Бетти Фридан
Загадка женского
Изучаемый миф гласит, что высшая ценность для женщины, как и ее единственная задача, – реализация собственной женственности. И недооценивать эту женственность – величайшая ошибка, что мы наблюдали на протяжении большей части истории западной культуры. Женственность эта столь загадочна, интуитивно понятна и близка к сотворению и происхождению жизни, что человеческая наука, возможно, никогда не сможет ее постигнуть. Но, несмотря на все своеобразие и отличие, она никоим образом не уступает природе мужчины. А в некотором отношении, возможно, даже превосходит ее. Заблуждение, корень женских проблем в прошлом заключается в том, что женщины завидовали мужчинам, пытались быть на них похожими, а не старались принять собственную природу, согласно которой женщина может самореализоваться только в условиях сексуальной пассивности, мужского доминирования и пестования материнской любви.
Образ, который эта женственность – своеобразный миф – навязывает американкам, на самом деле не нов: «Род занятий: домохозяйка». Новая женственность создает из матерей-домохозяек, у которых никогда не было шанса выбрать иной путь, образец для всех женщин. Она заранее предполагает, что применительно к женщинам история, здесь и сейчас, достигла блестящего финала. Скрываясь за изощренными ловушками, она превращает определенные практические, имеющие предел бытовые аспекты существования женщины – как раньше у женщин, чье бытие было вынужденно ограничено готовкой, уборкой, стиркой, вынашиванием детей, – в религию, в образец, по которому должны жить все. В противном случае им стоит отречься от своей женской сути.
После 1949 года у американских женщин осталось лишь одно определение для слова «самореализация» – женщина-домохозяйка. Мгновенно, словно во сне, образ американской женщины как растущей личности в изменяющемся мире разбился на мелкие части. Ее самостоятельный полет в поисках собственной идентичности был позабыт во имя сохранности единения. Безграничный мир сжался до уютных стен дома.
Трансформация, отразившаяся на страницах женских журналов, стала резко заметна в 1949 году, а далее, в пятидесятые, шла по нарастающей. «Женственность начинается дома», «Быть может, это мир мужчин», «Рожай, пока молода», «Как поймать мужчину в капкан», «Нужно ли бросать работу после свадьбы?», «А вы учите дочь быть женой?», «Строим карьеру дома», «Надо ли женщинам так много говорить?», «Почему солдаты предпочитают немок?» «Чему женщины могут научиться у Евы», «Политика: настоящий мужской мир», «Как сохранить счастливый брак», «Не бойтесь выходить замуж молодыми», «Беседы врача о грудном вскармливании», «Наш ребенок родился дома», «Готовить для меня – это поэзия», «Как вести домашнее хозяйство».
К концу 1949 года только одна из трех героинь женских журналов строила карьеру… и отказывалась от нее, вдруг понимая, что на самом деле безумно хочет быть домохозяйкой. В 1958 году, а затем еще раз в 1959-м я пролистала полностью, выпуск за выпуском, три крупных женских журнала (четвертый, Woman’s Home Companion, приказал долго жить) и не нашла ни одной героини, строящей карьеру, имеющей устремления в какой-то работе, искусстве, профессии, да хоть какую-то миссию в этом мире, кроме той, что описывается словами «род занятий: домохозяйка». Только одна из ста героинь имела работу. Даже молодые незамужние героини больше не работали, ну разве что ловили мужа [7].
Новые счастливые героини-домохозяйки по какой-то неясной причине выглядят моложе энергичных карьеристок 30—40-х годов. Похоже, они молодеют и молодеют – и внешне, и в своем по-детски зависимом поведении. Из планов на будущее – только родить. В их мире активно растет только ребенок. Сами героини-домохозяйки вечно юны, ведь границы их собственного образа дальше родов не простираются. Дети растут и развиваются вместе со всем миром, а они, как Питер Пэн, должны оставаться молодыми. Они должны продолжать рожать, поскольку женственность подсказывает: другого способа стать героиней нет. Вот типичный пример из рассказа под названием «Бутербродница» (Ladies’ Home Journal, апрель 1959 года). В колледже она ходила на курс домоводства, научилась готовить, никогда не работала и до сих пор ведет себя как дитя, хотя сама родила уже троих. Но есть проблема – деньги. «О, ничего скучного, никаких налогов, торговых соглашений на основе взаимности или программ помощи иностранным государствам. Этот экономический бред я оставляю своему представителю в Вашингтоне, помоги ему небеса».
