Бетти Фридан
Загадка женского

Сидя за заваленным бумагами столом, редактор журнала Mademoiselle смущенно призналась: «Девочки, которых мы зовем из колледжей в качестве редакторов, похоже, нас даже жалеют. Во время рабочего завтрака с последней группой мы их попросили рассказать о своих карьерных планах. Ни одна из двадцати не подняла руки. Я вот вспоминаю, как пахала, чтобы всему научиться, и мне это нравилось… Неужели зря?»

Но не только женщины-редакторы продавали свои собственные заблуждения, женщины-писатели нового поколения стали писать о себе как о «простых домохозяйках», упиваясь комизмом мира детских проделок, экстравагантных стиральных машин и родительских вечеров в родительских комитетах. «После того как неделю за неделей заправляешь кровать двенадцатилетнего мальчика, восхождение на Эверест покажется смехотворной банальностью», – пишет Ширли Джексон (журнал McCall’s, апрель 1956 года). Когда чрезвычайно талантливая писательница Ширли Джексон, чье ремесло требует намного больших затрат, чем заправленная кровать, Джин Керр, драматург, и Филлис Макгинли, поэтесса, изображают себя домохозяйками, они могут не учесть, что существуют домработницы или горничные, которые на самом деле заправляют кровати. При этом они косвенно отрицают те амбициозные цели и тот тяжелый труд, что связан с их рассказами, стихами и пьесами. Они отрицают, что живут как личности, а не как простые домохозяйки.

Они искусные мастера, лучшие из Писательниц-Домохозяек. Некоторые их работы весьма забавны. Разные случаи с детьми, первая сигарета у двенадцатилетки, Малая бейсбольная лига и оркестр в детском саду – все это часто бывает смешным и случается в реальной жизни как с писательницами, так и с простыми домохозяйками. Но есть и совсем не смешное: дядя Том, например, или Эймос и Энд. «Смейтесь, – говорят Писательницы-Домохозяйки домохозяйке реальной, – если чувствуете, что отчаялись, выхолощены и вас завалило делами: кровать застелить, всех развезти, посуду отдраить… Разве вам не смешно? Мы все в этой ловушке». Неужели реальные домохозяйки примутся смехом развеивать свои мечты и чувство отчаяния? Неужели они считают, что их подавленные таланты и ограниченная жизнь – это шутка? Ширли Джексон застилает кровать, приголубит сына, посмеется над ним и… напишет очередную книгу. Пьесы Джин Керр ставятся на Бродвее. Эта шутка не про них.

Некоторые из новых Писательниц-Домохозяек погружены в этот образ. Журнал Redbook рассказывает, что автор статьи о грудном вскармливании, женщина по имени Бетти Энн Кантривумэн, «планировала стать врачом. Но незадолго до получения диплома колледжа Рэдклифф передумала, и все из-за мысли, что подобное стремление помешает ей реализовать настоящую мечту – выйти замуж и создать большую семью. Она поступила в Школу сестринского дела Йельского университета, а затем на первом же свидании обручилась с молодым психиатром. Сейчас у них шестеро детей в возрасте от двух до тринадцати лет, а миссис Кантривумэн работает консультантом по грудному вскармливанию в Центре поддержки матерей и семей Индианаполиса» (журнал Redbook, июнь 1960 года). По ее словам:

Кормление грудью становится для матери гармоничным приложением к акту сотворения. Оно дарит обостренное чувство самореализации и позволяет ощутить максимально приближенные к идеальным отношения, на которые только может надеяться женщина… Сам факт рождения ребенка не удовлетворяет эту потребность и желание… Материнство – это образ жизни. Оно позволяет каждой полностью выразиться через проявление нежных чувств, заботы и всеобъемлющей материнской любви.

