Дмитрий Богин
А я и не знала, как люблю дождь
Девушка представляла себе, что, сию минуту ей предстоит встретиться с "закоренелыми" преступниками, имеющих характерный внешний вид – золотые зубы, татуировки, блатной жаргон.
Каково же было ее удивление, когда она переступила порог своей будущей комнаты.
"М-да-с", – только и смогла подумать она. Других мыслей и слов у нее не нашлось. Что угодно ожидала увидеть девушка, но только не это. В целом жилое помещение можно было сравнить с комнатами общежития или детского лагеря. Валя провела взглядом вокруг. "Камера" выглядела живописно. Просторная, светлая комната с большим окном по
середине. С двух его сторон, по бокам, висят шторы нежно-розового цвета. На подоконнике виднелся довольно крупный цветочный горшок с буйно цветущей геранью. С аккуратно побеленного потолка свисала довольно простая, скромная люстра. Стены выкрашены в лиловый цвет. Вдоль каждой из стен, друг напротив друга, размещены ровно застеленные
двухъярусные кровати. Рядом с ними нашли свое место несколько небольших прикроватных тумбочек. Линолеум на полу оказался влажным – недавно мыли полы. В целом помещение жилой зоны карантинного блока выглядело просто и аскетично.
"Пахнет больницей" – подумала Валя, пока не отвыкшая от ставшего ей "родным" запаха хлорки.
Сейчас в комнате никого, кроме девушки, не было. Она подошла к большому шифоньеру, сложила на свободную полку свои вещи, вышла в коридор и направилась в соседнее помещение.
Сбоку, от двери которого, на табличке, значилось: "Чайная". Здесь обнаружилось три женщины, в форменной, как у Вали, одежде для осужденных. Все они были разного возраста.
За столом, за нарезанием колбасы и батона белого хлеба, сидела женщина лет сорока. Возле кухонной тумбы, около чайника, хозяйничала женщина разменявшая шестой десяток.
Рядом с ней стояла женщина слегка за тридцать. Примерно 32-33 лет, не больше. Она вынимала конфеты и печенье из целлофановых пакетов, и раскладывала их по посудкам.
Никто из них не производил впечатление опасных преступников, скорее обычных среднестатистических женщин, каких обычно можно встретить на улице, свешавших по делам.
"Судя по всему я прибыла аккурат к ужину". – решила Валя.
Только сию минуту девушка поняла, как, проголодалась. Из-за довольно аппетитных запахов витавших в воздухе кухни, она почувствовала, как сильно хочет есть – ведь за весь день сделать этого ей так и не пришлось. В желудке неприятно заурчало, не раздумывая Валя присела за стол и вежливо поинтересовалась, указав на тарелку с печеньем:
– Можно?
– Что ты спрашиваешь? – приятно улыбнулась ей в ответ сидящая рядом женщина, – ешь, конечно!
Валя налила себе чай, отхлебнула немного, и заинтересовала себя тем, что принялась разглядывать, от скуки, картину со стены.
– Тоже живописью интересуешься? – решила завязать с ней разговор все та же женщина.
– Да так, – пожала плечами Валя, и добавила: – ничего пейзаж, как у нас в деревне. Такие же зеленые и сочные заливные луга.
– Я Агния, – представилась дама, – Агния Борисовна. Но ты можешь звать меня по имени.
Валя кивнула, и снова сделала еще один глоток чая.
– А ты – Валя, – Агния рассмотрела бирку на форме у девушки.
Валя последовала ее примеру, и прочитала (про себя): "Молчанова Агния Борисовна".
– До того, как попасть сюда, я работала педагогом в детской художественной школе. А ты?
– Я врач, – ответила Валя, добавив: – молодой специалист, травматолог.
Две другие женщины, закончили приготовления еды, также подсели, к ним, за стол. За импровизированным ужином немного познакомились. Валя узнала, что Агнии 37 лет, и сидит она
за … убийство. Но непреднамеренное, то есть в аффекте, случайное.
– Как?! – вскинула брови в удивлении девушка, и невольно отодвинулась от стола.
