Денис Анатольевич Собур
Наука и христианство: история взаимоотношений
Григорий Палама и Варлаам Калабрийский
Святитель Григорий Палама (1296—1359) происходил из аристократического рода. Свое образование он получил в Константинопольском университете. Там он изучал физику, логику и метафизику Аристотеля. Григорий Палама показывал отличные результаты в обучении, его ждала блестящая светская карьера.321 Однако, в 17 лет он оставляет университет и вскоре принимает монашество.
Около 1330 года в Константинополь прибывает Варлаам Калабрийский, «монах и философ». Он был греком по языку, образованию и по вере.322 Но дух Возрождения также оказался ему близок. В Константинополь его привело желание изучить более подробно наследие античных философов. В Византии он знакомится с учением монахов-исихастов и начинает бурно его критиковать323. Монахи просят уже хорошо известного св. Григория выступить в их защиту.
В спорах свт. Григория и Варлаама мы видим столкновение православного монашества с крайней формой светского гуманизма. Как мы уже говорили, конфликт этот четко прослеживается уже после IX века. О. Иоанн Мейндорф замечает: «Как и любое широкое народное движение, византийский исихазм не всегда был чужд некоторому обскурантизму»324 В XIV веке это противостояние усиливается под влиянием итальянского Возрождения. Впрочем, резкого столкновения обычно удавалось избежать. Философы старались избегать богословских вопросов, формально следуя преданию святых отцов
Конфликт между монашеством и гуманистами стал неизбежен, когда гуманисты начали переносить свои философские взгляды в область учения о Боге. Так, Варлаам из философских посылок делал вывод о невозможности для человека иметь знание о Боге. Христианам необходимо довольствоваться лишь обращениями к авторитету святых отцов, которым было дано особое Откровение. Непознаваемый для обычного человека Бог во взглядах Варлаама выносился на периферию духовной жизни. Такие взгляды не могли не вызвать недовольства в среде исихастов, для которых непосредственное общение с Богом составляло суть христианства.
Святитель Григорий Палама выступил в защиту православного учения о познании Бога. Для него богословие это не просто академическая наука, но непосредственная жизнь Церкви. Опираясь на Священное Предание, святитель не боялся искать новые выражения и формулировки исконной веры Церкви. Это вызывало подозрения со стороны представителей официального богословия. Прот. Иоанн Мейендорф отмечает, что большинство противников Григория Паламы происходили «из среды представителей застывшего богословия – восточной схоластики, довольствовавшейся манипулированием несколькими святоотеческими формулировками и не уделявшей никакого внимания реальным проблемам своего времени».325 Они «любую динамическую мысль (даже если она имела солидное святоотеческое обоснование) подозревали в ереси».326
Жизненная позиция «византийских схоластов» может быть проиллюстрирована описанием Константинопольского собора 1341 года. Патриарх Иоанн Калека сначала попытался запретить Варлааму нападать на учение монахов и поднимать богословские темы для обсуждения, желая всячески избежать обсуждения вероучения. Когда это не удалось, был созван Собор, процедура проведения которого была следующей: сначала зачитывалось несколько отрывков из произведений Варлаама, затем монахи приводили опровергающие их цитаты из святых отцов, после чего император подводил итог дискуссии.327 Варлааму, не имевшему священного сана, участвовать в дискуссии запретили. В итоге он был вынужден признать свою неправоту.
Победа Григория Паламы над учением Варлаама еще не означала окончательного триумфа исихазма в Константинополе. Возражения против учения святителя высказал один из придворных богословов Акиндин. О. Иоанн так характеризует его позицию: «Он был искренне убежден, что Палама заблуждается, главным образом потому, что учитель безмолвия деятельно и творчески истолковывал святоотеческое предание. В их споре столкнулись два вида охранительства: буквалистское, дословно повторявшее формулировки святых отцов, и подлинный дух предания, стремившийся приобщиться к живому опыту святых отцов, всегда доступному вселенской жизни Церкви, а не только к произносившимся ими словам».328 О. Иоанн отмечает, что формальное богословие вполне устраивало византийских гуманистов, ибо позволяло им «предаваться «светской мудрости», оставаясь формально верными Православию и избегая живой встречи с истиной христианства».329 Тем не менее, после ряда проблем политического характера, учение св. Григория было официально подтверждено на Константинопольском соборе 1351 года. В 1368 году, всего через 9 лет после своей смерти Григорий Палама был причислен к лику святых.
