Денис Владимирович Морозов
Вурдалакам нет места в раю
Юродивый забрался с ногами на требище и высоко воздел руки. Неясный силуэт наклонился над чарой. Еще чуть-чуть – и чудище глотнет крови, и тогда всех ждет большая беда.
Горихвост зарычал, рывком взвился ввысь и впился когтями в худые плечи поганого бесопоклонника. Тот опрокинулся и обрушился на гнилые доски. Чара выскользнула из его рук, кровавая жидкость расплескалась, обдав волчью морду едкой, сладковато-кислой волной. Несколько капель попали вурдалаку на язык, и он в панике принялся отплевываться, чтобы случайно не проглотить их и не совершить святотатства. Как знать – может, это кровь Дедослава, или другой неповинной жертвы. Кого еще мог зарезать этот отчаянный лиходей?
Нелепо размахивая руками, Лутоха барахтался в липкой луже. В пахучей жидкости плавала деревянная дощечка, выпавшая из сжатой ладони. Что еще за дощечка? Небось, заклинание из черной книги?
Чудище на вершине столба беспокойно захлопало крыльями. Сейчас главное – не допустить, чтобы оно хлебнуло жертвенной крови. Любой ценой нужно согнать его с места и как следует напугать, чтобы оно не вернулось. Легко сказать! А вдруг это и вправду змей? Он же таких зверей, как одинокий волк, должен на завтрак есть с потрохами!
«Эх, была не была! Думать некогда!» Стараясь избавиться от приступа леденящего страха, Горихвост упрямо полез на шатающиеся доски требища.
«Вон он, змей, шебуршится во тьме. Кто он, как выглядит – не разглядеть. Чем он встретит? Когтями? Или зубастой пастью с колючим жалом? Кабы знать – служба стала бы слишком легкой».
Горихвост попытался допрыгнуть до конского черепа, но не достал. Удалось лишь как следует порычать на чудовище, что таращилось на него парой блестящих глаз. Глазки мелкие – видать, змей не так страшен, как его малевали.
Наблюдение придало волку храбрости. Он вцепился когтями в узорные выступы на истукане и начал карабкаться ввысь, как заправский кот. Лутоха поднялся и попытался стащить его вниз, вопя что-то неразборчивое о том, что волк все порушит, испортит, и вообще нанесет ущерб, какого Гремячий дол отродясь не видал.
«Если это ущерб твоим лютым замыслам – тогда да, еще как нанесу! А на плечи Лутохи удобно встать задними лапами и оттолкнуться от них, как от ступеньки. Так что спасибо, что подсадил!
Вот и ты, злобный змей! Ну и лапы у тебя. Жилистые и когтистые. То ли орел, то ли курица в десять раз больше, чем в Воропаевом петушатнике. Кто ты, нежить? Покажи личико!»
Крылья с темными, жесткими перьями расправились у него перед носом. Переливаются, как перламутр. Один черт! Пусть не змей, пусть хоть птица. Доброй твари убивец не позовет!
Над Горихвостом, настырно карабкающимся на верхушку столба, склонилось лицо. Женское. Красивое, и немного печальное. Большие серые глаза с человеческой мыслью и жалостью. Ожерелье на шее. На волосах – венец с золотыми оленями. С венца на серебряных нитях свисают колечки в виде цветков с семью лепестками – как обычно бывает у баб перед праздником Небесной Царицы. И при этом – крылья, хвост, оперенье и куриные ноги с когтями. Кто ты, птица? Откуда явилась?
– Не трогай ее! Даже не думай! – раздался за спиной истошный вопль Лутохи.
«Нет, я сам во всем разберусь. Меня наваждением не заморочить! Кому писан закон, чтоб творить непонятное колдовство в неурочное время?»
Тонкие уста птицы-девы открылись. Она уставилась на Горихвоста немигающим взглядом и затянула негромкую песню, настолько печальную, что волк замер.
