Филипп Тагиров
По ту сторону второго неба
Полчаса спустя он уже не находил себе места. Спустился вниз, вышел на улицу. Может, они уже вернулись и просто отдыхают где-нибудь еще? В сквере? Но нет, он был уверен, что они там, наверху. Он еще только учится ходить, сказала ему Фани при их последней встрече. Ничего, пусть так.
Он оттолкнулся от земли и стал подниматься. Впервые рядом с ним больше никого не было. Это даже не столько пугало, сколько давило чувством отчаянного одиночества. Он приблизился к границе между первым и вторым небом, которая сегодня была прозрачной, практически незримой и бросил свое тело вверх.
Космос был столь же прекрасен, как и раньше. Марк двигался уверенно, чувствуя, что его контроль над собственными перемещениями вырос с прошлого раза. На долю секунды ему даже захотелось полностью отдаться окружающим его бесконечным просторам, летать от звезды к звезде, от одного звездного скопления – к другому, какое безмерное множество совершенно удивительных мест ждало его! На миг он почти забыл, зачем он сейчас здесь.
Второе небо. Где следовало искать его грань? Во все стороны простирался космос, ни конца, ни края ему не было, никакой границы, никакого предела, никакого рубежа.
Как они возвращались на землю? Направляя себя «вниз», но это «вниз» не могло быть описано ни физиком, ни геометром. Это было какое-то внутреннее «вниз», и, может быть, не «вниз» вовсе.
Марк попытался найти обратное ему свое внутреннее «вверх». Это «вверх» должно было быть созвучным тому направлению, которое вело его с земли ко второму небу. И ему показалось, что там, внутри себя, ему удалось за что-то зацепиться. Не закрывая глаз, он смотрел внутри себя туда, куда глазами он достать не мог. И ему показалось, что звезды, кометы, туманности немного померкли. Туда. На краткий миг мир вокруг стал внезапно плоским, сжатым до плоскости над его головой, на которую словно бы чьей-то кистью были нанесены светила и созвездия, и он толкнул себя ей навстречу. Это было как пробивать головой корку льда на замерзшем озере. Его окатило безумно холодной волной, и одновременно Марк почувствовал испепеляющую боль, как будто бы от бесчисленных порезов, мгновенно вспыхнувших по всему телу. Тело ли это было? Что осталось от его тела? Где-то внутри разорвалась бомба, вспыхнуло солнце, и Марк погрузился в темноту.
Когда он пришел в себя, то разом вернулась и боль. Назад, назад, вниз, кричал другой Марк внутри него самого. Пространство вокруг не было пространством, как его привык ощущать Марк. Он обнаружил, что больше не воспринимает ни направления, ни расстояния. Что-то черное и золотое окружало его, леденяще-черное и жгуче-золотое. Где находилось это черное, это золотое? В метре от него или в сотнях световых лет? Но и черное и золотое было тут, вгрызаясь в него, опаляя, разламывая его на куски, поглощая. Марк почувствовал, что начинает задыхаться. И никаких следов тех, кого он искал.
Изо всех сил он направил себя еще выше. Чернота стала заливаться в его ноздри, в его глаза, золото острыми раскаленными ножами впилось в его тело. Одновременно он испытывал невыразимый ужас и бесконечный восторг, невероятное беспредметное восхищение. Голова начала кружиться, и Марк ощутил, как на него накатывается слабость, как это бывает, когда слишком надолго задерживаешь дыхание. Он инстинктивно попытался вдохнуть, но ничего не вышло. Теряя силы, содрогаясь от терзавшей его невыносимой боли, он попробовал подняться еще выше.
И он увидел там, в черноте и золоте беспомощно висящее тело Фани. Голова со светлыми волосами была запрокинута, руки и ноги безвольно распростерты. Сквозь изодранную одежду горели чудовищные раны, наполненные горящей чернотой и расплавленным золотом. Марк потянулся туда, потянулся всем собой, протянул руку и сумел, ухватившись за кроссовок на ноге Фани, притянуть ее к себе. Веки ее были опущены, но еле заметно подрагивали. Она была еще жива.
