Евгения Райнеш
Восхождение Эль
Глава пятая. Побег
– Вот она!
Тинар Моу поправил сползающую верёвку вещевого мешка. Они выдвинулись сразу после обеда, а сейчас стояла уже глубокая ночь.
Пещеры Эха служили в соляном подземелье чем-то вроде путевых слободок чахила на тракте – место для ночлега, отдыха или просто укрытия от вышедшей на охоту стаи кимуров. Здесь всегда старались поддерживать запас просоленной еды и пресной воды в плотно закрытых бочонках. Для ночлега служила пара старых топчанов, списанных из центральной усадьбы грумгорода за ветхостью, а вход в пещеру закрывался массивной дверью, которая двигалась по направляющим рельсам. Кимуры, конечно, не догадывались толкнуть заграждение вбок, так что припасы оставались в относительной безопасности.
Тинар и Эль вошли в пещеру, переглянулись, понимая друг друга с полунамёка.
– Ты думаешь о том же, что и я? – спросил грум, устремляя указательный палец на топчаны.
– Только переночуем, да?
Указательный палец Тинара, описав в воздухе полукруг, переместился к её носу:
– Вот именно.
– Успеем наверх и обратно?
Тинар кивнул.
– Кевир сейчас спокойный. Солевей слабый. За сутки до Ошиаса доберёмся. Сутки туда, сутки обратно. У нас куча времени.
– А ты точно знаешь, как туда идти?
Эль терзали смутные сомнения.
– Спрашиваешь! – обиделся Тинар. – В конце концов, ты сама захотела посмотреть.
Это было правдой. Год назад Тинар вместе с отцом отвозил заказ степным сингам. Вернувшись, Моу с обычным для него лихорадочным блеском в глазах рассказывал о жутком зрелище, которое он ночью наблюдал в стане погонщиков. Огромное стадо чернильно-чёрных коров, тех самых, что дают ценнейшее хмельное молоко, моментально растворилось в упавших сумерках, а сотни глаз, словно сотни красных звёзд, пламенели из темноты. «Это самое жуткое, что я видел в жизни», – клялся Тинар Моу, – «Взгляд из ада, так бы я это назвал», и Эль тут же захотелось увидеть ЭТО.
– Отец узнает, голову оторвёт, – вздохнула она больше по традиции.
Конечно, Эль не собиралась сидеть в этой скучной пещере, как загнанный в ловушку кимур. А всё потому, что…
– Тинар! – она хлопнула себя ладонью по лбу. – Мы совсем забыли о лагере наймастов, которые торчат сейчас на выходе из штольни. – Вот же твою в солёную кочерыжку…
Эль пользовалась любимым ругательством Хобана исключительно тогда, когда его не наблюдалось рядом.
– Это же из-за них нас сюда сослали. Нельзя попадаться им на глаза. Особенно…
Эль перекосила лицо, изображая шрам-улыбку Илора Ильинича. В ответ Тинар состроил смешную рожицу, скособочив нос:
– Прорвёмся… Нашла, о чём беспокоиться…
Он скинул с плеч тяжёлые мешки, которые собрали в дорогу родители, присел на топчан, стал развязывать узлы. Солонина, фляга с квасом, сушёные фрукты…
– Есть что-то интересное? – Эль наклонилась над ним.
– Всё, как всегда. О, смотри, тебе ещё одна пара перчаток… И тёплые свитера. Слушай, они нас тут до зимы держать собирались? Свитера точно нужно взять. Наверху ночью может быть холодно.
Эль зажмурилась от предвкушения. Только пару раз ей удалось посмотреть на кевир из входа в штольню. С тех пор её не отпускало ощущение восторга от огромного пространства, такого яркого, что сразу заболели, а потом заслезились глаза, и невероятного количества запахов, одновременно упавших на неё.
В этот мир, открывающийся за порогом штольни, Эль тянуло с необычайной силой, она просто с ума от безысходности сходила, думая, что проведёт всю жизнь под землёй, в удобном, но ограниченном куполе. Здесь никогда не шёл дождь, не падал снег, всё застыло в солёном кристальном великолепии, и время замерло тоже. Где-то высоко над головой происходила настоящая жизнь. Там постоянно всё менялось, как рассказывали Эль. Дули ветра и палило солнце. Деревья прорастали тонкими былинками, чтобы стать мощными великанами, а потом – стареть в достойном величии. Трава зеленела, желтела, засыпала под белым холодным ковром, чтобы пробудиться по весне снова. Всё крутилось по кругу, но у каждого существа круг этот размыкался в собственную линию – единственную и неповторимую.