– Да, – глухо отозвалась Агния, размешивая ложечкой чай, – до сих пор не пойму, как так вышло. Ты не пугайся, – успокоила она Валю. Попытаюсь сейчас все объяснить:
"До замужества я жила более-менее счастливо и скромно. По образованию я искусствовед, специализируюсь на современной русской живописи. Репродукция которая висит здесь принадлежит кисти Матвея Яковлева, известного, в узких кругах, пейзажиста.
– Ничего себе, – воскликнула Валя удивленно, – никогда не слышала о нем.
– Это потому что, для простых обывателей, он пока мало известен. Он не любит публичности, оттого слишком мало проходило его выставок. А специализированные журналы читают лишь художники да мы, искусствоведы. Удивительно, видеть здесь в колонии, копию его полотна. Ну, так вот, на чем я…, а, всё изменилось после того, когда я вышла замуж.
Мы с ним познакомились случайно, в кафе. Обычно я не частый гость подобных заведений, но в это раз я получила премию, и решила попить кофе в уютном месте, открывшееся недавно, рядом с домом. Первые семь лет брака прошли относительно спокойно, даже счастливо. У нас, с разницей в три года, родились дети. Сначала девочка, потом мальчик. Муж
работал на деревообрабатывающем комбинате, принадлежащим каким-то московским предпринимателям. Я продолжала трудится в "художке" и вести хозяйство. Помогала свекровь.
Мы жили все вместе, в ее квартире. Беда пришла неожиданно. Безо всяких причин, совершенно внезапно, а главное без повода, супруг начал рукоприкладствовать. Он словно
обезумел. Часто приходил домой поздно, и в нетрезвом виде. Вызвать на откровенную беседу, и выяснить причину такого безобразного его поведения, не представляло возможным.
Он тут же начинал махать руками, мол отцепись, кидался драться. Я продолжала, молча, терпеть его выходки. Он и раньше любил выпить, но делал это не часто. И подобного раньше я не наблюдала.
– Может он сошел с ума? – рискнула предположить Валя, и взяла еще одну сушку из вазочки.
– Теперь я сама думаю также, – кивнула Агния, – а тогда отчего-то не догадалась, и вот до чего дошло… Всё думала он успокоится сам, наверное. Дети, завидев на пороге, пьяного отца, сразу ложились спать, так сильно его боялись. Супруг в пьяном угаре оказался крайне жесток. Мог схватить меня или детей и бить головой об стенку, ударить любым предметом, подвернувшимся под руку. Он все время стал угрожать: то ножом, то топором. Бил ногами, выгонял из дому, даже если на улице стоял лютый мороз… – на глазах женщины выступили слезы. Она шмыгнула носом, быстро смахнула их и продолжила:
– Я все думала, даже, если у тебя сложилась тяжелая ситуация на службе. Ты расскажи, поделись, вместе найдем выход из твоей проблемы. Последнее дело вымещать злобу на родных людях… Он часто огрызался на всех, часто грозил собственной матери… Я не знала, что и делать. Просто ждала чего-то и терпела, боясь вызвать полицию. Всё закончилось также внезапно, как и началось. В тот вечер он опять явился пьяный, и полез выяснять отношения, размахивая кулаками. Я просто схватила лежащий на столе кухонный нож и выставила его перед собой – в качестве защиты. Как супруг напоролся на него, этого я не скажу, потому что не помню. Нож вонзился прямо в сердце, дебошир моментально рухнул на пол, будто подкошенный.
– Так все и произошло, – прошептала Агния. Потом приезжала полиция и "скорая", зафиксировать смерть, отвезти: мужа – в морг, а меня – в СИЗО. Окружающее для меня было, как в белой пелене, будто под гипнозом. Я и сейчас вспоминаю, и все равно не целиком, а туманно. Заседание суда не помню. Единственное, что врезалось в память, то, когда меня уводили,
свекровь грустно посмотрела в мою сторону и сокрушенно покачала головой. Я очень жалею, и волнуюсь за нее. Ведь до этого мы были в нормальных отношениях. Не смотря на свое больное сердце, она часто старалась помочь мне по дому. Я, в свою очередь, старалась понемногу ухаживать за ней: где, что, у нее, в силу здоровья и возраста не
получалось, я, не дожидаясь ее просьбы пыталась оказать посильную помощь. Но детей забрала моя мама. Она моложе свекрови, и со здоровьем у нее, тьфу-тьфу, пока все в порядке.