Формулировка св. Григорием Паламой православной модели отношений веры и разума
Св. Григорий, будучи представителем монашеского богословия, довольно сдержанно относился к светским наукам. Кроме того, свои работы он писал в условиях полемики с рьяными приверженцами «светской учености». Впрочем, гуманизм Варлаама был еще далек от провозглашения полной автономии человеческого разума, которая позднее будет объявлена в Западной Европе. Последователи Варлаама, как и их оппоненты с почтением относились к авторитету древних. Однако в их число они включали не только святых отцов, но и Аристотеля с Платоном. При этом в области естественных наук эти философы обладали таким же непререкаемым авторитетом, как святые отцы в области богословия.
Подобно западному схоласту Уильяму Оккаму, Варлаам считал, что человеческий разум не может познать Бога и должен довольствоваться лишь ссылками на авторитет Священного Писания и святых отцов. Как пишет о. Иоанн Мейендорф: «Писание было для него лишь источником цитат и ссылок, а не средством живого общения ума с Богом; что же касается философов, то они оказывали плодотворное влияние на деятельность его разума и давали критерии, которым следовала его мысль. В результате между деятельностью интеллекта и духовной жизнью, между философией и богословием возникала пропасть, которую гуманисты и не собирались преодолевать».330 Против такого отношения к Православию и выступает, подчас довольно резко, св. Григорий Палама.
В своих трудах св. Григорий развивает учение о двух способах познания Бога: естественном, посредством изучения тварного мира, и сверхестественном познании через Откровение.331 Мир, будучи сотворен Богом, несомненно, сохранил на себе печать Творца. О. Иоанн Мейендорф отмечает: «Св. Григорий Палама положительно относился к естественному познанию Бога, хотя ему и не представился случай, вследствие общего направления полемики, развить свои мысли о нем подробнее».332 Вот что пишет о науках сам святитель: «Познание тварей заставляло человеческий род возвращаться к познанию Бога до закона и пророков; даже сегодня оно заставляет людей делать то же, и почти весь обитаемый мир – все те, кто не следует евангельскому закону – через него поклоняется Богу, Который есть не кто иной, как Создатель сего мира».333
В полемических целях св. Григорий Палама несколько преуменьшает значение естественного Богопознания. В то же время, он четко признает, что через изучение мира можно узнать «силу, премудрость и промысел Божий».334,335 Впрочем, возможности естественного Богопознания значительно ограничены. Естественная философия не соединяет с Богом, но лишь отдаленно указывает на него. Научные истины, даже если они найдены, сами не дают человеку спасения, а потому и не являются необходимыми для христиан. Св. Григорий «предоставляет полную свободу независимому философскому и научному исследованию при условии, что его границы четко очерчены, а выводы не претендуют на абсолютную истину».336 Допуская, что наука может открывать истину, святитель подчеркивает вторичность этих истин для христиан: «спасительное совершенство дается когда наши убеждения совпадают с тем, как мыслили пророки, апостолы, отцы, все вообще свидетели Святого Духа, возвестившего о Боге и Его творениях; а все, что Дух опустил и что изобрели другие, даже если истинно, бесполезно для спасения души, потому что учение Духа не может опустить ничего полезного».337 Поэтому разногласия по этим вопросам вполне допустимы:«Не случайно мы как не порицаем разномыслия о малозначащих вопросах, так и не хвалим, если кто знает о них в чем-то больше других». 338
Впрочем, св. Григорий не упускает возможности для резкой критики греческих заблуждений. Он напоминает о языческом характере греческой философии и называет ее источником ересей.339 Святитель, следуя византийской традиции, очень резко обличает учение Платона и более умеренно критикует Аристотеля. Св. Григорий призывает осторожно относиться к греческой философии, тщательно отделяя научные выводы от домыслов.
