Денис Владимирович Морозов
Вурдалакам нет места в раю
Глава 7. Староста
«А рядом с костром, оказывается, так уютно! И дождик почти перестал».
Горихвост поворочался на подстилке из взбитой соломы. Лутоха устроился по ту сторону от огня, прикрывшись рваными накидками, не подошедшими каменным истуканам. «Сколько еще до утра? Часа три? Или меньше? Надо поспать перед серьезной беседой. Может, завтра уже все решится?»
– Лутоша! – негромко позвал он.
– Да! – сонно откликнулся оборванец.
– Это очень плохо, что я вспугнул птицу?
– Ничего не поделаешь. Поздно рвать волосы.
– А это можно поправить?
– Если только найдешь способ вернуть богов, – буркнул юродивый.
– А куда они делись?
Лутоха повернулся, посмотрел на него сквозь угасающие языки пламени, и негромко забормотал:
– Боги строили мир с трудом и любовью. С первых же дней творения у них разгорелась вражда с бесами, которые всячески им вредили. После множества войн, победу в которых не могли одержать ни те, ни другие, они разделили вселенную: боги взяли себе небосвод, а бесы спрятались в преисподней. Земля осталась неподеленной, и обе стороны еще долго боролись за власть над ней.
Сначала на земле жили страшные чудовища, настолько невероятные, что никакого воображения не хватит, чтобы представить их. Затем настал век волотов-великанов, от шагов которых сотрясались горы. Но и волоты не владели землей долго – почти всех их смыл всемирный потоп, и лишь немногие уцелели. Наконец, настал век людей.
Боги возлагали на нас особенные надежды, потому что мы приходимся им внуками. Но люди огорчали своих божественных предков и не оправдывали их надежд. Вместо того чтобы наполнять вселенную истиной, добром и красотой, для чего боги и породили нас на свет, мы затеяли войны и свары, принялись истреблять друг друга и проливать кровь.
И боги испытали жестокое разочарование. Люди же настолько преисполнились гордостью, что подняли бунт против небесных предков. Но боги не стали сражаться со своими внуками. Они повернулись и уплыли по звездной реке в глубины вселенной, бросив нас на произвол судьбы.
С тех пор мы предоставлены сами себе. У нас есть прошлое, но нет будущего, потому что мы не ведаем цели, ради которой рождены, и не знаем, куда и зачем нам идти.
– Почему раньше никто не пытался вернуть их? – спросил Горихвост.
– А кому это нужно? Никто этого и не хочет, – пробормотал юродивый, отвернулся от пляшущих язычков пламени, и захрапел.
16 вересня
Ой! Кто это?
Горихвоста разбудил резкий удар плетью, обжегший кожу от спины до груди.
«Лутоха? Коварный предатель! Обманул? Наврал? Решил напасть, пока я сплю?»
Не успев продрать глаз, Горихвост вскочил, но тут же получил удар дубиной, от которого свалился с ног. Крепкие ручищи с толстыми пальцами сорвали с его плеча переметную суму с длакой и набросили сверху рыбачью сеть.
– Вяжите! Не дайте уйти нищеброду! – распорядился знакомый, с легкой хрипотцой бас.
Барахтаясь, Горихвост разлепил веки. Над капищем брезжил серый рассвет. Тучи развеялись, и первые лучики солнца начинали пробиваться сквозь верхушки восточного леса. В уши ударил топот мужицких ног. Здесь что, собралась вся деревня?
– Поймали! – воскликнул ликующий голосок Жихаря.
– Помоги! Едва держим! – вторил приятелю голос Пятуни.
– Сами справитесь! Не видите, что ли – я вурдалака пеленаю! – раздраженно ответил им голос Нежаты.
– Горюня, беги! – прорезал гомон истошный вопль Лутохи.
Горихвост дернулся, и тут же получил по ребрам. Эх, Лутоха-юродивый! Предупредил, называется.