«Не пройдет и недели, как тебя настигнет лютая смерть, – пела птица. – И смерть эта будет настолько горестной, что не пожелаешь врагу…»
Пронзительный взгляд вещей птицы завораживал. Едва смысл дошел до сознания, как Горихвоста охватил такой приступ паники, какого он не испытывал отродясь.
– Что ты пророчишь? – визгливо залаял он. – А ну, замолчи! Заткнись немедля! Я тебя не просил петь мне всякую чушь!
Страх подсказал ему: нужно расправиться с той, что сулит беду. Тогда, может, пророчество и не сбудется?
Он вскарабкался на вершину, щелкнул зубами и попытался сцапать ногу ведуньи. Но птица взлетела раньше, чем его челюсти сомкнулись. Взмах крыла, хлопки в темноте – и вещая птица растворилась в дождливой мгле.
– Стой! Куда ты? Вернись! Расскажи мне, что будет! Как от этого уберечься? – опомнившись, завопил вслед вурдалак.
Однако ответа он не дождался – лишь холодные капли падали ему на нос, словно небо пыталось остудить ударивший в голову жар. Когти волка заскользили по мокрому камню и начали съезжать вниз. Горихвост постарался удержаться и схватился за лошадиный череп, но тот перевернулся и соскочил со столба.
– Ой! Ты еще и кидаться вздумал? – раздался взбешенный голос.
Горихвост глянул вниз. Со столешницы требища к нему тянулся Лутоха. Лицо юродивого перекосилось от ярости. Череп свалился ему на голову и глухо ударил, еще больше взбесив.
– Если б ты знал, зверь, какую надежду ты только что загубил! – закричал Лутоха и сдернул вурдалака со столба.
Оба с грохотом повалились на требище. Гнилые доски проломились, остатки праздничного угощенья перемешались со свечами и рассыпались по земле. Вурдалак зарычал и попытался прокусить врагу горло, но в глазах все двоилось, и от этого зубы поймали лишь холодную пустоту. Тогда он попытался прыгнуть, но едва смог оторвать лапы от вязкой земли.
– Что со мной? Ты нарочно отраву подсунул? – взревел он.
Лутоха сорвал прочную леску, протянутую между двумя истуканами, стряхнул с нее сушеные грибы, и набросил вурдалаку на задние лапы. Горихвост приготовился сопротивляться, но голова до того замутилась, что он покачнулся и упал наземь. Юродивый оборванец без труда опутал его конским волосом и поволок к воротам.
«Раз-два! Как ловко получилось у него вздернуть меня под перекладину! Может, он и деда моего так же подвесил к матице?»
Лутоха перекинул леску через ворота и потянул на себя конец. Горихвост оказался подвешен за задние лапы и повис вниз головой, раскачиваясь и хрипя. Тошнота подступила к горлу, желудок вывернулся наизнанку, и поток кислой рвоты сам собой вырвался из нутра и пролился на землю, образовав целую лужу коричнево-желтой жижи, в которой плавали остатки грибов.
Однако юродивого эта картина не разжалобила. Он подступил к вурдалаку с лошадиной костяшкой и занес ее над головой, приготовившись отделать того как следует.
– Хочешь меня прикончить? – прохрипел Горихвост из последних сил. – От тебя, изверга, я пощады не жду.
– Если б ты знал, какую беду принес, то сам бы себя не пощадил, – отозвался Лутоха.
– Так убей меня! – вызывающе гаркнул волк. – Убей, как убил Дедослава! Или, может, сначала пытать меня вздумаешь? Сечь плетьми, огнем жечь? Ты, я вижу, мастак пыточных дел. К дыбе жертву подвесить – раз плюнуть.
Рука Лутохи, уже занесенная для удара, неожиданно опустилась. Мужичок в обносках изменился в лице и присел на коленки, как будто внезапно ослаб.
– Что за чушь ты несешь? – дрогнувшим голосом спросил он. – Кто убил Дедослава? Когда?
– А то ты не знаешь! – яростно выкрикнул Горихвост, глядя в его лицо снизу вверх. – Кто залез к нему в дом? Кто подвесил на дыбе? Кто черную книгу стащил?
