Франсуа Досс
Жиль Делёз и Феликс Гваттари. Перекрестная биография

«Левая оппозиция»

Одновременно с образованием FGERI вокруг Гваттари складывается новая политическая организация, в которой кристаллизируются новые силы, рекрутированные в студенческой среде: «Левая оппозиция» (OG). На самом деле два проекта задумывались как дополняющие друг друга: «Левая оппозиция» – это политическое крыло специалистов, солидаризирующихся с сетью FGERI. Создание «Левой оппозиции» – плод кропотливой работы, которую ведет Гваттари.

Окончание войны в Алжире в 1962 году еще больше усиливает деятельность и влияние Гваттари в студенческой среде, связанной с MNEF и UNEF. Университетская ситуация отмечена двойным процессом политической радикализации: UNEF в 1963 году пережил левый поворот, а UEC добился автономии от руководства Французской компартии. После войны в Алжире, мобилизовавшей студенческие круги, UNEF переживает кризис. В организации состоял каждый второй студент, но некоторое разочарование, конкуренция со стороны профсоюза, организованного голлистским правительством, апатия ветеранов способствуют развитию кризиса. Весной 1963 на съезде в Дижоне встает вопрос об обновлении. Руководители UNEF разочарованно констатируют, что в рядах организации теперь состоит лишь каждый четвертый студент. Именно в этом контексте появляется новое поколение, особенно активное и боевое, пришедшее в основном из Объединенной федерации студентов-филологов (FGEL), с 1963 года возглавляемой Жаном-Луи Пенину, и из Объединенной ассоциации студентов-медиков (AGEMP), которой руководит Жан-Клод Полак. Рупоры этих протестных течений левого профсоюзного движения призывают к радикализации борьбы и считают, что UNEF не может просто собирать все требования, но должен включать их в глобальную критику общества, чтобы защищать глобальную программу преобразований. Этой средой профсоюзных левых заправляют активисты из UEC, чье отмежевание от компартии получило большой резонанс в студенческой среде, создав особую динамику у филологов и медиков, двух главных оплотов левых профсоюзов.

UEC, созданным компартией в 1958 году, чтобы разгромить филологическую ячейку Сорбонны, слишком активизировавшуюся и радикализировавшуюся, руководят так называемые итальянцы, Ален Форнер, Пьер Кан, Жан Шали, которых объединяет ориентация на Италию в желании десталинизировать партию. В их газете Clarté это желание обновления, в частности, выражается в том, что она начинает публиковать менее политизированные статьи об искусстве и интеллектуальном мире. В еженедельнике можно прочесть тексты об Алене Рене, Морисе Бежаре, Сэмюэле Беккете, которые привлекают широкую аудиторию (25000 проданных экземпляров)^[297]. Еще большими радикалами, чем «итальянцы» из руководства UEC, являются разношерстные левые течения, считающие себя революционными и сформировавшиеся в лоне UEC, в частности в филологическом секторе. Среди их теоретических ориентиров – Виктор Серж, Ленин, Троцкий, Роза Люксембург, а также Андре Горц – у тех, кого интересует анализ французского общества. Эти тексты поддерживают революционные надежды на протестные студенческие движения: «Притеснение университета (Капиталом) придает университетским протестам общенациональное значение», – делает вывод Марк Кравец, один из руководителей F GEL^[298]. Надежды этого движения направлены на то, чтобы порвать с чисто корпоративной формой профсоюзной деятельности, переориентировав студенческое движение на вопросы конкретной жизни в обществе, проблемы экзистенциального порядка, встающие перед молодежью, которой чужды господствующие ценности общества капиталистического потребления.