Если материнство (предназначение, которое веками почиталось как святыня) понимается как совершеннейший образ жизни, должны ли женщины самостоятельно отречься от мира и открытого перед ними будущего? Или, отрекаясь от мира, они вынужденно считают материнство совершеннейшим образом жизни? Граница между загадкой и реальностью размывается, но воплощать это противоречие приходится реальным женщинам. Так, в блистательном рождественском выпуске Life 1956 года, который был полностью посвящен «новой» американке, мы видим (причем не как выдуманную злодейку из женских журналов, а как жизненный факт) типичную «карьеристку – женщину, совершающую роковую ошибку, которую насаждал феминизм». Героиня ищет «помощи» у психиатра. Яркая, образованная, амбициозная и привлекательная, она зарабатывает не меньше мужа, тем не менее ее рисуют «маскулинизированной» и «разочарованной» вследствие карьеры, а бедный, слабый, пассивный муж безразличен к ней в сексуальном плане. Он отказывается брать на себя ответственность и топит порушенную мужественность в алкоголе.

Есть еще недовольная жена, которая постоянно скандалит на заседаниях родительского комитета. Эта патологически депрессивная женщина калечит жизнь детям и держит под каблуком мужа, которому на самом деле завидует – ведь он погружен в мир профессиональной деятельности. «Жена, которая до замужества успела поработать или хотя бы получила образование в сфере интеллектуального труда, оказывается в прискорбном положении “просто домохозяйки”… Будучи недовольной, она способна нанести столько же вреда и мужу, и детям (и себе самой), как если бы строила карьеру, а иногда и больше».

И, наконец, на контрасте, ярко и с улыбкой вышагивают новые матери-домохозяйки, которые дорожат своей «непохожестью», «уникальной женственностью», «чувствительностью и пассивностью, присущими их полу по природе». Полностью посвятившие себя красоте и способности рожать и воспитывать детей, это «чуждые феминизма женщины с поистине женскими взглядами, которыми мужчины восхищаются за их чудесную, Богом данную, исключительно уникальную способность носить юбки, со всеми вытекающими из этого последствиями». Радуясь «возрождению традиционной семьи с тремя-пятью детьми, которая проживает за городом в чудесном квартале, где представлены исключительно высшие слои общества, ну и верхушка средних», журнал Life пишет:

Именно здесь, где проживают женщины, как никто другой способные построить замечательную карьеру, все большее внимание уделяется воспитанию детей и созданию семейного уюта. Можно предположить… что, поскольку эти женщины обладают большей информацией и более зрелы, чем в среднем по стране, они первыми осознали цену «феминизма» и сделали вывод… Из таких мест и проистекает стиль – стиль в мыслях (как и в одежде и в декоре), – распространяясь на другие слои населения… Это противоборствующее веяние, быть может, разрушит господствующую разрушительную тенденцию и превратит брак в то, чем он должен быть: в настоящее партнерство, где… мужчины – это мужчины, женщины – это женщины; главное, все точно уверены в том, кто они есть, и абсолютно счастливы заключить брак с человеком противоположного пола.

Примерно в то же время (16 октября 1956 года) журнал Look разразился тирадой:

В битве полов побеждает американская женщина. Словно подросток, она растет и ставит своих критиков в тупик… Психологически прекрасно справляясь в мире мужчин, она работает (скорее между делом), составляя треть рабочей силы страны, причем не столько ради «головокружительной карьеры», сколько ради приданого или новой морозильной камеры. Американка вежливо уступает руководящие должности мужчинам. Это дивное создание еще и замуж выходит раньше обычного, рожает больше детей, выглядит и ведет себя гораздо женственнее, чем «эмансипированные» девушки 1920-х или даже 30-х годов. И жена металлурга, и член женского общества одинаково занимаются домашней работой… Но если женщина в наши дни делает старомодный выбор, с любовью ухаживает за садом и толпой своих детишек, осанны ей поют громче, чем когда-либо прежде.