Проблема в том, что ее пособие составляет всего сорок два доллара и десять центов. Она терпеть не может просить у мужа денег каждый раз, когда ей нужна пара обуви, а кредитный счет он ей не доверит. «О, мне так не хватает своих денег! Много не надо. Пару сотен в год, и проблема решена. Так, чтобы изредка пообедать с подружкой, позволить себе чулки экстравагантного цвета, по мелочи, не обращаясь к Чарли. Но, увы, Чарли прав. Я не заработала в жизни ни доллара и понятия не имею, как делаются деньги. Поэтому я все думала и думала… не прекращая готовить, убирать, снова готовить, стирать, гладить и снова готовить».
В конце концов приходит решение: она будет готовить бутерброды для сотрудников на заводе мужа. Она получает пятьдесят с половиной доллара в неделю, вот только забывает сосчитать расходы и не помнит, что такое прибыль, поэтому вынужденно прячет восемь тысяч шестьсот сорок пакетов для бутербродов за плитой. Чарли замечает, что она делает бутерброды слишком красивыми. На что она говорит: «Если просто шлепнуть ветчину на кусок ржаного хлеба, то я банально бутербродница, это неинтересно. Но если что-то добавить, какой-то особый штрих – то это уже процесс творческий». И она режет, заворачивает, чистит, запечатывает, намазывает хлеб, с рассвета и до упора, за девять долларов чистого дохода, пока запах еды не начинает претить. Как-то после бессонной ночи она, шатаясь, идет вниз, чтобы нарезать салями еще на восемь зияющих пустотой ланч-боксов. «Это был перебор. Как раз проснулся Чарли. Он лишь взглянул на меня и побежал за стаканом воды». В этот момент она понимает, что снова беремена.
«Первое, что смог связно выдавить Чарли: “Я отменю твои заказы. Ты – мать. В этом твоя работа. Деньги в дом приносить не обязательно”. Как просто и красиво! “Да, босс”, – покорно пробормотала я, если честно, с облегчением». Вечером Чарли приносит домой чековую книжку, доверяя ей совместный банковский счет. О спрятанных восьми тысячах шестистах сорока пакетах для бутербродов она решает умолчать. Пока все четверо закончат школу, она в любом случае их истратит.
Дорога от Сары и гидросамолета до «бутербродницы» заняла всего десять лет. За десять лет образ американской женщины, похоже, раскололся надвое, как разум шизофреника. Речь уже не просто о том, чтобы зверски уничтожить любые мечты о карьере. Все заходит намного дальше.
Раньше образ женщины также состоял из двух частей: доброй, чистой женщины на пьедестале и развратницы с плотскими желаниями. Раскол в новом образе вскрывает противоречие иного рода: женственная женщина, чья добродетель вовсе не исключает плотские желания, и карьеристка, любое желание самостоятельности которой считают пороком. Благонравие теперь заключается в изгнании запретной мечты о карьере, в победе героини над Мефистофелем: дьяволом, предстающим вначале в облике карьеристки, который угрожает забрать мужа или ребенка героини, и в конце концов дьяволом внутри самой героини – мечтой о независимости, душевным недовольством и даже ощущением собственной идентичности. Все это нужно изгнать, чтобы завоевать или сохранить любовь мужа и ребенка.
В рассказе, напечатанном в журнале Redbook («Мужчина, который вел себя как муж», ноябрь 1957 года), к героине, очень юной невесте, «маленькой брюнетке с веснушчатым лицом» по прозвищу Малышка приезжает в гости бывшая соседка по колледжу, Кей. Эта соседка – «своя среди парней, с прекрасной деловой хваткой… блестящие волосы цвета красного дерева она собирала в высокий пучок, который пронзали две палочки». Кей в разводе, но что ужаснее, она оставила ребенка с бабушкой, пока сама работает на телевидении. Этот карьерный дьявол заманивает Малышку работой и мешает ей кормить ребенка грудью. Она даже уговаривает молодую мать не подходить к своему плачущему в два часа ночи ребенку. Однако получает заслуженный отпор, когда муж героини, Джордж, обнаруживает плачущего ребенка, лежащего без одеяльца на ледяном ветру из распахнутого окна; по щекам младенца течет кровь. Кей, исправившаяся и раскаявшаяся, пробует отлынивать от работы, чтобы завести собственного ребенка и начать жизнь заново. А Малышка ликует по поводу кормления в два часа ночи: «Я рада, рада, рада, что я всего лишь домохозяйка» – и мечтает о том, что ребенок, когда вырастет, тоже станет домохозяйкой.
