Денис Анатольевич Собур
Наука и христианство: история взаимоотношений
Полемика о чудесах в начале
XVII
века
Магико-герметическая традиция помогла научной революции, расшатав авторитет схоластической философии и Аристотеля.391 Но опасность, исходившая из нее, была значительно более существенна. «Камень преткновения» лежал как раз в различном понимании соотношения закона природы и чуда. Ренессансный философ Пьетро Помпонацци (1462-1525) утверждает, что чудеса действительно существуют, но они объясняются исключительными причинами и не требуют прибегать для их объяснения к участию сверхъестественных сущностей.392 Он находит естественные объяснения всем известным чудесам, в то числе и воскресению мертвых. Будучи представителем ренессансной культуры, Помпонацци включает в число естественных причин астрологию. Кроме влияния звезд, в число естественных причин он включает различные истечения и испарения, жизненные духи, являющиеся частью природного мира. Чудеса для него это проявления естественного хода вещей. Как пишет В.П. Визгин: «Магия, таким образом, натурализируется, чудо ставится в разряд природных явлений, быть может, отличающихся от обычных только более редкой периодичностью».393 Помпонацци исключает влияние на природу демонов и ангелов, но таким образом магия не изгоняется из картины мира. «Напротив, – подчеркивает В.П. Визгин, – (она – Д.С.) делается еще более обоснованной, будучи прочно вписанной в сам природный фундамент мироздания»394. Еще более радикальное смешения законов природы и «естественной магии» мы видим у влиятельного алхимика Парацельса (1493-1547). У него понятия законов природы и чудес растворяются друг в друге, так что их невозможно разделить. Камням, талисманам приписываются «естественные» силы, возникающие под влиянием соответствующих им планет.
В Новое время подобная позиция вызвала резкую критику. В мире, который непрерывно подвержен влиянию симпатий и антипатий планет, наука невозможна. Кроме того, такое мировоззрение превращало Моисея и Христа в заурядных магов, которые просто воспользовались естественными силами природы. Не случайно, что против Помпанацци и Парацельса резко выступил один из отцов современной науки, соратник Декарта, Марен Мерсенн (1588–1648) бывший католическим монахом.
Мерсенн стремится четко разграничить понятия естественного и чудесного. Моисей и Иисус Христос действительно совершали чудеса. Но эти чудеса не есть естественные явления природы. Напротив, чудеса имеют своим источником исключительно волю Бога и являются исключительными событиями.395 Природа же, по Мерсенну, не знает чудес, но следует однажды заданным механическим законам. Таким образом, лучше оставить область чудес религии, а наука должна заниматься лишь поиском четких повторяющихся механических законов.
Математическая наука стала сильным союзником Церкви в борьбе с магией. В XVI веке авторитет науки Аристотеля был расшатан, его было недостаточно для борьбы с герметическим оккультизмом. Механика же четко поставила природу в подчинение строгим законам, в которых не осталось места симпатиям планет и влиянию созвездий. Это как нельзя лучше соответствовало христианским взглядам на природу, ведь, как писал св. Григорий Палама: «Ведение того, что мы созданы по образу Творца, не позволяет нам также обожествлять и умопостигаемый мир».396 Но, в тоже время, авторы новой науки допускали нарушение законов природы. Но по силам это было лишь Тому, Кто задал эти законы. «Суть взаимодействия теологии и науки в вопросе о чуде, – пишет В.П. Визгин, – можно сформулировать таким образом: защита чуда – пусть это и покажется кому-то парадоксом – оказалась и защитой науки от возрожденческого паннатурализма с его естественной магией».397
Само христианское понятие чуда как нарушения естественного закона природы, в первую очередь требовало наличия в природе этого закона, существование которого отвергали ренессансные маги. Во взглядах магов естественное и божественное настолько переплетены, что невозможно отличить друг от друга. Христианское учение Боге трансцендентном миру, напротив призывало не забывать той огромной пропасти между Творцом и творением. Именно здесь союз науки и религии оказался жизненно важным для обеих. Для Мерсенна, как для убежденного католика, пусть и погруженного больше в науку, чем в теологию или мораль, чудо чуду рознь, и нужно уметь отделять истинные чудеса от ложных. А для этого нет лучшей основы, чем новое механистическое естествознание, формулирующее ясные, однозначные, экспериментально верифицируемые398 законы.399