На Ветхое капище валом валил деревенский народец. Капово Середице заполонили Воропай, примчавшиийся вместе с женой Духаней и сыном Головачом, Жихарь с Пятуней, и даже бабы, которых набилось видимо-невидимо, отчего площадь начала казаться тесной.
– К столбу их! – распорядился Нежата.
Подручные прислонили Горихвоста к шершавому камню и быстренько прикрутили веревками. С обратной стороны столба они привязали Лутоху, который дергался, как скоморох, и увещевал своих пленителей:
– Отстаньте! Скоро всему нашему миру крышка! Вы ничего не понимаете!
Нежата полюбовался на свою работу, выполненную на совесть, и гаркнул на всю площадь:
– Теперь можно и князя звать.
Толпа расступилась, и в проход величественно прошагал Всеволод, за спиной которого размахивал длинными рукавами боярин Видослав Рославич. Коняй притащил князю кресло с высокой спинкой и поставил лицом к столбу, чтобы пленники оказались прямо перед глазами.
Всеволод с удобством расположился на сидении и сложил на коленях руки, одна из которых была затянута в кожаную перчатку без пальцев. Боярин в лиловой ферязи встал у него за спиной, всячески подчеркивая, что в любой миг готов услужить. Заметив его, Нежата скривил недовольную рожу, однако князь так благосклонно оценил его труды, что кметь просиял.
– Оба подозреваемых в одной ловушке, – проговорил Всеволод. – Ох, и ловкач ты, Нежата! Как тебе удалось разыскать вурдалака?
– По следам, Всеволод Ростиславич, – с гордостью произнес кметь. – Ночью дождик прошел, в сырой земле след хорошо виден. Я, может, и стар, да службу знаю получше бояр в дорогих ферязях.
– Читай обвинение, – велел князь.
Охранник прокашлялся, вытащил из-за пазухи лист пергамента и начал читать нараспев:
– Нищий Лутоха, без роду без племени, не имеющий постоянного жительства, ведущий беспутный образ жизни, подозревается в совершении противоправных действий, повлекших смерть одного или более граждан.
Он приостановился и победоносно оглядел селян. Взгляд его лучше слов говорил: видите, олухи, как грамотно я умею составлять важные документы? Из вас, бездарей, никто так писать не умеет!
Князь одобрительно покивал и махнул рукой, требуя продолжать.
– В течение длительного срока подозреваемый имел сношения с жертвой, пользовался ее гостеприимством и втирался в доверие. После чего совершил преступление, о коем свидетельствуют улики, найденные на месте осмотра, а также красные пятна на его одежде, по виду и цвету совпадающие с пятнами крови.
– Вино это. Разве не видишь? – обиженно возразил нищий.
– Зачем лить вино на рубаху? Вино пить нужно, – урезонил его обвинитель. – Дельце сшито. Оправданий нет. Казнить прямо сейчас будем, или отложим до праздника?
– Погоди казнить! – вышел из-за спинки кресла боярин Видослав Рославич. – А защищать обвиняемого, что, никто не собирается?
Нежата хмуро взглянул на боярина и с раздражением кинул:
– Какая еще защита? Все ясно, как день.
Толпа зашумела, выражая ему поддержку. Жена Воропая Духаня выскочила и дурным тоном заголосила:
– Поглядите на конский череп! Вон он, валяется прямо у них под ногами. Откуда они его взяли? Ясно ведь: вурдалак лошаденку загрыз, а юродивый череп присвоил, чтоб придать капищу колдовских сил. Они оба разбойники, как пара из двух сапог. И кого еще им взбредет лишить головы? Того и гляди, перейдут от лошадей к коневодам. Зарежут, к примеру, Коняя, и зароют его череп под капищем. Мы наутро придем – а конюх-то и без головы!
Коняй задрожал от страха и забился подальше в толпу.
– Вот он, голос народа! – вернул себе слово Нежата. – А то, что вурдалак с этим разбойником в паре – вы и сами видите. Похоже, они – одна шайка. Так что пришьем к дельцу: «преступления совершены организованной ватагой по предварительному сговору…»
– Это что, доводы? – возмутился Видослав Рославич. – Вурдалака-то в чем обвиняют?