У Полины Геннадьевны, так зовут свекровь, после всего случившегося обострились хронические болячки, и, сразу, после суда она легла в кардиологический стационар. Вот только я все волнуюсь, захочет ли она, если, конечно, переживет, общаться потом, пусть не со мной, но хотя бы с внуками?.. Не знаю… – внезапно Агния замолчала и отвернулась в сторону.
– Всё, достаточно, закроем тему, – коротко бросила она закрыв лицо руками.
– Тогда, если позволите, я расскажу свою "историю" – предложила другая женщина, самая старшая из присутствующих. Никто не возражал, поэтому она начала:
– Таисия Денисовна, мне 62 года, я уже на пенсии и не работаю. Сижу дома с маленькой внучкой, Яночкой. Ей четыре года. Всю свою жизнь я проработала на механическом заводе Екатеринбурга, тогда он назывался Свердловск, в экономическом отделе… Попала сюда по сфабрикованному полицией делу, за якобы, торговлю краденными драгоценностями..
Осудили меня на два года и 6 месяцев. У меня масса хронических болезней: сахарный диабет, гипертония, хронический холецистит… Боюсь помру здесь, и никогда больше не увижу родных.
Женщина поежилась и поплотнее запахнула накинутую, поверх формы, тонкую шаль. При том, что в "чайной" было, относительно, тепло. "Сокамерницы" заинтересовались ее рассказом, слушали с интересом, казалось не дыша, изредка прихлебывая остывающий чай. Пенсионерка, тем временем, собралась с мыслями, продолжала:
– Все из-за моего сына. Его задержали за распространение наркотиков. На заводе, где он трудился, сменилось, в очередной раз, руководство. Должность, его, сократили. Устроится никуда не получалось. По специальности нигде не было мест, работать за "копейки", пусть и временно, он не хотел. Вскоре ушла от него жена. С тех пор я сижу с внучкой, а он целыми днями перебивался случайными заработками, типа расклейщика объявлений, грузчика или мойщика окон… Как связался с "заразой", не понимаю…" – Таисия Денисовна быстро смахнула, набежавшую, слезу.
– Хорошо сам не додумался употреблять дрянь такую. После того, как во время следственных мероприятий его стали избивать сотрудники правоохранительных органов (выбивая признательные показания и имена подельников), я принялась строчить неоднократные жалобы, заявления, чтобы прекратили издевательства.
На "нервной почве" у меня подскочил "сахар" и давление. В больницу, ко мне, пришли люди и заявили, если не прекращу жаловаться, то скоро сама окажусь за решеткой. Так и произошло.
Полицейские, как бы случайно, нашли "припрятанные" драгоценности (кольца, браслеты, цепочки) у меня под матрасом, во время обыска. Буквально сразу, после выписки из стационара. Оказывается, кто бы мог подумать, все ювелирные изделия находились в розыске! Какая неожиданность… на моих запястьях защелкнули наручники, и, без промедления доставили в СИЗО…
Ну, а, вскоре, после суда, я оказалась здесь.
В колонию меня доставили позавчера… От безысходности пережитого пыталась повесится.
– Спасибо чуткому отношению местных сотрудников, не дали! – лицо пожилой женщины несколько посветлело.