– Как? И черную книгу украли?
Изумление юродивого казалось неподдельным.
– Не притворяйся! Улики тебя изобличают. Вся деревня дозналась, что это твоих рук работа. Даже тупой кметь из столицы – и тот мигом смекнул, кто виновен.
Лутоха запустил пальцы в грязную шевелюру и от души разрыдался. Едва смахнув слезы, он приблизился к Горихвосту, поблескивая ножом. Беспомощный волк сжался, ожидая смертельного удара.
«Что там птица пророчила? Не пройдет и недели? Вот так точность! Еще четверти часа не прошло. Видать, в Ирии все такие счастливые, что не наблюдают часов».
Однако вместо того, чтобы прикончить зависшего волка, хлипкий мужичок перерезал леску, на которой тот раскачивался. Волк рухнул носом в лужу вонючей жижи, которую сам и наделал. Еще один взмах ножом – и Горихвост почувствовал, что его задние ноги свободны. Леска из конского волоса спала. Ему удалось встать и размять лапы, затекшие до онемения.
– Что за беду ты накликал? – еще не придя в себя, рявкнул он.
– Если хочешь разговаривать по-человечески, то прими человеческий вид! – потребовал нищий.
Горихвост заколебался. Уверенность в драке он чувствовал только тогда, когда надевал волчью личину. А в человеческом виде ни прыгнуть, ни покусаться, ни даже когтями как следует поскрести. Как люди вообще могут драться? Им же нечем!
Однако Лутоха сидел перед ним на земле и выглядел так жалко, что драться с ним стал бы только разбойник. Покряхтев, Горихвост кое-как прыгнул и кувыркнулся, стараясь не угодить в ту же лужу. Оборванец даже не взглянул в его сторону – как будто каждый день видел, как оборотень из волка превращается в человека.
– Так-то лучше, – только и сказал он, когда Горихвост вышел из темноты.
– Как ты меня узнал? – удивился вурдалак.
– Тебя, волчью пасть, только дурак не узнает, – ответил нищий. – Шерстка черная, глаз зеленый, да и рост такой, что ни один настоящий волчище до такого не вымахает.
– Признавайся: чья кровь у тебя на рубашке? – опомнился вурдалак.
– Кровь? Ты совсем спятил? А еще говорят, что это я полоумный, – рассердился Лутоха.
– Тогда что это за красные пятна?
– Это вино! – как о само собой разумеющемся деле, вскричал мужичок.
– Вино? Ты не пьяный. Я бы это почуял.
– Разумеется, я не пьяный. Быть пропойцей – тяжкий грех. А вино теперь и твою шкуру залило. Так и разит от тебя.
– Винись: ты убил колдуна? – не давая опомниться, насел на него Горихвост.
– Что ты! Зачем мне? – вскинул на него юродивый заплаканные глаза.
– Про тебя говорят, будто ты ненавидел волхвов. За то якобы, что они перестали служить богам. За то, что не пытаются возвратить их из небытия. А ты баял, будто боги вернутся и устроят всем страшный суд. Вот ты и вздумал начать судилище, не дожидаясь, пока они явятся.
– Навет это! – с возмущеньем ответил Лутоха. – Твой дед был моим другом. Он единственный понимал меня. Только с ним я мог отвести душу и вдоволь наговориться о том, как зазвать горних владык обратно.
– Все говорит о том, что ты принес его в жертву своим каменным истуканам, – настаивал Горихвост. – Деда убили жестоко, над ним сотворили поганый обряд. Козла зарезали, крови налили. Мужики говорят: бесов звали. Твоих идолов не отличишь от чертей. От кого еще ждать безумной требы, как не от идолопоклонника?