– В том, что в прошлом году загрыз Злобу Кривую Шапку, – с ненавистью глядя в лицо боярину, выдал Нежата.
– Обвини его еще в том, что Шутиха утопла!
Парочка вольнодумцев из народа осторожно захихикала.
– Шутиха утопла по вине водяницы. Это все знают, – привстав на цыпочки, чтобы казаться вровень с высоким боярином, взвизгнул Нежата. – Несчастный случай при купании в неположенном месте.
– Вам бы только собачиться. Надоело уже, – отвернулся князь от приближенных.
И, обратившись к толпе, спросил громко:
– Кто выскажется в защиту?
– Нечего их защищать! Обоим расправа и казнь! – загомонили селяне.
– Как же так? – не желая сдаваться, взметнул рукавами ферязи боярин. – Возможно, юродивый и виновен. Улики против него очевидны. Но виновен ли вурдалак? Против него прямых доказательств нет.
– Какие тебе нужны доказательства? – сорвался, не выдержав, княжеский кметь. – Ты только взгляни, как горят адским огнем его глаза! Сразу видно: его душу заполонил бес.
Толпа загудела и обступила Видослава Рославича, не давая ему говорить. Князь задумчиво потер русую бородку.
– Умоляю: казните Лутоху, – перекрыл общий гомон дрожащий голосок конюха. – Ведь он прирежет меня и закопает, как пить дать!
– Мой приговор! – поднялся с кресла князь.
Толпа разом умолкла.
– Признаю подсудимых виновными. Казнить их как бесноватых.
– Не могу на это смотреть! Как хотите, а я ухожу! – не выдержав, Видослав Рославич повернулся ко всем спиной и зашагал прочь.
– Ступай-ступай, скатертью дорожка, боярин, – поощрил княжеский кметь. – А мы костерок разведем.
В его руках обломки требища мигом превратились в дрова. Селяне с готовностью подбавили сухих ветвей, собранных на берегу. Осталось только запалить костер, чтобы отправить души приговоренных на тот свет. Кметь схватил факел и ткнул его в кучу дров.
Толпа народа затихла. Огоньки побежали по сучьям, пустили дымки, затрещали.
– Про шкуру его не забудь, – напомнил князь.
– А как же! – заверил Нежата и вывернул наизнанку суму, отнятую у Горихвоста.
Волчья длака упала на доски, языки пламени жадно потянулись к лоснящейся шерсти, будто почуяли пищу. Горихвост сморщился, сжал зубы и, не выдержав, зарычал.
Неожиданно прямо под его ногами расцвел ярчайший огненный цветок. Вурдалак на мгновенье зажмурился, а когда открыл глаза, то увидел, что огонь охватил не только сухие ветви, но и веревки, сдавившие его грудь.
Толпа пришла в панику, бабы заголосили, мужики заметались. Нежата с растерянным выражением лица скрылся в дыму. Горихвост увидел, что пламя лижет его длаку, напрягся и всем телом налег на веревки. Вздулись жилы на его лбу, путы с треском начали рваться.
Едва высвободившись, он выхватил из костра лоснящуюся шкуру и начал сбивать с нее пламя. Потерявший силы Лутоха за его спиной упал на четвереньки и уперся ладонями в горящие бревна.
Огненные стрелы продолжали втыкаться в каменные круги, выступающие из земли посреди Капова Середица. Кресло под князем перевернулось, сам Всеволод вскочил на ноги, и его чуть не снесла обезумевшая толпа. Над головой Горихвоста хлопнул крыльями Хорохор, и торжествующий вороний грай резанул слух:
– Берегитесь, людишки!
Улизнуть – самое время! Эта мысль яркой молнией пронеслась в волчьем мозгу. Однако едва Горихвост сделал шаг к аллее, через которую попал на капище прошлым вечером, как на пути его встал молодой княжич.