Когда с дороги уходит работающая женщина, дьяволом, которого нужно непременно изгнать, становится домохозяйка, активно интересующаяся общественными мероприятиями. Даже участие в родительском комитете приобретает подозрительный оттенок, не говоря уже об интересе к международным делам (см. «Без пяти минут интрижка», журнал McCall’s, ноябрь 1955 года). Следом идет домохозяйка, у которой просто есть собственное мнение. Героиня рассказа «Я не хотела тебе говорить» (журнал McCall’s, январь, 1958 года) знает, сколько денег осталось на счету, и спорит с мужем из-за бытовых мелочей. В итоге муж уходит к «беспомощной вдовушке», главная привлекательность которой состоит в том, что она совершенно «не разбирается» ни в договорах страхования, ни в ипотечном кредитовании. Брошенная жена сетует: «Наверное, она очень сексуальна. Что может здесь предложить жена?» На что ее лучшая подруга говорит: «Ты упрощаешь. Не забывай, насколько беспомощна Таня и как она благодарна мужчине за поддержку…»
«Я бы не смогла быть полностью зависимой от мужа, даже если бы попыталась, – отвечает жена. – После колледжа я получила хорошую работу и всегда была довольно самостоятельна. Я не беспомощная девчонка и не смогу ею притворяться». Но той ночью она всему научится. Она слышит шум, который, быть может, издает грабитель, и, хотя она знает, что это всего лишь мышь, зовет на помощь мужа и отбивает его у соперницы. В итоге супруг успокаивает якобы испуганную жену, а та бормочет, что этим утром он, конечно, был прав. «Она смирно лежала в мягкой постели и улыбалась, испытывая сладкое, скрытое удовольствие, едва тронутое чувством вины».
В конце этого пути, практически в буквальном смысле, – полное исчезновение героини как отдельной личности и творца собственной истории. В конце этого пути – единение, когда у женщины даже нет необходимости скрывать собственное «Я» в чувстве вины, поскольку оно отсутствует. Она живет только ради мужа и детей, только их жизнью.
Идея «единения», придуманная издателями журнала McCall’s в 1954 году, была жадно воспринята рекламодателями, как движение с духовным смыслом. На какое-то время она приобрела статус практически национальной идеи. Тем не менее резкая критика со стороны общества не заставила себя долго ждать, появились злые шутки, что «единение» – это замена более глобальных человеческих целей – мужских. Женщины получили нагоняй за то, что заставляли мужей выполнять работу по дому, вместо того чтобы позволять им прокладывать новые пути в Америке и во всем мире. Был поставлен вопрос: почему мужчины, обладающие способностями государственных деятелей, антропологов, физиков, поэтов, должны вечерами в будни или субботним утром мыть посуду и пеленать младенцев? Это время они могли бы потратить на решение более серьезных, необходимых для общества вопросов!
Примечательно, что критиков возмущало только то, что мужчин просили разделить обязанности «женского мира». Мало кто ставил под вопрос границы этого мира для женщин. А ведь когда-то считалось, что и женщины обладают способностями и проницательностью государственных деятелей, поэтов и физиков. Мало кто видел за такой идеей единения наглую ложь.
Обратимся к пасхальному выпуску журнала McCall’s 1954 года, который объявил о новой эре единения, озвучив реквием по тем временам, когда женщины боролись за политическое равноправие и завоевали его, а женские журналы «помогли выкроить огромные области, запретные ранее для вашего пола». Новая модель жизни, когда «все больше и больше мужчин и женщин раньше вступают в брак, раньше заводят детей, имеют семьи побольше и получают глубочайшее удовлетворение» от собственного дома, – это модель, которую «мужчины, женщины и дети выстраивают вместе… не только женщины или только мужчины, поодиночке, а вся семья, на основе общего опыта».
Фоторепортаж, в подробностях описывающий такой образ жизни, называется «место мужчины – в его доме». В нем, как новый образ и идеал, приводится супружеская пара из Нью-Джерси, живущая с тремя детьми в двухуровневом доме с серой черепицей. Жизнь Эда и Кэрол «практически полностью вертится вокруг детей и дома». Вот они делают покупки в супермаркете, плотничают, одевают детей, вместе готовят завтрак. «Затем Эд садится с друзьями, которые по очереди друг друга подвозят, в машину и едет в офис».