Ризи её совсем не понимала, Ризи не нуждалась в этом огромном мире, он её пугал. Главным свершением для сестры было удачное замужество, устройство своего дома и возможность как можно реже покидать его. Келли и Хобан и слушать Эль не хотели, они запретили даже заикаться, что она собирается выйти на обратную сторону земли. Только Тинар разделял её страсть к путешествиям.
Они выкинули из мешков всё, что показалось им лишним в дороге, расстелили одеяла на топчанах, вырезанных из соляного монолита, и легли переждать остаток ночи. От волнения Эль совсем не могла уснуть, хотя устала. Её утомил не длительный поход по туннелям за пределы внутреннего грумгорода, а приём жуткого гостя. Она старалась забыть случившееся, словно неприятный сон, но кривая улыбка красивого наймаста так и стояла перед глазами. От воспоминаний о беспардонных прикосновениях начинали покалывать кончики пальцев. Впрочем, это была ещё одна особенность Эль. Вот у Тинара от переживаний всегда крутило живот, а у неё немели ладони, по пальцам пробегали резкие искры, и руку начинало жечь.
Эль поворочалась на жёстком топчане под умиротворяющее дыхание тут же сонно засопевшего Тинара. Тот высвистывал носом затейливую, смутно знакомую мелодию, от стен отражался мягкий свет, одеяло пахло домом и сушёными травами, которыми Келли перекладывала бельё. Но боль не давала покоя.
Девушка вытянула ноющую руку перед собой, повертела запястьем, расстегнула ремешки на перчатке. Тонкая кожа на кончиках пальцев растрескалась, как пересушенный пергамент, трещины тут же намокали сочащейся влагой и разъедались ещё больше. С руками творилось что-то непонятное, Эль не помнила, чтобы эта кожная болезнь проявлялась у неё таким образом. Словно чужак своим наглым прикосновением занёс заразу.
Эль подула на растрескавшиеся подушечки, стало немного легче. Она помахала рукой перед собой, собираясь опять надеть перчатку…
Но что это? Там, где секунду назад прошлась ладонь, тонким пламенным росчерком высветился какой-то знак. Он напоминал недоделанного кимура, словно кто-то начал рисовать соляную кошку, но провёл округлую линию морды и одно ухо, и забросил. Эль закрыла глаза, а когда открыла, знак побледнел, но продолжал светиться. Он таял в разреженном воздухе соляной пещеры, и по мере его истощения уходила боль.
Когда огненный знак, похожий на голову одноухого кимура, совсем исчез, умиротворённая Эль уснула.
Утром руки уже не болели, только ныли, словно отходили от онемения. А когда Эль с Тинаром вышли к небольшому подземному озеру, обозначавшему близкий выход на поверхность, она уже вообще не чувствовала в пальцах ничего необычного.
– Смотри! – Эль обрадовалась, увидев издалека деревянное сооружение, напоминающее длинную плотину.
Это высилась градирня для накачивания соляного раствора. В конце плотины располагалась мельница, а солёная вода под силой ветра сливалась по туго связанным пучкам тёрна, на которых постепенно нарастали кристаллики.
Несколько раз отец брал Эль с собой в объезды градирен, и она видела, как эти кристаллики стряхиваются в гладко выделанные деревянные бочонки. Когда бочонок наполнялся доверху, на нём ставился фирменный знак «Озорный сол», и товар отправлялся покупателям.
Под «озорный» – имелся в виду «озёрный», а «сол», конечно же, означало «соль», так кто-то из неграмотных рабочих скопировал с образца по ошибке. Когда Хобан увидел этот «озорный» и «сол», он схватился за голову, но исправлять оказалось уже поздно: товарный знак закрепился. Пришлось оставить, и теперь на всю округу «Озорный сол» славился как «самый натуральный сол в мире». Этот продукт был элитным, нежным, насыщенным и поставлялся в высокие дома, туда, где за него могли дать настоящую цену. В отличие от каменной соли, серые глыбы которой рубили на приисках, грубо дробили и продавали мешками всем подряд.
«Озорный сол» условно проводил границу «большого» грумгорода, на другом берегу светился маячком выход на поверхность. В тот самый мир, о котором, сколько себя помнила, мечтала Эль.