С учетом этого замечания становится понятно, что вера в чудеса отнюдь не противоречит научному мировоззрению. Ученый занимается изучением законов природы, повторяющихся от эксперимента к эксперименту в любой лаборатории мира. Даже если, по неким причинам он сможет пронаблюдать некое чудесное событие, оно не станет от этого научным фактом – ведь ни в этой лаборатории, ни в других лабораториях мира не удастся повторить чудо. Но здесь возникает вопрос, а зачем Богу было совершать такое чудо? Согласно христианскому вероучению, Бог творит чудеса, дабы помочь человеку, искренне ищущему Бога, уверовать в Него.400 Христианское понимание Бога не предполагает, что Он будет нарушать законы природы просто ради забавы. Любое чудо имеет целью духовное преображение человека и принципиально является неповторимым событием. В качестве известного примера можно вспомнить чудесное исцеление племянницы Блеза Паскаля от Тернового Венца Спасителя, которое было засвидетельствовано авторитетными врачами того времени. Но у врачей нет возможности изучать механизм исцеления людей путем прикладывания их к Венцу, поскольку такое событие принципиально не подлежит научным критериям повторяемости. И лишь от воли Бога зависит, будет ли исцелен конкретный больной или нет. Никакого механического усвоения благодати здесь быть не может. Но чудеса исцеления, многократно засвидетельствованные в истории, отнюдь не противоречат существованию фармацевтических методов лечения болезней, опирающихся на естественные законы химии и биологии.
В заключение приведем характеристику данную В.П. Визгиным веку научной революции: «XVII век – век высокой религиозной активности и одновременно век научных гениев, эпоха, быть может, самого продуктивного в истории напряжения научного разума. И оба этих энтузиазма – религиозный и научный – сливаются в едином порыве, результатом которого стал мощный вклад в научную революцию, оформившую начало переворота в культуре Европы, в этом столетии свершившегося».401 «Герметический импульс расшатал традиционное христианство Запада, но наука возникла потому, что антихристианского срыва в восточный гностицизм при этом не произошло. И в этом уникальном событии свою роль сыграли и герметисты, и пуритане, и католики» – заключает историк науки.402
Реформация и Контрреформация
Научная революция начала XVII века начинается с революции духовной. Падение нравов и разгул язычества эпохи Возрождения не мог не вызвать возмущения среди искренне верующих христиан. Реформа Церкви (Реформация), начатая Мартином Лютером, охватила всю Северную Европу. В странах южной Европы, духовного обновления Церкви удалось добиться, не прибегая к расколу, в рамках движения Контрреформации. В предыдущих главах мы много говорили о роли католической Церкви в развитии европейской научной мысли и системы образования, особенно в Средние века. В эпоху Контрреформации огромное значение получил созданный в 1540 году орден иезуитов. Целью ордена была борьба с ростом влияния протестантизма в Европе.
Одним из основных направлений деятельности иезуитов было воспитание подрастающего поколения в духе католицизма. Иезуиты создали в Европе сеть школ, в которых можно было получить великолепное образование. Именно в иезуитской школе получил свое образование Рене Декарт, один из авторов методологии науки Нового времени. Знакомство с трудами схоластов, оказало значительное влияние на разработку Декартом современного метода получения научного знания. Орден иезуитов также известен активной борьбой против возрождения язычества, магии.
Роль протестантизма в научной революции представляется еще более значительной. Современный голландский исследователь Р. Хоойкаас приводит в своей работе цифры, убедительно доказывающие, что в протестантской среде существовал значительно больший интерес к науке нежели среди католиков. Так, среди иностранных членов корреспондентов Французской академии наук в 1666-1885 гг. было 18 католиков и 80 протестантов.403 При этом численность католиков в Европе этого периода была примерно в 1,5 раза больше численности протестантов. Подобная ситуация была и в Королевской Академии наук Англии, где пуритане составляли 62% членов, в то время как среди населения большинство были католиками. Очевидно, что такой перевес не мог возникнуть случайно.
В работах М. Вебера и Р. Мертона было начато исследование той роли, которую сыграли особенности протестантского вероучения в возникновении современной науки. Здесь можно выделить два основных момента: акцентирование внимания на творении, а не на Творце и учение о примате свободной воли Бога над Его разумом.