Еще один фактор в студенческой среде, имеющий важнейшее значение для связи между политикой и психотерапевтической практикой, которую хочет установить Гваттари, – это развитие MNEF, которая руководит соцобеспечением студентов. Она сосредоточивает внимание на различных патологиях, которые проявляются в студенческой среде в тот момент, когда она становится массовой, и создает Бюро психологической университетской помощи (BAPU). Это бюро издает журнал, который будет стоять у истоков издания FGERI, Recherches universitaires, и в итоге будет образован Национальный университетский комитет по психическому здоровью. Одно из официальных лиц MNEF, Жан-Пьер Милберг призывает к структурированию студенческого движения вокруг психосоциологических методов, что предполагает разрыв с традиционными формами политического активизма. Он организует серию стажировок, встреч между студентами и представителями профессиональной среды. В рамках одной из таких стажировок в конце 1963 года Жан-Пьер Милберг организует встречу с представителями Ла Борд: Ури, Гваттари и еще несколько человек после семинара Лакана на улице Ульм по-соседски отправляются в офис MNEF на площади Пантеон. Новый постоянный сотрудник, назначенный техническим атташе по «психической гигиене», Ги Трастур открывает для себя в тот день новый дискурс, который его очень его увлекает: «Я услышал о новом способе постановки проблем, новом отношении к другому, к безумию, и был совершенно пленен»^[299]. Ги Трастур тут же решает организовать с Гваттари проект амбулатории для подростков, которая бы принимала студентов и молодых рабочих. Сеть Гваттари пользуется особым успехом в среде, восприимчивой к психиатрическому дискурсу, тем более что Трастур, занимающийся BAPU, имеет возможность ездить по стране, устанавливая связи между психиатрами и студентами^[300].

Другая примета радикализации проявилась в марте 1964 года в UEC. Аппарат компартии тщательно подготовил удар и надеялся воспользоваться разногласиями между протестантами всех мастей, «итальянцами», «троцкистами», «маоистами», чтобы вернуть себе верховенство над своей студенческой организацией. Жан-Мишель Катала и Ги Эрмье были уполномочены вести в бой объединенные силы, собранные руководством съезда. Национальное бюро, в котором имеют перевес «итальянцы», оказывается в меньшинстве и ориентируется на компромисс с руководством партии, чтобы сохранить руководящие посты в UEC. Предполагаемый преемник Алена Форнера, Пьер Кан подготовил доклад с разоблачением различных левацких течений. Но в итоге «итальянцы», у которых всего 20 % мандатов, вместе с «Левой оппозицией» получают столько же голосов (180), сколько сторонники ортодоксальной линии Французской коммунистической партии. В финале этой ничьей, когда дело доходит до «послематчевых пенальти», напряжение возрастает до предела:

Заседание возобновилось в воскресенье утром. С самого начала Мари-Ноэль Тибо устремилась к микрофону и бесцветным голосом, напряженным от сдерживаемых эмоций, сообщила, что ночью было заключено тайное соглашение между «сторонниками компартии» и «итальянцами». Она рассказала, что случайно подслушала разговор. Ролан Леруа и Ален Форнер делили посты в национальном комитете, оставив по пять мест для каждой из основных фракций и тринадцать для левых. Все застыли от удивления. На несколько секунд воцарилось недоверчивое молчание^[301].

Пьер Гольдман и Ив Жанен разразились проклятьями в адрес Ролана Леруа, вызвав такой беспорядок, что руководство испугалось, что их сепаратный сговор окажется под вопросом, и решило проводить заседание за закрытыми дверями. Итак, занавес может стыдливо закрыться, первый акт возвращения контроля над организацией окончен, и двое лидеров нормализации, Ги Эрмье и Жан-Мишель Катала, попадают в национальное бюро и получают контроль над еженедельником Clarté, оставив Пьеру Кану, формально – генеральному секретарю UEC, роль свадебного генерала.

Именно в этой бурной среде синдикалистов из UNEF, членов UEC и революционеров-антисталинистов Гваттари находит новых друзей и образует свою «шайку». Кандидат от «меньшинства» в 1963 году, Жан-Клод Полак приезжает в Ла Борд в качестве интерна-психиатра и сразу же становится соратником Гваттари. Еще один член руководства UNEF, генеральный секретарь в 1964 году, Мишель Ростен, студент философского факультета Сорбонны, близкий к журналу «Коммунистический путь», с разочарованием отмечает расхождение между словами организации и ее делами. Во время собрания 1964 года возле Пантеона, где среди прочих присутствуют Гваттари, Антуан Гризе, Жан-Луи Пенину, Марк Кравец, – тут Мишель Ростен выражает несогласие с «Коммунистическим путем». К своему удивлению, он обнаруживает, что его речь очень понравилась Гваттари, который на следующий день позвонил ему и пригласил в Ла Борд. Мишель Бютель тоже входит в ближний круг Гваттари. Он познакомился с ним в Ла Борд в 1963 году. В UEC он занимался политической агитацией в Латинском квартале. В Сорбонне Бютель встретил своего друга детства Ива Жанена, еще большего задиру, чем он. Они сближаются с самым завзятым из активистов Пьером Гольдманом, ответственным в UEC за охрану порядка. Эта веселая компания намерена отстоять Латинский квартал на фоне постоянных угроз со стороны правых экстремистов.