– Не пущу! – заявил юноша.
– Отойди подобру-поздорову! – прохрипел Горихвост.
– Молодчина, Святоша! Не пугайся. Стой крепко! – зазвенел сзади девичий голос.
«Лихо-марево! Этого я и боялся».
Горихвост обернулся. Тонкая ладонь лесной охотницы схватила его за воротник и так дернула, что едва не опрокинула.
Перепуганные селяне уже спускались с Крутояра по каменной лестнице. Последним скрылся из виду Нежата, волоча за собой ошеломленного, но по-прежнему не сопротивляющегося Лутоху.
– Ты кое-что должен Лесному царю. Не забыл? – спросила Ярогнева, пряча за спину огненный лук. – Не знаю, загрыз ты кого из людей или нет. Дело не в этом. Твоя голова – выкуп за Дыя. Удача, что Мара согласилась забрать тебя вместо него.
– Я тебя знаю! – неожиданно заявил Святополк, сделав шаг к девушке. – Признавайся: откуда взялась?
– Не мешай! Не до тебя сейчас! – оглянулась охотница.
Всего мгновенья хватило Горихвосту, чтобы вырваться и затолкать волчью шкуру в суму.
– Не пущу! – встала на пути Ярогнева, едва он бросился к выходу.
Острие Душебора, направленное ему в переносицу, говорило, что с ней шутки плохи. Он метнулся в обратную сторону, перемахнул через повалившийся забор, и спрыгнул с высокого Крутояра к Шерне, синей лентой текущей в дальнюю даль.
«Ух! Только бы лапы не переломать!»
Подогнув коленки, вурдалак рухнул на крутой откос и покатился, прижимая к себе суму. Берег реки в этом месте оказался таким узким, что не успел задержать беглеца, и тот кувырком плюхнулся в воду.
Ярогнева добежала до обрыва и суматошно забегала, выискивая, где с него можно спуститься. Но каменистые склоны нависали над речкой вытянутым языком, под которым не находилось пологого спуска. Охотница собралась с духом и приготовилась прыгать.
– Куда, глупая? Переломаешься! – удержал ее Святополк.
Горихвост уже плыл, по-собачьи барахтаясь, вниз по течению.
– Пусть плывет. Попадет к водянице – одной заблудшей душой в омуте станет больше, – успокоил охотницу княжич, оттащив ее от обрыва.
Ярогнева посмотрела вслед уплывающему Горихвосту, и, кусая губы, сказала:
– Как же так? Ведь он был у меня в руках!
А Горихвост торопился убраться подальше, пока охотница, чего доброго, не одумалась и не пустилась в погоню. Сума, перекинутая через шею, набухла и ужасно мешала, но ему удалось кое-как дотянуть до ближайшей излучины и выкарабкаться на бережок, заросший столетними соснами.
Крутояр в этом месте сходил на нет, а излучина скрывала от глаз капище. До Волчьих дебрей отсюда было рукой подать – там можно было бы обсушиться и сменить одежку. Однако стоило сунуться в лес – и леший мгновенно проведает о твоем появлении. Пришлось побороть соблазн и отказаться от мысли вернуться хоть ненадолго в обжитое логово.
– Только б не попасться на глаза этому дурному ворону, – дрожал от холода Горихвост, пробираясь по берегу между рекой и лесом. – А то как начнет каркать – ничем не заткнешь. И откуда только берутся такие вредные птицы?
Дикий лес – такой родной, а теперь ставший враждебным – пришлось обогнуть. Нырнув в конопляник, он проскочил мимо села и оказался на Девичьем поле. Только тут наконец можно было разложить волчью шкуру на травке и подсушить ее на солнышке, так удачно выглянувшем из-за туч.
