, в лучшем случае, видеть ее кислое лицо? Нет, гордость не даст ему становиться ковриком для ее, пусть и прелестных ножек. Вешаться или стреляться из-за нее Сафаров не собирался. Или марать руки в крови конкурента, в надежде завоевать ее любовь. Алиса никогда не променяет Палладия на него. Как бы он ни старался. Своими грошами Сафаров смог впечатлить только Ленку, продавщицу с рынка, но Алиса на это не купится. А полагать, что он ей станет нужен просто как личность, с которым “рай в шалаше”, довольно глупо в наступивший прагматичный век. Алиса не любила его. И даже не уважала, чего уж тут. За все время она ни разу не назвала его по имени. Звала только “колхоз”. Не будь Сафаров зачарован точеным женским телом, он давно увидел бы ее холодность и понял насмешки. Он решил раз и навсегда покончить со своими чувствами к Алисе. Подкатил на глазах у всех, она сказала – нет, ну и “флаг ей в руки!” Если из-за чувств он становится похожим на собаку с высунутым языком – “в топку” такие чувства! Жил же до этого как-то без нее!
Вечером пришел Сергей Краб, принес импортный спирт, и рассказал за чаркой, что было в ресторане после того, как Марат отключился. Увозили не только Сафарова. Вся директорская свита от завода “наклюкалась” до визга. Кто-то стал снимать на видеокамеру, для прессы, но у него отняли кассету. Оказалось, что тот из приблатненных. Извинились, но кассету не отдали. У одной “бабы” сломался каблук, она скинула туфель, а он попал в голову другой. Та пошла “разбираться”, дошло до визга и оскорблений трехэтажным матом, от которого у мужчин отвисла челюсть. “Жаль, что их быстро растащили,” – смеялся Краб. Когда все натанцевались и объелись, “братва” развезла самых нетранспортабельных и под утро свалила “на поляну” со своими телками. Сафаров слушал его вполуха. Он пребывал в некоей смеси прострации и печали по своим чувствам к Алисе. Чувствам, которые есть, но смысла в них никакого нет.
На следующий день Сафаров выбирал оружие в гараже Краба. Его друг напился и еле стоял на ногах. В бетонном гараже, насквозь промерзшем, на верстаке лежали восемь пистолетов.
– Выбирай любой, – сказал Краб.
Все разные, один даже самодельный, а другой белый итальянский. Сафаров выбрал Макаров, который, по словам Краба, хорош в толпе и на короткой дистанции. Пуля не так проходит навылет, как у того же ТТ. Лишних не зацепит, а в кого попадет, сразу повалит.
– Ну это я так, для самообороны, – заверил Сафаров.
– Ну так-то все мы – для самообороны, – согласился Краб.
– А патроны?
Сергей кивнул, подошел к старинному комоду и открыл верхний ящик. Там лежали коробки. Он показал жестом: "вытаскивай". Сафаров достал две тяжелые картонные коробки, но Краб одну отобрал и бросил обратно.
– Много, мне оставь. У меня тоже "Макаров".
Краб достал из кобуры под мышкой пистолет, отсоединил магазин, замутненным взором посмотрел на патроны, утвердительно кивнул и нечаянно выронил магазин на пол. Марат поднял его и отдал другу.
– Патроны можешь у меня брать, а хочешь у ментов покупай, – заплетающимся языком бормотал Краб, запихивая оружие обратно в кобуру. – Смазку возьми. Последняя. Я еще достану.
Сафаров взял из комода флакончик смазки, они закрыли гараж и вышли. Краб не захотел ехать домой, и Марат отвез его в уже знакомую деревню в дом, устеленный коврами.
Глава 38. Светка и Новый год
У Светланы Лавочкиной Новый год проходил в несколько ином амплуа. 31-е декабря всегда особенный день. Последний день уходящего года! День радости и надежд, значительно лучший, чем 1-е января, когда все уже закончилось, но ничего не поменялось. Светка Лавочкина собиралась к родителям на Новый год, и с ней увязался Эдуард.
