Арина Зарудко
Туда, где небо чистое

Глава X

Веселье окончательно поглотило поместье Торндайка. Бал был в полном его разгаре. Большая часть гостей танцевали и даже те, у кого не было партнеров, поддались всеобщему забвению и ритмично покачивались в такт музыки. Многие завели знакомства и коротали часы за оживленной беседой. Кто-то прибыл к середине торжества и ничуть об этом не пожалел. Словом, не нашлось человека, который не был бы в полной мере ошеломлен размахом этого события.

Уолтер Джеймс имел некую склонность к развлечениям абсолютно различного сорта. Он мог всю ночь прокутить с приятелями в борделе, а весь день проспав, забывал о намеченных планах и, как следствие, опаздывал на тот или иной слет. Балу у Торндайка не было суждено избежать этой же участи. Весь день и всю ночь Уолтер провел в подпольном казино на Фейер-стрит. В свой коттедж он прибыл к шести утра, приказал прислуге принести ему скотча со льдом и намоченное в холодной воде полотенце, но не успела та выполнить эти указания, как он забылся младенческим сном. Проснулся мистер Джеймс около пяти вечера и отдал поручение касательно его завтрака, плавно перетекающего в ужин. Поедая бифштекс, его вдруг осенило – приятель Торндайк сегодня дает бал. «Черт его дери! Понедельник! Какие балы в понедельник?» Пропустить такое, несмотря ни на что, он не имел права, иначе потерял бы статус заслуженного и многоуважаемого члена яхт-клуба, бывающего везде и знающегося со всеми. Ни к чему даже думать о том, чтобы пройти мимо этого события, ведь понаедет столько респектабельных людей! К тому же ему было известно о масштабах того торжества, на которое после своей трапезы, он принялся собираться. Накрахмаленный, расчесанный, надушенный и полный жизненной энергии он в наипрекраснейшем расположении духа сел в свой экипаж и направился прямиком к месту всеобщего веселья. Позднее пробуждение ввиду полуночничества в компании заядлых игроков привело к опозданию, характерному для этого мистера. Джеймс с порога принялся обмениваться приветствиями и любезностями с гостями, являющимися его знакомыми. К незнакомым он также обращался со свойственной ему театральностью и ярко выраженной патетикой в его приятном голосе:

– Приветствую вас, мадам! Ах, такой прелестный вечер! Такого прелестного вечера заслуживает исключительно прелестная дама…

И прочее в его стиле. Он довольно долго слонялся по дому, угощался, курил, беседовал с гостями, после чего решил разыскать хозяина и переброситься с ним парой фраз, в которых собирался выразить свой неописуемый восторг.

Мистер Торндайк после танца с Эви не предпочел более дам, за исключением его доброго друга мисс Дэвидсон, которая казалась ему скучающей, несмотря на танец с Ленни Стенсфордом и Кимом Уэлсвифтом. Он восседал на диване в углу передней, с целью спрятаться ото всех и изрядно напиться. Зоркий глаз Уолтера, как Рэдмонд ни старался быть незамеченным, настиг его в тревожном состоянии со стаканом виски в руке.

– Старина! Каков патрон, а! Каков размах! – Они пожали друг другу руки, и Уолтер рухнул на диван. – Искренне прошу простить за позднее прибытие. Я, приятель, закутил слегка накануне… – засмеявшись, продолжил он. – Но я, кажется, поспел к самой кульминации. Ну и ну, вот так пиршество! В Оксфорде ты более скуп на подобные жесты, не так ли?

Уолтер смеялся и хлопал Рэдмонда по плечу, ожидая его реакции, но напрасно.

– Послушай, старик, ты хозяин этого торжества, а просиживаешь штаны вдали от гостей! Что стряслось?