– Да, и мысли о близких помогают забыть собственные трудности. Особенно переживаю за сына! Ведь он мой единственный ребенок… Как он сейчас? Как там Яна, оставшаяся с дедом…
– Не волнуйтесь, – попыталась приободрить собеседницу Валя, – всё обязательно образуется. Плохое просто не может остаться и никак не разрешиться. Думаю и с сыном, у вас, должно наладится. Может быть, его оговорили или подставили, – вспомнила свою ситуацию, и предположила она. – Всякое случается в жизни… Что касается трудностей, так то,
всего лишь "черная полоса". Иногда и такое бывает. Случается, тонешь в пучине житейских проблем, но чем глубже оказываешься, тем сильнее затем отталкиваешься от дна – ведь, как известно, трудности закаляют, и будучи наученным горьким опытом, спокойно, поплывешь наверх, к звездам… Все плохое рано или поздно должно уйти, просто надо
отпустить ситуацию на время, и подождать. Ведь и в природе, всегда за сильными холодами рано или поздно наступит теплая весна.
– Ты умная девушка, – похвалила, за теплые слова, Валю Таисия Денисовна, – спасибо тебе, за сочувствие. Я и сама это хорошо понимаю. Что да, то да, безвыходных ситуаций не бывает. Только не всегда нам нравится выход из них, – и горестно вздохнула.
– Ведь так?
Все согласились с ней.
– Психологически здесь тяжело, – сказала Агния, – тяжело привыкнуть после "вольной жизни".
– Согласна с тобой, – кивнула Таисия Денисовна, – как только позволят, непременно, позвоню домой и уточню все, терзающие меня, детали…
– Валя, только твои слова не ко всем подходят, – обратилась к девушке Агния, – Я ждала, сама не зная чего. И что вышло?
– В каждом, конкретном, случае всё индивидуально, – пояснила Валя.
– Но, и в твоей жизни, произошли же перемены. Пусть и такие. Но ведь могло все быть хуже. В каждом случае нужно видеть "плюсы", а не только сплошной негатив.
– Наверное, ты права, – ответила Агния.
Некоторое время сидели молча. Тихо прихлебывая чай, и рассматривая стены. Пока тишину не нарушила третья осужденная:
– А я здесь, как, квартирная мошенница, – женщины повернулись в ее сторону.
– Я всё понимала… Я знала… – прошептала она, – давно ждала такого поворота событий – ведь занимались-то незаконной деятельностью. Измучилась до точки… Вся извелась! Но с другой стороны, мы ничего плохого не делали, поверьте, это всего лишь ужасное стечение
обстоятельств. Меня Костя, мой парень, уговорил продолжать начатое не смотря ни на что. А потом он так испугался! Ну, просто до обморока! Ой, не могу…
Из глаз женщины горохом покатились слезы.
– Ты успокойся, расскажи все по порядку, – предложила ей Агния, – или, если не хочешь, можешь не говорить. Мы, все, понимаем, как тяжело снова и снова переживать эту ситуацию.
Валя и Таисия Денисовна, в унисон, закивали головами, соглашаясь с ее словами.
– Ничего дурного я не совершала, – хватая из стаканчика бумажную салфетку, плакала осужденная. – Ни-че-го!
Немного успокоившись, она начала рассказ.
– Я Кира. Мне 32 года. До недавнего времени, после окончания института, работала учителем начальных классов… Сколько себя помню, мне никогда не везло с жильем. Детство и юность я провела в деревянном бараке, на окраине города, с удобствами во дворе. Затем учеба в университете и жизнь в общежитии. Потом носилась по съемным квартирам. Нечего и мечтать, чтобы накопить хотя бы на крохотную комнатенку, не то, что на собственную квартиру. Вся зарплата уходила на оплату жилья и бытовые нужды. Прожить на скромный оклад учителя тяжко, не то что, делать какие-нибудь заначки про запас. О личной жизни оставалось только мечтать. Скоро я познакомилась с Костей. Он денег дал, мне почти на однушку хватило… Остальное, сказал он, попробуем заработать. Есть у меня знакомый участковый, последнее время часто жалуется на работу, мол, совсем житья не стало от всякого рода притонов, наркоманских "индюшатников", пристанищах алкашей, бомжей и психопатов. Говорит, соседи замучили жаловаться на постоянный шум, вонь, грязь и антисанитарию… А что бы он не делал, какие бы меры не принимал – всё по новой, без толку.
