Евгения Райнеш
Восхождение Эль

Глава четвёртая. Появление Илора из Иль Инича

Декан императорского отряда наймастов был статен и потрясающе красив. Тонкие черты лица, пронзительно голубые глаза, высокий чистый лоб – принадлежность к аристократическому роду не мог скрыть ни походный, въевшийся в кожу коричнево-серый загар, ни военная стрижка на скорую руку, ни старый шрам, перерезавший щёку наискось, отчего казалось, что наймаст всё время криво – только левым углом рта – улыбается.

Таких отпрысков благородных семейств, которых нищета загнала в самые неподходящие места, сейчас можно встретить в любом краю Таифа. Знаменитые дома рушились с ужасающей скоростью и в большом количестве. Если когда-то наследников разорившихся родов старались пристроить при императоре, то теперь тёплых мест при дворе на всех не хватало.

Илор Илинич, декан имперского отряда для специальных назначений, действительно происходил родом из северного округа Иль Инич и являлся последним сыном разорившегося высокого дома, когда-то владевшего всеми этими землями. Фамильный герб, на котором всё ещё присутствовала гроздь винограда, напоминал о самых плодоносных в округе плантациях, но наступившая несколько десятилетий назад засуха истребила всё, что могло цвести и зеленеть. У Ильиничей не осталось ничего, кроме многочисленных титулов. О прошлой роскоши уже не вспоминали даже в легендах, и Илора с самого рождения определили на службу.

«Имеет честь быть приписанным к императорскому военному подразделению». Так говорилось в официальных бумагах, с которыми семилетний мальчик отправился в кадетский корпус. На самом деле еле сводящая концы с концами семья просто продала его на пушечное мясо. Породистое и очень красивое мясо, которое благородная мама к тому же успела обучить игре на флейте и посеяла в юной душе совершенно бестолковую любовь к древней поэзии. Он не помнил её лица, только нежный голос, повторяющий «Тонкий свет в ладонях моря». И невероятно длинные пальцы в перчатках плотного ажура, которыми она отдирала его от себя, когда за Илором приехали из подразделения.

Эти навыки – флейта и любовь к тонкой поэзии – оказались не только ненужными, но даже вредными, поскольку при столкновении с реальностью раздвоили сознание Илинича. В кадетском корпусе его отучили писаться в штанишки, отшлифовали тело, довели боевые навыки до автоматизма и вколотили устав, а к окончанию учёбы Илинич уже раз и навсегда поставил непроницаемую перегородку между двумя своими личностями. Илор-«хлебай дерьмо» и Илор-«тонкий свет» никогда не пересекались и даже не были знакомы между собой, но одно их объединяло: ненависть. К двадцатилетию Илор уже успел зарекомендовать себя в составе отряда, отправленного на подавление череды бунтов и восстаний, случившихся в неурожайный год на пострадавших территориях. И ещё в одном мероприятии, том, которое не следовало упоминать даже в виде намёка.

В ходе последнего его и заметили, а когда в столице решили расширить управление особых назначений, взяли на повышение. Это сделало жизнь Илора гораздо легче физически, но так и не смогло утихомирить ненасытного зверя ненависти, зародившегося в нём с первой оплеухи, полученной много лет назад на задворках кадетской казармы. Илор лежал на жёсткой, подстриженной армейским ёжиком траве, размазывал по подбородку кровь из разбитой губы вперемешку со слюнями, соплями и слезами, и тихо шептал:

«Тонкий свет в ладонях моря…».

И волны моря, которое Илор никогда не видел, уносили его прочь от этого вонючего и жестокого места. Далеко, далеко, далеко… Сознание мальчика раскололось на две жизни, одна осталась лежать на жёсткой траве, вторая – уплыла в дивный мир, где никто никогда не посмеет обижать его.

Сейчас Илор-«тонкий свет» в сопровождении двух баров шёл на назначенные переговоры, с удовольствием отмечая странную красоту грумгорода. Того, кто впервые попал в кристаллические пещеры, соединённые не менее живописными искусственными туннелями, зрелище завораживало. Ощущение хрупкости и в то же время вековой окаменелой незыблемости вызывали монолитные серые глыбы, на которых мелким, острым бисером тонко расцветали побеги кристаллов. На головокружительной высоте, почти недоступной для человеческого глаза, брали своё начало гирлянды спускающихся вниз сосулек всех размеров и форм. Некоторые напоминали бахрому – такие тонкие и частые, некоторые – зубы огромных животных.

