Денис Александрович Маденов
Однако, псих
За 14 недель до катастрофы
La télépathie – это молодая наука, опирающаяся на очень малое кол-во трудов. Юнг, Чалдини, Фрейд, Айзенк, Адлер и множество философов – от Цицерона до Макиавелли – вложили свои идеи в её развитие. Но что это, в сравнении с тем универсальным плодом, который созревает на этом дереве всепознания. Инструмент, который оказывается в руках у человека после изучения la télépathie, имеет огромнейшее влияние. И мне приходится самому расширять материал, основываясь на собственном опыте. Только совместными усилиями люди смогут в полной мере воспользоваться la télépathie. Я верю, человек будет использовать эти знания для добрых целей.
У меня остаётся свободное время. Куда его девать? Думаешь это легко – ничего не делать? Хорошо, ежели понедельник начинается в субботу. А если у меня в субботу наступает суббота или воскресенье? Найду, чем заняться: дневником, например.
Я думаю, немец связался с плохой компанией. Дело не в серых подтяжках немца и не в его истинно арийских глазах. Они все неплохие ребята, но вместе скреплены каким-то злом. Хотя я видел кучки немцев, задиравших евреев и поляков в переулках. Друг друга они не понимают, а всё равно дерутся. Один сказал: «Чего тебе, мужик?»; второй ответил: «Не понимаю», – и голос начинают повышать. Они – слушающие люди, однако. Вот и разница между слушающим и слышащим человеком: с одним можно договориться, а с другим – нельзя.
***
Несколько дней спустя Ван выглядел слегка уставшим, и было видно, что он спал меньше, чем обычно. Я видел его несколько раз. Его «окуляры» пусто разглядывали местность перед ним. Один раз всё же мы поговорили.
С сияющей улыбкой он подошёл ко мне и начал обыкновенно:
– Как дела? Что нового?
– Всё нормально, – Ван, видимо, почувствовал, что я ощущаю себя по-настоящему нормально, и начал тарахтеть без умолку. – Оказывается la télépathie помогают сразу несколько наук: биология, физика и математика. От физики до биологии, в принципе, как от математики до биологии, ну, далеко, то есть, хотя, я считаю, математика – это язык Бога, а биология – священное писание свидетелей божьих дел! Кто бы мог подумать, что между этими науками есть такая тесная, я бы сказал, интимная связь!
Ван говорил очень много. Он разошёлся не на шутку и рассказал мне об интересных выводах, сделанных на основе литературы и своих наблюдений. И это было действительно интересно! Щеки его покраснели, зрачки расплылись и закрыли блёклую радужку глаз, а сами глаза постоянно двигались. Впрочем, мне потихоньку начало уже было надоедать, как он вдруг остановился и извлёк с самодовольной улыбкой:
– Хочешь есть? – он поставил ударение на последнее слово.
Мою усталость от столь долгого говора сняло как рукой. Я сглотнул и увидел, как улыбка Вана стала шире.
– Да. Как ты это узнал? – я придал своему лицу невозмутимый вид, а сам начал перебирать варианты в голове, не понимая, что меня могло выдать.
Перебрав все варианты и обнаружив, как Ван пялился на меня всё это время, пока я чувствовал себя ослом, я заметил резкое изменение зрачков Вана, будто свет в коридоре этюдариума выключили на секунду и включили заново. Ван ответил медленно:
– Я понял это по твоим глазам и лицу. Твои глаза посмотрели на кисть левой руки, а челюсть легонько двинулась. Я знаю, что ты правша, но ешь левой рукой. Для меня стало очевидным, о чём ты думаешь.
Я почувствовал себя ослиным ослом, потому что всю жизнь я не осознавал, что ел левой рукой. И хорошо, что Ван не понял или сделал вид, что не понял, что я переживаю приступ прозрения и самокритики в этот момент.