Перезрелая черника, спрятавшаяся под листвой, сама так и просилась в рот. Горихвост сбросил одежку, растянулся на зелени и подставил солнцу лицо, по которому непроизвольно расплылась блаженная улыбка. Одна ягодка за другой – вот и весь завтрак. И пальцы уже перемазаны в фиолетовой мякоти – обо что бы их вытереть, чтобы не оставлять следов? Разве что о сырую вотолу.
– Что за жизнь? – пожаловался Горихвост солнышку. – Враги совсем озверели. Даже позавтракать не дадут. А после еще удивляются, почему вурдалаки такие злые.
И надо же: будто накликал! Со стороны села донеслись растревоженные голоса. За околицей, на широкой улице, которую звали Веселой канавой, суматошно носились селяне. Видимо, подсказала мужичья смекалка: вурдалак, ускользнувший из их лап, не спустит обиды, и непременно явится, чтобы предъявить счет.
«Мы же не станем обманывать их ожидания, верно? – сказал сам себе Горихвост. – Наверняка среди них Воропай, а к нему появились кое-какие вопросы».
Конец завтраку, снова время рвать когти! Он спешно дожевал сладкую ягоду, натянул еще не просохшие до конца сапоги, и, прячась в высокой траве, полез к деревенской околице.
Село до сих пор не могло успокоиться. Впереди мелькали растрепанные зипуны охотников, ищущих вурдалака. Испуганные голоса перекликались, проверяя, цел ли сосед.
«Вот и отлично! – подумалось Горихвосту. – Посреди этой сумятицы добычу схвачу еще тепленькой!»
Он перелез через плетень и по чужим огородам выбрался на площадь Утоптыш. Однако добраться до двора старосты без приключений не удалось. Едва впереди замаячил бревенчатый частокол, за которым курился дымок из печной трубы, как нога сама собой влезла в вязкую топь Поганой лужи. Болотце охватило сапог липкими щупальцами и потянуло ко дну, словно надеясь переварить в своей темной утробе.
– Ты что? – как живую, обругал трясину Горихвост. – Сапог совсем новый. Не про тебя он! Сглотни-ка кусочек потверже!
И он запустил в середину болотца тяжелым булыжником. Луже такое обращение не понравилось. Она обиделась и выплюнула сапог. Горихвост вытащил ногу и заковылял к главному дому на площади, но широкие ворота с узкой калиткой оказались наглухо заперты.
– Меня это не остановит! – погрозил он обитателям дома, спрятавшимся за частоколом.
Стоило ему отвернуться, чтобы обогнуть тын и найти местечко пониже, как он наткнулся на девку лет шестнадцати, возвращающуюся от колодца с двумя ведрами на коромысле.
– Млава! – воскликнул он, оказавшись с ней лицом к лицу. – Внучка старосты! Тебя-то мне и нужно!
Девка разинула рот от испуга. Коромысло соскользнуло с ее плеча, ведра ударились оземь и покатились, разливая воду по утоптанной дорожке. Пронзительный вопль вырвался из ее глотки и завибрировал над домами. Чуткий слух Горихвоста будто ножом резануло. Он зажал девке рот и велел:
– Молчи, дура! Зови Воропая! Чем быстрее придет – тем целее останешься!
Головач высунулся из калитки и не своим голосом заорал:
– Отпусти дочь, вурдалак!
– Меняю девицу на старосту! Новенькую сорочку на старую ветошь – неплохой обмен, верно? – осклабился Горихвост.
Жена Головача выглянула из-за забора, за ней показалась испуганная физиономия старостихи Духани. Сам Воропай появился, дрожа, как осиновый лист, с дубиной в руках, и неуверенным шагом пошел к Горихвосту, крича:
– Ах ты, звериное нутро! Мало тебе боярских костей – теперь и за девок взялся?
– Не брался я за вашу девку. Забирайте свое добро! – Горихвост подтолкнул Млаву к родителям.
Та быстренько юркнула в калитку, за которой тотчас же заскрипел засов. Горихвост вырвал из рук Воропая дубину, бросил в сторону и начал возить старосту по траве, приговаривая:
– Выходит, ты все мне наврал в прошлый раз? Глаза отвести пытался? Сам колдуна затерзал, а вину хочешь свалить на юродивого?