Но Сорбонна и медицинский факультет – не единственное место, где образуются радикальные левые профсоюзы. Их ответвления появляются на юридическом факультете, в крайне враждебной среде, а также в парижском Институте политических исследований. В начале 1960-х юридический факультет был захвачен организациями крайне правого толка. Почетным президентом Корпуса был не кто иной, как Жан-Мари Ле Пен. Это означает, что там неприлично иметь левые взгляды, не говоря уже о крайне левых. Тем временем там тоже организуется маленькая группа несогласных, берущая себе имя «Ассоциация Кюжа». В ней попадаются как юные радикалы, так и юные левые католики, социалисты вроде Пьера Гидони, наряду с активистами из UEC. Именно в этом водовороте левой культуры оказываются те, кому предстоит стать близкими и верными друзьями Гваттари: Лиан Мозер и Эрве Мори. От этих людей неортодоксально левых взглядов требуется недюжинная смелость, но в то же время они пользуются поддержкой таких авторитетов, как декан факультета Габриэль Ле Бра, специалист по каноническому праву, и крупный юрист Жорж Ведель.

Парижский Институт политических исследований – более открытая среда, чем юридические факультеты. Кроме того, это своего рода кузница кадров, в которой Гваттари ждут судьбоносные встречи. В 1964 году Франсуа Фурке, студент Школы политических наук и «левый» активист в UEC, знакомится с Гваттари на конгрессе организации. Что касается Лиона Мюрара, то он немного моложе своих товарищей. Он родился в 1943 году, в 1963-м поступил в Школу политических наук и подружился с Франсуа Фурке в ходе совместных акций, проводившихся меньшинством UNEF и UEC в 1964–1965 годах. Еще один важный рекрут из Школы политических наук – Анна Керрьен, которая учится на улице Сен-Гийом главным образом по требованию своего отца, государственного советника. Она сразу очень активно включается в работу левых в UNEF и в 1964 году оказывается президентом парижского отделения MGEN (Страхового кооператива работников образования), затем в 1965-м – в национальном бюро Общества взаимопомощи. Вместе с Лиан Мозер, Франсуа Фурке и Эрве Мори она входит в юридическую фракцию UEC; активно участвует в деятельности Студенческого центра профсоюзных исследований (CERS). Имя Гваттари она открывает для себя, читая Recherches universitaires. Опросы CERS позволят соединять политику и социально-психологические подходы, а также дают преимущество трансверсальности, так как касаются одновременно студенческой, рабочей и крестьянской среды. Эти активистские исследования оказались эффективны для объяснения причин студенческого недовольства. Они помогли более адекватно сформулировать требования студенческого движения, оценив его нужды и устремления.

Левый поворот, произведенный UNEF на съезде в Дижоне, выражается в усилении этого течения в профсоюзном аппарате. В тот момент во главе MGEN стоит представитель профсоюзных левых Антуан Гризе. Федерация студентов-филологов в UNEF организует крупную демонстрацию в Париже, в которой участвуют 10 000 студентов, и там возникает конфликт с полицией. Демонстранты выступают против посещения министром образования Кристианом Фуше Сорбонны. Повышение стоимости проживания в общежитии вызвало настоящую волну протестов. Волнения конца 1963 года дали свои результаты: в январе 1964 года правительство отказалось от повышения стоимости проживания и объявило о создании нового университета в Нантере, чтобы разгрузить Сорбонну. Эти уступки, однако, не демобилизовали студенческое движение: на государственную власть.