– Подкрепимся? – Тинар снял с плеч котомку и стал развязывать туго стянутые верёвки. Градирня высилась последним символом дома перед миром, который ни Эль, ни Тинар толком не знали.
Вскоре на свет появился ломоть уже чуть зачерствевшего хлеба, тщательно запечатанная горлышком бутылка самого настоящего пенного кваса, а напоследок Тинар с торжественным видом достал небольшую головку жёлтого сыра, который явно спёр на кухне.
– Налетай. Потом будут только солонина и сухофрукты, если по пути ничем лучшим разжиться не сможем.
Эль нисколько не сомневалась в способности Тинара «разжиться» по пути, но сейчас не заставила себя долго ждать, тут же схватила и хлеб, и сыр, отламывая куски руками, прямо зубами начала стаскивать печать с горлышка квасной бутылки.
– Когда поднимемся, ты глаза-то прикрой, – со знанием дела посоветовал Тинар Моу. – Нам, рудокопам, как на поверхность выходить, если не подготовиться, ослепнуть можно. Там, наверное, уже день сейчас.
Он немного подумал, шевеля губами, что-то вычислял, затем вздохнул:
– Точно не скажу, но, кажется, день.
Тинар достал тёмные очки, повертел их в руках, нацепил, сдвинув на затылок. Опять полез в свой чудесный мешок, немного похудевший после трапезы, вытащил ещё одни очки, протянул Эль:
– Ты наверняка не подумала об этом.
Вид у Тинара был довольный. Ему всегда нравилось заботиться об Эль. Это придавало его существованию упорядоченный смысл. Пусть все родственники и знакомые считали мальчишку ходячей проблемой, но сам Тинар Моу был убеждён, что беспомощная Эль без него пропадёт. Для девушки он стремился быть как раз наоборот – решением всех проблем.
– Всё яркое с себя сними, – сказал Тинар, сдёргивая с головы радужный колпак.
Эль взяла очки и посмотрела сквозь затемнённые стёкла в сторону сужающегося на выход из подземного города свода пещеры. Между Эль и её великой мечтой стоял отряд наймастов.
– Может, они ушли? – в её голосе сквозило сомнение.
Грум сразу понял, что она имеет в виду.
– Держи карман шире! Как же!
Тинар ухмыльнулся.
– У меня есть план. А ты не туда смотришь…
Он указал в сторону, где растрескавшиеся стены грязно-серого монолита пещеры пестрели мелкими провалами. Часть из них представляла собой просто трещины, другая открывалась маленькими – не больше ладони – ходами, которые продолбили какие-то зверьки.
– Сейчас, – сказал Тинар. – Сейчас найду.
Он внимательно, ладонь за ладонью, прощупывал шершавую поверхность, пока не застыл пальцем на одной из глубоких трещин. Затем повёл рукой вниз.
– Есть! – крикнул Тинар, одной рукой всё ещё придерживая стену пещеры, а другой подзывая к себя Эль. – Сказал же, что найду!
Сначала Эль ничего не увидела. Место, на которое указывал Тинар, проваливалось в темноту. Тогда девушка опустилась на корточки и поняла, что у подножья действительно есть довольно-таки большая нора. Лаз, в который может протиснуться Тинар. А, значит, и она, Эль, тоже.
– Это что? – подозрительно спросила девушка. – В смысле, ты уверен?
Тинар кивнул, но на первый вопрос так и не ответил. Эль чувствовала подвох. За многолетнюю дружбу с Тинаром она на необъяснимом мистическом уровне понимала, когда над их головами сгущались тучи. Просто в какой-то момент от ничего не значащей фразы Тинара вдруг начинали предупреждающе неметь кончики пальцев. Вот как сейчас.
Он прилёг и быстро ввинтился в нору, волоча за собой на заплечной верёвке походный мешок. Эль выждала минуту, потом закричала в темноту лаза:
– Эй, ты в порядке?
– Угу! – раздалось откуда-то издалека. – Давай!
Несмотря на опасения Эль, через несколько метров она почувствовала себя более свободной, а ещё через несколько метров смогла встать на четвереньки. Ползти приходилось вверх, под небольшим, но наклоном. Она успела ободрать колено и больно удариться локтём, когда стены резко раздвинулись. В нос ударил странный запах.
Пахло смертью. Но не трагически прерванной жизнью, а усталым уходом. Небольшая пещера оказалась заваленной костями и шкурами кимуров.
– Тинар! – завопила Эль и тут же зажала рот двумя руками.