Торндайк молчал, глядя в никуда. Услышав вопрос друга, он, сделав глоток, похлопал по плечу собеседника в знак благодарности за участие. После чего последовал его не лишенный драматизма ответ:

– Эти люди, Джеймс, приятель, мне не особо импонируют. Знаешь, я презираю каждого. – Он обнял его за плечи и указывал на проходивших мимо людей. – Они считают, что могут приезжать на все эти балы, встречи, словом, жить в удовольствие, и в этом, знаешь ли, заключается счастье в их понимании. Как глупо! Глупо этим ограничивать свой мир, глупо лишать его цены. Они пусты. Пусты, как вот этот мой бокал. Им бы тратить, прожигать, кутить без конца и без начала все вновь и вновь… Им важно только одно – это. – Он достал из жилета бумажник из коричневой кожи.

– Да что ты, Рэдмонд! – заливаясь смехом, Уолтер принялся доказывать ему обратное. – Мы ведь сами такие. Мы кутим, веселимся и пьем! – Он взял с подноса, который нес лакей, бокал и чокнулся с Торндайком. – И все нам нипочем! А все оттого, что у нас есть это… – Показал он на кошелек друга, когда тот убирал его обратно. – Богатство, как и бедность – не порок, приятель, это уж точно верно. Мы таковы и от этого не стали кретинами или этими скрягами, которых так развелось в нынешнее время! Мы – приличные молодые люди с достатком и не обязаны отчитываться перед обществом за свои прегрешения, оно нам не суд. Присутствующие люди грешны не больше нашего, и от твоего парирования, и от их грешков они ничуть не обеднеют и не станут несчастнее. И этот мир, который ты называешь ценным, им вовсе не обязательно видеть, когда они создают его сами! Это новое время, старина! – Он осушил бокал, довольный своей пламенной речью.

– Лицемерие. Кругом одно вранье и прихлебательство! Их всех интересует мое состояние и то, какой на мне фрак, этим их интерес ограничивается. Но это настолько въелось в меня, что я и сам стал таким – стал циником и снобом.

– Постой, ты не прав, Торндайк, отчего ты заговорил столь пессимистично? А на кой черт, по-твоему, устраивают балы? Уж точно не ради рандеву с хозяином!

– Отец говорил мне, что счастье только в том, сколько у тебя на счету в банке, тогда из этого выльются дома, экипажи, путешествия, женщины… У меня на счету двадцать пять тысяч и, черт подери, я ни капельки не счастлив! Смекаешь, Уолт? Ни на дюйм.

– Э-э, брат, ты прибедняешься… Ты богат и можешь подарить себе это счастье! Ты можешь сделать себя счастливейшим на планете!

– И стать одним из этих… – Он мотнул головой в сторону гостей. – Решительно отказываюсь от такого счастья. Хотя уже все равно, из этой трясины выхода нет.

– Ну, довольно! Тебе бы пора повеселеть! Банкет намечен на двенадцать? До того времени нужно тебя хорошенько встряхнуть, – опять засмеялся он.

У Уолтера Джеймса была потрясающая особенность в любой ситуации, во что бы то ни стало, не терять своего бодрого и оптимистичного духа. Он как-то поднял Торндайка, и они направились в общую залу.

Пока веселье набирало обороты, а наплыв гостей только увеличивался, Эви уже несколько часов подряд пребывала в совершенно подавленном состоянии. В начале вечера она была беззаботна и весела, а сейчас – озабочена и чрезмерно напряжена. Что-то изменилось в ней, но как это могло произойти за несчастные три часа? Что так тревожило ее? Ответа не следовало. Причина таилась где-то глубоко. Она бродила по залам, садилась то на стул, то на диван, она старалась не сталкиваться ни с тетушкой, ни с кем-то из знакомых. Эвелин не могла осознать, что беспокоило ее, ища подсказки в каждой детали этого душащего вечера. Как ни странно, ответ пришел оттуда, откуда она не ждала.