Жан Кальвин призывал своих последователей к поиску истины явленной нам в творении: «Если считать Дух Божий единственным источником истины, то мы не имеем права ни отрицать саму истину, ни пренебрегать явленной нам истиной, если только не желаем проявить непочтение к Духу Божьему».404 Также он положительно относился к астрономической науке: «Знание астрономии не только приятно, но и полезно. Нельзя отрицать, что эта наука являет поразительную Божью мудрость».405 В то же время отцы Реформации напоминали, что излишнее увлечение законами природы может привести к забвению Законодателя.
Реформация выступила с резкой критикой средневековой иерархии. Отрицание церковной иерархии вскоре привело и к критике иерархии философской. Как пишет П.П. Гайденко: «Разрушение античного и средневекового космоса, происходящее в философии и естествознании XVII в… получало религиозный импульс от протестантов-реформаторов, выступивших с резкой критикой средневекового принципа иерархии… Не признавая необходимости в посреднике между человеком и Богом и тем самым отвергая иерархию церковных властей, кальвинисты подчеркивали, что Бог непосредственно обращается к человеку и столь же непосредственно правит вселенной, не нуждаясь в целом сонме небесных чинов – ангелов и архангелов, проводников божественной воли в земном мире. Для большинства ученых XVII в. – к ним, несомненно, принадлежит и Ньютон – этот религиозный импульс был достаточно сильным и придавал особенно глубокий смысл их научной деятельности».406 Резкой критике со стороны протестантов подвергался и Аристотель, с его иерархией небесного и земного.
Мартин Лютер резко обличал «язычество, насаждаемое в университетах с помощью, прежде всего аристотелевской философии и физики»407. В университетах, писал Лютер, «царит распущенность, священному писанию и христианской вере уделяется мало внимания; в них единолично властвует – затмевая Христа – слепой языческий наставник Аристотель… Я осмеливаюсь сказать, что [любой] гончар имеет более глубокие знания о естественных вещах, чем можно почерпнуть из книг Аристотеля».408 Таким образом, в протестантских странах развитие новой науки получало мощную религиозную поддержку.
Для эпохи схоластики характерен акцент на разумности устройства мира Богом. Однако, уже Уильям Оккам указывал, что ограниченному человеческому разуму невозможно постичь, какой именно из множества рациональных способов Бог избрал при сотворении мира. Поэтому нам необходимо не строить рациональные схемы, а обращаться непосредственно к результату, к сотворенному миру, пытаясь через него познать волю Бога. Таким образом, на место рационализму схоластики приходит волюнтаризм Нового времени. Бесконечные логические диспуты сменяет изучение сотворенного мира. Неудивительно, что экспериментальный научный метод оказался так близок протестантам.
Волюнтаристская409 теология меняет и структуру религиозного сознания. Как пишет В.П. Визгин: «Бог обнаруживается не столько в величественном, устойчивом и разумном порядке мира, сколько в живом опыте личности, в ее внутренней активности, направленной на мир и его преобразование. Бог мыслится, таким образом, скорее практически, т. е. как воля, чем теоретически как разум».410 Истоки подобного мировосприятия можно видеть в богословии блаж. Августина, который в значительной степени повлиял на отцов протестантизма и, конечно, в работах Уильяма Оккама.
Волюнтаристское восприятие значительно смещает акценты духовной жизни. В ее центр становится не спасение, а творение. В значительной мере этому способствует учение о предопределении человека к спасению или погибели. Особенно радикальных форм это учение достигает у Жана Кальвина. Согласно Кальвину, человек изначально предопределен к погибели или вечной жизни и его усилия никак не могут этого изменить. Поэтому забота о собственном спасении для кальвинистов не актуальна. Гораздо больше их начинает интересовать преображение окружающего мира в соответствии с христианским учением. Подобная установка протестантов проявлялась и в политике, и в социальной активности, и в развитии промышленности и, безусловно, в научных исследованиях.
В мировоззрении Декарта, Ньютона и других авторов научной революции мы видим приверженность волюнтаристской теологии, в акценте на волю Бога, а не на Его разум. Более того, свою деятельность ученые XVII века считают угодной Богу. «Христианская направленность знания теперь… формулируется как прославление Творца в исследованиях Его творения, приносящих практическую пользу людям».411 Так, ученый-католик М. Мерсенн утверждает, что единственное, что нам доступно в области познания природы, это постижение закономерной механической связи явлений благодаря опыту и его математическому описанию. Узнать же, как устроена природа сама по себе или «в себе», мы никогда в этой жизни не сможем, да это и не нужно нам на Земле, ибо цель знания – служение благу людей, в чем тоже проявляется забота Бога о нас. Ученый, по Мерсенну, – это инженер-механик, конструктор-практик и в этом он подражает Богу – величайшему Инженеру, Творцу машины мира.412 «Науки, – говорит Мерсенн, – неполноценны, если они не применяются в практической жизни, так как Бог дал их нам для того, чтобы ими пользоваться».413 Приведенная цитата М. Мерсенна ясно показывает нам, насколько ошибочным является распространенное сегодня мнение о рождении науки в XVII веке из конфликта с богословием. Напротив, именно в христианском вероучении черпали свое вдохновение выдающиеся ученые, заложившие фундамент современной науки.