Грум оглянулся, и Эль готова была поклясться, что в глазах у него горело самое настоящее веселье:
– Не бойся, они сюда только умирать приходят. Если кто и явится, ему явно будет не до тебя!
– Почему ты сразу…
Он перебил:
– Если бы я сказал, что мой план – усыпальница кимуров, ты бы сюда полезла?
Эль подумала, что он прав, и она никогда бы сюда не полезла, если бы знала. И ещё подумала, что Тинар Моу всегда – ВСЕГДА – толкает её на поступки, которые она без него ни за что на свете не совершила бы.
Словно подтверждая её мысли, Тинар схватил какую-то просоленную кость и помахал ей.
– Ты псих, – крикнула Эль, разозлившись всерьёз. – Это последний раз, когда я ведусь на твои великие планы!
– Кончай выделываться, – весело огрызнулся Тинар, – выход уже рядом!
– Откуда тут выход?
– Кимуры не жрут падаль. А тем более своих. Наземные кевирные звери приходят сюда с другой стороны, чтобы очистить пещеру. Им тут, наверное, очень вкусно. Еда посоленная опять же.
Эль стала шарить вокруг себя рукой, чтобы чем-нибудь запустить в Тинара, и вдруг почувствовала, что её, действительно, обдувает несильный, но постоянный сквозняк. Где-то впереди явно маячила продушина.
Они выкарабкались под невысоким холмом, справа от центральной штольни. В глаза ударил свет, показавшийся Эль невыносимо ярким, несмотря на тёмные очки. На самом деле день был пасмурный, солнце не пробивалось сквозь плотную пелену серых облаков, застывших на безветренном небе. Кевир редко освещался прямыми солнечными лучами. Тучи приносились ветром с востока и застревали над этой пропитанной солью землёй, не имея сил перевалить через Громаду Ло – самый массивный горный хребет в Таифе. Но девушке с непривычки показалось, что на неё опрокинули целый огромный ушат со светом.
Тинар сделал знак Эль, чтобы не вздумала подниматься. Они лежали на тёплом и хрустком ковре из песка и соли, тепло казалось незнакомым, но приятным. Эль, уткнувшись в солёный наст, не видела, но прекрасно слышала ленивый гул голосов и лошадиных всхлипов, бряканье оружия и походных котлов. Потянуло подгоревшей кашей, но не противно, а с лёгким дымком, и девушка, сглотнув слюну, подумала, что идея Тинара поесть перед выходом оказалась хорошей.
Где-то совсем рядом раздался стук лошадиных подков. Эль не выдержала, чуть приподняла голову. Глаза ещё не привыкли к наземному свету, но она скорее почувствовала, чем разглядела на лице у всадника глубокий, скошенный шрам-улыбку. Декан Илор Илинич проскакал мимо прижавшихся к земле грумов, поднимая белые клубы солёной пыли. Он очень торопился, дело, по которому Илор оставил свой лагерь, явно не требовало отлагательств. Когда лошадиный топот растворился в глухой дали кевира, Тинар довольно хмыкнул:
– Нам повезло.
– Почему это? – не поняла Эль.
– Потому что кимур из дома – ойники в пляс, – тихо засмеялся Тинар. – Он у них главный, так? А когда главный уходит, остальные расслабляются… Двигаем…
И они поползли в сторону от холма, поминутно оглядываясь и замирая от каждого шороха. Когда лагерь наймастов сначала превратился в тёмную мелкую точку, а потом и вовсе исчез из поля зрения, Тинар разрешил подняться. Эль с удовольствием вскочила, отряхиваясь и разглядывая оцарапанные и протёртые локти и колени.
– Это совсем не весело, Тинар, – сказала девушка с укоризной.
– Мы и не веселиться идём, – парировал друг. – А с познавательно-исследовательской целью. Путь к познанию лежит через трудности и препятствия, разве нет?
– А-а-а, с тобой говорить… – Эль махнула на него рукой. – Что бы ни сказала, у тебя всегда найдётся пара слов против.
– Это верно, – Тинар казался довольным. – Даже отец меня переспорить не может, а у него, в отличие от тебя, всегда есть веский аргумент, к которому он прибегает, не дождавшись конца спора.
– Это какой же? – заинтересовалась Эль.
– Ремень, – засмеялся Тинар.
– Тоже мне новость, – хмыкнула девушка. – Кто в грумгороде не знает ремень Торка Моу?