– Как ты смеешь звать меня идолопоклонником? – возмутился Лутоха. – Если б ты не был Дедославлевым внуком, я б тебе язык вырвал! Я не молюсь истуканам, я молюсь только живым божествам! А они жертв на крови не принимают. Живые боги едят вместе с нами только чистую пищу. Я кормлю их лучшим, что раздобуду: вином, медом и молоком. Подношу им праздничные куличи и калачики из белоярой муки. Ты бы стал есть человечину и пить кровь? Почему же ты думаешь, что станут боги – самые совершенные и безупречные создания, какие есть во вселенной?
– Не дави мне на жалость! – продолжал напирать Горихвост. – Сам знаешь: меня обвиняют в убийстве боярина Злобы. Говорят, будто я его в поле загрыз и кости обглодал так же, как обглодана эта лошадь. Думаешь, раз я и сам без вины виноватый, то можно задеть меня за живое?
– Если я захочу задеть тебя за живое, то врежу по твоей волчьей морде лошадиным мослом, – заверил Лутоха. – Ни за что не поверю, будто ты загрыз Злобу. Но и ты должен понять: кровью жертвуют только упырям. А с богами делят лучшее, что имеют. И если ты не отличишь упыря от настоящего бога – значит, дед ничему тебя не научил.
– Не твое дело, чему меня дед учил! Я только знаю, что ты мог оказаться на месте убийства. Ты ушел из кружала за три часа до начала пыток и будто сквозь землю провалился. Никто не видел тебя до сих самых пор. Где ты скрывался? Зачем прятался от людских глаз?
– Ни от кого я не прятался! Я сидел тут безвылазно и караулил небесную птицу, которую ты вспугнул. А то, что селяне боятся сюда заходить – разве это моя вина? Ищут там, где мне нечего делать. А здесь никто поискать не додумался.
– Никто из селян не бывает на капище? Выходит, ты один знаешь, как проводить колдовские обряды, – не сдавался Горихвост.
– На капище только богов славят, – не поддался Лутоха. – А чернокнижьем можно заниматься где угодно.
– Вот именно! Черная книга! Кому еще она могла понадобиться, кроме тебя?
– Наоборот всё! Мне она не нужна.
– Ты же хотел богов звать?
– Для зова богов она бесполезна. В ней – заклинания бесов и темная ворожба. Дед твой старался защитить от ворожбы и себя, и людей. Поэтому и прятал черную книгу, никому ее не давал. Вот, наверное, злилась бесова сила, что он не дает ей разгуляться! А теперь кто ее остановит? Дед твой знал, что в плохих руках книга служит лишь злу. Он был лучшим хранителем тайн. При нем книга была в безопасности.
– Уж больно складно ты врешь! – Горихвост не сдержался, ощерился и показал пару клыков. – Как будто нарочно все выдумал. А что ты на это скажешь?
И он вытряхнул из переметной сумы поясок, отнятый у Воропая.
– Ах, вот он где! – потянулся к нему Лутоха, но Горихвост резко отдернул руку.
– Признался! – напористо закричал вурдалак. – Твоим поясом Дедослава связали и к дыбе подвесили. Кто мог это сделать, если не ты?
– Я этот пояс оставил, когда вечерял. Мы так заговорились, что я позабыл обо всем. Уходил второпях. Как я об одежде забочусь – можешь и сам посмотреть.
Горихвост оглядел обноски, в которые кутался оборванец, и с сомнением покачал головой.
– А эту копейку ты тоже забыл? – предъявил он щербатую денежку.
– Откуда она у тебя? – удивился Лутоха.
– Оттуда же! Ей расплатились с нечистой силой, чтобы отправить покойника на тот свет.
– Вот беда! – горестно зарылся в ладони лицом оборванец. – А я-то думал: везет мне! Я в тот вечер таких монет девять штук выиграл.
– Рассказывай все по порядку. Почую, что врешь – глотку перегрызу! – пригрозил Горихвост.
– Третьего дня, ближе к вечеру, я зашел навестить Дедослава, – покорно начал нищий.
– В котором часу?
– Шести еще не было. Солнце светило. Нам с твоим дедом всегда говорилось легко. Но в этот вечер его одолели тяжкие думы.
– Что стряслось?