Ухаживания Эдуарда делали свое дело. Светка понемногу привыкала к нему. Ведь любой женщине приятно внимание. Так падали даже самые неприступные стены. За редким исключением. В общежитии к тому времени решили, что они пара. Часто их видели вместе. Они гуляли по городу, танцевали на дискотеке, вместе шли в институт и возвращались. При расставании она разрешала скромный дружеский поцелуй, при условии, что это не перерастет в нечто более страстное. Эдуард послушно не настаивал. Казалось, он полностью исправился, и все ради нее.
Светка стала забывать Сафарова. Не то, чтобы совсем. После их свиданий прошло больше полугода. Она еще помнила каждый день, проведенный вместе, и сердце учащенно билось при воспоминаниях, но новые события постепенно стирали старые. Слезы высохли и на смену им пришла тоска. Особенно по ночам, когда шум в общежитии стихал, и мысли в голове увеличивали громкость. Ни одного письма! Ни одной весточки! Почему сердце так обманывает?
Эдуард решил поехать вместе, чтобы, как он сказал, познакомиться с родителями. Светка была не против, хотя и считала, что пока рано. Да и кто знает, может он и есть “тот самый”? Высокий, видный, с красивым голосом, хоть и при скромных, но при деньгах.
Они отправились последним автобусом, сидя рядом, словно молодые муж и жена. Родители Светки не ожидали такого сюрприза. Сестренка засмущалась. Отец отозвал мать и сказал:
– Это что же, только поступила в институт, и уже мужика в дом привела?
– Остынь, не привела еще, знакомятся они. Парень, видать, серьезный, хочет увидеть нас, поговорить. Дочка у нас красивая, долго не засидится, – заступилась мать.
Сели за стол. Отец совладал с собой только после третьей рюмки. Не хотелось портить праздник. Повеселев, он положил тяжелую руку Эдуарду на плечо и принялся назидать по-отцовски. Мать наблюдала, как парень пьет, что ест, как разговаривает. Хлопоча вокруг стола, она ненадолго присела, обняла дочь, пустила слезу, затем смахнула и снова принялась за хлопоты. Никто не знает, что там в материнском сердце.
На стене комнаты висела гитара. Старая, советская, которую в народе называли “Урал-дрова”. На ней невозможно настроить все струны одновременно. Эдуард спросил разрешения, взял гитару, покрутил колки и запел. Душевно и глубоко. В этом доме никогда так не пели. Даже Магомаев из телевизора так не впечатлял. У отца побежали мурашки по всей спине. А мать, похоже, сама влюбилась в Эдуарда, и непременно захотела его себе в зятья.
Новый Год встретили душевно. Ближе к утру собрались ложиться. Родители тут стали кумекать, как молодым стелить, вместе или по отдельности? Ну, мало ли. Позвали Светку, и та сказала – отдельно. Эдуарда положили в зале, а Светка отправилась в комнату к сестренке. Качаясь от шампанского, мать пошла доить корову и задать корма. Скотина ведь не разбирает, праздник у людей или нет. А наутро, когда рассвело, по деревне гуляли только язвенники и сорвавшиеся с привязи собаки.
1-го января в доме Светки проснулись поздно, когда уже снова стемнело. На улице к этому часу забуранило. Сели пить чай, включили телевизор. Мужчины похмелились и пошли на крыльцо курить. В это время к ним зашла соседка отдать долг, который занимала на днях. Шумливая женщина.
– С Новым годом, соседи! Как говорится: в новый год – без долгов! Вчера вот не смогла отдать. Держи! – она протянула хозяйке сверток и улыбнулась озорно. – А это кто там с отцом вашим? Неужто Светкин жених?
– Жених, – подтвердила мать, подмигнув соседке.
– Мам! – Светка насупилась. – Он еще не жених. Просто хороший знакомый, друг.
Женщины рассмеялись.
– Ну как же, друг. Рассказывай мне тут сказки, – верещала соседка противным голосом. – Понравился хоть зятек?