– Род-владыка с тобой, Горислав Тихомирович, – попытался унять его староста. – Что ты несешь? Кого я терзал?
– Дедослава! Ты продал Лутохе Кровавую чару, которую дед мой откопал на Змеиной горе вместе с мечом Душебором. Я тогда был мальцом, но эту вещицу надолго запомнил. Скажешь, не ты ее взял у убитого? Не ты первым оказался у бездыханного тела? Не на твоем дворе пахло жженной коноплей, как на месте злодейства?
– Зачем мне убивать колдуна? Я всегда ему помогал.
– Помогал, как же! Лутоха рассказывал: ты грозился нечистую силу повывести, и всех, кто ей пособничает, уничтожить. Настоящую охоту на ведьм устроил. Цель поставил: очистить Грязную хмарь от колдовства. А тут Дедослав-волхв, как бельмо на глазу. Мужики не раз слышали, как ты говорил: Дедослав – пешка Лесного царя.
– Говорил, что с того?
– Так ты признаешься?
Горихвост ухватил старосту за шиворот, и, как мешок с трухой, дотащил до колодца. Воропай упирался и никак не хотел стоять смирно, поэтому пришлось обмотать его колодезной цепью, а ведро нахлобучить на голову, из-за чего отчаянные вопли старосты приобрели жестяной тон.
– Ты чего творишь, изверг? – высовываясь из-за забора, голосила Духаня.
– Отпусти отца, дикая тварь! – вторил ей Головач, не решаясь, однако, выйти за частокол.
– Отпущу, как наши небесные предки нам грехи отпускают, – пообещал Горихвост и продолжил расспрос:
– Ты ушел из кружала сразу после полуночи. Утром ты оказался первым у тела. Мужик ты крепкий, многое повидал. Как подвешивать к дыбе, как огнем жечь и плетьми сечь – знаешь не по чужим рассказам. Но самое главное – эта чара!
Горихвост вытряхнул из сумы обветшавший сосуд.
– Она похищена у моего деда! – с напором закричал он, стуча чарой по жестяному ведру, под которым гундел староста. – Признавайся: ты убил его, чтобы украсть черную книгу?
– Нет, не так все! – завыл староста из-под ведра.
– Я заставлю тебя говорить! – разъярился Горихвост и столкнул старосту в темное жерло колодца.
Воропай перевалился через край деревянной клети и заскользил вниз. Цепь, едва закрепленная на его плечах, начала со скрежетом разматываться. Горихвост натянул ее, но староста все же окунулся с головой в воду, тускло поблескивающую на дне. Пришлось повертеть колодезным воротом, чтобы мужик не захлебнулся.
– Утопил, изверг! – ахнула Духаня.
Млава завыла, как заправская волчица.
– Не прощу! – выкрикнул Головач. – Соберу мужиков – они с тебя, злыдня, семь шкур спустят!
Копна его всклокоченных волос пропала за забором – видать, он и в самом деле побежал звать соседей. «Придется поторопиться!» – подумалось Горихвосту.
Он перегнулся через бортик, подергал за цепь и убедился, что староста висит в темноте вниз головой, не доставая до воды.
– Винись, или будешь купаться до тех пор, пока не утонешь! – пообещал вурдалак.
– Все скажу, только не отпускай цепь! – сдался староста и забубнил:
– В кабаке я сидел до полуночи. Малость принял винца, был грешок. Лутоха нас всех в шахматишки обставил – уж больно ловко двигал своей фирзёй, никак было ее не поймать. Пришлось сбегать домой и продать ему чару. Взгляни сам на эту рухлядь. В стародавние времена она была ценной. Медь, крытая серебром, да со множеством тонких узоров. В бока вставлены самоцветы. Только камни давно уже выпали. Серебро облупилось. Даже медь почернела. Теперь эта чаша почти ничего не стоит. А юродивый дал за нее две копейки, да еще одну в возврат долга надбавил.