– Об этом я его и спросил. Он мне поведал, что вычитал в черной книге, будто проснулось великое зло. Тайный злодей разбудил силу, с которой людям не совладать. От векового сна очнется чудовище, запертое в земных недрах. На Гремячий дол обрушится бедствие, какого еще никто не видел. Где был лес – останется пепелище. Где была суша – туда нахлынет большая вода. Море смоет дома, и жить станет негде. Ничего не останется ни от людей, ни от зверей с птицами.
– Что за чушь! Какие-то страшные сказки! – расхохотался Горихвост, хотя душу его заскребли коготки.
– Дед твой так не считал, – серьезно ответил Лутоха. – Он открыл книгу и показал колдовские письмена. Они полыхали, как от огня. Дед сказал, что так бывает лишь перед большой бедой.
– А кто этот тайный злодей?
– Книга его не указала. Но он уже здесь, среди нас. И он творит ворожбу у всех на виду. Убийство волхва – его рук дело.
– Как его распознать?
– По поступкам, иначе никак.
– Выходит, ты все же видел черную книгу?
– Еще бы не видеть! Она лежала передо мной на столе. Страницы сами собой перелистывались и такое показывали, что меня жуть пробрала до костей. Ох, чего там стесняться! Струхнул я до чертиков. Даже забыл подпоясаться.
– Дальше что?
– Вышел я от него в девятом часу, уже солнце клонилось к закату. И направился сразу в кружало, но не для того, чтобы пьянствовать и обжираться. Понадеялся я выпросить у Щеробора куличей, вина, меда и молока. Однако тот, вместо того, чтобы смилостивиться, разозлился не на шутку. Ты бы слышал, какой крик он поднял! Так и орал, слюной брызжа: «Ты совсем обнаглел, нищеброд! Посмотри на себя! Для тебя черная каша с сухим хлебом – и то царёва еда, а ты клянчишь дорогого вина». Едва не вытолкал меня взашей из своего заведения. Хорошо, что вступились игроки, что сидели за длинным столом и резались в шахматишки.
– Кто там был? – перебил Горихвост.
– Воропай-староста, печник Жихарь, бортник Пятуня, да княжьи слуги – сторож Нежата и лошадник Коняй. И позвали они меня смеху ради.
Я не слишком хороший игрок. Да и шахматы – забава разбойничья, озорская. Приличные люди за такую не сядут. Но и меня за приличного человека никто не считает, так что мне в самый раз. Вот и сел я ладейками постучать. Жихарь едва не прогнал меня – сказал, что играют на деньги, а я гол как сокол. Но выручил Воропай – одолжил мне копеечку, самую бедную из всех, что ходили по кругу – щербатую, со скошенными краями, какую не жалко. Я, конечно, ее проиграл в первом же разе. Разгоревался: чем отдать старосте долг? Все надо мной хохочут, один другого в остроумии перещеголять так и норовит.
Да скоро им всем не до смеха стало. Повезло мне! Веришь ли, но я не только свою копеечку отыграл, но и все остальные собрал со стола. Все девять, сколько их было. Жихарь так хотел отыграться, что даже у Щеробора пытался занять. Но тот пожадничал – сказал, что не только у него, а и во всей деревне серебра больше не сыщешь.
– Неужто деревня такая бедная?
– Не в бедности дело. У нас деньгами платить не привыкли. Все возят друг другу зерно, мясо, муку. А в железных кружочках какой толк? Они только в столице в ходу. В общем, полуночи еще не пробило, а я уже стал богачом. Только эти стяжатели в толк не возьмут, что деньги нужны мне не для себя. Я их все тут же роздал.
Воропаю вернул долг, и еще парочку сверху добавил – уж больно он переживал, даже домой бегал, чтоб вещички продать кой-какие.
Одну копеечку подарил я Нежате, чтоб он перестал гонять меня с княжеского двора и позволил бы ночевать в овине. А то осень уже, ночи холодные, на улице не поспишь.
