Денис Владимирович Морозов
Вурдалакам нет места в раю
– Признай себя моим рабом!
– Так мы не договаривались!
Горихвост попытался скинуть с себя хищную тварь, но обнаружил, что его руки и ноги так крепко прижаты к земле, что не удается даже пошевелиться.
– Кто бы ты ни была – умоляю, не терзай меня! – сбивчиво заговорил он. – Я всего лишь запутавшаяся душа, которой нужна помощь богов.
– Врешь! – озлобленно прорычала рысь. – Я волка за версту чую. Ты оборотень и исчадие преисподней. Таким тварям не место в раю.
– Кем я был раньше – неважно, – продолжал умолять Горихвост. – Теперь от меня осталась одна душа. Если выгнать ее из Горнего мира, то нового места она не найдет. Но важно не это. Те, кто мне дорог, до сих пор на земле. Если я не помогу им – они пропадут, вместе с Гремячим долом и моим родным лесом.
– Какое тебе теперь дело до этих людей? Они в мире живых. Тебе туда не вернуться. Забудь их!
– Нет, я так не могу. Я до сих пор к ним привязан.
– Хочешь, чтобы я тебя отпустила? – рыкнула рысь.
– Будь добра. Я на это надеюсь.
– Поклянись, что будешь послушен и исполнишь любое требование!
Каким бы отчаянным ни казалось Горихвосту его положение – тут он не выдержал и расхохотался.
– Любое требование? А вдруг ты пожелаешь какой-нибудь дряни? Откуда я знаю, может, ты спишь и видишь, как бы учудить несусветную пакость? Нет, делай со мной все, что хочешь – но давать опрометчивые обещания я остерегусь.
– Ах, так? Тогда я порву тебя в клочья! – вышла из себя хищница.
Заливистый хохот в один миг сменился приступом ярости.
– Чтобы какая-то кошка повелевала мной? – взревел Горихвост. – Да кем ты себя возомнила? Пусть мы и в городе, правил которого я не знаю – но этому не бывать!
Он ловко выкрутился, подсек лапы рыси и сбросил ее с груди. Рысь покатилась по позолоченным плиткам, горячим от солнца. Забывшись от ярости, Горихвост оседлал ее и принялся лупить по кошачьей морде, приговаривая:
– Вот тебе обещанье: не обижай гостей, и не тронут тебя в твоем доме. А вот еще: как примешь нуждающегося, так от него и получишь. И напоследок: не лапай волка, и не схлопочешь от него по мордам!
Кажется, враг получил по заслугам, отчего Горихвоста наполнило чувство исполненного долга. И тут рысь, вместо того, чтобы запомнить урок на всю жизнь, вдруг раздулась в размерах и превратилась в чудовище.
Кажется, пора драпать…
Горихвост скатился с шерстистого брюха противницы и плюхнулся на горячее золото дорожки. Рысь оскалилась и угрожающе зарычала. Недолго думая, он бросился в сторону площади, за которой высилась белая вежа. Хищница погналась за ним, норовя цапнуть когтем.
Укрытием могла послужить только белая вежа, грозным исполином уходящая в черное небо. Триста пологих ступеней вели к узкой двери, обитой железными листами. К счастью, дверь оказалась не заперта.
Горихвост ворвался в просторный зал, дальние стены которого терялись во тьме. Не успев осмотреться, он изо всех сил налег на дверь, с трудом сдвинул ее с места и захлопнул. Железные края лязгнули о каменный косяк, но для надежности Горихвост запер дверь на засов и вдобавок забаррикадировал длинной скамьей и столом, попавшимися под руку.
Только после этого он перевел дух и дрожащей рукой вытер лоб. Снаружи не доносилось ни звука. Он напряг слух и припал ухом к двери, но ничего не расслышал. В огромном зале повисла звенящая тишина. И вдруг эту тишину разогнал глухой звук, сотрясший дверь.
Горихвост мигом отпрыгнул в глубину зала, подальше от входа. Свет сочился сквозь восемь узких бойниц, прорубленных на высоте в три человеческих роста. Солнце заглядывало в одну из них, отчего на противоположной стене плясали золотые лучи. Только благодаря им огромная палата не погружалась в полную тьму, хотя освещение и оставалось настолько слабым, что Горихвост то и дело спотыкался о деревянные скамьи.