Короче, решили мы с Костей, "заработать" себе на квартиру таким дельцем… противозаконным! Асоциальных элементов выселять, квартиры их продавать, а выручку "класть" себе в карман, отстегивая процент участковому. Я, вначале, засомневалась: "Что же это мы, людей на улицу выкидывать станем?". Но Костя быстро объяснил: "Успокойся! О каких людях ты говоришь? О сборище нищих и пьяниц, одиноких, никому не нужных, хануриках. И не станем никого мы вышвыривать на мороз".
"А куда же?" – спросила я.
"В "клоповники", дешевые комнатушки на окраину, в бараки. Там таким самое место, им же всё равно где водку жрать или ширяться".
"Тоже верно". – согласилась я. А он продолжил:
"Соседи и Гриша (это участковый) нам потом спасибо скажут – избавившись от проблемы". На том и решили.
Самое главное, как говорил Костя, все оказались довольны: участковый избавлялся от не решаемых проблем, соседи получали, долгожданное, спокойствие, а мы – неплохой навар.
"Скоро переедем в свою квартиру" – думала я, пересчитывая сбережения.
Всё казалось в ажуре, схвачено, мы слегка расслабились, ходили в мебельный магазин, приценивались, планировали, как обставим новую жилплощадь. Оказалось за дозу или бутылку дешевого пойла ханыги были согласны подписать что угодно. Промашка вышла с последним "клиентом". Выяснилось, у того синяка-алкаша, объявились дальние родственники, седьмая вода. Они никак не могли дождаться его скорейшей кончины, и самим заселиться в квартиру… Тут-то всё и началось! Завели уголовное дело, началось следствие, Костя так испугался, попросил меня во всем сознаться и признать вину, взять всё на себя. Нет, не кинуть меня решил, просто рассудил правильно, мне дадут меньший срок, чем ему. (Так оно и вышло, в принципе). Участковый Гриша, покрывавший наши "грязные делишки", ото всего отказался. Дескать, я вас не знаю, первый раз
вижу, дел с вами никаких не имел… Оно и понятно, зачем ему так подставляться. Деньги конфисковали. Да, и Бог с ними… Договора признали не действительными… А я оказалась здесь. Из вас троих, я получается дольше всех здесь, прибыла в колонию неделю назад. Костя уже два раза порывался приехать сюда, но его не пустили. Говорят, пока находишься в "карантинке" звонки и свидания запрещены.
Кира замолчала. Добавить оказалось больше нечего.
"Да, дела, – пронеслось у Вали в голове, – не от хорошей жизни люди попадают сюда. Иногда, и вовсе, случайно. Скорее всего, опасные преступники сидят в обычных тюрьмах. На поселение попадают "по глупости", либо по ошибке. – сделал она вывод. По крайней мере, так мне показалось пока".
В "Чайную" заглянула молодая женщина – старший по блоку, и позвала: "На вечернюю проверку!". После чего быстро ушла.
Валя, в тот момент собралась было рассказать про себя, да не успела, успела лишь раскрыть рот.
Осужденные спустились на площадку перед карантинным блоком. Здесь было ничего особенного. Соблюдая формальность, произвели перекличку, пересчитали и отпустили обратно в корпус. Вся процедура заняла около пяти минут, если не меньше. На обратном пути Кира, на правах "старожила", успела шепнуть Вале, как "новенькой", некоторые особенности внутреннего порядка. "Все правила необходимо выполнить беспрекословно, в том числе обязательное посещение утренних и вечерних проверок" – сообщила она. "В противном случае об условно-досрочном освобождении можно не думать. Исключение, на освобождение от работ, проверок и прочего, имеют лишь
провинившиеся, находящиеся в карцере, и больные, лежащие в лазарете". Валя, в ответ, кивнула, дескать поняла, спасибо. И в эту минуту девушка поняла, как намаялась за весь день.
Ей хотелось сейчас поскорее заснуть. Она проследила, за остальными, те куда-то направлялись прямо по коридору.
"Вернее всего в туалет". – решила Валя. Сама она подошла к своей постели, быстро переоделась, и, рухнув на подушку, провалилась в темную, бездонную пропасть сна.