Три копейки ушли Щеробору – за корзину праздничных куличей, которые ты, вурдалак дикий, в грязь втоптал. За мед, что ты размазал по доскам, да за дорогущее вино, что ты по земле расплескал.
– Извинения ждешь? Не дождешься! – показал клык Горихвост.
Лутоха махнул на него рукой и продолжил:
– Еще копейка пошла Коняю за то, что подвез покупки на телеге до Девичьего поля и помог собрать дров для костра. Тут я с ним и расстался, чтоб он не видел, куда я дальше пошел.
Так и осталась у меня одна-единственная монетка. Но и той я не сохранил. Бросил ее водянице в омут, чтобы людей на дно не тянула. Завелась, вишь, у нас в омуте нечисть, да какая-то чуждая: ни с кем дружбы не водит, общения чурается. Того и гляди, до беды доведет. Может, возьмет серебро вместо живой души, да и угомонится.
– И кому же досталась щербатая денежка?
Лутоха задумался и потер грязный лоб.
– Прости, но теперь уже не упомню, – признался он. – Я же их не перебирал. Над сундуками не чах, как Кощей. Ушли денежки в руки людям, вот и слава господня!
– Эх, юродивый! О чем только с тобой толковать? – с досадой сказал Горихвост. – Выходит, ко времени убийства монет у тебя не осталось?
– Ни одной!
– А из кружала когда ты ушел?
– За полчаса до полуночи. Это все видели. А Коняй меня еще и проводил.
– Он один тебя провожал?
– Щеробор помогал ему куличи таскать. Да в темноте оступился на лесенке – там ступенька такая коварная, всё шатается, а он ее не починит. Ну и грохнулся оземь. Ногу вывихнул, а корзину с покупками удержал. Так стонал, бедолага, что всех на семь верст вокруг всполошил.
Горихвост делал вид, что внимательно слушает, но мысли его витали в этот миг далеко. Стоило вспомнить, что напророчила залетная вещунья, как внутри все переворачивалось.
– А что за зловещую птицу ты пытался зазвать? – ни с того ни с сего спросил он.
– Никакая она не зловещая, – обиделся Лутоха. – Это Дива. Она живет в ветвях Мироствола и поет Песни приветствий душам, возносящимся в Горний мир.
– Для чего она тебе понадобилась?
– В нашу последнюю встречу сказал Дедослав, что нет способа избавить Гремячий дол от надвигающейся беды, кроме как позвать на помощь богов. Но до богов нынче не докричишься, они больше не слушают наших молитв. Вот он мне и присоветовал написать им письмецо, да отослать его с вещей птицей. А подманить птицу не так-то просто. Нужно поставить ей угощенье, какое она любит. Ты и сам видел: лицо у нее, как у бабы. А рук нет, одни крылья. Ну-ка, попробуй, раздобудь себе пропитание, когда ни птичьего клюва, ни человечьей хватки. А какая еда ей нужна – ты и сам догадаешься. Ведь и сам ты – хоть в длаке, хоть нет, не можешь обойтись без хлеба. А Диве и меду охота, и молочка.
– Вот ты на вранье и попался! – завелся Горихвост. – Нет у тебя никакого письма!
– Еще как есть! Ты его чуть не сломал.
Лутоха поднял с земли дощечку и протянул Горихвосту. Тот стер рукавом комья грязи, поднес поближе к огню и прочитал неровные буквы, нацарапанные ножом:
«Зло наступает. Грядет конец света. Придите и помогите».
Искра от костра пролетела сквозь дырочку от сучка, из которой торчал обрывок шнурка, и погасла на переметной суме вурдалака.
– Вишь, я шнурок Диве к ноге привязать собирался, – пояснил оборванец. – А ты влез и вспугнул птицу. Плакала наша надежда.
У Горихвоста опустились руки. Он вернул юродивому дощечку и проговорил:
– Может, она вернется?
– Вернется, как же! – передразнил Лутоха. – Птицы из Заоблачного края так пугливы, что даже один раз увидеть их – неслыханная удача. Второго раза можешь не ждать.
– А другой способ передать письмо есть?