В середине зала он едва не уткнулся в столб, подпирающий крышу. От стола расходились на восемь сторон длинные столы, накрытые белыми скатертями. Вдоль столов валялись перевернутые лавки, поверх которых некогда стелились ковры. Теперь ковры, рваные и истлевшие, кипами громоздились в углах, где по ним ползали паучки, успевшие наплести целые простыни паутин.
А идти-то куда? Куда тут деваться? Я что, снова в ловушке?
Горихвосту пришлось проделать изрядный путь, прежде чем он добрался до одного из углов. Очаг, выложенный в каменной стенке, давно остыл. Россыпь золы да куча угольев – вот все, что осталось от пламени, на котором когда-то жарили мясо.
Вокруг вежи поднялся вихрь. Его холодные порывы так и лезут за шиворот. Горихвосту почудилось, будто тонкая тень проскользнула в бойницу и растворилась в сумраке зала.
– Эй! Кто здесь? А ну, покажись! – закричал он.
Но никто не ответил и не показался. Столы, как лучи звезды, сходились к центральному столбу. На скатертях стояла неубранная посуда, оставшаяся от древних пиров. Массивные серебряные блюда, золоченые чаши с тускло блестящими самоцветами, мисочки, лотки, ковшики – все узорные, все в каменьях. Кто мог оставить вас здесь? Где те хозяева, что устраивали в этой палате пиры, поражавшие роскошью? И какие яства лежали на этих блюдах? Молочные поросята, печеные гуси, блины с икрой, снетки, расстегаи?
Даже не чувствуя голода, Горихвост по привычке сглотнул слюну. И тут же на ближайшем блюде возникла стопка горячих блинов, щедро смазанных маслом.
Немея от неожиданности, Горихвост и уставился на скатерть. А в глубокой чаре рядом с блинами уже кипел сбитень, и огромный осетр, обложенный репой, луком и чесноком, будто просился в рот, умоляя: съешь меня! Ну хоть кусочек отведай!
Вот, начались чудеса. Жаль, не ко времени и не к месту. Во-первых, есть совершенно не хочется, и голод не приходит с тех пор, как душа выпорхнула из тела. Во-вторых, не до вас мне, любезные угощенья. У меня тут дела поважнее наметились. Вот потеха: стоило мне подумать о яствах, как они появились. Это что, самобранка так распорядилась? Она угадывает мои мысли?
Яства тут же исчезли. Горивост даже подумал, что ему все почудилось. Он пошарил ладонью по скатерти, и нащупал шершавые крошки, оставшиеся от ломтиков ржаного хлеба. Да нет же, совсем не почудилось! Вот бы хозяева так появились: подумал о них, а они – тут как тут.
Но нет, никто не торопился предстать перед потерянным путником – ни друзья, ни враги.
На всякий случай Горихвост поднял край скатерти и заглянул под стол. Фу, ну и пылища! Век никто не убирался.
Он чихнул. Комки пыли взметнулись и облепили неясную фигуру, скрывающуюся за его спиной. Очертания фигуры не удалось бы угадать даже при пристальном взгляде – настолько она была прозрачна и невесома. Одни лишь пылинки, насевшие на нее, рисовали в полутьме силуэт, который вдруг начал расти, и раздулся до самого потолка.
Горихвост опустил скатерть и распрямился. Силуэт за его спиной растопырил ладони и занес над его головой.
– Эй, гулящая девка, ты где? – осторожно позвал Горихвост и прислушался.
Силуэт исказился и дрогнул. Солнечные лучи пронизывали его насквозь, но слипшиеся пылинки отбрасывали тень, которая упала на пол и вытянулась перед Горихвостом.
Стоп! За моей спиной что-то маячит, или это в глазах помутилось от мрака?
Горихвост замер. Огромные лапы потянулись к его шее. Тень склонилась над ним, как будто желая заглотить целиком. Он резко отпрянул, повернулся к врагу лицом и закричал:
– Ага, вот ты и попался!
Силуэт мгновенно стал видимым. Он оказался могучим витязем в кольчуге со стальными пластинами на груди. В руках витязя колыхалось копье с длинным, вытянутым, как игла, острием.
– Кто ты – друг или враг? – заставляя себя устоять и не броситься наутек, выкрикнул Горихвост.