Мать махнула полотенцем, ее щеки зарумянились:
– И что если понравился? Вон пусть дочь сама думает. Надо ей или нет. Парень то вроде приличный, поет красиво.
– Как Челентано что-ли, или этот, Леонтьев? Ну-ну, пусть думает. Дело молодое. А то в прошлый раз ее и Марат Сафаров искал. Приходил, спрашивал. Который на том конце деревни живет.
– Когда приходил? – Светка встрепенулась.
– Еще осенью. Да ты в институт уехала, а мать с отцом вышли куда-то. Дома никого, вот он ко мне и постучал, спрашивал, – ответила соседка.
– И что он сказал? – не дыша спросила Светка.
– Ничего, спросил и ушел.
У Светки вдруг потемнело в глазах. Она села на край дивана и проговорила:
– Так что же вы раньше не сказали?
– Про кого судачите? Кто такой Сафаров? – на пороге неожиданно показался Эдуард.
– Ой, пойду я, а то у меня мужики за столом, – пролепетала соседка, быстро вышла в коридор и хлопнула дверью.
Светка отвернулась.
– Зачем он к тебе приходил? – спросил ее парень.
Светка закрыла лицо руками и поспешила в комнату. Эдуард пошел следом и прикрыл за собой дверь. Она стояла у окна, шмыгая носом.
– Я должен знать все. Слышишь? Имею право, – его голос стал металлическим. – Он твой парень? Что у тебя с ним?
– Уйди, прошу тебя, – прошептала она, – уйди.
– Я не понял. Что у тебя с ним? Ты с ним спала? Отвечай, ты спала с ним?! – вспылил Эдуард.
Светка повернулась к нему. Из глаз текли горячие слезы.
– Пожалуйста, оставь меня сейчас.
– Скажи мне правду! – он больно схватил ее за плечи.
– Уйди, прошу тебя! Отстань от меня!
– Кто он тебе? А? Отвечай! Ты спала с ним? Скажи мне правду!
– Да…, и я люблю его! – закричала она. – Уйди же наконец!
– Что? Что ты сказала? – он со злости пнул дверной косяк. – Ты что, дура?! Ты с дуба рухнула?! Ты чего мне голову морочила, девочку из себя строила?! Недотрогу! Шлюха ты! – крикнул он, замахнувшись на нее. Но не ударил, побоялся ее отца, который был в соседней комнате. А так бы ударил. От души.
Светка выбежала из комнаты в прихожую, второпях накинула на себя куртку, но Эдуард встал перед ней:
– Стой, куда собралась? Сиди дома!
Он выхватил у нее из рук зимние сапожки и швырнул в коридор. В этот момент Светка изловчилась, выскочила на улицу в тапочках, как мышка юркнула в сарай и оказалась на задних дворах. Она слышала, как Эдуард побежал следом за ней, поскользнулся на крыльце и с грохотом упал. Она бежала прочь по заснеженным улицам, хватая грудью жгучий воздух, чувствуя, как острые снежинки царапали лицо. Мимо соседских домов, еле узнавая проулки и тропы в темной мешанине ветра и снега. Бежала, задыхаясь и плача. Туда, на другой конец деревни.
Она знала этот дом, но не бывала в нем. В окнах горел уютный свет, мигали разноцветные гирлянды в зале. На стук открыла мать Марата. Увидев Светку, она ахнула.
– Здравствуйте! С Новым годом! А Марат приехал? – девушка пыталась улыбнуться.
– Здравствуй, Светлана! Ты откуда? – удивленно спросила мать Сафарова, оглядывая ее с ног до головы.
– Я просто узнала, что он меня искал.
– Мать чесна, а ты чего без шапки и в тапках?!
– Да на улице тепло, мне не холодно.
– Ну надо же! Зайди-ка, согрейся, щеки вон, белые совсем, – хозяйка указала в сторону зала. – Иди, иди, проходи, садись.
Девушка прошла к столу, где сидел подвыпивший отец Марата.
– О, Светик, садись, угощайся, – отец налил ей водки. – Как хорошо, что зашла.