Прижав девушку к себе, Марк огляделся, надеясь увидеть кого-то еще, но все, что его окружало – это мерцающие, пламенеющие чернота и золото. Возможно, он смог бы найти их, если бы сумел подняться еще выше, но что делать с Фани? И все чудовищнее становилось удушье, он подумал, что еще немного, и он потеряет сознание и, наверное, уже навсегда.
Он должен вытащить отсюда Фани, вытащить куда-то, где она будет в безопасности, на землю, а потом он снова вернется и попробует найти остальных.
Марк сосредоточился на «спуске». Вниз, вниз, вниз. Из последних сил, пусть ему их хватит, пожалуйста, пусть хватит. Но ничего не изменилось. Новое небо не хотело отпускать его назад. Только черное и золотое, сверкающее, пульсирующее, разрывающее его на части. Или же он все-таки опускался, но просто так далеко ушел в это небо, что путь назад оказался длиннее, чем он ожидал? Ничего не менялось, но, может быть, он и не смог бы заметить это изменение там, где почти не работало его ощущение пространства. Давай, ты сможешь, повторял он себе, только не сдавайся, давай, иначе конец.
Тело обдало новой волной боли от пят и до головы, как если бы тысячи острых игл вдруг полоснули по его коже, оставляя лишь раны, раны и раны… И он выпал обратно в мир звезд и туманностей. Вдохнуть он по-прежнему не мог, но удушье стало понемногу отпускать. Фани задрожала у него на руках и затихла. Он прижал руку к ее груди – сердце Фани билось, но неровно и редко. Он бережно обнял ее и направился к первому небу.
Оказавшись над землей, он увидел, насколько Фани была изувечена. Ее тело покрывали десятки ран, некоторые размером с копеечную монету, несколько – с ладонь величиной. Эти раны не кровоточили, в них, подобно застывшей смоле, блестели золото и чернота. Словно бы Фани унесла с собой часть нового неба. Посмотрев на себя, он обнаружил только местами изодранную одежду и множество порезов. Фани снова задрожала и открыла глаза. Марк, беззвучно шевельнулись ее губы. «Не волнуйся, – сказал Марк, – я отнесу тебя в больницу, там… они… что-нибудь придумают». Не надо в больницу, еле слышно попросила Фани. Лучше просто куда-нибудь, где нет людей, попросила она. Марк хотел поспорить, но не решился. Может быть, Фани виднее. А остальные? Где остальные? Что с ними?
«Их… больше… их больше… нет». Все умерли. Она видела. Она пыталась им помочь, но что-то отбросило ее назад. Может, это кто-то из них хотел спасти ее. А… Ника? И Нюкты нет. Все умерли. Ее глаза наполнились влагой, она содрогнулась в рыданиях, но тут же сильно закашлялась. На губах появилась красноватая пена.
Они опустились среди холмов. Фани была без сознания, лишь иногда вздрагивала. Марк положил ее голову себе на колени. В отчаянии держал ее за руку, не зная, что делать. Когда она очнулась, он сказал, что должен вернуться за остальными, вдруг кого-то еще можно спасти. Сказал, что должен найти врача, чтобы тот помог Фани. Она качнула головой и скривилась от боли. Нет. Там некого спасать. Он только погубит еще и себя. И не надо врача. Потом она еле заметно улыбнулась ему. Ей удалось поднять руку и коснуться пальцами его лица. Марк понял, что она смахивает его слезу. Он даже не заметил, что плачет.
– Просто держи меня за руку, хорошо? – попросила она.
Марк кивнул. В горле встал ком, он не мог вымолвить ни слова.
Не отпускай меня, попросила Фани. И заставила его пообещать, что он не отдаст никому ее тело. Не надо никаких кладбищ. Если сможет, пусть он похоронит ее сам, прямо здесь.
Она снова потеряла сознание. Марк продолжал сидеть, глядя, как ее дыхание становится все слабее, и проклиная все три неба оттого, что не мог ничего сделать. Ему не верилось, что все это происходит на самом деле. Как бы он хотел, чтобы это все оказалось всего лишь его видением, страшным мороком, болезнью, от которой его бы кто-то излечил, сном, от которого он бы проснулся.
Фани пришла в себя. В последний раз. Увидев Марка, она попросила его еще об одной вещи. Чтобы он ни за что не забыл их снова. Они любили его. И Фани любила его. И Серафима. И Валентин, и Анатолия любили его. И даже Милана и Севастьян. И Нюкта любила его. Все эти годы. И не верила, что больше никогда его не встретит.