Илор ожидал, что соль будет скрипеть под тяжёлыми походными сапогами, но дорожки были ухожены и профессионально накатаны, потому что ничего под сапогами не скрипело и шагалось легко. И дышалось… Дышалось в царстве соли просто великолепно. Это, с одной стороны, оказалось приятным бонусом, а с другой – непозволительно расслабляло.

Закончился очередной коридор, и перед Илором возникла огромная, переливающаяся всеми оттенками белого пещера, торжественностью не уступающая, пожалуй, ни одному залу дворца Каракорума. Бары вытянулись в струну, почуяв возникшее напряжение. Навстречу императорским посланникам вышла делегация верховных грумов.

Илор узнал Генси Бернса. Буквально накануне он ещё раз просмотрел все портреты в свитке бароната. Рядом с начальником серных стоял хозяин соляных копий, даже не стараясь придать лицу приветливое выражение. С Фэнгом декану Илиничу уже приходилось сталкиваться. Хобан при необходимости представлял в штабе все гильдии рудокопов, и пару раз они крепко сцепились по поводу увеличения поставок сырья для военных нужд. Отношения между ними никто не мог назвать тёплыми, но личной ненависти друг к другу они не испытывали.

Хобан издалека заметил характерную зловещую усмешку декана и тоже сразу узнал его. Не сказать, чтобы он совсем успокоился, увидев эту кривую физиономию, но на душе стало немного легче. «Знакомое зло лучше незнакомого добра», – так подумал Хобан.

Он сделал ещё один шаг навстречу Илору, судорожно вспоминая, как этого чёртового наймаста зовут, и поклонился:

– Приветствую, декан, тебя и твоих…

Косой взгляд в сторону баров, и начальник соляной гильдии не сдержался от колкости:

– И твоих псов…

В отличие от настоящих собак, бары прекрасно понимали, что сейчас он их пытается оскорбить. Но это были армейские, сверхвышколенные слуги, поэтому ни один нерв не дрогнул на их клубящихся пушистой рыжей порослью лицах. Илор поклонился в ответ и сделал знак своим бодигардам. Бары опустились на колени, смиренно прижимая ладони к плечам. Наймасты продемонстрировали готовность к сотрудничеству.

– В обеденном зале накрыли большой стол, – проявил ответную любезность Хобан. – Обедать… Не желаете?

Илор оглянулся по сторонам. Пещера просматривалась во все части света, но звуки поглощались стенами, она казалась вполне пригодной для разговора, с которым наймаст сюда и пришёл.

– С удовольствием, – сказал Илор. – Только чуть позже. Что ты скажешь, Хобан Фэнг, если мы с тобой и серным Бернсом сначала с глазу на глаз перетрём кое-что, не сходя с этого места? Кажется, здесь нет посторонних ушей…

Хобан оглянулся на Генси, тот кивнул.

– Ладно, – ответил Фэнг. – Валяй… Что короне понадобилось от бедной, но гордой гильдии грумов?

Илор тоже посмотрел на серного и обратился уже к нему:

– Генси Бернс, ты понимаешь, что происходит, не так ли?

Тот слабо кашлянул, прочищая перехватившее горло:

– Вы незаконно арестовали моего сына. Мы с вами прекрасно понимаем, что грум не проживёт на открытой поверхности, а тем более – в армейских условиях, больше года. Верная смерть…

– Хо! – Илор, кажется, на самом деле развеселился. – Незаконно? Приказ о найме его и ещё пары сотен грумов призывного возраста вышел два года назад…

– Чушь! – не выдержал Хобан. – Вы не могли выпустить приказ без данных на наших ребят. Мы вам списки не давали, откуда они у вас взялись?

– Подожди, – кажется, Генси знал что-то, неизвестное начальнику соляных.

Он мрачно посмотрел на всё ещё стоящих на коленях баров и обратился к Илору:

– Ладно, похищение и шантаж – это фирменный стиль имперских служб Таифа. Но вы даже не стали ждать, пока мы придём выяснять отношения, а пожаловали сюда. Значит, то, что вам нужно, очень важное и секретное, так?

Илор посмотрел на него с парадоксальной смесью насмешки и уважения:

– С вами приятно иметь дело, Генси Бернс…

– Не могу того же сказать о вас, – ответил Генси всё ещё вежливым тоном. – Итак?

– Завод… Один маленький, незаметный такой заводик. Где серу перетирают во взрывающийся порошок.