Св. Григорий сравнивает греческую науку со змеей, из яда которой можно приготовить «лучшие и полезнейшие» снадобья.340 Приготовление такого снадобья требует немалого мастерства и опыта. Подобным образом и изучение «мирской мудрости» требует навыка тщательно отделять истину от лжи, пищу от отравы. Святитель напоминает об опасности подобного пути, требующего много сил и времени.341 В то же время, напоминает он, всем христианам открыт путь к личному и непосредственному познанию Бога.
Уильям Оккам и Варлаам обосновывали автономность науки от богословия исходя из принципиального разделения областей разума и веры. Личное познание Бога в их системах становилось невозможно. Для них познаваемо лишь то, что непосредственно доступно органам чувств. В трудах св. Григория Паламы, напротив, мы видим, как относительная автономия научного познания обосновывается в рамках святоотеческой традиции. Частичное познание сотворенного мира силами разума возможно. Однако, ученому важно не забывать и о личном познании Бога, как цели жизни всех христиан. Сама по себе наука не может дать этого и служит скорее для подготовки к познанию Господа. Таким образом, разум получает возможность свободного научного исследования, но жизнь самого ученого не сводится лишь к деятельности разума. Исследуя сотворенный мир, ученый не должен забывать и о его Создателе.
Сформулированное св. Григорием Паламой православное отношение к светским наукам было принято в православной Церкви. Оно позволило сохранить целостное восприятие человеческой личности, которое было со временем утеряно на западе. Благодаря этому Византии удалось избежать расцвета язычества и магии, которое расцвело на Западе в эпоху Возрождения. Более того, некоторые историки полагают, что именно «благодаря двойной победе Паламы – над оккамизмом Варлаама и над греческой философией, – православие избежало процесса, подобного Реформации».342
«Византийский гуманизм, – предполагает о. Иоанн Мейендорф, – в случае свободного развития повел бы, вероятно, византийскую культуру в том же направлении, в каком развивалась Италия, а за ней и вся Европа».343 Однако, трудами св. Григория Паламы, Православная Церковь выбрала другой путь развития. Как пишет М. Элиаде: «Триумф исихазма и паламитской теологии возвратил верующим уважение к религиозным обрядам и восстановил некоторые церковные институции. Исихазм стремительно распространился по Восточной Европе, включая Румынские княжества, и проник в Россию вплоть до Новгорода».344 К движению исихастов принадлежал и преп. Сергий Радонежский. Трудами преподобного и его учеников было осуществлено подлинное возрождение русской культуры, основано множество монастырей.
Приверженцы гуманизма сохранились в Византии и после триумфа исихастов. Именно они передали итальянскому Возрождению оригиналы трудов греческих философов и помогли их перевести.345 Византийцы переселялись в Италию в три этапа. Сначала, в XIV веке их приглашали как учителей. В 1439 году многие из ученых, прибывших на Ферарро-Флорентийский собор решили остаться в Италии. Наконец, после падения Константинополя в 1453 году, беженцы, прибывшие в Италию, образовали диаспору греческих ученых. Дж. Реале заключает: «Теперь в исторической перспективе стало ясно, что прибытие ученых греков в Италию значительно продвинуло изучение классического греческого наследия».346
Сегодня учение св. Григория Паламы становится особенно актуальным в рамках дискуссии о моральной ответственности ученого. Ведь даже в лаборатории ученый должен быть прежде всего человеком и оценивать свои труды также с точки зрения морали.
Литература
Григорий Палама, свт. Триады в защиту священнобезмолвствующих. I. 1.
Иоанн Мейендорф, прот. Византийское богословие. Исторические тенденции и доктринальные темы. Любое издание.
Иоанн Мейендорф, прот. Введение в изучение св. Григория Паламы. Любое издание.
Лурье В.М. Византийское богословие. Любое издание.
Элиаде М. История веры и религиозных идей. Т.3: Гл. XXXVII., §303.
Глава 8. Религиозные и культурные источники научной революции
Научная революция
Традиционно научной революцией называют промежуток времени от публикации в 1543 году книги «Об обращении небесных сфер» каноника Фромберкского собора Николая Коперники до завершения в 1687 году «Математических начал натуральной философии» сэра Исаака Ньютона. В этот период времени формируется метод познания окружающего мира посредством поиска законов, выразимых на языке математики. Наиболее ярко научная революция проявилась в астрономии. Трудами Коперника, Тихо Браге, Галилео Галилея, Иоганна Кеплера, Исаака Ньютона было совершен переход от геоцентрической к гелиоцентрической системе мира.