Эд, муж, выбирает цветовую гамму для дома и оставляет за собой главные решения по интерьеру. Вот какие повседневные дела любит Эд: возиться по дому, что-то мастерить, красить, выбирать мебель, коврики и шторы, вытирать посуду, читать детям и укладывать их спать, работать в саду, кормить, одевать и купать детей, ходить на родительские собрания, готовить, покупать одежду жене, ходить за продуктами.
А вот что Эд не любит: вытирать пыль, пылесосить, завершать начатое, вешать шторы, мыть кастрюли, сковородки и тарелки, убирать за детьми, расчищать двор от снега и стричь газон, менять подгузники, отвозить няню домой, стирать, гладить. Понятно, что эту работу Эд не делает.
Семье нужен глава, а эту функцию выполняет Отец, не Мать… Детям обоих полов необходимо понимать, признавать и уважать способности и функции каждого пола… Отец – это не просто мать на замену, даже если он охотно помогает купать, кормить, утешать и играть. Он – связь с внешним миром, где сам работает. И если в этом мире он чем-то увлечен, проявляет отвагу, терпимость, мыслит конструктивно, он передаст эти ценности детям.
В те дни в редакции McCall’s проводили кучу безумных собраний. «Внезапно все стали искать в единении духовный смысл, ожидая, что мы создадим некое загадочное религиозное движение, основываясь на той жизни, которую люди вели последние пять лет, – а люди просто уползли по домам, развернувшись к миру спиной. И эту жизнь можно было показать только как уродливую серость, – вспоминает бывший редактор журнала. – Все и всегда в конечном счете сводилось к следующему: как славно, славно, славно, папочка в саду нам жарит барбекю. Мода, еда, даже духи – мы везде пихали мужчин».
«Были статьи, написанные психиатрами, которые мы не могли напечатать, потому что они раздули бы проблему по полной: ведь эти пары всем своим весом опираются на своих детей. А что еще делать с единением, кроме как заботиться о детях? Мы были благодарны до слез, когда находили фото отца с матерью в ином, новом ракурсе. Иногда нам становилось любопытно, что будет с женщинами, если мужчины возьмут на себя оформление дома, уход за детьми, готовку и все то, что раньше было только женской прерогативой. Но показать, как женщины покидают домашний очаг и строят карьеру, мы не могли. Ирония в том, что мы хотели начать работать и для мужчин, и для женщин, вместе. Мы хотели работать для людей, а не только для женщин».
Но можно ли считать женщин людьми, учитывая запрет на равенство с мужчинами? Их в конце концов настолько затягивает образ пассивной зависимости (поскольку независимость запрещена), что они хотят, чтобы мужчины принимали решения даже дома. Дикая иллюзия того, что единение может разбавить духовным содержанием серость домашней рутины, потребность, чтобы религиозное движение восполнило недостаток самосознания, выдает масштабы женской потери и пустоту нового образа. Может ли мужская помощь по дому компенсировать женщинам потерю целого мира? Может ли совместная возня с пылесосом в гостиной подарить домохозяйке новую цель в жизни?
В 1956 году, на пике идеи «единения», скучающие редакторы в McCall’s напечатали скромную статью под названием «Сбежавшая мать». К их изумлению, именно эта статья (из всех статей, опубликованных ранее) привлекла наибольшее внимание читательской аудитории. «Это был момент истины, – сказал бывший редактор. – До нас вдруг дошло, что все те женщины, что сидели дома, воспитывая своих трех детей, были ужасно несчастны».
Но к этому моменту уже закрепился новый образ американской женщины – «Род занятий: домохозяйка», он превратился в некую загадку, неоспоримую и не допускающую вопросов, формируя ту самую реальность, которую сам и искажал.
В пятидесятые, к тому времени как я стала писать для женских журналов, редакторы считали само собой разумеющимся, а писатели рассматривали как непреложную данность бытия мысль о том, что женщин не интересует политика, жизнь за пределами Штатов, национальные проблемы, искусство, наука, новые идеи, приключения, образование, да даже собственные сообщества, за исключением тех, где они могут эмоционально самовыразиться как жены и матери.