Девушке снилось детство. Далекий 1996 год. Ей 8 лет. Этот момент из жизни она успела давно забыть. И вот, надо же, он приснился вновь. Валя помогла маме прополоть грядки, за что была щедро вознаграждена звонкими монетами – на конфеты. Девочка обрадовалась, и веселая, сейчас же помчалась в магазин, на соседнюю улицу.
Счастливая, она тогда еще не знала, о тяжелой экономической ситуации в стране. Кризис, постоянный рост цен, нехватка товара…
Затаив дыхание, останавливается у прилавков. В сельмаге было два сорта конфет: белые карамельки и настоящие, шоколадные, конфеты – батончики, завернутые в яркую обертку. Их было несколько видов! Карамельки продавались без фантиков. Шоколадные – это самые любимые Валины. Их мама или бабушка покупали, чаще, по праздникам.
Как-то по религиозным: Пасху или Троицу, или под Новый год. Девочка с изумлением глядит на Степановну (так звали продавщицу), предвкушая скорейшие наслаждения от сладостей. Оторвав от мешка с макаронами – "рожками" клок серой бумаги, она небрежно бросает на весы горсть слипшихся карамелек. Чтобы не разревется, Валя закусила до боли губы и пулей вылетела на улицу. Здесь уж она дала волю слезам; стоя за магазином, в зарослях крапивы и татарника. Тут ее нашла мама. Утерла слезы, снятой с головы косынкой, прижала к груди, расцеловала и поведала, как она сама, в детстве, ходила в соседнее село Козловку.
Мамина семья тогда жила очень бедно, сильно нуждалась. Отец, Валин дед, работая трактористом получил производственную травму, и трудиться больше не мог. Жили небольшим огородом и зарплатой мамы, бабушки Вали. А оклад доярки был не так, уж, высок.
Поэтому мама, будучи ребенком, ходила в соседние села, побираться, просить милостыню.
"В тот раз, в Козловке, никто ничего мне не дал" – говорила мама, – "но не потому что люди жадничали, просто у них самих ничего не было. Лето, тогда, выдалось дождливое, неурожайное" – добавила мама.
"Одна старушка вынесла мне молодой огурец. Сколько раз, по дороге домой, я останавливалась, смотрела на него – так хотелось откусить хоть маленький кусочек. А дома ждали голодные сестры и больной отец. Вытерпела. Не съела".
"Не реви – приговаривала мама, – вот, поедем с отцом, в субботу, на базар, продадим клубнику, редиску и зелень, и привезем твоих любимых конфет."
"Честно?" – интересуется девочка, смахивая рукой крохотную слезинку, и хитро прищуривается, глядя в мамино лицо.
"Честно," – кивает мама и целует дочкины глазки, чтобы они больше не плакали.
Та, маленькая девочка, и вправду успокоилась, вытерла слезы и перестала плакать. Но заревела другая, взрослая Валя, вынужденная отбывать срок в колонии.
"Как всё это произошло?!!" – голову не покидал всего один, казалось простой, вопрос. Приподнявшись с подушки, огляделась по сторонам. Стояла глубокая тихая ночь.
Из-за окна не доносилось ни звука. Её "непутевые" соседки мирно спали. Дабы никого не разбудить, девушка рыдала беззвучно, про себя, пока снова не забылась сном.
Часть 14-я. Глава 2.
Жизнь на зоне.
Утро застало Валю спокойной и отдохнувшей. Сквозь ажурные узоры тюлевых занавесок весело пробивались озорные солнечные лучи, освещая всё в комнате. Девушка потянулась, взяла из тумбочки зубную щетку, пасту, и бодрым шагом направилась в санузел. Еще ночью, засыпая она успела дать себе такую установку: "Не надо отчаиваться. Всё поправимо.
Главное нужно постараться пережить непростой период в своей жизни. Черная полоса рано или поздно окончиться, и жизнь вновь заиграет радужными красками. Сейчас, на данном этапе, от нее требуется всего лишь делать то, чего потребуют начальство колонии и внутренние правила. Суть требований – работать и соблюдать режим."