Новый фронт открывается в 1965 году по случаю съезда UEC, проходящего в вотчине сталинизма – Монтрёйе. Это второй акт процесса, начатого «путчем» 1964 года: на этот раз «пропартийное» руководство рассчитывает захватить всю власть в студенческой организации. «Итальянцы» разбиты и уже не питают иллюзий на свой счет. Они действительно будут раздавлены, как показывают итоги голосования по назначению Ги Эрмье (344 голоса против 145), который станет новым руководителем UEC. «Жан-Мишель Катала, прозванный за свою непреклонность „Дракатала“, самый преданный сторонник Коммунистической партии, усаживается в президиуме»^[302]. У руководства партии появляется неожиданный союзник, в котором она совершенно не нуждается, но который все равно предлагает свои услуги. Речь о маоистском течении, зародившемся в Высшей нормальной школе на улице Ульм, которое, однако, не перестает разоблачать «ревизионизм» и «социал-предателей». Лидеры этого течения, главное преимущество которых – престиж Высшей нормальной школы и интеллектуальный авторитет Альтюссера, решают объединиться с Ги Эрмье и Жан-Мишелем Катала, чтобы вытеснить из руководства представителей всех остальных течений. В «очищенном» национальном бюро они будут заседать вместе со сторонниками компартии. Эта чистка положит конец иллюзиям в отношении возможной политической автономии UEC от аппарата компартии. В 1965–1966 годах эти изменения приведут к зарождению новых организаций, сначала троцкистских – «Революционной коммунистической молодежи» (jcr), затем маоистских – Союза коммунистической марксистско-ленинской молодежи (UJCML). Что касается левых сетей, собранных Гваттари, то они окажутся отрезаны от реальных политических рычагов.

В поисках программы

Поскольку «левые» оказываются исключенными из руководства UEC, им нужно как-то продлить свое существование, но теперь уже самостоятельно. Именно с такой целью Гваттари в 1965 году собирает некоторое число студентов-активистов у Мари Депюссе в Париже: его идея – создать «Левую оппозицию» и дать ей платформу. В итоге отдельная группа селится в Годленах, между Кур-Шеверни и Брасьё, совсем рядом с Ла Борд, чтобы Гваттари мог продолжать свою работу с пациентами клиники. Время от времени он приезжает к друзьям оценить, как далеко они продвинулись в своей работе. В подготовке программы участвуют Франсуа Фурке, Мишель Бютель, Пьер Аручев, Лиан Мозер, Эрве Мори, Жорж Прели и его жена Николь.

Это тяжелая обязанность для остатков UEC – сформулировать одновременно и правила, и политическую программу организации, которая хочет быть новаторской: «Мы должны были написать тезисы, которые позднее стали „Девятью тезисами Левой оппозиции“, но на самом деле мы в основном играли в „угадай, что в руке“»^[303]. Гваттари раздражает, что дело не движется; он пользуется случаем, чтобы научиться водить машину, и делает несколько кругов вокруг дома под удивленные взгляды и шуточки Мишеля Бютеля. Наконец, потеряв терпение, Гваттари решает прекратить аренду дома в Годленах и отправить группу в Ла Борд, пристроив ее там к делу. В итоге «Девять тезисов» пишут трое: Гваттари, Франсуа Фурке и Жан Медам: «Феликс писал очень плохо, на чудовищном жаргоне, совершенно нечитаемом. Он считал, что я мог бы отредактировать его проект. Я был не в состоянии это сделать. В то же время говорил он с кристальной ясностью»^[304]. Гваттари, по сути дела, является «голосом» этих «Девяти тезисов». Франсуа Фурке вносит дополнения и дописывает часть, касающуюся политической экономии. Он также убеждает своего друга поглубже разработать психоаналитические аспекты в их соотнесении с политической стороной протеста. Феликс Гваттари впервые использует механизм письма вдвоем.