Одежда бренда Mamie’s и семейная жизнь Никсонов – вот что заменило для женщин политику. Наверное, совесть или чувство долга могли бы сподвигнуть журнал Ladies’ Home Journal на публикацию серии статей наподобие «Путешествие пилигрима в политику», с рассказом о женщинах, которые пытаются улучшить школы и игровые площадки. Однако в профессии считалось, что политика, даже сквозь призму материнской любви, не сильно интересует женщин. Проценты читаемости были всем известны. Один редактор Redbook изощренно попытался провести подрывную деятельность, показав эмоции жены, муж которой заплыл в зараженную зону.
«Женщины не воспринимают идею или проблему в чистом виде, – соглашались мужчины, редактировавшие массовые женские журналы. – Нужно все переводить на знакомый им язык». Авторы женских журналов отнеслись к этому с таким пониманием, что один эксперт по естественным родам даже отправил в ведущий женский журнал статью под названием «Как родить ребенка в бомбоубежище». «Статья была написана не очень, – признался мне один редактор, – иначе мы бы ее купили». Согласно устоявшемуся мифу, женщины, со своей загадочной женственностью, могут заинтересоваться конкретными биологическими деталями рождения ребенка в бомбоубежище, но никак не абстрактной идеей о способности бомбы уничтожить человечество.
Подобная точка зрения, конечно же, работает как самопрограммирование. В 1960 году проницательный социальный психолог поделился со мной печальной статистикой, которая на первый взгляд явно доказывала, что американские женщины до тридцати пяти не интересуются политикой. «Возможно, у них есть право голоса, но избираться сами они не хотят, – сказал он мне. – Если вы напишете что-то о политике, они и читать не станут. Придется перевести все на язык проблем, которые им доступны: романтические отношения, беременность, кормление грудью, предметы интерьера, одежда. Попробуйте напечатать статью об экономике, или расовом вопросе, или гражданских правах, и вы решите, что женщины никогда об этом не слышали».
Может, они о них и не слышали. Ведь идеи – это не врожденные инстинкты, которые вдруг всплывают в голове в готовом виде. Идеи передаются посредством образования, печатного слова. По данным психологических исследований, новые молодые домохозяйки, которые бросают школу или колледж, чтобы выйти замуж, не читают книг. Они читают только журналы. А в журналах уверены, что женщин идеи не интересуют.
В тридцатых и сороковых годах массовые журналы, например Ladies’ Home Journal, публиковали сотни статей о мире за пределами дома: «Впервые вся подноготная американских дипотношений перед объявлением войны»; «Смогут ли США обрести мир после этой войны?», написанная Уолтером Липпманом; «Сталин в полночь» Гарольда Стассена; «Доклады генерала Стилуэлла по Китаю»; статьи Винсента Шина о последних днях Чехословакии; преследование евреев в Германии; «Новый курс» Рузвельта; версия Карла Сэндберга об убийстве Линкольна; истории Фолкнера о Миссисипи и битва Маргарет Санджер за контроль над рождаемостью.
Зато в 1950-х годах печатали, в сущности, только те статьи, которые либо предназначались для женщин-домохозяек, либо описывали женщин-домохозяек, либо в них дозволялась чисто женская самореализация, как у герцогини Виндзорской или принцессы Маргарет. «Получая статью о женщине, которая идет на авантюрный шаг, что-то не вписывающееся в каноны, еще и самостоятельно, мы понимаем, что, скорее всего, героиня – агрессивная невротичка», – объяснил мне редактор Ladies’ Home Journal. Маргарет Санджер сегодня не на коне.
В 1960 году я увидела данные, что женщины младше тридцати пяти не смогли симпатизировать смелой героине рассказа, которая работала в рекламном агентстве и уговорила молодого человека бороться за свои принципы, вместо того чтобы сбежать домой, к семейному бизнесу и безопасности. Не смогли они симпатизировать и молодому служителю, который действовал согласно убеждениям, но вопреки правилам. Зато они без проблем симпатизировали юноше, которого парализовало в восемнадцать лет. («Я пришел в сознание и понял, что не могу ни двигаться, ни говорить. Шевелился только палец одной руки». Но с помощью веры и психиатра «теперь я нахожу причины жить на полную».)