В новой Америке факты важнее вымысла. Реальные фотографии женщин, которые посвятили жизнь детям и дому, воспроизводятся как идеальные, демонстрируя, какой должна быть женщина. Эффективный прием, поскольку от них не так-то просто отмахнуться, это вам не героини рассказов в женских журналах. Когда загадочная женственность набирает мощь, она на основе фактов строит собственный художественный вымысел. Она умеет извлекать пользу даже из противоречащих ей фактов и просачивается, заполняя собой все пространство культуры, сбивая с толку даже общественную критику.

Эдлай Стивенсон в своем обращении, зачитанном в колледже Смит, которое впоследствии перепечатал журнал Woman’s Home Companion (сентябрь 1955 года), отверг желание образованных женщин играть политическую роль в «переломные моменты истории». По словам этого представителя либеральной демократии, современная женщина уже участвует в политике, поскольку выполняет свое предназначение жены и матери: «Женщины, особенно получившие образование, имеют уникальную возможность влиять на мужчин и на мальчиков». Истинное участие женщины в политике в условиях кризиса – это роль жены и матери.

Погрузившись в чрезвычайно обременительные, специфические бытовые вопросы, многие женщины чувствуют досаду, им кажется, что они далеки от тех важных проблем и оживленных дискуссий, которые благодаря образованию они понимают и ценят. Когда-то они писали стихи. Теперь пишут список бытовых дел на день. Когда-то они до поздней ночи обсуждали искусство и философию. Теперь они так устают, что засыпают, едва протрут последнюю тарелку. Возникает ощущение, что везде лишь ограничения, что горизонт схлопывается, а возможности уходят из-под носа. Женщины надеялись в переломные моменты истории сказать свое слово. А на деле лишь стирают пеленки.

Но неважно, говорим мы об Африке, исламских странах или Азии, женщинам «никогда не было так хорошо», как вам. Иными словами, призвание быть женой и матерью вовсе не уводит вас от важных современных проблем, наоборот, возвращает вас в самый эпицентр жизни и возлагает ответственность намного более глубокую и личную, чем та, которую несет большинство людей, о ком пестрят заголовки, пишут в газетах и кто живет в таком водовороте важных проблем, что в конце концов не в состоянии различить, какие из них на самом деле имеют значение.

У женщины тоже есть свой участок политической работы: «сделать так, чтобы в ее доме понимали, что такое жизнь и свобода… помочь мужу обрести ценности, чтобы он разглядел смысл в своих домашних обязанностях… рассказать детям о том, что каждый человек уникален».

Эту задачу для вас, жен и матерей, можно выполнять, сидя в гостиной с младенцем на коленях или стоя на кухне с консервным ножом в руке. Если хватит смекалки, вы, быть может, умудритесь применить свои спасительные навыки на ничего не подозревающем муже, пока тот смотрит телевизор. Мне кажется, в наше непростое время вы способны на многое даже в скромной роли домохозяйки. Лучшего призвания и пожелать сложно.

Получается, логика этой загадочной женственности позволила заново переосмыслить природу женских проблем. Когда в женщине видели равное мужчине человеческое существо с безграничным потенциалом, все, что мешало ей полностью его реализовать, было проблемой, которая требовала решения: преграды на пути к высшему образованию и участию в политической жизни, дискриминация, предрассудки, будь то закон или нормы морали. Но раз уж женщина рассматривается только с точки зрения ее половой принадлежности, то и препятствия на пути к полной реализации ее потенциала, и предрассудки, которые отрицают ее полноценное участие в жизни этого мира, больше не являются проблемами. Проблемой сейчас считается только то, что может помешать женщине свыкнуться со своей судьбой домохозяйки. Поэтому карьера – это проблема, образование – это проблема, политические интересы, да даже признание женского интеллекта и индивидуальности – это проблема. И, в конце концов, есть проблема, у которой нет названия: абстрактное, неопределенное желание «чего-то большего», чем помыть посуду, выгладить белье, наказать или похвалить детей. Женские журналы предлагают покрасить волосы в блонд или родить еще. «Помните, как в детском возрасте мы все планировали «кем-то быть»?» – вопрошает молодая домохозяйка со страниц журнала Ladies’ Home Journal (февраль 1960 года). Хвастаясь, что за семь лет она истрепала до дыр шесть экземпляров книги доктора Спока по уходу за ребенком, она просто кричит: «Я счастлива! Ужасно счастлива! Я ТАК РАДА, ЧТО Я – ЖЕНЩИНА!»