– Конечно, – сквозь зубы сказал я. – Слушай, – я где-то на уровне подсознания ощущал, что такими сверхспособностями я не имею права обладать, но всё равно продолжил, – а ты можешь и меня такому научить?
Ван улыбнулся чуть-чуть, и тут на его лице стали заметны круги под глазами.
– Ну, да, вероятно.
***
(дата зачёркнута)
За 12 недель до катастрофы
Экзамены позади. Теперь – только лето! Подчас бывает полезно сдавать межкурсовые работы заранее. Можно заняться чем-нибудь другим: искусством, музыкой. Заниматься с Дувше, наконец. Я должен отметить, что в городе все почему-то пытаются недосказать чего-либо друг другу. Глаза у всех шаловливые, хитрые. Если бы они учились на кафедре de la télépathie, они бы уже знали, что их легко поймать и разоблачить. Я хотел собраться с друзьями. На этой неделе можно. С немцем.
(дата зачёркнута)
За 11,5 недель до катастрофы
С немцем мы встретились в центре города в воскресенье. Француз немного опоздал, англичанин пришёл раньше назначенного времени.
Все жители города распределены по районам в соответствии с гражданством. Дом у немца, можно догадаться, был расположен в немецком квартале. Постройки квартала действительно образовывали квадрат, но лично для меня квартал – нечто небольшое. Поэтому логичнее, по мне опять-таки, называть кварталы нашего академического города районами. Мы шли пешком до жилища немца. Немец и англичанин говорили об автомобилях, затем о сигарах, потом о выпивке, затем о закусках, потом о кальянах и сигаретах, затем о девушках лёгкого поведениях. «Спасибо хоть не о “веществах”», – подумал я, как внезапно они начали обсуждать их.
Англичанин говорил сбивчиво, заискивая, не прерывая немца, когда тот рассказывал о своём. Этот дуэт заставил меня вспомнить известную «Смерть чиновника».
Немец вообще не поворачивал голову к своему другу. Только если немец не мог подобрать слово на английском, он обращался к англичанину, повторяя одно и то же слово несколько раз на немецком, и пытался нарисовать в воздухе объект, о котором шла речь.
Англичанин, не выучивший ни одного иностранного языка, подбирал реакцию на незнакомые слова и странные жесты, совсем не понимая, что немец имеет в виду. Если реакция нравилась немцу, то пантомима и верхненемецкий диалект прекращались, немец отворачивался и англичанин с облегчением слышал снова английскую речь. Но чаще приходилось мне или французу, хотя нас никто не спрашивал, переводить фразы немца, потому что англичанин никак «не попадал».
Я думал, что неудобно отвечать одному, как и на занятиях я не любил отвечать на вопросы лектора один. Я считал, что вопросы преподавателя – для всех и если я буду отвечать на все задания, то остальные этюданты3 не смогут проявить себя. А сам я буду выглядеть, как высокомерный хвастун.
Но вскоре я заметил, что француз совсем не хочет работать переводчиком для этих двоих, и взял бремя на себя.
Мы быстро дошли до первых домов немецкого района. В штадтбецирке4 было множество похожих друг на друга кубов-домов. Они выглядели симпатично, цвета были разные, но всегда приятные. Улицы были чисты и пусты. В воскресенье типичный житель штадтбецирка остаётся дома. Во всех окнах горел свет, слышались голоса, иногда басистые крики разных наречий Германии. В некоторых домах слышался мат, от которого кровоточили мои уши. Немец, наоборот, слушал, словно пополняя словарный запас. И я не помню, когда его характер изменился в подобную сторону. Целый прошлый курс он был скромным, порядочным, вежливым, добрым немцем. И мата от него я не слыхивал. Эти его черты подспудно завяли, как цветы, которые полить и вернуть к жизни способен только он, немец.
Мы пришли к нужному дому. Внутри играла громкая клубная музыка. Немец оскалил рот, открыл дверь и пригласил нас внутрь.