Любой редактор подтвердит, что новые читательницы-домохозяйки симпатизируют тем, кто пал жертвой слепоты, глухоты, физических увечий, церебрального паралича, просто паралича, рака или кого ждет неминуемая смерть… Что это говорит о них самих? Статьи о людях, которые не могут, например, видеть, или говорить, или двигаться, стабильно составляют основу женских журналов в эпоху, когда у большинства женщин «род занятий: домохозяйка». Эти истории, углубляясь в кучу реалистичных деталей, подменяют статьи о стране, о мире, идеях, проблемах, искусстве и науке, подменяют рассказы о смелых, сильных духом женщинах. И неважно, кто жертва – мужчина, женщина или ребенок, влачит он жалкое существование из-за неизлечимого рака или ползучего паралича, домохозяйка будет сопереживать.
Когда я писала для подобных журналов, редакторы не уставали напоминать, что «женщины должны сопереживать» моим текстам. Однажды мне захотелось написать о художнице. И я написала: о том, как она готовит, ходит по магазинам, влюбляется в будущего мужа и раскрашивает для своего дитя колыбельку. Мне пришлось выкинуть все то, где я описывала, что она рисовала картины, все важное… как и ее к этому отношение. В феврале 1949 года в журнале Ladies’ Home Journal появилась статья «Кухня поэтессы», где описывалось, как готовит Эдна Сент-Винсент Миллей. «Теперь никто больше не скажет, что работа по дому ниже чьего-то достоинства, ведь если одна из величайших поэтесс наших дней, чье величие вне времени, видит красоту в простых домашних хлопотах, значит, в давнем споре стоит поставить точку».
Единственными «работающими женщинами», которых всегда привечали на страницах женских журналов, были актрисы. Но и в этом образе произошли заметные изменения: от многостороннего человека с пылким нравом, внутренней глубиной и таинственным сочетанием силы духа и сексуальности до банального сексуального объекта, невесты с милым личиком или домохозяйки. Подумайте, например, о Грете Гарбо и Марлен Дитрих, Бетт Дэвис, Кэтрин Розалинд Рассел, Кэтрин Хепбёрн. А затем вспомните Мэрилин Монро, Дебби Рейнольдс, Брижит Бардо и сериал «Я люблю Люси».
Когда об актрисе писали для женского журнала, о ней писали как о домохозяйке. Автор не показывал ее за работой, не говорил о том, что ей нравится сниматься. Об этом вспоминали лишь в том случае, когда она теряла мужа или ребенка или иным способом признавала свое женское поражение. В биографическом очерке о Джуди Холлидей журнал Redbook (июнь 1957 года) писал, что «великолепная женщина обретает в работе радость, которой лишена в жизни». На экране (как нас убеждают) она «убедительно играет роль зрелой, мудрой жены и будущей матери, ту роль, с которой она сталкивается впервые в жизни». Она должна найти самореализацию в карьере, потому что разведена и «как женщина испытывает сильное чувство неполноценности… Досадная ирония: как актриса Джуди легко добилась успеха, зато как женщина потерпела неудачу…».
Как ни странно, по мере распространения новой женственности, которая исключала и карьеру, и любое призвание вне дома, доля работающих американок увеличилась до одной из трех. Правда, двое из трех по-прежнему оставались домохозяйками. Но почему, когда для женщин наконец-то открылись двери в мир, те мечты, что будоражили души женщин целое столетие, должны пойти прахом из-за какой-то загадочной женственности?
Однажды утром, сидя в офисе редактора женского журнала – женщины старше меня, которая помнит те дни, когда создавался старый образ, и которая видела, как его вытесняют, я нашла ответ. Она сказала, что старый образ энергичной карьеристки рождался по большей части писателями и редакторами женского пола. Новый же образ женщины-домохозяйки и женщины-матери во многом сложился благодаря писателям и редакторам – мужчинам.
«Раньше материал по большей части присылали писательницы, – в ее голосе прозвучала нотка ностальгии. – Потом с войны вернулись молодые люди, и многие женщины выбыли из игры. Девушки принялись рожать, и помногу, а писать перестали. Все новые авторы были вернувшимися с войны мужчинами, они давно мечтали о доме и уюте семейного быта». Потом, одна за другой, стали уходить на пенсию создатели ярких «карьеристок», героинь тридцатых годов. И к концу сороковых те авторы, что не наловчились работать с новым образом домохозяйки, покинули сферу женских журналов. Среди профессиональных писателей нового времени остались лишь мужчины и, может, парочка женщин, способных органично писать по формуле «героиня-домохозяйка». За кулисами женских журналов стали собираться иные люди: появился новый тип женщины-автора, которая сама жила в образе домохозяйки, ну или притворялась; возник и новый тип редакторов и издателей – они меньше интересовались идеями, которые могли бы проникнуть в женские умы и сердца, а больше – продажами, интересными для рекламодателя, – бытовой техникой, моющими средствами, губной помадой. Сегодня в большинстве этих журналов решающий голос принадлежит мужчинам. Да, женщины придерживаются этих формул, женщины редактируют в отделах «обслуживания» домохозяек, однако сами формулы, что продиктовали новый образ домохозяйки, – продукт мужского ума.