Однако, постановка Солнца в центр мира это лишь вершина айсберга. Такую картину мира предлагал еще Аристарх Самосский примерно за две тысячи до Коперника. В отличие от Аристарха, Коперник построил математическую модель, но само использование математики в астрономических расчетах тоже не было открытием – геоцентрическая система Клавдия Птолемея также основывалась на математике.
Основой науки являются не только и не столько знания, которыми обладает научное сообщество. Главное в науке это метод, с помощью которого эти знания добываются. Для науки Аристотеля таким методом являлось наблюдение и качественный анализ. Ученый смотрел на окружающий мир, систематизировал наблюдаемые им явления, предлагал правдоподобные объяснения. Важно помнить, что наука Аристотеля основана на здравом смысле. Действительно, если забыть про школьные уроки физики, вполне очевидно, что земля под нашими ногами покоится, а солнце вращается вокруг нее. Напротив, новая наука неестественна, она часто противоречит нашему житейскому опыту.347 Поэтому можно понять то недоумение, которое вызывали в научных кругах высказывания Галилея, опровергавшего значимость нашего повседневного опыта.
Итак, главным в научной революции является изменение метода познания природы. На смену повседневному опыту приходит тщательно подготовленный эксперимент. Ученый не просто наблюдает за естественным течением событий. Строя модель окружающей действительности, он сталкивается с рядом вопросов, ответов на которые житейский опыт не дает. Этот вопрос ученый задает природе, ставя ее в заведомо неестественные условия. Он создает гладкую поверхность с минимальным трением, откачивает воздух, дабы убрать его сопротивление и т.д. Естественно, условия эти определяются на основе теоретических рассуждений ученого. Также как и очевидно, что полученный результат будет зависеть от того, как задать вопрос, т.е. от теории, предлагаемой ученым. Еще важнее понять ответ природы, узнать язык, на котором она говорит.
Главным открытием авторов научной революции является обнаружения языка, на котором говорит природа. Для нас сегодня кажется очевидным использование математических формул при описании природы. Но это было отнюдь неочевидно для античного грека или средневекового европейца. «Книга природы написана языком математики» – вот главное открытие, которое определило дальнейший ход развития европейской цивилизации и науки. Вот как писал об этом сам Галилей: «Философия записана в этой огромной книге, которая постоянно открыта перед нашими глазами (я говорю о Вселенной), но чтобы ее понять, надо научиться понимать язык и условные знаки, которыми она написана. Она написана на языке математики, а ее буквы – треугольники, круги и другие геометрические фигуры; без них невозможно понять ни слова, без них – тщетное блуждание по темному лабиринту».348 Использование математики для познания окружающего мира оказалось крайне продуктивным и всего за несколько столетий позволило создать великолепное здание современной науки.
Для того чтобы лучше уяснить революционность открытий Галилея, вспомним какова была наука до революции XVII века.349
Математика и физика
Сегодня выражение «математическая физика» кажется абсолютно естественным. Но еще в начале XVII века такое выражение могло вызвать лишь недоумение, как, скажем, фраза «горячий лед». Как мы уже говорили, в средневековых университетах существовало четкое разделение на физиков (философов) и математиков (астрономов). Физики, следуя Аристотелю, занимались качественным, но не количественным изучением окружающего мира. Математики, разделяя любовь Платона к числам, строили модели, позволяющие точно предсказать движения звезд. Но астрономы признавали, что их теории, есть всего лишь удобные модели, позволяющие лишь предсказывать наблюдаемое движение звезд, но не объяснять. Математики не занимались ни причинами явлений, ни объяснением реального устройства мира.