Генси вскинулся.

– Не делайте удивлённое лицо. Неужели вы так наивны, что думали, император не узнает? Вопреки всем договорённостям о запрете грумам заниматься переработкой сырья, вы создаёте невиданное до сей поры оружие. Считаете всех вокруг беспросветными глупцами?

Начальник серных молчал. Он выглядел абсолютно раздавленным. Илор качнулся с носка на пятку, подчёркивая этим движением свой триумф.

– В общем, я меняю вашего сына и двух оболтусов, захваченных с ним за компанию, на передачу нам производственных мощностей и учёных, которые занимались разработками. В любом случае, вы провернули это дело незаконно, и мы рано или поздно найдём ваше производство. Перевернём все штольни, штреки, пещеры, туннели и … что там у вас ещё?.. И найдём. Давайте сократим друг другу время и силы. Сделаем всё тихо и ко взаимному удовольствию. Кстати, Хобан, вы как представитель всех гильдий были в курсе?

Хобан хмыкнул что-то неразборчивое. Он казался огорошенным не меньше серного.

– Если это правда, вы понимаете, чем грозит вам лично и союзу гильдий преступление против императорского указа?

– Жульё – ответил Хобан.

– От жулья слышу – парировал Илор. – В общем, Бернс, готовьте ваше производство к вывозу. Недели хватит?

Он сцепил пальцы и с удовольствием хрустнул ими.

– Вы говорили что-то про обед, досточтимый Хобан?

– Жульё, – кажется, Фэнга заело. Он рыкнул, освобождая колом вставшее поперёк горла слово. – Но обедом вас придётся кормить…

Он посмотрел на серного. Генси Бернс застыл на месте, словно каменное изваяние. «Приблизительно так они сломали алмазных, железных и серебряных», – подумал Хобан Фэнг. Эти гильдии давно откололись от союза, и промыслы полностью находились под влиянием Империи. – «Начали с самых значимых, а теперь пытаются прибрать к рукам все остальные».

– У каждого из нас есть болевая точка, на которую они могут надавить, – шепнул он старому другу, пытаясь вывести из ступора.

Но от этой проходной фразы неожиданно передёрнуло его самого. Император Таифа медленно, но верно забирал под контроль единственное, чем он не мог управлять. И оно мешалось у него в буквальном смысле слова под ногами – подземные рудники. А выискивать болевые точки и давить на них… В этом император – непревзойдённый мастер.

***

Задание не предвещало больше ничего неожиданного или интересного в этот день. Наймасту оставалось только, пользуясь случаем, пообедать у грумов (Илор не мог отказать себе в забытой семейной трапезе), вернуться наверх, снять мягкую осаду. Затем доложить куда надо, что неприятностей при конфискации нелегального производства не будет. Всё пройдёт тихо. Он видел степень потрясения Бернса и понимал ещё раньше самого начальника гильдии, что тот абсолютно сломан. Илор проворачивал уже не одну подобную операцию и всегда безошибочно мог определить, когда «клиент дозрел».

Эти жалкие гильдии цепляются всеми возможными способами за свой суверенитет в политике и экономике Таифа. Только как прежде, уже не будет.

Илор Илинич думал обо всём этом, с удовольствием разглядывая деликатесы грумов, которые появлялись перед ним на большом, явно семейном столе. До тех пор, пока…

– Это моя семья, – нехотя процедил сквозь зубы Хобан Фэнг, указывая на трёх вошедших грумок. – Жена – Келли, и наследницы – Риз и Эль.

По этикету он обязан представить свою семью наймасту, имеющему императорскую печать, дабы показать благонадёжность и открытость. «Пусть ему и совсем не хочется этого делать, но пришлось», – с садистским удовольствием подумал Илор. Хобан, в частности, и все грумы в целом вызывали у него глухое, тщательно скрываемое раздражение. Эти льняные волосы, пепельная кожа, отливающая синевой в проблесках кристаллов соли… Он привстал, чтобы поклониться семье Хобана, а затем поднял глаза…

Перед ними стояли, ожидаемо, две пепельно-льняные грумки. А вот третья, самая молодая, совсем ещё девочка… Она пыталась прятаться за спинами старших, но живые, весёлые глаза горели таким любопытством, что невозможно не заметить этот свет. Казалось, он пробивал насквозь большой обеденный зал, вылетал в окно и долго-долго плутал по далёким туннелям, пока не скрывался в темноте неизвестных территорий.