– Богам – друг, бесам – враг, – прогрохотал витязь.
– Я не бог и не бес, – дрожа, заявил Горихвост. – Но будь другом и мне.
– Ты бесовская тварь. Опустись на колени. Дай клятву верности. Признай себя моим холопом!
– Не для того я скинул тело, чтоб и в иной жизни быть чьим-то холопом!
Ответ призраку не понравился. Воин метнул в Горихвоста рогатину. Та на лету превратилась в лиловую молнию, ослепительную и не знающую промаха. Своды зала сотряслись от раската грома. Молния ударила в пол прямо под ногами Горихвоста. Яркая вспышка ошеломила его.
– Я – твой господин! Признай это и повинуйся! – наседал призрак.
Горихвост понял, что ему не устоять, и бросился бежать. Единственная дверь палаты до сих пор оставалась забаррикадирована. Зато у дальней стены он разглядел витую лестницу, уводящую вверх.
Преследователь раскрыл ладонь. На ней появился живой синий цветок. Бутон на глазах распустился, и из лепестков выскочил маленький конек, прозрачно-голубой, невесомый, как и его хозяин. Витязь подул на конька – тот стремительно начал расти и превратился в большого и резвого жеребца, под стать богатырскому седоку.
Воин вскочил в седло, вернул в руку рогатину и пустился вскачь. Горихвост бросился вверх по ступеням. Если б он был все еще в своем теле, то непременно выдохся бы уже на первом пролете. Но теперь легкий дух его парил ввысь, не задерживаясь. Вот беда – преследователь, видимо, тоже не тяготился земной оболочкой. Конь взлетал по ступеням намного быстрее, и расстояние между всадником и беглецом стремительно сокращалось.
*
Каменные завалы перегородили Шерну. Попадая в воду, потоки лавы застывали и превращались в твердые глыбы, стеной встающие на пути у реки. На эту преграду наползали все новые и новые волны остывающей лавы. Они ручьями стекали вниз, срывались и падали раскаленными каплями, накрепко запечатывая речное русло. Вода упиралась в эту внезапно возникшую стену, шипела от негодования, пенилась и поднималась, затапливая берега.
Нежата услышал бурленье водоворота и наклонился с обрыва, чтобы разглядеть, что происходит. Навстречу ему выпрыгнул, как тюлень, болотник Колоброд, хлопнул ластами и обрушился в омут, подняв тучу брызг. Пожилой воин вытер капли с лица и обругал хозяина заводей:
– Нашел время играться, крюком тебя за ребро!
– Дурень, я не играюсь! – болотник выпучил багровые, с синими прожилками зенки. – Не видишь, что ли: река вышла из берегов. Ты и почесаться не успеешь, как деревня уйдет на дно по самые трубы. Все тогда в рыб превратитесь: тут я вами и поиграюсь!
– Как? Еще что-то случилось? – поспешил на берег яра князь.
– Остолопы! Пришел ваш конец! Кто дышать под водой не умеет – пусть летать учится, иначе от наводнения не уйти, – шлепая хвостом по волнам, голосил Колоброд.
– Прекратить ругань! – строго велел Лесной царь. – Говори толком, в чем дело.
– Река перепружена, – сбивчиво забулькал болотник. – Ее воды покроют всю землю. Негде спрятаться. Негде спасаться. Одна водяница рада – то-то ей выйдет раздолье!
– Сколько у нас телег? – деловито распорядился князь. – Срочно запрячь все, что катится. Баб и детей – на возы, коней – под уздцы, и по восточной дороге уходим в Красную слободу.
– Поздно! – хмуро ответил Нежата. – Нет больше восточной дороги.
Всеволод вгляделся вдаль. С юго-востока на Грязную Хмарь шла сплошная волна огня. Она накатывалась на деревню огромным серпом, и казалось, будто это невидимый исполин решил одним махом снести с лица земли людей вместе с их жалкими домиками. Южную сторону плотно перекрывали потоки лавы, продолжающей вытекать из горы. Они же тянулись с востока в сторону Змейки, выжигая на своем пути леса, загородившие путь огненной, трескучей стеной. Сама Змейка бурлила на севере, обдавая пеной низенькие холмы. Ее волны несли в Шерну щепы Курдюмовой мельницы. Сама Шерна с запада подступала к капищу темной мутной громадой, скрывающей земли до самого края окоема.