– Не надо, она же еще совсем ребенок, – возразила мать, но увидев, как Светку колотило от переохлаждения, сама придвинула рюмку. – Лучше выпей, согрейся.
После рюмки ее напоили чаем с малиновым вареньем, и она оттаяла.
– Марат приезжал осенью, должен был к тебе заехать. И адрес новый нам оставил, – говорила мать Сафарова. – Вот он у меня, записан. Да только ты не заходила больше.
– Этот есть у меня, – ответила Светлана, посмотрев на протянутую бумажку. – У меня подруга работает на почте, она видела на вашем конверте и мне передала. Я написала, а ответа все равно не было.
– Может не получил. Почта у нас, сама знаешь, работает через раз, пачками письма теряются, – успокаивала мама Сафарова и предложила. – Ночуй у нас, ну куда ты сейчас в такую метель пойдешь?
– Нет, что вы, я пойду, – засобиралась Светка, хотя идти назад ей хотелось меньше всего.
– Утром пойдешь. Не потеряют тебя твои, праздники же, вся деревня гуляет кто где, – возразила хозяйка. – Я тебе в комнате Марата постелю. Все равно стоит пустая.
Спустя полчаса Светка свернулась клубочком под толстым одеялом и старалась не думать о том, что будет дальше. Ей стало неожиданно хорошо и уютно здесь, в его комнате, словно она бывала тут и раньше. Это не объяснить словами. Темно, тепло и уютно. “Это его комната,” – думала она, прижавшись щекой к подушке. И она теперь хоть капельку, но ближе к нему. Неожиданно подступили слезы, подушка намокла и ее пришлось перевернуть. "Вот бы он приехал ночью или утром, и проснувшись, она бы встретилась с ним", – думала Светка. Она хотела прижаться к нему всей силой и больше не отпускать. Никогда и ни за что.
Утром у нее подскочила температура до 40. Попросили у соседей машину, и отец Марата отвез Светлану домой. Дома ее отругала мать, но видя плачевное состояние дочери, достала всевозможные лечебные средства, и окружила материнской заботой. Эдуарда в доме не было. Напившись прошлой ночью, под утро он ушел в неизвестном направлении.
Глава 39. Горячий лоб
Страна отмечала новогодние праздники, но Роман Эрастович продолжал бурную деятельность. Банкеты с нужными людьми он считал работой, а Сафаров при этом катал на его машине чиновников и девочек по вызову, коих стало немерено, обеспечивал закусками и алкоголем из ресторана. Сафарова он отпустил только 4-го января, и тот отправился к родителям.
Его встретила припорошенная снегом и мусором деревня. В домах играла музыка. По дорогам бродили веселые компании. Народ продолжал гулять, потому что водка и повод были, а работы не было. Отец Марата, увидев припаркованный у дома черный ВАЗ 2108, наскоро оделся, вышел на улицу и крутился около машины, испытывая гордость за сына, а заодно и за себя. В те годы иметь “восьмерку”, особенно в поселке, считалось весьма престижным.
Когда сели за стол, мать первым делом рассказала про Свету Лавочкину, как та прибегала полураздетая 1-го числа. Марат призадумался. Потом еще поговорили о делах, о жизни и обо всем прочем, о чем говорят родители с детьми, но Марат будто отсутствовал. Закончив с ужином, он встал из-за стола и сказал:
– Поеду я к Светке, узнаю.
– Ну, давай, дело молодое, – одобрил отец.
– У вас что, это серьезно? – осторожно спросила мать.
Марат пожал плечами.
Родители Светланы встретили Сафарова без распростертых объятий. Отец еще не успел прийти в себя после сюрприза по имени Эдуард, а теперь перед ним стоял еще один "жених". Стоило отпустить дочь в чужой город, как повалили кавалеры, спасенья нет. Тяжелым обреченным взглядом смотрела на него мать Светланы.
– В больнице она. Поднялась температура, на “скорой” отвезли в район.
– На “скорой”? – переспросил Сафаров.