Немцы, которых Дувше назвал когда-то дегенератами, сквозь дым кальянных установок, едва стоя на ногах, побрели к нам. Я без удовольствия пожал руки всем, как и француз, а англичанин поздоровался со всеми ещё и с низким кивком.
Наш немец вошёл в дым и начал трындеть с приятелями, англичанин начал знакомство с кальянами, француза я потерял из виду. Я всё ещё стоял у входа, не сняв обувь, когда понял, что меня тошнит. Пол под моими ногами начал украдкой уходить. Картинка перед глазами начала шататься, как на корабле. Маша руками в разные стороны, будто я тону в море, я нащупал стены, затем дверную ручку, налёг всем телом на дверь, с трудом повернул ручку и выпал наружу. Клянусь, меня бы вырвало от стоящего в доме душного запаха искусственных ароматов яблока, дыни и клубники, если бы я не выбрался на свежий воздух. С натугой сопротивляясь тошноте, я отдышался и избавился от чувства головокружения.
Когда сознание начало помаленьку проясняться, я с ужасом подумал: «Это – мой друг?» Я не ожидал, что эта мысль больно врежется в моё сердце, как осколок стекла в обнажённую кожу.
Немец и компания играли в карты. Я стоял снаружи и наблюдал это через открытую настежь входную дверь. Проигравший должен был либо заплатить ставку, либо оставить деньги себе, но выполнить отчаянное желание. Я видел их, эти желания. Человек вставал со своего стула, голым кулаком разламывал его, причём было неприятно даже со стороны смотреть: будто костяшки разбивал себе ты, а не этот человек. Затем подручными средствами чинил его и садился играть дальше. Я чувствовал напряжение по всему телу от этого зрелища, мне хотелось что-нибудь пнуть, чтобы снять стресс. Позже я увидел ещё одно желание: человек разделся догола, вышел из душного помещения, посмотрел на соседское окно и с разбега прыгнул прямо в него ногами вперёд. Он долго не показывался из разбитого окна, но, наконец, высунул свою осоловелую башку и выкарабкался на свободу.
Я бы и дальше наблюдал эти пытки над рассудком, если бы не был вынужден сдерживать приливы гигантской агрессии по отношению к этим дикарям. Итак, после второй выходки я решил просто прогуляться вдоль дороги, подальше от дома немца.
Но я не мог думать о чём-то, кроме увиденного. Наш немец больше смотрел, чем участвовал, но было видно, что он примеряет новую личность, которая, по-видимому, ему нравится больше.
Домой я возвращался разбитым. В голове не было мыслей. Я был просто очень расстроен. Попрощавшись со свежим после досуга немцем, одурманенным англичанином и выкурившим несчётное количество сигарет по пути назад французом, я добрался до своей двухэтажной террасы, открыл дверь, не включая свет, поднялся на второй этаж и, не снимая одежды, – прямо так плюхнулся на кровать. Спустя время я уснул.
***
Через 10 дней после описанного в дневнике события я, возвращаясь от этюдариума после успешной («сойдёт») пересдачи, наткнулся на Вана в библиотеке. Ван брал книги по психологии.
– Привет, как жизнь? – лучше бы я не задавал этот вопрос.
Ван обернулся, его зрачки, не широкие и не узкие, с трудом зафиксировались на мне. Большие тёмные круги под глазами и бледное небритое лицо на мгновение испугали меня. Потом я понял, что это был чёткий отпечаток плохого сна.
– А! Что-то случилось, – я неумело придал словам тон шутки. Неловкая улыбка быстро сошла с моего лица.
– Я не выспался. Могу поделиться работами Фрейда, если хочешь – это для начала. Только не воспринимай их слишком серьёзно.
Я кивнул, и Ван достал с полки две книжки, сказав, что у него есть такие же дома и он вернёт их в библиотеку вместо меня.
***
(дата зачёркнута)