В одной из таких историй под названием «Праздник» (журнал Mademoiselle, август 1949 года) врач прописал отчаявшейся молодой жене раз в неделю выходить из дома. И вот она бродит по магазинам, примеряет платья, смотрит в зеркало, гадая, какое из них понравится ее мужу Сэму.

Сэм, всегда только Сэм, словно кто-то нашептывает ей на ухо. Словно у нее самой не было определенного мнения, ясности своей мысли… Внезапно она перестала видеть разницу: плиссированная перед ней юбка или юбка с клиньями. И взглянула на себя в зеркало в полный рост. Высокая, чуть раздавшаяся в бедрах, черты лица уже слегка поплыли. В двадцать девять она чувствовала себя немолодой, как будто куча лет за плечами и впереди не так много осталось… что глупо, ведь Эллен только исполнилось три. Нужно было продумать ее будущее и, возможно, решиться на еще одного ребенка. Это нельзя откладывать надолго.

Когда молодая домохозяйка в рассказе «Мужчина, который рядом» (журнал Redbook, ноябрь 1948 года) понимает, что ее тщательно продуманный званый обед не помог мужу получить повышение, она впадает в отчаяние. («Ты должен сказать, что я помогла. Должен сказать, что я на что-то способна… Жизнь словно головоломка, в которой нет одного элемента, нет меня, а я все не могла найти в ней свое место».) В итоге она обесцвечивает волосы и, когда муж благоприятно реагирует в постели на новую «блондинистую внешность», «обретает покой, будто нашла ответ на свой внутренний вопрос».

Раз за разом в статьях из женских журналов утверждается, что женщина в состоянии познать самореализацию только в момент рождения ребенка. Годы, когда она больше не может рассчитывать на роды (даже если очень старается), просто вычеркиваются. Согласно загадочной женственности мечтать о созидании или о будущем в иных терминах женщина просто не способна. Она может представлять себя в мечтах лишь как мать своих детей и жену своего мужа. А в документальных статьях повествуют о новых молодых домохозяйках, выросших в рамках загадочной женственности, у которых в принципе не возникает этот «внутренний вопрос». Одна из них, описанная в статье «Как живет Америка» (журнал Ladies‘ Home Journal, июнь 1959 года), говорит: «Если муж не хочет, чтобы я носила определенный цвет или надевала определенное платье, то я тоже искренне этого не хочу. Дело в том, что все, что он когда-либо хотел, хочу и я… Я не верю в браки, где обязанности делят пополам». Бросив колледж и работу, чтобы выйти замуж в восемнадцать, она без сожаления «никогда не пыталась вступать в дискуссию, когда разговаривали мужчины. Она никогда и ни в чем не оспаривала мужа… И кучу времени проводила, глядя в окно на снег, на дождь и постепенное появление первых крокусов. Прекрасным средством для времяпрепровождения и утешения служила… вышивка: крошечные стежки золотой или шелковой нитью, требующие безграничной сосредоточенности».