А еще в сороковые и пятидесятые из массовых женских журналов исчезли серьезные писатели, вне зависимости от пола. Если точнее, всю художественную литературу почти полностью заменили материалы иного рода. Вместо старых добрых статей с проблемами и идеями возникла новая концепция «оказания услуги». Порой эти статьи разбазаривали дар поэта и честность сражающегося за идею репортера ради торта со взбитыми сливками или стиральной машинки, или того чуда, которое может сотворить с вашей гостиной эта краска, а еще ради диет, лекарств, одежды и косметики, чтобы тело казалось физически красивым. Иногда речь шла об очень сложных вещах: новых разработках в психиатрии, о детской психологии, о сексе и браке, медицине. Считалось, что женщины-читательницы способны воспринять эти вещи, ведь они соответствовали их потребностям, потребностям жен и матерей, только нужно было свести все к практическим моментам, изложив в терминах повседневной жизни среднестатистической домохозяйки с конкретными правилами: «так делать можно, а так нельзя». Как сделать мужа счастливым; как избавиться от ночного недержания у ребенка; как проверить безопасность вашей аптечки…
Но вот что любопытно. Журнальные статьи, будь то прямые «услуги» для домохозяйки или документальный репортаж о ней, почти всегда превосходили по качеству художественную литературу, которую печатали в женских журналах. Статьи были лучше написаны, честнее, многограннее. Грамотные читатели, озадаченные редакторы, даже сами писатели раз за разом приходили к такому выводу. «Серьезные литераторы стали слишком зациклены на внутренних переживаниях. Для наших читателей они недоступны, нам остаются авторы, которые пишут по шаблону», – признал редактор журнала Redbook. Но раньше для женских журналов писали и серьезные писатели – и Нэнси Хейл, и даже Уильям Фолкнер, – и их творчество считалось вполне доступным. Быть может, новый образ женщины не допускал той внутренней честности, глубины восприятия и человеческой правды, что необходимы для хорошей литературы.
Для художественной литературы нужен как минимум герой или, что естественно для женских журналов, героиня, которая являет свое «Я» в погоне за какой-то целью или мечтой. А количество историй о девушке, которая ищет юношу, или о домохозяйке, которая ищет под диваном клубок пыли, довольно ограниченно. Соответственно, в этой схватке выигрывают статьи об услугах: на смену необходимым в литературе душевной честности и правде приходит разнообразие честных, объективных, конкретных, реалистичных бытовых деталей – цвет стен или помады, температурный режим духовки.
Судя по современным женским журналам, может показаться, что конкретные мелочи в жизни женщин интереснее, чем их мысли, идеи и мечты. А может, многообразие и реалистичность этих мелочей, столь тщательное описание незначительных событий маскируют отсутствие мечтаний, нехватку идей, ужасную скуку, охватившую американскую домохозяйку?
Как-то я сидела в офисе другой женщины-редактора, из «старых», одной из немногих, кто остался в мире женских журналов, где сейчас господствуют мужчины. Она объяснила, как сама участвовала в создании мифа о женственности. «Многие из нас прошли через психоанализ. И нам было неловко, поскольку мы сами строили карьеру. Мы жутко боялись, что теряем женственность. И продолжали искать способы, как помочь женщинам принять свою женскую суть».
Выходит, то, что конкретные женщины-редакторы не смогли по какой-то причине отказаться от своей карьеры, стало еще более веским поводом «помочь» другим женщинам реализоваться в роли жены и матери. Редкие дамы, которые еще посещают редакционные совещания, в собственной жизни не преклоняются перед загадочной женственностью. Однако образ, который они помогли создать, столь силен, что многие из них чувствуют вину. И если когда-то они упустили любовь или не родили детей, их гложет вопрос, а может, это из-за карьеры…