– Как она попала к тебе? – спросил Горихвост, и для убедительности макнул старосту в воду.
– Перестань! – завопил тот, отплевываясь. – Твой дед сам мне ее подарил. И случилось это задолго до его смерти.
– Зачем ему было дарить тебе такую диковинку?
– Когда прежний князь, Изяслав Ростиславич, прислал своих слуг, чтобы семью твою искоренить, я пустил Дедослава в деревню и, как мог, его прятал. Княжьим слугам не выдал. Дед твой этого не забыл, и в благодарность отдал мне находку. Чара эта – не бог весть что, но это же от души! И нищеброду я продал ее до того, как Дедослава убили. У кого хочешь спроси! В кабаке было народу полно, все это видели. Лутоха ушел еще до полуночи. А Дедослава, вечная ему память, много после полуночи порешили.
– Зачем же ты говорил, что колдунов ненавидишь?
– Есть такая слабость: боюсь, что мне порчу на след наведут. Но Дедослав темного злодейства никогда не творил. Волхвом он был грамотным, кудесничал только по-божески. От злой ворожбы все село оберегал. А ругался я на волхвов для отвода глаз, чтобы никто не подумал, будто я его покрываю.
Горихвост хлопнул себя по лбу, едва не выпустив из руки цепь.
– Как же я не подумал, что чара пришла к тебе раньше, чем совершилось убийство! – с досадой произнес он. – Но что с запахом конопли? Почему на твоем дворе пахло так же, как на месте убийства?
– Я тебе расскажу, только повыше меня подними! – взмолился Воропай. – Водица тут чистенькая, зато жуть какая студеная.
Горихвост повертел ворот, вытащил цепь, посадил старосту на деревянный бортик и снял с его головы ведро.
– Когда Лутоха уходил из кружала с покупками, – дрожа от холода, начал мужик, – Щеробор вышел его проводить. Сверзился с собственного крыльца и подвернул ногу. Моя Духаня прибежала его подлечить – она у меня в этом деле настоящая дока. Привязала к ноге Щеробора дощечки, наложила обвязки. Мимоходом учуяла, что я пьян, и давай меня костерить на чем свет. Я уж знаю заранее: как приду домой, так устроит мне взбучку. Ну, я и лег ночевать на дворе, в летней беседке, благо, ночь выдалась теплой.
Однако выспаться не удалось – во всей деревне псы будто с цепи сорвались. Лай стоял такой, что глаз не сомкнуть. Около двух я вставал поглядеть, что стряслось. Видел: крадется мимо Коняй, княжий конюх. Я и покрыл его матерным лаем, за то, что псов переполошил. Шум на какое-то время улегся, но перед рассветом опять разбудил меня. Встаю, вижу: снова крадется по площади какой-то неведомый тать.
– Кто таков?
– Во тьме не разглядел.
– Коняй?
– Может, Коняй вернулся, а может, кто-то другой. Оперся о мой забор, сапоги скинул, потом портянки, и обмотал ноги заново чистой тканью. А старую перекинул мне через забор.
– Зачем?
– Бес его знает. Видно, хотел от портянок избавиться, чтобы не пахли.
– Где они? Покажи!
– Проснулся! Я их давно выкинул.
– Куда?
– Прямо в Поганую лужу. Там они и утопли. Однако навонять успели изрядно. Хорошо хоть, теперь запах повыветрился.
Горихвост призадумался.
– И куда этот тать подевался?
– Сбежал. Растворился во тьме. Может, в баню подался.
– Почему в баню? – удивился Горихвост.