Деревья на том берегу Шерны уже ушли в воду по нижние сучья. Березы, дубы, сосны раскачивали ветвями, словно умоляя небеса о спасении. Пышные кроны взметались ввысь, словно это огромные девы встряхивали волосами, и шелестели, как будто сокрушаясь о скорой погибели.
– Теперь нам не выбраться, – подвел Нежата итог. – Крутояр превратился в остров. С одной стороны – вода, с другой – огонь.
– Что же делать? – князь впервые казался растерянным.
– Уповать на богов, – покачал головой его воин. – От нас больше ничего не зависит.
*
Всадник подстегнул коня и направил его за Горихвостом, однако богатырский скакун едва умещался на узенькой лестнице. Его копыта то и дело срывались со ступеней и зависали над пустотой, но конь не падал, а взмывал, как заправский летун, и парил, будто облако.
Горихвост ждал, что за спиной вот-вот раздастся цокот подков. Его сапоги касались каменных ступеней, и он ясно представлял, с каким грохотом и сопеньем должен мчаться по ним тяжелый всадник в железных доспехах. Однако слух его улавливал лишь легкий шорох, как будто за ним кралась кошка. Горихвост с недоумением обернулся, и увидел, как могучий витязь налетает на него из полутьмы, едва не дыша в спину. Длинная рогатина с острым наконечником нацелилась ему между лопаток, и охотнику оставался всего лишь скачок, чтобы размазать его по стене.
– Лихо-марево! – непроизвольно вырвалось из глотки беглеца.
Горихвост оторвался от лестницы и полетел, не касаясь ступеней. Так подниматься оказалось намного легче, он как будто сбросил с плеч тяжкий груз. Его несло ввысь стремительно, будто пылинку. Пролеты лестницы мелькали перед глазами. Если бы он был в своем теле, то давно запыхался бы и обессилел, но теперь, став почти невесомой душой, он пролетал ярус за ярусом, не замечая, на какую огромную высоту они вздымались.
Наконечник рогатины мелькнул у Горихвоста над ухом и задел прядь волос. Горихвост сделал последнее усилие, метнулся ввысь и влетел в квадратный лаз, прорубленный в потолке верхнего яруса. На его счастье, лаз был оборудован прочной крышкой, которую беглец тут же захлопнул. Преследователь с лету уткнулся в крышку навершием шлема и отскочил вниз.
Горихвост понял, что очутился в новой ловушке. С колокольной площадки некуда было деться. Восемь стрельчатых окон, проделанных в каждой из стен, глядели на все стороны света. Под окнами громоздились каменные скамьи с рельефными узорами. Не найдя больше лестниц, Горихвост понял, что оказался на самом верху.
Охотник перестал биться в запертый люк и притих.
– Чтоб тебя ветер унес! – ругнул его Горихвост и высунулся из окна.
Вершина Белой вежи оканчивалась барабаном, а тот в свою очередь венчала позолоченная глава в виде луковицы с острым шпилем. У основания шпиля сияло багровым светом яблоко из драгоценного лала, а на самом кончике рассыпала искристый свет серебряная звезда, да такая, какой Горихвост никогда прежде не видел. Все восемь ее лучей – четыре длинных и четыре коротких – выстреливали в окружающую темноту серыми искорками, что разлетались по темному небосводу и мерцали, то пропадая из виду, то ярко вспыхивая.
Но Горихвосту некогда было любоваться на это великолепие. Он перегнулся через подоконник и глянул вниз. Дыхание у него перехватило, а голову так вскружило, что он едва не вывалился.
Перед его взором простирались все три мира вселенной. Они лежали перед ним, как на ладони – небо богов, земля людей и преисподняя бесов, и каждый их уголок, каждый их маленький закоулок открывались взгляду так, что в них больше не оставалось тайн. Далеко внизу, в просветах между кучерявыми горками облаков, мелькали сказочная Индия с ее богатствами, необъятный и непостижимый Китай, и даже диковинная страна за Вечерним морем, о которой никто в вятичах прежде не слышал.