– Об этом и я говорил с Дедославом. Сказал: если другого пути нет – то я сам отправлюсь на небо и передам письмецо. А он мне: «И думать не смей! В Горний мир подниматься умеют лишь опытные волхвы. А простой смертный может попасть к богам, только скончавшись. Волхв поопытней, может, еще и вернется. А простой человек – никогда».
– То есть живым туда не попасть?
– Выходит, что так.
– Почему же тогда Дедослав сам не позвал богов?
– Он в них не верил. Рассказывал, что поднимался туда, к ним, в Заоблачный край. Так вот – там нет никого.
– Что значит «нет»?
– Они вправду ушли. Никого не осталось. След простыл. Пуст Серебряный город!
– Тогда кому ты писал свое деревянное письмецо?
Лутоха вздохнул и потрепал Горихвоста по плечу.
– Я же юродивый! – как ребенку, объяснил он. – Мне законы не писаны. Что хочу, то творю.
– Убедительно, – согласился с ним Горихвост.
Лутоха искательно заглянул ему в глаза и спросил:
– Скажи, а дед твой правда умел подниматься на небо?
– Он много чего умел. Он был великим волхвом, – неохотно сказал Горихвост.
– А ты? Ты туда можешь подняться?
– Я всего лишь вурдалак.
– Разве в детстве он не учил тебя?
– Он учил моего отца. Тот научил бы меня. Но пришли злые люди. Отца с матерью убили. Меня выгнали в лес. Так род великих волхвов и пресекся.
– Выходит, ошибки уже не исправишь, – безнадежно развел руками Лутоха. – Остается одно: встретить судьбу, какой бы она ни была.
– Я судьбы ждать не собираюсь, – резко возразил Горихвост. – Убийцу деда поймаю и отомщу, и никакая судьба его не спасет.
– Что ж, милость небесная тебе в помощь, – вздохнул Лутоха, и отправился собирать остатки рассыпанной еды.
Чтобы занять руки, Горихвост принялся чистить длаку от рвоты, вина и грязи, но никакое занятие не могло отвлечь его от тягостных мыслей о зловещем пророчестве. Стоило вспомнить, что напела птица, как его передергивало, кожа покрывалась пупырышками, а на лбу появлялась испарина.
Лутоха вернулся с перепачканной чарой и остатками калачей, посмотрел на перекошенную физиономию Горихвосту и предложил:
– Похоже, отрава еще не прошла. На-ка, попей молочка. Тут немного осталось. И хлебушка поешь. Сейчас я куличик почищу. Если верхний краешек соскрести, то середка еще будет чистенькой.
Горихвост запил сладкое тесто молоком, и почувствовал, что ему вроде как полегчало. Лутоха сунул горбатый нос в чару и радостно воскликнул:
– Какая удача! На донышке еще что-то плещется!
– Ну так напейся, – посоветовал вурдалак.
– Какой же ты непонятливый! – с сердцем ответил юродивый. – Это заморская романея. Такое питье не для наших краев. Я приберег его для богов. Сейчас отхлебнем по глоточку, и, может быть, они выпьют с нами…
Горихвост покачал головой. Если у человека на чердаке непорядок, то уборщика звать уже поздно. Лутоха меж тем окурил чару горящей сосновой веткой, нашептал пару заговоров и сделал долгий, со вкусом, глоток. Затем протянул сосуд вурдалаку и напомнил:
– Все не пей. Только чуть-чуть.
Горихвост хлебнул кисловато-сладкого вина, которое в сгустившейся темноте можно было принять за кровь, и с размаху хлопнул себя по лбу:
– Вспомнил! А я-то думаю: где я мог ее видеть! Владыки мира, сколько же лет прошло!
Юродивый с удивлением поглядел на него: настала его очередь теряться в догадках.
– Это же чара моего деда! – продолжал Горихвост, блаженно улыбаясь. – Я ее с детства помню. Он вытащил ее из старинного клада под Змеиной горой. Вместе с мечом Душебором. Сколько лет этой вещице? Смотри-ка, совсем обветшала…
Он потер ее выпуклый бочок, усеянный впадинами от выпавших самоцветов.