– Видел я, что на господском дворе вьется дымок. Видать, ночью кто-то топил баньку. Доносились оттуда шум, дурной гогот и голоса, а чьи – не расслышал. Наши-то, деревенские, по ночам в баню не ходят. Там ведь банник шалит, он после заката к себе не пускает. Если кто-то и сунется париться затемно, то только городской. Вон, сколько их понаехало с князем. Творят, что хотят, обычаев не соблюдают, старины не чтут. Я тебе точно скажу: все беды – от столичных разгильдяев. Где бы что ни случилось – ищи их вину. Хоть того же Коняя возьми. Вечером, за игрой, рассказал всем, что ходил к Дедославу по поводу одного тонкого дельца. О таких обычно не говорят, да он выпил, язык у него и развязался.
– Что наплел-то?
– Он до женского полу охочий, как жеребец, а девки ему не дают. Немудрено: от него несет стойлом. Вот он и пошел к колдуну за зельем для любовного приворота. Старый волхв над ним подшутил: сварил ему киселя на корнях девясила, якобы для мужских шармов, и пообещал, что теперь все бабы будут от него без ума. Конюх наклюкался и пошел так зыркать на девок, словно он китайский ампиратор. Еще и хвастался перед нами: показывал пузырек и говорил, что с таким зельем он кого хошь соблазнит. Мужики зелье понюхали: а это обыкновенный кисель! Ну и давай над ним потешаться, кто во что горазд. Коняй сильно обиделся, я бы даже сказал, разозлился. Обещал при всех старого колдуна наказать. Клялся, что не спустит обиду.
– Когда он ушел из кружала? – перебил Горихвост.
– Раньше всех! – загадочно зашептал Воропай. – Хитрый Лутоха обобрал игроков, да и был таков. А Коняй с ним намылился, якобы, подвезти на телеге покупки. Только куда их везти? У юродивого – ни кола, ни двора. Зато конюха никто больше не видел до самой ночи, когда он у меня на дворе объявился.
– С него и спросим, – решил Горихвост. – Напоследок ответь: где копейки, которые ты получил от Лутохи?
– Все при мне! – забеспокоился Воропай. – Не изволь волноваться. Забирай серебро, только душу не отнимай!
– Нужна мне твоя душа! Ее даже черт не возьмет, – заявил вурдалак, и размотал колодезную цепь, до сих пор сковывавшую руки старосты.
За бревенчатым тыном уже давно повисла подозрительная тишина. Горихвост ждал, что монетки из дома вынесет Головач, однако в калитку протиснулась Млава и, развернув платок, показала три тусклых кружочка. Девка освоилась и перестала бояться. Она дерзко зыркала на вурдалака мутно-серыми глазками и то и дело прыскала в кулачок, изображая сконфуженный смех.
– В доме еще деньги есть? – рявкнул он на нее.
– Нет. Тут все! – с вызовом заявила она. – Бери серебро, чару и все, что пожелаешь, только дедушку отпусти!
Горихвост повертел монетки в пальцах, засунул их девке за вырез сорочки и осклабился:
– Твой дедушка столько не стоит. Нам таких даром не надо. Забирай, да песок за ним подмети. А то вишь, из него уже сыплется.
– Ага, вот он! – раздался в конце площади азартный возглас. – Нежата, гони зверя к луже! Святополк Всеволодич, доставай меч! Покромсаем оборотня на куски, а кости собакам скормим!
Это кто такой смелый? Горихвост оглянулся. С дальнего края Веселой канавы на него надвигалась целая толпа во главе с княжичем и пожилым кметем. Впереди всех мчался старостин сын Головач, суматошно размахивающий сучковатой палкой.
«Вот, принесла их нелегкая! Поговорить не дадут. Только со старостой общий язык нашли…»
– Отпусти старика! И дочку не трожь! – вопил Головач, вращая выпученными от страха глазами.
– Твоя дочка, похоже, мечтает, чтоб ее кто-то потрогал. Да только я ей такой радости не доставлю! – выкрикнул Горихвост.
Расхрабрившаяся деревенщина никак не желала уняться. Он накинул на плечи длаку, и, превратившись в волка, пугнул врагов звериным рыком. Довольный произведенным впечатлением, он развернулся и со всех ног припустил в противоположную сторону улицы.