Согласно логике загадочной женственности, у женщины без собственных желаний, которая видит в себе только жену и мать, нет и проблем. Проблема, если она и возникает, может быть только у детей или у мужа. Именно муж жалуется консультанту по семейным отношениям (журнал Redbook, июнь 1955 года): «На мой взгляд, для брака нужно взять двух людей, каждый из которых живет своей жизнью, а затем их соединить. Но Мэри, похоже, считает, что мы оба должны жить одной жизнью – моей». Мэри настаивает на том, чтобы пойти с ним за рубашками и носками, говорит за него с продавцом о размере и цвете. Когда он поздно приходит домой, она выспрашивает, с кем он обедал, где, о чем говорил. А когда он возражает, она парирует: «Дорогой, я просто хочу разделить твою жизнь, участвовать в том, что делаешь ты… Хочу, чтобы мы были единым целым, ведь так говорят на венчании…» Зато мужу не кажется разумным, что «два человека вообще могут стать единым целым, как того хочет Мэри. Просто нелепица, даже при беглом рассмотрении. К тому же мне это не надо. Я не хочу так слиться с другим человеком, чтобы не иметь собственных мыслей или поступков».

По словам доктора Эмили Мадд, известного консультанта по вопросам семьи и брака, решение «проблемы Пита» заключается в том, чтобы дать Мэри почувствовать, что она живет его жизнью. Время от времени нужно приглашать ее пообедать в офисе с коллегами, заказывать для нее свое любимое блюдо из телятины и, пожалуй, обеспечивать ей «здоровую физическую активность» – пусть, например, займется плаванием, будет куда тратить лишнюю энергию.

Наивысшего счастья достигла домохозяйка из Техаса, описанная в статье «Как живет Америка» (журнал Ladies’ Home Journal, октябрь 1960 года), которая «сидит на атласном диване припыленно-синего цвета, рассматривая улицу через гигантское окно. В столь ранний час (едва пробило девять) она при параде – румяна, пудра, губная помада, хлопковое платье с иголочки». Она гордо признается: «К 8:30, когда младший идет в школу, весь дом уже вымыт и вычищен, а я успела переодеться. Могу играть в бридж, посещать собрания клуба или остаться дома и почитать, послушать Бетховена или просто побездельничать».

«Иногда она моет и сушит волосы перед тем, как в 13:30 сесть за стол для игры в бридж. Утро, когда в бридж играют у нее, – самое загруженное, ведь она должна достать столы, подготовить карты и таблицы подсчета, сварить свежий кофе и организовать обед… В зимние месяцы она может играть до четырех дней в неделю с 9:30 до 15:00… Но Дженис всегда возвращается домой до 16:00, когда из школы приходят сыновья».

Этой молодой домохозяйке нечего расстраиваться. Отличница, выскочившая замуж в восемнадцать, потом еще раз в двадцать и в двадцать же забеременев, она живет в доме, который семь лет тщательно планировала в своих мечтах. Она гордится своей работоспособностью, тем, что успела к 8:30 переделать все дела. Генеральную уборку она оставляет на субботу, когда муж рыбачит, а сыновья-бойскауты на занятиях. («Все равно больше нечем заняться. В бридж мы по субботам не играем. День тянется вечность».)

«Я люблю свой дом», – говорит она… Бледно-серой краске в ее L-образной гостиной и столовой уже пять лет, но она в идеальном состоянии… На обивке из дамаста светло-персикового, желтого и синего цветов спустя восемь лет ни единого пятнышка. «Иногда мне кажется, что я слишком пассивна, слишком всем довольна», – нежно замечает Дженис, разглядывая браслет для часов с большими бриллиантами – семейную ценность, его она носит, даже когда сами часы в ремонте… Ее любимая вещь – кровать с балдахином из розовой тафты. «В этой кровати я чувствую себя королевой Елизаветой», – радостно замечает она. (Муж храпит, поэтому спит в другой комнате.)

«Я очень признательна за все имеющиеся блага, – говорит она. – Замечательный муж, красивые сыновья, на каждого из которых имеются планы, большой дом со всеми удобствами… Я благодарна за крепкое здоровье, веру в Бога и материальные ценности: две машины, два телевизора и два камина».

С тревогой взирая на этот образ, я задаюсь вопросом, не лучше ли иметь парочку проблем, чем жить такой пассивной ненаполненной жизнью и постоянно улыбаться. Если эти молодые женщины, живущие в рамках загадочной женственности, действительно счастливы, разве это не конец? Или в этом образе заложены семена чего-то похуже, чем простое разочарование? И нет ли все увеличивающегося разрыва между этим образом и реальностью?