Они пошли довольно бодро, а погода, действительно, стояла просто превосходная, так что к пограничному столбу вышли уже скоро. Здесь степь, разомлев на летнем солнце, наступала на кевир, отвоёвывая у солончаков куски земли, которые заполняла проплешинами зелёной травы.
Эль, привыкшей к очищенному воздуху соляных пещер, становилось все труднее дышать. Соль, размазанная тонким слоем по телу, липла каплями, а вскоре и струйками пота. На пот липла пыль, вся Эль покрылась серыми грязными разводами и непрестанно чесалась. Степь теперь казалась не столь привлекательной, как в начале пути. Тинар же шагал и шагал себе, посвистывая и размахивая в такт мелодии найденным где-то прутиком.
Она остановилась, нашарила на земле мелкий камушек и кинула его в спину Тинара. Когда он обернулся, крикнула:
– Не хотелось бы беспокоить, но … нам долго ещё идти?
– Устала? – он тоже чувствовал себя не очень хорошо, но ни за что не признался бы в этом девушке.
Эль кивнула.
– Ладно, нам всё равно необходимо сделать привал. Это где-то уже близко, нужно только дождаться ночи.
– Откуда ты знаешь, что близко?
Тинар указал на землю.
– Что там?
Эль присела, разглядывая серую пыль на траве.
– Да вот же! – грум ткнул палочкой в коровью лепёшку. – Свежий навоз. Они проходили тут недавно.
– Фу, – Эль отскочила.
– Сколько мне тебя учить! Для исследователя нет ничего «фу». Прекрасно всё, что служит раскрытию истины.
Пока совсем не стемнело, Эль и Тинар нашли островок свежей травы среди уже подсохших колючих кустарников и невысоких корявых деревьев. С дороги место не просматривалось, что создавало ощущение некоего укрытия.
Стоило остановиться, как всё в окружающем мире неуловимо, но полностью переменилось, заливая синеватыми чернилами светлую пыль уходящего дня. Выкатилась ещё бледная, но уже абсолютно круглая луна. Стали загадочными тени, зажили своей непонятной, трепещущей жизнью. Преследующий Эль запах пыли пропал, пряный аромат травы и земли особенно пронзительно наполнял эту приближающуюся черноту, он стал настолько густым, что, казалось, его можно пить прямо из сомкнувшегося с землёй неба.
А Тинар вдруг заискрился. Пепельная кожа, покрытая въевшимися кристалликами соли, в лунном отблеске засверкала мелким хрусталём, и грум казался теперь сияющим призраком. Он удивлённо окликнул застывшую в немом восхищении Эль:
– Ты чего?
– Тинар, ты такой… Волшебный…
Он рассмеялся:
– Мы же все в темноте светимся. Кристаллы зеркалят. А ты…
Тинар вздохнул.
– Эль, а ты не светишься…
И добавил утешающе:
– Вот же какая незадача эта твоя болезнь…
Он набрал целую кучу хвороста, сухие ветки опали под натиском недавнего ветродуя сами, не пришлось даже ломать.
– Нагоним их завтра, – рассудительно заявил Тинар. – Эту ночь здесь переждём, а следующую уже точно в стане сингов на жикор будем любоваться.
Зрение грумов, прекрасное для пещер и тоннелей, в темноте на открытой местности подводило. Звёзды и луна, про которые Эль до сих пор только слышала, создавали призрачное подобие света. Оно вроде бы и позволяло видеть, но так скрадывало выступы и углы, что напряжённый глаз видел не столько действительное, сколько желаемое, и, конечно, обманывался. А это, пожалуй, ещё опаснее, чем пытаться пробираться в полной темноте.
Тинар приспособил над разгорающимся костром флягу с питьевой водой, достал сладкие сушёные фрукты и куски хлеба, оставшиеся ещё с трапезы у подземного озера. Они быстро насытились ломтиками яблок, выпеченных с сахаром в домашней духовке, и сидели на сложенных свитерах, греясь от ветра горячей водой из фляги.
– А что там, за степью, Тинар? – спросила Эль, прикрывая глаза от яркого огня. Ей хотелось смотреть на костёр до бесконечности, но она физически не могла это делать долго.
– Там? – друг махнул рукой в сторону «Виа соляриа». – Потом околки всякие, одинокие хутора, деревушки. И так вплоть до столицы. До Каракорума.
– Дальше ты не добирался… – вздохнула Эль.
Тинар обидно рассмеялся:
– А ты и сюда ещё ни разу не доходила. Завтра только Ошиас впервые увидишь.