– Уж очень сильно простыла, охладилась. Побежала сломя голову. Куда, спрашивается, полетела? Не думает головой ведь. В такую метель! Раздетая! – она посмотрела на него так, словно он звал ее к себе и обязательно в таком виде.
Марат вышел из дома, сел в машину и поехал в районный поселок за пятьдесят километров. К тому времени окончательно стемнело. Дорогу местами замело, а трактористы чистить не выезжали – солярки нет. Машину затащило в сугроб. Сафаров попытался выехать, раскидывал снег ногами, да только промок. Машина крепко застряла. Мимо проезжал пустой автобус. Остановив его, Марат прицепил веревку, но как только автобус дернул, та сразу порвалась. Только с третьей попытки, связывая остатки веревки, машину удалось вытянуть на чистое место "в натяг". Вытряхнув из обуви снег, он поехал дальше, с тревогой следя за стрелкой уровня топлива, ведь впопыхах забыл заправиться.
Наконец он, мокрый и злой, добрался до больницы. Большое трехэтажное здание выделялось среди сельских домов и жило своей особенной жизнью. Круглосуточной. В окнах, лишенных штор, горел свет. Кое-где в кабинетах таинственно светились синие лампы. Сафаров отряхнулся от снега и вошел внутрь. Молоденькая санитарка на входе смутилась и спросила:
– А вы к кому?
– К Светке Лавочкиной. В какой палате?
Девушка натянуто улыбнулась и посмотрела списки на столе перед ней:
– В двадцать третьей, на втором этаже. К ней вообще-то нельзя.
Слово “вообще-то” прозвучало многозначительно. Сафаров даже потянулся к кошельку, но девушка продолжила:
– Вы родственник?
– Да, – быстро ответил он.
– Раздевайтесь здесь, одежду берите с собой, а то у нас воруют. Врача сейчас нет, придет утром, – сказала девушка.
– Можно остаться до утра? – спросил он.
Девушка невнятно улыбнулась.
– Ну, чисто теоретически, можно? – спросил он еще раз.
Ответа не последовало, и Сафаров поднялся по лестнице, прошел по коридору со страшно скрипучим полом, толкнул дверь и оказался в тесной палате.
Внутри горел тусклый свет и стояли две кровати. У окна лежала девушка с капельницей в руке. Глаза закрыты, черные волосы разбросаны по подушке, на щеках нездоровый румянец. Да, это была она, Светка, его боевая подруга, с которой он не виделся с выпускного вечера. Она приоткрыла глаза, показавшиеся ему необычайно темными, словно глубина земли смотрела на него. Ее пересохшие губы дрогнули улыбкой. Он сел на пустую кровать, стоящую рядом, и положил руку ей на лоб. Почувствовав прикосновение, она встрепенулась.
– Марат?! – произнесла она хриплым голосом, открыла глаза и не отрываясь смотрела на него. – Это ты? Я думала мне показалось. Ты приехал? Ты приехал ко мне?
В следующий миг из глаз потекли слезы, капая на разбросанные волосы, на подушку, оставляя большие мокрые пятна. Но она не замечала, а все смотрела на него, боясь моргнуть.
– Ты такая горячая, – сказал он. – Как себя чувствуешь?
– Хорошо, – ответила она.
– Зачем ты это сделала?
– Думала ты приехал.
– За тобой что, гнались?
– Типа того, – она улыбнулась и закашляла. Затем немного успокоилась от кашля и сказала:
– А я тебе письма писала. Ты получал мои письма?
– Нет.
– Нет? – снова потекли слезы. – А я писала тебе.
– У меня адрес два раза менялся, может поэтому письма не дошли. Скажи, что нужно купить, я привезу.
– Ничего не надо. Просто посиди рядом. Просто посиди. Пожалуйста, не уходи. Ты приехал ко мне, я ждала, я всегда ждала тебя, если бы ты знал… Ой, что-то я совсем расклеилась, – она смотрела на него таким же взглядом, как и тогда, при расставании, взглядом надежды и доверия. Но теперь он был еще и жадным, истосковавшимся взглядом.