Аристотель, а вслед за ним и вся Европа, разделил мир на идеальный, надлунный, и мир подлунный, в котором «ничто не вечно». В то же время, как пишет А.Койре, аристотелизм «был пронизан жаждой научного знания, страстью изучения. Но он изучает не душу, а мир, физику, естественные науки».350 Мир, с которым каждый из нас сталкивается, крайне изменчив. А. Койре так поясняет рассуждения Аристотеля: «желание применить математику к изучению природы является ошибочным и противоречит здравому смыслу. В природе нет кругов, эллипсов или прямых линий. Само по себе желание точно определить размеры какого-нибудь природного существа смешно: лошадь, несомненно, больше собаки и меньше слона, но ни собака, ни лошадь, ни слон не наделены строго и точно определенными размерами – всегда налицо некоторая доля неточности, «игры», «более или менее», «почти»».351 Поэтому математике отводилась лишь второстепенная роль в научных интересах Аристотеля и европейских «физиков».
В противоположность Аристотелю, Платон подчеркивал важность математики. Но, вместе с Аристотелем, он признавал изменчивость и тленность этого мира. Поэтому, если Аристотелю интересно изучать этот мир (хотя бы качественно), то для Платона этот мир и человеческое тело есть лишь слабое отражение прекрасного мира идей, а значит нужно стремиться познавать оригинал, а не копию. Но и для того и для другого, понятие «математическая физика» было бессмысленно.
В Библейской книге Премудрости Соломона написано, что Бог «расположил все мерою, числом и весом» (Прем 11.21). Однако, как отмечает А. Койре, «по крайней мере до Галилея никто не воспринял этого всерьез. Никто никогда не попытался определить эти числа, веса и меры. Никто не догадался вычислить, взвесить и измерить. Точнее, никто никогда не попытался пойти дальше неточного использования в практике повседневной жизни числа, веса и меры – сосчитать месяцы и пересчитать животных, измерить расстояния и площади, взвесить золото и зерно, чтобы сделать все это элементами точного знания».352 Греческая наука создала впечатляющие математические модели движения звезд, но делать точные измерения на Земле грекам казалось бессмысленным. Более того, сама идея использования инструментов в познании физических законов, выглядела странной. Инструменты считались атрибутом ремесленников, инженеров, но никак не физиков.
Наука и техника
Привычное для нашего слуха выражение «Научно-техническая революция» также было нелепо для античного грека. Наука была принципиально отделена от техники и ремесел. Уделом ремесленника было создание устройств, помогающих облегчить жизнь. Ученый же занимался чистым знанием, не обременяя себя поиском практических применений своих открытий. Античное противопоставление науки и техники основано на понятиях естественного и искусственного. Для древнего грека лежит непреодолимая грань между природой и созданным руками человека. Механические искусства, позволяющие человеку создавать некие предметы, не имеют никакого отношения к природе, они привнесены в нее человеком. Как пишет П.П. Гайденко: «Механика для древних – это вовсе не часть физики, а искусство построения машин; она представляет собой не познание того, что есть в природе, а изготовление того, чего в природе нет…Если физика призвана отвечать на вопрос «почему», «по какой причине» происходит то или иное явление природы, то механика – на вопрос «как» – как создать то или иное приспособление ради достижения определенных практических целей». 353
Как мы видели, ситуация начинает меняться уже в Средние века. В эпоху Возрождения профессии художника, механика из удела ремесленников, становятся атрибутом образованного интеллектуала. Галилей первым начал использовать изобретенную ремесленниками подзорную трубу в качестве научного инструмента. Сегодня нам сложно понять всю гениальность Галилея, догадавшегося направить трубу не на приближающийся корабль, а на звезды. Поступок Галилея изрядно шокировал современных ему университетских профессоров. Многие из них даже отказывались смотреть в подзорную трубу, заранее считая полученное изображение – оптической иллюзией.
Современная наука немыслима без проведения экспериментов, результаты которых измеряются с высокой точностью. Поэтому, развитие науки сегодня неотделимо от развития приборов измерения. Но лишь в XVII веке была понята та огромная польза, которую использование приборов может принести ученым. В свою очередь, задачей ученых стало развитие технологий, а главное, их теоретическое проектирование приборов. «В конечном счете, — пишет А. Койре, – точные часы обязаны своим происхождением отнюдь не часовых дел мастерам. Производимые этими последними часы так никогда и не преодолели – и не могли этого сделать – стадию «почти» и уровень «приблизительно». Точные часы, часы хронометрические, имеют совсем другой исток. Они являются инструментом, т. е. порождением научной мысли, или, лучше сказать, сознательным продуктом теории».354