– Этим и займусь, – решила Валя, и тихо, вполголоса запела, стоя перед зеркалом: "Как ярко светит, после бури солнце…"
Помощь психологов, а равно и мотивирующие беседы с Юлией Владимировной девушке и, правда не пригодились, в отличии, например, от Агнии или Таисии Денисовны. Вместо этого, после завтрака, у старшей по блоку, она спросила стопку бумаги и ручку – села писать письма, домой, родным, да подруге Агиле.
Вчера Валя колебалась, стоит ли посвящать в свои проблемы близких людей, стоит ли волновать и тревожить их. Но сегодня этот вопрос отпал сам собой. "Стоит, непременно, стоит" – размышляла Валя.
– Неопределенность, всяческие недомолвки и недосказанность пугают еще сильнее. Лучше написать все как есть, а они поймут…"
Забегая вперед, когда девушка отправила письма, ответ она получила, с богатыми посылками (как из дома, так и от подруги). И, потом, вплоть до освобождения, Валя продолжала писать о своем "житье-бытье" в зоне, и, незамедлительно, получать приветы с добрыми пожеланиями от родных.
Скоро, спустя неделю, Валю перевели, из карантинной зоны, в общий барак. Начальник отряда, оказалась всё та же, Юлия Владимировна, дружелюбно настроенная ко всем своим "подопечным". Теперь девушке предстояло жить в помещении на 15 человек. Именно такое количество осужденных насчитывал ее отряд. Здесь ее соседкой оказалась Агния.
Таисия Денисовна и Кира попали в другой отряд. Койки Вали и Агнии стояли рядом, это немало способствовало их более тесному дружескому контакту. Вот только места работы у них отличались. Валя стала работать в пекарне, а Агния заступила в швейный цех. Занятые весь день они, тем не менее, находили время для разговоров: ходили вместе в столовую, в библиотеку за книжками, или, успевали "посекретничать" перед сном, до отбоя.
Валя работала под начальством приятной молодой женщины Ирины – главного пекаря. На воле она тоже работала в пекарне. Запах свежего хлеба разносится далеко за пределы кухни. Из разговоров сотрудников, да и некоторых осужденных, Валя сделала вывод, что хлеб здесь пекут один из лучших во всей области. Его готовят не только для себя, но и для продажи в соседние деревни и села. Сами сотрудники берут его домой! Девушка и представить себе не могла на каком "привилегированном" производстве оказалась.
"Неужели жизнь начинает налаживаться?" – спрашивала она саму себя то и дело. Печь хлеб ее научила бабушка Поля, поэтому без колебаний, Валя, откликнулась на такое предложение работы от начотряда. Первое время, Агния, уговаривала приятельницу перейти к ней, в швейный цех. Но Валя, имея после окончания школы свидетельство швеи, оставалась непреклонна. Шить она умела, но особого восторга от занятия рукоделием не получала, если не считать того, когда нужно было чем-то себя занять в свободное время. Хотя, в таком случае, Валя скорее всего почитала бы интересную книгу, нежели села за шитье. Агния скоро это поняла, и свободные минуты "арестантки" проводили вместе за чтением, шашками, или написанием писем домой. Иногда удавалось пообщаться с Кирой и Таисией Денисовной, но редко, так как два отряда практически не пересекались, даже обедали в разное время, не смотря на довольно просторную столовую. Но когда всё таки женщины сталкивались в библиотеке или комнате отдыха, делились мыслями, переживаниями, просто говорили "ни о чем".
Через пару недель, Вале, повезло еще больше. И вот как это произошло. В тот день девушка, как обычно, после завтрака отправилась на работу. Замесила тесто на специальной машине, и стала раскладывать его в формы. Неожиданно раздался сильный, резкий крик. Голос доносился от печей, и принадлежал он Ирине.
– Ой, ой, больно! – голосила главный пекарь. – Ой, как горячо!