Мастеровитые черти в пекле под строгим надзором бесов ковали зловещие украшения, полные колдовских чар. За серебряными стенами небесного города колыхались яблони волшебного сада, на ветвях которых зрели яблоки, дающие вечную молодость. Но смотрел Горихвост не на них.
Его взгляд оказался прикован к единственному уголку Дольнего мира, о котором душа его не могла забыть.
Тонкая нитка Шерны превратилась в широкое полотно. Высокий берег тонул в мутных водах, деревья захлебывались от испуга. Бурлящие водовороты вырывали с корнями кусты. Течение несло их и, будто играя, забрасывало на крыши домов, ушедших под воду. Ветки рябины, шиповника и ежевики цеплялись за печные трубы, будто надеясь, что те спасут их от потопа. Но деревенские избы и сами едва дышали: лишь узенькие коньки на верхушках скатов выглядывали из грязной пены, заполонившей долину.
Ветхое капище на Крутояре превратилось в остров. С одной стороны на него накатывалась разбушевавшаяся вода, с другой подбирался трескучий лесной пожар, дым от которого поднимался до облаков. Огненный змей играл в воздухе, наслаждаясь волей. Он то взмывал до небес, то вытягивался в струну и мчался к низинам, рассыпая над лесом искры. Его жаркое брюхо оставляло в желто-зеленой листве огненные борозды, которые показались Горихвосту похожими на кровоточащие рубцы. Маленькие, по-муравьиному суетливые фигурки людей метались по капищу, не зная, куда податься. Со всех сторон на них надвигалась погибель, и спастись от нее было негде – отсюда, с небес, это становилось ясно, как день.
– Ярогнева! – прошептал Горихвост.
Он уже разглядел князя в приметном багряном корзне и Верхуславу в синей накидке. Но тонкая дева в обрывках одежды до сих пор не показывалась, хотя отсюда, с вершины всех трех миров, каждую мелочь в Доле можно было рассмотреть так отчетливо, будто ее приближало подзорной трубой.
Неожиданно из узкой бойницы под Горихвостом вырвалась струя сизого дыма. Непроглядное облако окутало колокольню, а затем сорвалось и со свистом ринулось вокруг барабана, выискивая окно поудобней. Туманный вихрь закружился вокруг стрельчатых окон с бешеным ревом. Горихвост отшатнулся и отпрыгнул назад.
Струя сизого дыма втянулась в окошко, и на глазах человека дымные клубы обрели очертания огромного, ростом до потолка всадника на белом коне. Кольчуга со стальными пластинами на груди медленно проявилась поверх белого платья, до удивления похожего на женское. Под длинным подолом мелькнули копыта, как у козы. А когда всадник неловко развернулся на узкой площадке, чтобы направить на Горихвоста рогатину, то за спиной у него мелькнул маленький козий хвостик.
Горихвосту стало так страшно, что он даже расхохотался.
– Вот свалилась химера на мою голову! – выкрикнул он.
Он выбрал место перед высоким окном, за которым зияла пустота.
– Ну, давай, нападай! – закричал он нахально, распахнув руки в стороны.
Стерпеть такой дерзости всадник не мог.
– Ты сам напросился! – с угрозой произнес он и направил на Горихвоста рогатину.
Хлестнув плетью коня, всадник помчался на него. Богатырский скакун резко взмыл в воздух. Легкость, с которой он нес такого тяжелого ездока, поражала. Горихвост раскорячился перед оконным проемом и вцепился руками в узорные косяки. Он и не думал уклоняться и нарочно подставлял под удар свою грудь, как будто опасность была ему нипочем. Острие рогатины нацелилось ему в переносицу, опустилось и принялось блуждать, пытаясь найти уязвимое место. Горихвост непроизвольно зажмурил глаза.
Конь налетел на него, намереваясь сбить и растоптать. Рогатина ткнула в живот. Горихвост упал на скамью, устроенную под окном, прикрыл руками пупок и завыл:
– Что ты сделал? Все кишки мне наружу выпустил! Ой ты, зверь!
Всадник промчался над его головой и вылетел в окно. Конский хвост хлестнул Горихвоста по лбу. Нимало не заботясь о ране, Горихвост вскочил на ноги, ухватился за хвост и резко рванул его на себя. Коня вывернуло наизнанку, всадник вывалился из седла и вдруг схлопнулся, как воздушный шарик, в который ткнули иглой. За окном осталось только мутное серое облачко, затрепетавшее под порывами ветра.