Погруженная в раздумья, она решила вкусить немного свежего воздуха, наполненного вечерней прохладой, и понаблюдать за угасающим днем. Путь ее лежал на балкон. Это место было просторным, как и все в этом доме. Гирлянды белых кал и ландышей обнимали балюстраду. Сумерки постепенно обволакивали долины и поля, скалы были объяты густой, нависающей грузной пеной – туманной дымкой. В воздухе парил аромат северного ветра, несущегося со скалистой местности, он смешивался с запахами засыпающих деревьев, травы и дыма.

Эви глядела на сад, изобиловавший кустарниками магнолии и вздымающимися к небесам яблонями. Терраса со всех сторон была окружена распустившимися пионами и розами. Где-то вдали допевали свои песни птицы. Природа погружалась в безмятежный ночной сон. Эвелин на мгновение удалось заставить тревогу отступить. Однако ее спокойствие кто-то нарушил. Она почувствовала спиной чье-то присутствие, но не смела оборачиваться. Тот, кто вторгся в ее обитель, встал по правую руку от нее и пытался слиться с ее взглядом, смотрящим вдаль.

– Каким прекрасными и изумительными кажутся иногда простые вещи: зеленый сад, засыпающее небо, скалы…

Эвелин показался знакомым этот голос, и резко повернувшись, она узнала в своем собеседнике мистера Дэвидсона.

Она ничего не ответила и продолжала, молча наблюдать за утихающей снаружи жизнью. А нежданный гость продолжал, уже обратившись к ней:

– Вы, верно, сердитесь на меня, мисс Кренингтон? Я это видел по вашему взгляду. Ответьте, чем я задел ваши чувства? – Теперь он смотрел прямо на нее.

– Вы нарочно решили застать меня врасплох? Я искала уединения, – ответила она, словно не слыша его вопросов.

– Я тоже. Я на протяжении всего вечера в поисках. И все же вы встревожены, могу я предполагать, что являюсь тому виной?

– Нет, какие глупости. Я вовсе не сержусь. Да и на что мне сердиться? Мы ведь даже толком не разговаривали, – равнодушно и холодно ответила Эвелин, хотя ее вновь пробрало странным ознобом, а сердце забилось так, что отдавало в ушах.

– Порой можно задеть за живое одним словом или взглядом.

– Это не тот случай, – она врала, за что ей стало крайне стыдно.

Наступило молчание.

– Не дело очаровательной юной леди терять время понапрасну, да еще и в компании занудного джентльмена! Вы же все пропускаете, – побудительно, желая ее приободрить, воскликнул он.

В Эви вновь проснулось возмущение. Он опять намекнул на ее возраст! Что же это такое? Однако он назвал ее очаровательной, но, что кроется в женской душе – величайшая загадка во всем свете. Ведь женщина в минуту обиды способна замечать лишь нелицеприятные высказывания в свой адрес. О, эта изменчивая и тонкая натура женщины! Она может крутить в своей голове одну проблему сутками, месяцами, а на деле все это окажется какой-то пустяковиной и несуразицей. Вся наша беда в том, что мы слишком много думаем, в то время как мужчины не обременяют себя подобным занятием. Мужчины не прокручивают сказанное и сделанное сотню и тысячу раз. Оказывается, они забывают практически все, когда мы помним каждую мелочь, и нам кажется, что где-то мы допустили оплошность. В идеале, даме положено молчать, но, согласитесь, что вероятнее всего, этот бред выдумал мужчина! Все потому, что без наших излияний им жилось бы гораздо проще. Но такой услуги мы им не окажем…

Подобно своим соплеменницам, Эви, зацикленная на своих гнетущих мыслях, упустила тот момент, когда она была названа очаровательной, подметив лишь то, что желала подметить.

– Опять вы напоминаете мне о моей юности! – вскипела она. – Мне девятнадцать лет! Вы это желали услышать? Теперь вы, верно, видите, что я не так юна! В этом возрасте люди способны не только иметь сформировавшееся мировоззрение и умение держать себя, но и здравый, пытливый ум, твердящий о том, что различного рода увеселения не являются главнейшей целью человеческого существования!