Когда Илинич увидел эту девушку, его ненависть цепным псом сорвалась с привязи, круша перегородку между «хлебай дерьмо» и «тонким светом», и устремилась к младшей наследнице Фэнгов. Илор схватил сбесившуюся не ко времени ненависть в самый последний момент за конец оборвавшейся цепи. Он почти физически почувствовал, как руки обожгло напряжённым железом.

Какая наследница, каких, к чёрту, Фэнгов? Илор Илинич пятнадцать лет назад участвовал в той самой операции. Он видел дарнов, о, да! Он убил много дарнов…

Ненависть, корябающая его изнутри долгие годы, не находя выхода, наконец-то увидела свою цель. Девушка казалась бледноватой, вытянутой вверх и хрупкой, как тростинка. У неё были детские круглые глаза и нежный срез скул. Бело-серое муслиновое платье в пол без всяких украшений – праздничная одежда грумок (обычно они носили плотные штаны и просторные рубахи, ничем не отличаясь от своих мужчин) висело на Эль, словно сшитое не по размеру. Хотя Илор видел, что оно тщательно подогнано по фигуре. Фамильный признак дарнов – невероятно длинные пальцы – схвачены в плотные коричнево-серые перчатки, туго затянутые на хрупких, синеватых запястьях, но декану имперского отряда для специальных назначений достаточно было просто увидеть непропорционально вытянутую на фалангах форму, чтобы понять, кто перед ним. Он улыбнулся Эль так, что ей стало не по себе, торопливо вскочил с места и вдруг очутился совсем рядом.

– О, – сказал наймаст, как бы ненароком опуская ладонь на перчатку Эль. – Ваша младшая дочь просто непревзойдённая красавица.

Эль удивилась, когда поняла, что его пальцы настойчиво давят на руку. Шатен более чем непристойно прощупывал её сквозь перчатку. Девушке показалось, что под кожу заползли тысячи крохотных муравьёв.

– Как интересно, – не переставая перекашиваться своей зловещей улыбкой, произнёс он. – Как здесь становится интересно…

Что-то и в этой фразе, и в его голосе переливалось непонятное и страшное. Девушка умоляюще посмотрела на Хобана, не решаясь нагрубить гостю. Её поразило, что отец точно заметил неприличное поведение наймаста, но отвёл глаза. Эль впервые в жизни видела его таким растерянным. Остальные начальники гильдий, присутствующие на обеде, судя по нависшей тишине, в которой резко прекратилось брямканье посуды и звон бокалов, не понимали совсем ничего.

– Сними перчатку, – прошептал Илор Илинич, наклонившись к уху Эль так близко, что она чувствовала его дыхание, и щёки кинуло в жар.

Хобан стоял всё ещё неподвижно, а Келли уже судорожно одной рукой прижимала к себе Риз, а второй непроизвольно тянула Эль от этого страшного человека. Она опомнилась первой.

– Извините, Илор, – Келли Фэнг слабо, но мило улыбнулась наймасту. – Я разделяю степень вашего восхищения, но мы здесь – существа периферийные, отсталые, со своими нормами поведения. Эль не может снять перчатки.

– Почему? – Илор только что заметил супругу Хобана. Его взгляд наконец-то пробился сквозь плотную пелену странной сонной погружённости в себя, которая заволокла глаза, он оглянулся по сторонам, возвращаясь в реальность.

Келли посмотрела с надеждой на понимание:

– У девочки кожная болезнь. Она стесняется оголять руки. Поймите и простите её.

Илор медленно убрал ладонь. Опомнился. Сегодняшняя миссия – уладить вопрос с серными. У него нет полномочий для другого дела, которое выглядело гораздо важнее, чем все грумьи рудники вместе взятые. Он не может решать этот вопрос самостоятельно, необходимо получить распоряжение свыше. Декан пошёл на поводу у эмоций и заставил семейство Хобана насторожиться.

Выворотник случись! Илор-«тихий свет» постарался вложить в голос всё очарование, на которое был способен:

– Ах, простите! Я крайне непочтителен…

Речь его зажурчала медовым ручьём:

– Вы сможете меня простить, юная баронесса, если я скажу, что не смог сладить с восторгом, попав под ваше очарование?

Илор понимал, что напряжённого Хобана сладкими речами он не обманет. Начальник соляных смотрел в упор, растерянность в его взгляде сменилась осознанием, страхом и ненавистью. Женщины семьи Фэнгов выглядели недоумёнными. В большей степени из-за того, что никто в грумгороде не считал Эль очаровательной. Милой, бесшабашной, дружелюбной, надёжной, язвительной – да. Но – очаровательной? Увольте.