В «Девяти тезисах» он ставит цель создать форму объединения, которая бы носила политический характер, но при этом была бы оригинальной и порывала бы с демократическим централизмом не только в том виде, в каком он функционирует в сталинских организациях, но и у троцкистов. Кроме того, Гваттари также собирается извлечь политические уроки из опыта Ла Борд. Он ставит перед собой задачу учесть субъективное измерение индивидов, их желания, а следовательно, бессознательное. Это предполагает организацию, совершенно непохожую на «Коммунистический путь», который, впрочем, распущен в феврале 1965 года. Гваттари и Фурке все лето и осень 1965 года обдумывают и пишут политическую платформу в Ла Борд. Нужно не только пересоздать историю мира, но и найти новые перспективы для будущего и связать традиции рабочего движения с достижениями фрейдо-лаканизма. Гваттари хочет, чтобы платформа была готова как можно раньше, и подгоняет остальных. Она закончена к Рождеству 1965 года и выходит в форме брошюры в феврале 1966 года, с предисловием Жерара Спитзера.

В первом тезисе предлагается выбрать масштаб анализа, далеко превосходящий традиционные национальные рамки и претендующий на мировой уровень, чтобы лучше рассмотреть то, что представляется новым противоречием капитализма между глобализированной логикой, с одной стороны, и специфическими интересами монополистического государственного капитализма – с другой. Во втором тезисе разоблачается реформистский и сталинистский проект по интеграции рабочего движения в капиталистическую логику. Третий и четвертый тезисы анализируют межимпериалистические противоречия и появление новой силы – стран третьего мира. Чтобы подчеркнуть интернациональный характер рабочего движения, отмечается: «Классовую борьбу характеризует универсальность»^[305]. В пятом тезисе содержится критика существующих социалистических государств, которая ставит им в вину неспособность выйти за рамки логики правил мирового рынка. Эта критика очень сильно опирается на идеи Троцкого, однако расходится с ним по некоторым пунктам: «Чем более неопровержимым кажется нам анализ Троцкого в экономическом плане, тем более проблематичными нам представляются политические и социальные последствия, которые он из него выводит»^[306]. Тезисы шестой и седьмой делают попытки в общих чертах описать положение во Франции в середине 1960-х годов с точки зрения отношений государства с императивом экономической и политической модернизации. Наконец, в восьмом и девятом тезисах делаются попытки поставить проблему будущей революционной организации и этапа перегруппировки сил. Исходная посылка – необходимость создания политической организации, чтобы изменить социальные отношения капиталистического производства; в то же время констатируется, что принцип демократического централизма, принятый в коммунистических партиях, зашел в тупик: «Это не отрицание руководящей роли партии, а утверждение необходимости эффективной децентрализации руководства борьбой масс на ее различных отраслевых уровнях»^[307]. Что же касается лихорадочно растущего числа крайне левых групп, то оно не дает решения проблемы: последний тезис ставит вопрос о том, не следует ли решиться на создание новой партии. При этом авторы платформы констатируют, что такого рода попытки неизменно заканчиваются неудачей. Поскольку условия еще не созрели, вопрос стоит лишь о перегруппировке сил, тем не менее выражается твердое желание избежать погружения в политическое бессилие.

Итак, «Левая оппозиция» создается вместе с платформой и небольшой газетой, Bulletin de l’Opposition de gauche (BOG). Эта газета располагает всеми адресами сети, образованной Гваттари в левых крыльях UNEF, MNEF и UEC. Она выходит тиражом около сотни экземпляров раз в две недели или раз в месяц и служит связующим звеном между процессами в студенческой среде и рабочим движением (через группу завода Hispano).

В 1966 году (дата не случайна), таким образом, рождаются две инициативы под эгидой Гваттари, обе из которых рассматриваются как дополняющие друг друга: журнал Recherches FGERI и «Бюллютень Левой оппозиции», который также называют «Красной тетрадью». В то же время концепция издания Recherches меняется. До сих пор номера были принципиально разнородными, что отражало разнородный же характер групп, входивших в FGERI. Начиная с июня 1967 года журнал начинает выпускать тематические номера с коллективными размышлениями на определенную тему.