Голос Марка дрогнул, и он замолк. Я видела, как по его щекам текут слезы. Он отвернулся и быстро вытер их тыльной стороной ладони, но продолжал молчать. Я боялась сказать хоть слово. Только протянулась через стол и взяла его за руку. Марк извинился, и продолжил рассказ, но уже хриплым, каким-то сдавленным голосом.
Он рассказал, как нашел неподалеку от того места маленькую лощину, как перенес туда Фани и как стал, как мог, закапывать ее тело. Он выполнил данное ей обещание, оставалось нарушить другое.
В изнеможении он встал на ноги и отряхнул землю, приставшую к его рукам. Ему предстояло снова подняться туда, в страшную черноту, в жгучее золото за гранью второго неба. И он попытался, попытался изо всех сил. Но все ушло. Он раз за разом повторял то внутреннее усилие, напряжение без напряжения, которое позволяло ему подниматься над землей, но не только не смог достичь облачного рубежа – он больше вообще не мог оторваться от земли, снова оказавшись всецело во власти физических законов.
Шли недели и месяцы. Бессчетное количество раз он старался сосредоточиться так, как делал это тогда, поднять усилием воли свое тело, и хотя память говорила ему, что все так, что сейчас, вот сейчас все произойдет, у него ничего не получалось.
Марк опять помолчал. Я решила было, что он закончил свой рассказ, но, как оказалось, ошиблась.
– Дело было осенью, – заговорил Марк, пристально глядя мне в глаза. В его взгляде возникло тревожное напряжение и… как будто бы он просил о помощи.
Перед отъездом в Москву он еще раз зашел в тот дом. Постоял, потом поднялся на чердак, в какой-то невозможной надежде на то, что Фани ошиблась, и ребята смогли как-то вернуться. Но чердак был таким же, каким он покинул его в прошлый раз, как он, впрочем, и ожидал. И в сквере отдыхали совсем другие люди. И небо было просто обычным небом, к которому он привык за все годы своей жизни, таким, каким оно бы и оставалось для него и по сей день, если бы он не увидел тем вечером таитянок Гогена и девушку, парящую в воздухе.
Все вроде бы улеглось. Он не на шутку тогда перепугал Зою, вернувшись в отель в порванной одежде, весь в порезах и перепачканный землей – на счастье Егор смотрел телевизор в другой комнате… Что он мог сказать ей? Рассказать все, как оно случилось на самом деле? Но единственным доказательством – для Зои, для меня, для любого другого человека – было тело Фани с черными и золотыми ранами, а он же пообещал, что ее больше никто не потревожит. Он выдумал невразумительную историю про то, как нарвался на хулиганов, и Зоя ему, конечно, не поверила. Но шло время, они возвратились домой, у Егора начались уроки в школе, закончились их с Зоей отпуска, закрутилась рабочая дребедень. И, да, казалось бы, все встало на прежние места.
Была осень. Как-то раз ночью что-то вдруг разбудило Марка, он открыл глаза, и его охватило труднообъяснимое, беспричинное беспокойство. Он встал, стараясь не разбудить Зою, и прошел в комнату сына. Кровать Егора была пуста. Марк бегло осмотрелся и вышел в коридор. Проверил туалет и ванную, но Егора не было и там. Заглянул в гостиную, где из открытого окна сочилась прохладная свежесть осенней ночи, и на кухню. Тревога схватила его под ребрами, на подкашивающихся ногах он вернулся в комнату Егора. Заглянул под кровать. Нашел детский тапочек и игрушечный самолетик. Сына нигде не было. Он уже собрался разбудить Зою, но обернувшись, замер. Егор, в пижаме и босиком стоял на пороге своей комнаты. Марк почувствовал, как у него отлегло от сердца, но тревога не отпускала. Он спросил Егора, где тот был? Егор, как ни в чем не бывало, ответил, что ходил в туалет. А где второй тапочек? Егор пожал плечами. Не знаю, где-то тут. Когда он уходил, Егор окликнул его. Паап. Он остановился. Все в порядке, пап. Правда. Не волнуйся.
Возвращаясь в постель, он обнаружил, что окно в гостиной открыто и машинально закрыл его.