– Как неловко, – засмеялся декан искренним смехом. – Давайте продолжим трапезу.

Он вернулся на своё место, пытался шутить и непринуждённо веселиться, даже выразил желание послать кого-нибудь за запасами вина, которое было припрятано наверху в его палатке, но повисшее напряжение снять не смог. Идею с вином никто не поддержал, а Келли, сославшись на плохое самочувствие, быстро ушла, уведя девочек с собой. Для собравшихся вместе грумов такая приличная и тихая совместная трапеза казалась невыносимой, и все вздохнули с облегчением, когда Илор поднялся и щёлкнул пальцами, призывая своих баров.

– Твою ж в кочерыжку мелкого посола, – сказал Хобан, когда опасные гости покинули грумгород.

– Твою ж…

***

В комнату Эль Хобан зашёл уже под вечер. Он походил в раздумье из угла в угол, заложив руки за спину и не обращая внимания на вопросительные взгляды Эль, которые она кидала на него, не смея открыть рот. Наконец отец остановился посередине комнаты.

– Эль, – сказал Хобан. Он опустил глаза. – Тут есть дело… Это не совсем потому, что случилось. Просто…

Он боялся напугать её и старался говорить, как можно беспечнее, совсем непохоже на самого себя, поэтому Эль поняла: что-то случилось. И очень серьёзное.

– Ты же отпрашивалась с Тинаром Моу в поход в дальние пещеры?

– Пап, – осторожно произнесла Эль, заглядывая ему снизу вверх в глаза. – Это меня интересовало пять лет назад. И ты не пустил.

– Тогда не пустил, – сердито буркнул Хобан Фэнг. – А сейчас – отпускаю. Можешь идти.

Эль всё ещё не понимала, к чему он клонит:

– Мне тогда десять лет исполнилось. Мы Соль Земли искали. А что, скажи, мне сейчас делать с Тинаром Моу в дальних пещерах? Говори всё, как есть.

Хобан снова прошёлся из угла в угол, попыхтел в бороду сердито и наконец решился:

– Ладно, скажу… Дело в том, что тебе опасно пока здесь оставаться. Этот паршивый наймаст…

– Но он же ушёл? Я слышала, как вы говорили с Дондаром, что он ушёл.

– Он не просто взял и ушёл. Он обязательно вернётся. И не один…

– Но почему? – спросила Эль. – Что ему от меня нужно?

Ей пыталась вспомнить, что такого опять натворила, раз Хобан сердится на неё.

– Я вовсе не сержусь, Эль, – сказал печально отец, словно прочитал мысли. – Ты не сделала ничего плохого. Только бывают ситуации, когда не смогу тебя защитить.

Эль посмотрела на него с удивлением. Отец казался ей прочным, как окаменевший в доисторическую эпоху монолит соли. Он поймал её взгляд:

– Ну да, сейчас вот как раз эта ситуация. Я не могу сказать, что ему нужно, так как сам толком не понимаю. Но держаться тебе от императорских лучше подальше. И ещё, Эль, нигде, никогда и не при каких обстоятельствах не снимай на людях перчатки, поняла?

Эль почувствовала на своих руках мерзкие прикосновения наймаста, сглотнула ком отвращения, появившийся в горле, и торопливо закивала головой.

– Мы отправим с тобой этого дурня – Тинара Моу, – продолжал Хобан. – Если бы спросили меня, я бы ответил, что одной тебе безопаснее, чем с этим полуфабрикатом для крематория, но если явятся наймасты, то его в армию загребут в первую очередь. А грумам в армию нельзя, и Тинару Моу – особенно. Это ж сколько людей пострадает, если его туда отправить…

Эль немного повеселела. Всё-таки, как ни крути, а с Тинаром – совсем другое дело, не то, что без Тинара. Да и Хобан опять стал родным, до каждой интонации знакомым отцом, не прятал глаза, и не перед кем не заискивал, а притворялся грозным по своему обыкновению. Он улыбнулся ободряюще:

– Отсидитесь в дальних пещерах Эха, там приготовлено, а когда всё выяснится, я за вами кого-нибудь пришлю. Ну, давай, девочка моя, собирайся.

– Прямо сейчас? – удивилась Эль.

Хобан кивнул.