Литература
Философско-религиозные истоки науки / Под ред. П.П. Гайденко. М.:Мартис, 1997.
Йейтс Ф. Джордано Бруно и герметическая традиция М., 2000.
Реале Дж., Антисери Д. Западная философия от истоков до наших дней. Т. 3. Новое время. Любое издание.
Лега В.П. Проблема чуда с точки зрения современного научного и христианского мировоззрения.
Брук Дж.Х. Наука и религия. Историческая перспектива – М.:ББИ, 2004.
Косарева Л.М, Рождение науки Нового времени из духа культуры. М.: Изд-во «Института психологии» РАН, 1997.
Койре А. Очерки истории философской мысли. М.: Прогресс, 1985.
Философия науки / Под. Ред. А.И. Липкина. М.:ЭКСМО, 2007.
Глава 9. Гелиоцентрическая революция в астрономии
Николай Коперник – математическое обоснование гелиоцентризма
Наиболее ярко победа новой экспериментальной науки над Аристотелем проявилась в астрономии. Старая система и ее математическая модель созданная Клавдием Птолемеем подвергалась серьезной критике уже в Средние века. Парижские оккамисты Буридан и Орезм показали, что, допустив вращение Земли вокруг своей оси, мы можем описать все видимые движения звезд. Во многом их труды и критика Аристотеля предвосхитили научную революцию. Но, традиционно, переворот в астрономии связывают с именем каноника кафедрального собора в польском городе Фромберк
Николай Коперник (1473-1543) родился в польском городе Торсуни. Польша в XV веке вступила в эпоху расцвета культуры, архитектуры и искусства. Краковский университет был одним из крупнейших научных центров в Европе.414 Коперник получил блестящее образование сначала в Кракове, затем в Болонье, Падуе и Ферраре. В 1497 году Коперник получает должность каноника Фромберского собора.415 Коперник был удивительно деятельным человеком. В разные годы он исполнял административную работу, руководил обороной города от тевтонских рыцарей, восстанавливал хозяйство после войны, проводил денежную реформу. Но всю свою жизнь Коперник не оставлял любимого дела –астрономии.
После написания в начале II века «Альмагеста» Клавдия Птолемея развитие астрономии практически остановилось. Хотя его система и подвергалась критике, но никто не брал на себя труд разработать лучшую модель. В XIII веке астрономы короля Альфонса X Испанского подготовили новые более удобные таблицы для определения положения небесных тел.416 Эти таблицы были сложны в использовании из-за огромного количества эпициклов, но они позволяли астрономам достаточно точно предсказывать движение звезд. В арабских странах также шел поиск более точных астрономических моделей, но все они основывались на птолемеевской картине мира. В то же время, в Средние века система Птолемея подвергалась все нарастающей критике, за свой явно надуманный характер. Строгое отделение астрономии от физики позволяло сгладить эту проблему. Однако, необходимость реформы в астрономии в XVI веке ощущалась довольно остро.
Николай Коперник предложил радикальное решение проблемы. Изучив труды древнегреческих философов, он нашел, что Гикет из Сиракуз и пифагореец Филолай помещали в центр мира не Землю, а Солнце. Такая модель выглядела привлекательно, но, чтобы опровергнуть Птолемея, Копернику нужно было создать не менее серьезную математическую модель. Поместив Солнце в центр Вселенной, и заставив Землю совершать двойное вращение417, Коперник, казалось, создал более простую модель.