Женские журналы все чаще подчеркивают эффектную внешность: домохозяйка с накрашенными глазами пылесосит пол… «Честь быть женщиной». На мой взгляд, это определенный симптом. Почему образ «домохозяйки» столь настойчиво требует придания искусственного очарования? Неестественный гламур сам по себе вызывает вопросы и дает понять, что дама явно переигрывает.

В иные времена образ женщины чаще требовал ханжества и отрицания секса. Наш новый образ, видимо, чаще требует легкомыслия, все более явного акцента на вещи: две машины, два телевизора, два камина. Целые страницы женских журналов заполнены исполинскими овощами – свеклой, огурцами, зеленым перцем, картофелем, – которые описывают, словно в романе. А размер букв увеличен до уровня букваря для первоклассника. Новый McCall’s откровенно полагает, что женщины – безмозглые пушистые котята; Ladies’ Home Journal в соревновательной лихорадке привлекает рок-н-ролльщика Пэта Буна, чтобы давать советы подросткам; Redbook, а за ним и остальные увеличивают размер шрифта. Означает ли размер шрифта, что новые женщины, чьего расположения добиваются все эти журналы, обладают умом первоклассника? Или за размером скрывается тривиальность содержания? В рамках принятого в настоящий момент женского мира редактор, пожалуй, не может придумать ничего более масштабного, чем взорвать картошку в мундире или описать кухню, словно это Комната смеха. Загадочная женственность запрещает ему даже замахиваться на масштабные идеи. Но разве никому из мужчин на руководящих постах в женских журналах не приходит в голову, что их проблемы могут быть вызваны ничтожностью образа, которым они калечат женские умы?

А проблемы сегодня у всех массовых журналов, сурово конкурирующих друг с другом и с телевидением за все большее число женщин, которые станут покупать то, что продают их рекламодатели. Неужели безумная гонка заставляет мужчин – создателей этих образов видеть в женщинах лишь покупательниц? Неужели она вынуждает их в соревновательном угаре стирать нормальные мысли из женской головки? Дело в том, что проблемы тех, кто создает образы, похоже, растут прямо пропорционально возрастающему легкомыслию их образа. За годы, когда из-за этого образа женский мир уменьшился до границ дома, а роль – до роли домохозяйки, пять массовых журналов, ориентированных на женщин, прекратили свое существование. Остальные на грани.

Возможно, самый хороший признак отрыва образа от реальности – растущая у женщин скука из-за пустоты и примитивности, которые навязывают женские журналы. Однако есть и более жесткие симптомы со стороны женщин, которые к этому образу стремятся. В 1960 году редакторы журнала, ориентированного исключительно на счастливую молодую домохозяйку – или, скорее, на молодые семьи (ведь жены неотделимы от мужей и детей), – опубликовали статью, в которой интересовались: «Почему молодые матери чувствуют себя в ловушке» (журнал Redbook, сентябрь 1960 года). В качестве рекламного трюка они предложили молодым мамам с такой проблемой написать подробное письмо за пятьсот долларов. И получили двадцать четыре тысячи ответов. Редакция была в шоке. Можно ли так сильно урезать образ женщины, что он сам превратится в ловушку?

В одном из крупных журналов женщина-редактор, чувствуя, что американские домохозяйки отчаянно нуждаются в расширении их мирка, в течение нескольких месяцев пыталась убедить своих коллег-мужчин привнести в журнал несколько идей, выходящих за пределы дома. «Мы отказались от этого, – сказал человек, принимающий окончательные решения. – Современные женщины настолько оторваны от мира идей, что ничего не поймут». Наверное, неуместно спрашивать, кто же их оторвал? Наверное, эти Франкенштейны больше не в состоянии остановить женского монстра, которого сами и сотворили.