Зашла медсестра и убрала капельницу.
– Скажите, какие лекарства нужны? – спросил Сафаров.
– Завтра с утра будет доктор, у него и спросите, – ответила она.
– Мне можно остаться здесь?
– Только ведите себя тихо, – ответила медсестра и вышла.
– Сколько ты тут уже? – спросил он у подруги.
Светка сильнее закуталась в тонкое больничное одеяло.
– Пару дней. Лучше не стало. Ты заходил ко мне домой? – спросила она.
Сафаров содрал с соседней кровати одеяло и укрыл ее сверху вторым.
– Заходил и они были недовольны.
– Не обращай внимания. Они ничего не понимают, – прохрипела она, кротко улыбаясь ему. – Представляешь, моя мама все про нас знает, и про теткин дом тоже.
– Так, Свет, помолчи пока, у тебя голоса нет совсем, – Сафаров сел к ней на кровать, поправил одеяло и подушку. – Так удобно?
Она моргнула глазами и сказала шепотом:
– Я скучала, – у нее снова проступили слезы. – Расскажи мне о себе, я про себя потом расскажу, когда голос появится.
– Это долгая история, не знаю, интересно ли тебе будет.
– Интересно, – прошептала она и легла поудобнее.
Марат рассказал ей все, что с ним произошло, кроме рэкета и Ленки. С ее изможденного от болезни лица не сходила улыбка. Она слушала и любовалась им, потом слушала с закрытыми глазами, держа его за руку. Затем уснула, а он еще долго сидел рядом и смотрел на нее, боясь убрать руку, чтобы не разбудить. Кажется, ей давали димедрол.
У Светки была своя красота. Нежная, добрая и простая. Обычные карие глаза, обычный нос, обычные губы, не густые волосы, обычная фигура и длина ног не “от ушей”, но в ней была некая особая женственность, которая неуловимо обезоруживала его. И само ее отношение к нему, ее зависимость и трепетность, ее любовь, все это неведомым образом притягивало к ней. Наконец, когда ее рука ослабела, он расположился на соседней кровати, всякий раз прислушиваясь к ее нездоровому дыханию, и только под утро уснул.
Их разбудила медсестра, сообщив, что скоро обход. Санитарка занесла завтрак на подносе. Сафаров помог подруге умыться с помощью тазика и чайника с теплой водой, а затем снова укрыл двумя одеялами. Есть она не хотела. Ее бил мелкий озноб. Доктор, неопределенного возраста и невероятно худощавый, быстрым шагом вошел в палату и осмотрел пациентку. Его лицо оставалось безучастным.
– Я могу достать любые лекарства, – сказал Сафаров.
– Вы кто? – доктор посмотрел на него профессионально-затуманенным взором.
– Друг.
– Друг? – переспросил доктор, снова посмотрел на Светлану и сказал медсестре. – Запишите для друга список того, что нужно. В город езжай, у нас лекарств нет. Все что мы можем сделать – это поставить клизму.
Марат и Светлана снова остались одни.
– Поешь бульон, – сказал он.
Она замотала головой. Голос пропал совсем, даже шепот еле слышен.
– Тебе нужны силы, – возразил он. – Давай, немного поешь, уже остыло все. И я поеду за лекарствами.
Когда она немного поела, он вышел, пообещав скоро вернуться.
Оказавшись на улице, Сафаров спрятал список лекарств и рецепты в карман. Первым делом в этой дыре нужно было где-то достать бензин. Не на каждой заправке в те годы имелось топливо. Особенно в поселках. Но бензин в деревне определенно был. Первый попавшийся мужик помятого вида, узнав о проблеме, прыгнул к нему в машину, провел узкими тропами к своему гаражу и продал четыре канистры бензина с запахом ацетона. Получив деньги, мужик улыбнулся беззубым ртом и сиганул. За ним, распахнув хлипкую калитку дородным телом, на улицу выбежала его жена, в фуфайке и разношенных валенках. Но мужичка было не догнать.