Первый номер из этой серии, «Программа, архитектура и психиатрия», посвящен вопросам психиатрии, рассматриваемым под углом архитектуры и урбанизма. В нем объединены исследования, проводившиеся двумя наиболее динамичными группами FGERI, психиатрами и урбанистами. Инициаторами этого номера стали консультанты Министерства социальной защиты и здравоохранения, изучающие опыт клиники Ла Борд, которая, насчитывая всего 150 койко-мест, лечит столько же пациентов, сколько обслуживает больница на 2000 коек. Популярность за пределами узкого круга лабордианцев завоевывают не только методы институциональной психотерапии, но и то, что эта модель позволяет добиться значительной экономии. Министерство решает провести более широкое исследование, результатом которого должен стать отчет о проекте строительных нормативов для психиатрических лечебниц. Эта задача поручена Ги Феррану и Жан-Полю Рубье, врачам и членам FGERI: «Итог этих дискуссий был в целом позитивным. Без сомнения, они задействуют механизмы бессознательного, а не только простую передачу информации или столкновение мнений»^[308]. Этот номер явился откликом на реальные вопросы, которыми задаются государственные органы, всерьез решившие расстаться с классической моделью психиатрической лечебницы, в которой больных просто запихивали в здания, унаследованные от тюремной системы. В пятилетней перспективе была поставлена задача преодолеть заметное отставание в этой области путем создания 30000 койко-мест в государственных психиатрических учреждениях к 1975 году. Этот номер журнала Recherches, скромный в своих выводах, тем не менее, намеревается прояснить основной выбор, который предстоит сделать: «Мы хотим идти в направлении более точных определений, пояснений, которые позволили бы людям доброй воли, занимающим более или менее ответственные посты в этой области, принять решения на основании полного знания дела»^[309].

В 1967 году Лиан Мозер принимает руководство журналом Recheches, которым она будет заниматься вплоть до 1970 года. Она родилась в 1939 году, выросла в Пекине – ее отец работал в Journal de Pékin, а дед по матери был министром. Но когда в 1949 году к власти приходит Мао, семья уезжает из Китая во Францию и берет вместо фамилии Чэнь девичью фамилию бабушки Мозер. Учеба на юридическом факультете и специализация на Китае открывают ей двери в Национальный центр научных исследований, из которого она, однако, уходит, чтобы полнее включиться в коллективные исследования, больше соответствующие ее активистской позиции. CERFI, образованный в 1967 году, объединяет круг руководящих лиц, которые для смеха дают себе имя «Мафия»^[310]. CERFI хочет выступать федеративным органом для автономных и свободных групп, опирающимся на Маркса и Фрейда, и «Мафия» действует с оглядкой на нее. CERFI станет группой-субъектом, а значит, ее члены должны вести коммунитарную жизнь – с отказом от разделения на частную и общественную жизнь, с риском выплесков страстей и сильных аффективных конфликтов. Внимание, уделявшееся бессознательному и желаниям, «также означало, что генеральные ассамблеи Коллектива часто превращались в сеансы коллективного анализа, и что следовало принять свое желание, потребовав такую заработную плату, какую вы считали достойной вашей работы»^[311].

Лиан Мозер встает во главе Recherches в 1967 году, в разгар латиноамериканских революций: Фидель Кастро, Че и партизанская война в Боливии. Чтобы расширить небольшой кружок «Левой оппозиции», Гваттари с друзьями в том же году создает Организацию солидарности с латиноамериканскими революциями (OSARLA), которая также работает без руководящего центра: каждая из ее групп занимается отдельной латиноамериканской страной. Такая организация имеет возможность мобилизовать более широкий круг участников. Так, Гваттари получил возможность снова пересечься со своим давним товарищем по троцкизму Аленом Кривиным.

В конце 1960-х мода на коммуны, пришедшая из Америки, распространяется среди протестной французской молодежи: «Мы собираемся обобществить нашу рабочую силу и торговать ею, требуя справедливой цены. А деньги, которые мы от этого получим, мы разделим, они послужат процветанию наших идей, нашей рабочей силы, нашего течения»^[312]. Из этого опыта, как надеется CERFI, возникнет другая форма субъективности, которая может родиться из «коллективной сборки высказывания» или из «новой субъективности группы», исходящей из пространственной мультилокализации: «Это городское сообщество»^[313].