– Что, проткнуть меня захотел? – закричал человек. – Кишки выпустить? А кишок-то у меня уже нет, я их там, в дольнем мире оставил! Думаешь, я не заметил, что в тебе настоящего – один хвост с копытами, а остальное – дутая оболочка?
– Пусти, злобный волчище! – резанул его слух визгливый крик.
Жесткое копыто садануло по коленке так, что нога отнялась.
– Я тебя в пекло сброшу! – продолжал заходиться тоненький визг. – В порошок сотру! Мыло сварю из твоей требухи!
Темные пятна перед глазами рассеялись, и Горихвост с удивлением разглядел жалкую тощую тварь, бьющуюся в его ладонях. Рваное платье, напоминающее небрежно сшитую простыню, едва прикрывало бурую, поросшую чахлыми волосками кожицу. Козьи ножки с копытцами отчаянно бились об пол, оставляя щербины в камнях. Короткий, ощипанный хвостик вызывал такую жалость, что Горихвост перестал тянуть его, чтобы не причинять этой нелепой кикиморе лишних страданий.
Размытый силуэт всадника все еще продолжал колыхаться за окном, но стал безжизненным и неподвижным. Он на глазах истончался и становился прозрачным. Порывы ветра развеивали его, как легкое облачко.
Горихвост шлепнул пленницу и прикрикнул:
– Ты кто такая?
– Я – грозный владыка молний! – попыталась взвыть та утробным басом.
– Ах, так ты, значит, владыка?
Шлепок по косматой башке мигом привел ее в чувство.
– Вот тебе молнией по сопатке, владыка! Вот тебе по загривку громом! Ты порыпайся у меня! Мигом вытрясу душу из наволочки, которую ты на себя нацепила!
– Не смей бить! Прокляну! В скверне утоплю! – не унималась кикимора.
– Что ж, по-хорошему, ты, видно, не понимаешь!
Горихвост поднял ее за шкирку и высунул за окно. Пленница с визгом поджала козьи ножки, под которыми простерлась бездонная пустота.
– Ты просила тебя отпустить?
– Нет! Не надо! – задергалась жалкая тварь. – Умоляю! Возьми меня в рабство! Делай, что хочешь! Только не отпускай!
– Как ты из такой мелкой козюльки превратилась в огромного всадника?
– Это призрак! Одно наваждение. Он не настоящий!
– А рогатиной зачем в меня тыкала?
– Она тоже не настоящая! Только видимость.
– В этом чертовом мире все – видимость. Куда делись боги?
– Ушли! Не тряси меня! Я упаду!
– Куда ушли?
– Далеко! Не добраться туда. Если б я сама могла до них добежать, то разве стала бы тут куковать?
– Откуда вообще ты взялась? Как зовут тебя?
– Я – Убава, такая же навка, как ты.
– Я не такой как ты.
– Еще не понял? Погляди на себя – кроме прозрачной души, ничего не осталось. Тут все такие. Нави и навки – это души умерших, что попали на небо. Заблудилась я тут, в Горнем мире. Поднялась моя душа снизу, с земли, глядь – а тут никого. Так и сижу на развалинах, как потерянная. Ой, на горло мне не дави, задыхаюсь!
Горихвост затащил ее на подоконник, привел в чувство щелчком по длиннющему носу и усадил на скамью. Навка съежилась, отдышалась и боязливо вытаращила на него бесцветные глазки.
– Зачем ты пыталась меня похолопить?
– Не серчай на меня! Очень мне тут одиноко. Тоска, как у чертей в преисподней. А на раздольных лугах за рекой пляшут навьи. У них вечное лето и жатва, и живут они в изобилье, какого на земле никто не видал. Мне бы к ним, да только самой не добраться. Вот бы донес меня кто? Может, ты мне поможешь?
– Какие еще луга? – с недоверием переспросил Горихвост. – Я даже с вежи ничего не видал.
– Далеко они. Плыть надо. По речке, – сбивчиво бормотала Убава. – Только я не умею. Может, ты встанешь в лодочку, оттолкнешься от берега, и прощай, брошенный город?
– Где тут лодочка?
– Так на пристани! Неужто не видел?