Валя, сию минуту, кинулась к ней. Увиденная картина ничуть ее не взволновала. Оказалось, женщина, проигнорировав элементарные правила техники безопасности схватилась обеими руками за горячий противень, обожглась, и теперь готовый хлеб: батоны, белые и черные "кирпичики" валялись, в беспорядке, по полу. Не раздумывая, Валя подлетела к висевшему на стене шкафчику – аптечке, вытряхнула его содержимое себе в руки – скоро разложила все на столе. Затем усадила Ирину рядом (той было так больно, что она и не думала сопротивляться) принялась оказывать первую помощь. Не прошло и пяти, как кухонные работники, спокойно, будто и не было ничего, заварили чай, дожидаясь
фельдшера – для дальнейшей консультации. Позже выяснилось – он оказался занят на другом объекте, оказывал помощь в мужском блоке, на пилораме.
Ирина, осторожно отхлебнув горячий напиток, хвалила не растерявшегося сотрудника пекарни, а Валя, лишь, скромно кивала в ответ и улыбалась, принимая комплименты.
Когда фельдшер, все-таки, добрался до пекарни, то всего лишь констатировал случай добросовестно оказанной помощи. Поблагодарив девушку за находчивость ему ничего не оставалось делать, как уйти. Правда, предварительно, он провел разъяснительную беседу с Ириной, чтобы в дальнейшем, подобного она постаралась не допускать.
– Да, я, и сама не знаю, как так вышло то, – пыталась оправдаться зав. пекарней. – Ведь не новичок в своем деле, а тем не менее забыла одеть рукавицы… Спала я сегодня плохо что-то, сон был неспокойным…
– Давайте я измерю давление, – предложил фельдшер и достал тонометр. – Пониженное, – сообщил он пациентке, снимая из ушей наушники фонендоскопа, – рекомендую оставить на сегодня работу и отдохнуть.
– Поняла. «Сможешь вовремя хлеб вытащить?» —спросила она Валю, находившуюся по близости.
– Попытаюсь, – пожала девушка плечами.
– Вот и хорошо. Тогда я пойду, прилягу, – сказала Ирина, и они вдвоем, вместе с фельдшером, покинули кухню.
Скоро Валя, после случившегося, заработала прозвище – Лекарь. (в этом нет ничего предосудительного, так как в колонии все осужденные имеют свои прозвища! Так быстрее, и удобнее, здесь обращаться к тому или иному человеку. Даже руководство и сотрудники учреждения, не зная всех осужденных по фамильно, больше осведомлены о человеке по его кличке или прозвищу. До сего случая Валя вообще не имела никакого прозвища, и обращались к ней по имени (чаще) или фамилии.
Фельдшер не оставил произошедшее без внимания. Через пару дней, как выпала возможность попасть на прием к "куму" (начальнику колонии) он решил донести до того эту информацию. Начал он издалека.
– Здравствуйте, Олег Николаевич, поздоровался фельдшер, входя в кабинет.
– Добрый день, Вадим, проходи, – кивнул в ответ начальник, из-за стола, – Присаживайся.
– Я, к вам, всё по одному и тому же. Тяжело одному на всю колонию. Не успеваю, приходится разрываться, то там, то сям…
– Мы же с тобою, кажется, всё обсудили, – развел руками "кум". – Я, когда, подавал запрос, выбивал еще одну ставку… Что главное, и место есть, вакантное. Только не торопиться никто ехать сюда работать.
– Да, я помню, – согласился Вадим. – но от этого легче не делается… Кстати, – хлопнул себя по лбу фельдшер. – Недавно случай был один, в пекарне… – и он рассказал события того дня. – Почему бы не провести ее ко мне, в медпункт. Ну, хотя бы уборщицей…
– Хорошая идея, – Олег Николаевич отложил в сторону ручку, которую держал до этого в руках. – Я попробую поговорить с ней. Если согласиться, отчего же нет, примем.
– Лишь бы согласилась. – пожелал Вадим, и посетовал. – толковых специалистов, в провинции, сейчас не встретишь. Все стремятся в города, да, обязательно в частные клиники…
За большими деньгами.