Я тоже причастна к созданию этого образа. И наблюдала, как пятнадцать лет американские женщины пытаются ему соответствовать. И все же я не могу больше отрицать, что знаю, сколь ужасны последствия. Этот образ вовсе не безобидный. Быть может, пока нет психологических терминов для описания причиняемого вреда. Но что происходит, когда женщины пытаются жить согласно образу, который заставляет их отвергать наличие собственного разума? Что происходит, когда женщины растут в рамках образа, который заставляет их отвергать реальность меняющегося мира?

Материальные жизненные мелочи, ежедневное бремя готовки и уборки, заботы о физических потребностях мужа и детей – все это действительно определяло женский мир сто лет назад, когда американцы были первопроходцами, а будущее виделось в покорении новых земель. Женщины, которые отправлялись с повозками на запад, эти цели разделяли. Теперь американское будущее зависит от разума и духа. Любовь, дети и дом – это хорошо, но это не весь мир, даже если авторы большей части текстов для женщин лживо утверждают обратное. Почему женщины должны мириться с такой полужизнью, когда могли бы участвовать в судьбе всего человечества? Почему женщины должны стараться превратить быт в «нечто большее», когда могли бы раздвинуть границы возможного в своем времени, как сделали это ранее американские женщины, плечом к плечу со своими мужьями?

Картошка в мундире не сравнится по значимости с нашим миром, а пропылесосить пол в гостиной – красится женщина для этого или нет – не столь энергозатратно и не требует особых усилий мысли, чтобы раскрыть женский потенциал. Женщины – тоже люди, они не мягкие куколки и не животные. На протяжении веков человек знал, что отличается от других животных благодаря способности своего разума создать идею, обрисовать перспективу и изменить будущее. Подобно другим животным он должен есть и заниматься сексом, но когда он любит, то делает это как человек, и, когда он создает и изменяет свое будущее, он действует как человек, как человеческое существо.

Почему так много американок, обладающих способностями и образованием, чтобы открывать новое, чтобы создавать, снова вернулись домой и пытаются найти «нечто большее» в домашнем хозяйстве и воспитании детей? Как ни парадоксально, за те же пятнадцать лет, в течение которых смелую Новую Женщину сменила Счастливая Домохозяйка, границы человеческого мира расширились, скорость происходящих в мире изменений увеличилась, а сама природа человеческой реальности в значительной мере освободилась от биологических и материальных потребностей. Может, загадочная женственность мешает американкам расти вместе с миром? Может, она вынуждает отрицать реальность? Как женщина в психиатрической больнице должна отрицать реальность, чтобы поверить в то, что она королева… Может, в нашем сложном, изменяющемся мире загадочная женственность обрекает женщин превращаться в людей со сдвигами, если не в настоящих шизофреников?

Парадокс более чем странный: когда для женщин в Америке наконец-то стали доступны все профессии, сочетание «работающая женщина» стало ругательством; когда высшее образование реально для любой способной женщины, оно стало настолько непопулярно, что все больше и больше девушек бросают школу и колледж, выходят замуж и рожают детей; когда в современном обществе можно выбрать любую из огромного количества ролей, женщины настойчиво ограничиваются лишь одной. Почему, после устранения всех юридических, политических, экономических и образовательных преград, которые когда-то мешали женщине быть равной мужчине, быть полноправной личностью, обладающей свободой развития своего потенциала, почему она должна смириться с новым образом, который настаивает на том, что она не человек, а «женщина», по определению лишенная свободы человеческого существования и права голоса в судьбе человечества?

Образ загадочной женственности настолько силен, что женщины вырастают, даже не понимая, что у них есть желания и способности, которые эта женственность запрещает. Но этот загадочный образ не мог всего за пару лет распространиться на всю нацию, обращая вспять тенденции целого столетия, без веской на то причины. Так что же придает этому образу силу? Почему женщины вернулись домой?