– Говорят, синги – страшные… На зверей похожи.
Моу пожал плечами:
– Они просто высокие, и волосы у них такие… лохматые. Поэтому заплетают их в косички. Много косичек – у каждого с головы словно рой змеёвок спускается. А их самки (так они называют своих женщин) бреют головы в знак подчинения. Они все рабыни, низшая каста. У сингов лица золотые, как солнце, и глаза – жёлтые, к вискам вытянутые. До грумов по части красоты, им, конечно, далеко, но во всём остальном… Две руки, две ноги, голова. Я с Вансингом, сыном их главного, этого… как его… стратега, подружился даже… Вроде…
Последнюю фразу он произнёс скомкано.
– Что значит «вроде»? – засмеялась Эль. – Признавайся, он тебе накостылял?
Тинар совершенно не умел обижаться. Он расплылся в улыбке, смеясь над самим собой:
– До этого не дошло, но вот насчёт дружбы я не очень уверен. Они такие… Бесчувственные. Кажется, не способны на дружбу. У них – род главное, и это… потомство. А те, кто не относится к роду, ерунда какая-то, низшие расы. Ну, наверное, кроме императорской семьи. Но мы с Вансингом очень хорошо говорили. Он мне даже глаза жикор ночью показал.
– Знаю я твоё «хорошо говорили». Ты болтал без умолку, не давая этому как бы дружественному сингу слова вставить…
Тинар забрал у неё флягу с остывающей, но ещё тёплой водой:
– Может, и так. Только я тогда сразу подумал, что тебе очень понравились бы эти красные огни в темноте. Ты любишь подобное.
Он отхлебнул немного из фляги, смочил губы и засвистел любимую мелодию Эль. «Грум на перепутье» называлась эта лиричная песня. Она потихоньку, потом всё увереннее стала подпевать. Над удивлённой полуночной степью полился рассказ о серебряном груме, сидящем на камне у чужой штольни. И не надо ему сытой жизнь, которую обещает сребродобыча, он готов даже поссориться со своей гильдией, только бы найти то место, куда влечёт его душа. Огонь трещал в такт посвистыванию Тинара и обволакивал их пьянящим дымом от веток душистого кустарника, тех, что, сгорая, отдавали своё последнее дыхание заночевавшим здесь странникам, и дуэт был сработанный годами, так всё чудесно получилось.
Когда закончился последний куплет, Моу откинул белую чёлку назад и робко попросил:
– Эль, а ты не станцуешь?
Тинар думал, что она, как всегда, возмутится, и, может, даже стукнет его по голове. Грумы не танцуют, потому что это неприлично, и первая же её попытка в совсем нежном возрасте сделать несколько смутно напоминающих танец «па» вызвала бурю негодования со стороны Хобана. Поэтому танцевала Эль очень редко, и только если никто не видит. Тинар же, конечно, иногда подсматривал.
Но в этот волшебный вечер всё, что происходило вокруг – новизна места, душистый воздух, темнота и пляска огня – всё это заставило Эль только чуть смутиться и кивнуть. Ведь ей и самой хотелось танцевать.
– Давай про хвост Боти, – сказала она, поднимаясь с нагретого свитера.
Эта была довольно известная поэтическая история о безнадёжной любви ящерки Снапи к ящерке Боти. Любовь расцвела столь страстная и навязчивая, что Боти пришлось бежать из пещеры в наземный мир, оставив свой хвост Снапи. Теперь Снапи день и ночь сидит перед брошенной частью утерянной любви и вздыхает. Из-за популярности этой песни у грумов даже появилась присказка «безнадёжно, как хвост Боти».
Тинар ещё раз пригубил тёплой воды и начал выводить мелодию. Губы высвистывали мотив, а ладони отбивали по фляге звенящий ритм. Эль вскинула руки и выгнула спину, закружилась вокруг костра. Её движения умоляли, как влюблённый Снапи, а затем убегали, как испуганный предмет его любви. Тинар то выводил рулады нежного, робкого признания, то рассыпался барабанным перестуком в смущённом отказе.
Они оба так увлеклись, что не услышали стук копыт, глухо отдающихся по пыльной степи. В тот момент, когда Эль остановилась и залилась весёлым, хоть и несколько смущённым смехом, в кустах мелькнула большая тень. На затылок Тинара опустился тяжёлый кулак. Не успев ничего понять, Моу с радостной улыбкой полетел головой вперёд к взметнувшимся языкам огня.