– Постой! – вдруг пришло ему на ум. – Как она к тебе попала?
Он вскочил на ноги и надвинулся на Лутоху.
– Если она у тебя – значит, ты ее и забрал! Вместе с книгой! Вместе с жизнью старого колдуна!
– Угомонись! – остановил его оборванец. – Я купил ее. Все по-честному.
– Когда и на что ты мог купить ее?
– На те самые денежки, что я выиграл в кружале.
– И кто ее продал?
– Так Воропай! Он проигрался и вынужден был продавать всякую рухлядь. А я и увидел, что вещь эта непростая. Не иначе, как в прежние времена ее использовали для подношений. Сейчас она кажется непригодной. Однако на ней печать старой волшбы. Неужто не чуешь?
– А где ее взял Воропай?
– Вот этого не скажу. Выдумывать не стану.
Горихвост призадумался. Если юродивый не сочиняет, то взять чару староста мог только у Дедослава. Возможно – тогда же, когда пропала черная книга. У кого их найдут – тот и есть тать.
– Сколько монеток ты отдал старосте? – спросил он Лутоху.
– Три, – напомнил юродивый.
– Сразу три! Одна из них могла быть той самой…
– Неужели грешишь на старого кулака? – изумился Лутоха.
– А на кого же еще? Он с самого начала у меня на заметке. Раньше всех оказался на месте убийства. Он стар и опытен, многое повидал на своем веку. Мог и оружием поработать, и тело подвесить под матицу. Наверняка знает, как развязать язык несговорчивым односельчанам. Из кабака ушел вместе со всеми, за пару часов до убийства. После никто его не видал аж до утра. Где он был, чем занимался?
– Староста – мужик суровый, но на душегубстве никто его не ловил, – возразил робко Лутоха.
– Потому что ловца не нашлось! – чувствуя азарт, заявил Горихвост. – Я еще давешним утром почуял: от его дома разит жженой коноплей. Тот же запах, что в дедовой горнице. Нечасто такой встретишь! Вот ты хоть и юродивый, а придет ли тебе на ум коноплю жечь? И твой поясок он зачем прикарманил?
– Только чем Дедослав ему насолил?
– О, тут у нашего старосты поводов, хоть отбавляй, – засмеялся злорадно вурдалак. – Помню, пять лет назад он уже покушался на черную книгу. Пытался ее в Диком лесу раздобыть. Был у нас злыдень Игоня – нашептал деревенщине, что так можно доискаться до клада, что спрятан под Древом миров.
– Да и я от него пострадал, – нехотя признался оборвыш. – Староста наш – известный охотник на ведьм. Целью задался: вывести нечистую силу, чтобы духу ее не осталось. Под эту раздачу и я попадал – он бездомных и нищих в одну кучку смешал. А Дедослав – друг Лесного царя. Послух при договоре Дыя и светлого князя. Воропай мог подумать, что от волхва идет тайная ворожба. Боялся, что порчу ему на след наведут. Да и баба у него жуть до чего суеверная. Наплела, будто я эту лошадь убил (он показал на разбитый скелет), а теперь хочу принести в жертву конюха – якобы, на капище только тогда можно действа творить, когда под ним чья-то голова зарыта, и лошадник для этого подойдет в самый раз.
– Ты и лошадь убил? – удивился Горихвост.
– Что ты! – рассмеялся Лутоха. – Этим костям сто лет в обед. Погляди сам, как они побелели.
– Пережду дождь, а после со старостой побеседую, – хищно щерясь, сказал Горихвост.
– Ты бы поспал до утра. Я тебе рядом с костром соломки подстелю, – предложил Лутоха.
– Не надо рядом с костром! – испугался вурдалак.
– Да успокойся ты! Не сгорит твоя длака. Учись жить по-человечески. Ты ведь последний в роду волхвов. Кому, как не тебе, дело их продолжать?