– Мать твою! Ну ты же видишь, что он алкаш, пропьет, собака, все деньги! А у меня детей в школу не во что одеть! Надо было дать их мне! – запричитала хозяйка.
Сафаров отсчитал и ей несколько зеленых банкнот.
– И чего мне с ними делать? – женщина уставилась на доллары непонимающим взглядом.
– Продай по текущему курсу, – ответил Сафаров, сел в машину и поехал прочь в Младогорск. У него были рубли, но это на лекарства для Светки.
В Младогорске он купил все что нужно, хотя пришлось объехать почти весь город. Взял также апельсинов, сладостей, и вечером снова был в больнице. Зайдя в знакомый коридор, он толкнул дверь в палату, но на том месте, где еще утром лежала Светлана, кровать оказалась пуста. Сафаров выругался вслух.
– Перевели Лавочкину в реанимацию, – пояснила другая медсестра или кто там их разберет, ведь и санитарка в халате тоже похожа на доктора, только лицо попроще.
– Где у вас реанимация? – резко спросил Сафаров.
– Третий этаж направо. Халат наденьте, молодой человек!
Сафаров надел застиранный халат в пятнах, отражавший состояние медицины в то время, и спешно поднялся на третий этаж.
В реанимацию его не пустили, лекарства забрали, а пакет с апельсинами вернули. Марат не знал, что делать и просто сел в коридоре на стул. Спустя несколько минут из двери вышел другой доктор.
– Ты друг Лавочкиной? – с ходу спросил он.
– Да, – Сафаров встал.
– Вот тебе еще список, достанешь к завтрашнему дню – выживет твоя подруга.
– Эй, вы чего? – Сафаров неожиданно схватил доктора за халат. – Что вы там с ней сделали? Я только утром с ней разговаривал! Да я сейчас всю вашу больницу нахрен разнесу!
– Молодой человек, держите себя в руках. Не надо тут кричать. Пациентка слабая, будем к аппарату подключать.
– Какому еще аппарату?! – Сафаров припер доктора к стенке и почувствовал, как тот задрожал.
– Отпусти доктора! – сзади раздался чей-то визгливый крик. – Ну-ка отпусти! Это что такое! Я сейчас милицию вызову! Звони, Валя, в милицию! Хулиган! Отпусти-и-и! Ну-ка отпусти, я сказала!
От этого голоса зазвенело в ушах, и Сафаров, приходя в себя, опустил руки.
– Давай, парень, за лекарствами, быстро! И смотри, не заморозь! – слегка помятый доктор успешно скрылся за дверью с надписью “Реанимация”.
На тревожный голос сбежались другие обитатели заведения, в том числе пожилой сторож с милицейской резиновой дубинкой в руке, знаменитой ПР-73.
– Ну-ка, пойдем, – сторож схватил его за руку и потянул к лестнице.
– Да стой ты, дай напишу, – Сафаров легко высвободил руку, достал серую бумажку со старым списком, взял какую-то ручку на столе и на обратной стороне написал: “Света, держись! Твой Марат”. Все это произошло так быстро, что он даже не успел основательно подумать, что именно написать и в какой форме. Он почувствовал, что должен написать ей. Он вспомнил ее доверчивые глаза, ее улыбку, ее казавшиеся чересчур смелые поцелуи, откровенный и родной жар ее тела, ее руки у него на плечах, ее дыхание, ее голос, ее родинку на щеке… Он понял, что для него она, именно она дороже всего на свете. Понял именно теперь, когда ей плохо. Увидев медсестру с сочувствующими глазами, он передал ей записку для Светки и направился к выходу.
– Иди, иди! – кричала горластая женщина в халате. – Семеныч, веди его, запри в кондейке, я ему милицию вызвала! Сейчас они ему покажут!
Сторож повел Сафарова вниз и, подойдя к неопределенного цвета перекошенной двери с амбарным замком, одной рукой попытался попасть ключом в замок.
– Дед, хорош уже, отпусти.
Но в руках Семеныча неизвестно откуда появились наручники.