Система мира, предложенная Коперником, в большей части была заимствована у Аристотеля. Планеты Коперника закреплены на кристаллических сферах и движутся по идеальным круговым орбитам. Для согласования с точными данными измерений, Коперник был вынужден ввести в свою систему эпициклы, от которых он так хотел уйти. Как было открыто Кеплером спустя почти столетие, действительное движение планеты описывается эллипсом. Копернику же приходилось получать эллиптическую орбиту с помощью комбинаций эпицикла и дифферента. Ранние версии системы Коперника были действительно проще, чем у Птолемея,418 но, после уточнения, система Коперника оказалась даже чуть сложнее. Как показали современные исследования, вычисления, сделанные по модели Коперника, имели примерно ту же точность, что и альфонсовы таблицы.419
Книга Коперника «Об обращении небесных сфер» вышла незадолго до смерти автора. Она не вызвала особого интереса у широкой публики. Огромные математические расчеты Коперника оказались неинтересны людям не связанным с астрономией. Среди астрономов книга получила значительное распространение, но большинство из них не приняли взглядов Коперника. Для большинства, его модель мира не обладала какими-либо недостатками или достоинствами, по сравнению с традиционной системой. Таким образом, расчеты Коперника могли использоваться наравне с птолемеевыми, но сама идея о неподвижности Солнца воспринималась лишь как чуть более удобная гипотеза.
Такому «инструменталистскому»420 взгляду на систему Коперника способствовало как отношение к астрономии, как к чисто математической науке, так и безымянное предисловие к книге, добавленное против воли автора. Издатель книги Андреас Осиандер написал, что книгу следует воспринимать просто как математическую гипотезу, не претендующую на объяснение реального устройства мира. Такое предисловие с одной стороны было призвано защитить книгу от критики неспециалистов, а с другой стороны четко вписывало ее в традиционное университетское отделение философов-физиков от математиков-астрономов. В то же время, любому прочитавшему всю книгу, было очевидно, что сам Коперник считал свою теорию не просто удобной гипотезой, а истинным описанием реальности.
Исследования историков науки показали, что корни уверенности польского каноника лежат в его религиозно-философских взглядах. Как говорилось выше, в эпоху Возрождения, огромное распространение получила философии неоплатонизма, особенное соединенная с учением Гермеса Трисмегиста. Историк культуры Л.М. Косарева отмечает ту огромную роль, которую Солнце играет неоплатонизме: «В платонических системах образ Солнца занимает исключительное, центральное положение, символизируя Единое, начало всего бытия. Коперник, сохраняя платоническую ценностную нагруженность образа, помещает его, кроме этого, в центр физического мироздания».421 Не случайно, в решающем месте труда Коперника, сразу за предложенной им новой схемой мира помещена ссылка на Гермеса Тримегиста: «В середине же всего находится Солнце. Действительно, в таком великолепнейшем Храме кто мог бы поместит этот светильник в другом и лучшем месте, как не в том, откуда он может все освещать. Ведь не напрасно некоторые называют Солнце светильником мира, другие – умом его, и третьи – правителем. Гермес Трисмегист называет его видимым Богом, Софоклова Электра – всевидящим. Конечно, именно так Солнце, как бы восседая на царском троне, правит обходящей вокруг него семьей светил».422 Таким образом, Коперник соединяет духовное солнце неоплатоников с физическим Солнцем, называя его правителем всего мира. Неудивительно, что учение Коперника с таким энтузиазмом было воспринято в среде неоплатоников.423 Тот факт, что религиозный реформатор Джордано Бруно пропагандировал учение Коперника, несомненно, бросил тень и всю гелиоцентрическую систему. Впрочем, в течение более 70 лет книга уважаемого астронома не вызывала значительных нареканий со стороны Церкви. Сам Коперник до конца жизни был верен католической Церкви и был похоронен в кафедральном соборе, где служил большую часть своей жизни. По его собственным словам, польский астроном занимался наукой из чувства «любви и долга, стремления искать истину во всем, поскольку Бог даровал мне разум».424
Работа Коперника перевернула астрономию. Поместив Солнце в центр мира, он дал ключ, которым воспользуются Галилей, Кеплер, Ньютон. Однако, с точки зрения научного метода, Коперник все еще следует научной традиции идущей от Античности. Использование математики в астрономических вычислениях было общепризнанно с древнейших времен. Да, Коперник ставит Солнце в центр мира, но дальше его исследования повторяют исследования Птолемея: он принимает кристаллические сферы, вводит понятия эпициклов. Таким образом, его работа вполне позволяет интерпретировать ее просто как удобную математическую гипотезу. Коперник стоит на пороге создания новой науки, но он, все же, не переступает его. У него мы не встретим ни понятия эксперимента, ни использования математики для описания подлунного мира. Революция Коперника – революция в астрономии, но не в изменении научного метода, которое будет осуществлено его последователями.