Выдохнув, она пожалела о подобной несдержанности, и, поджав губы и сдвинув брови, потупила взгляд. Дэвидсон не ожидал такой искрометной реакции, но он как будто воспрянул духом, так как впервые столкнулся с таким темпераментом. Улыбнувшись, он произнес:

– Полностью согласен, миледи! – Она удивлено посмотрела на него. – Я ни коем образом не хотел обидеть вас этим, клянусь вам. Не стоит так горячиться. Я не подразумевал ничего дурного.

– Простите, мистер Дэвидсон. Мне не стоило вас упрекать. – Высказав свое недовольство, она могла говорить с ним без малейшего высокомерия и обиды. – Вероятно, все же умение держать себя стоит исключить из упомянутого мной списка…

– О, нет! Не извиняйтесь, прошу, – его глаза радостно засверкали.

Ему было немного стыдно за то, что он принял ее скромность за тщеславие и смел обидеть ее необдуманными высказываниями, а теперь еще и за то, что вынуждает ее извиняться.

– Я был не очень тактичен, все дело в моих личных и неинтересных вам проблемах. Я понимаю, что это никак не оправдывает меня, – он немного напрягся. – Вы так пламенно защищаете свои убеждения, это похвально.

– Я просто рассчитывала на ваше понимание. Не все юные леди, – она особо выделила это слово, – одинаковы. Не всех заботят одни и те же глупости. От нас, девушек, требуются трафаретные навыки и слова. Но ведь это же неправильно. Это абсурдно! А как же личность?

Дэвидсон внимательно и даже жадно ее слушал, и, казалось, он был впечатлен ее мыслями.

– Что ж, – добавила она, легким движением поправляя волосы, – я не собираюсь вам что-либо доказывать. Однако надеюсь, что отныне и впредь вы перестанете приписывать всем молодым особам абсолютно нелепые характеристики.

– Видите ли, – он посмотрел в сторону горизонта. – Эти характеристики не были рождены из воздуха, мисс Кренингтон. Они имеют твердую почву, уверяю вас.

– Очевидно, не совсем твердую, – недовольно буркнула Эв.

– Очевидно, – согласился Дэвидсон. – Мне доводилось общаться со многими особами, и некоторые из них меня весьма и весьма разочаровывали, уничтожали во мне всяческую веру в женщину.

Он немного помолчал, его глаза вновь приняли вдумчивое и печальное выражение.

– Мой опыт и мои наблюдения и есть плоды тех убеждений, которые ныне мне присущи. И вот теперь передо мной вы, мисс Кренингтон, и вы вводите меня в полнейшее замешательство.

– Неужели? – засветившись, спросила она.

– Именно так! Я поражен до глубины души вашим бунтарским духом.

– Вам показалось, мистер Дэвидсон. Я не такая уж бунтарка.

– Вздор! Отнюдь не показалось! Да если задеть достоинство дам вашего возраста и даже старше, ни одна не станет с таким жаром отстаивать свои взгляды! Это делает вам честь, я уважаю в людях умение быть собой и следовать своим принципам. И мне жаль, что я посмел думать о вас предосудительно.

– Я рада это слышать, и, пожалуй, оставим эту тему. Лучше нам начать наше знакомство сначала, – Эви протянула ему руку; ей стало спокойнее и легче от этого искреннего диалога. – Итак, позвольте узнать, отчего же вы так холодны к балам?

Дэвидсон с любопытством поднял на нее свои умные глаза.

– Я таков, каков есть. Я не имею диковиной привычки притворяться. Вас это пугает? – Он улыбнулся. – Но вы меня раскусили. Я не любитель балов и танцев, как и говорил ранее. С определенного момента моей жизни все это утратило для меня смысл.

– Вы везде ищите смысла? А как же простые вещи, о которых вы декламировали, войдя сюда минуту назад?

– Ох, нет, мисс Кренингтон, – он опустил глаза и нахмурился, – думаю, я не смогу вам объяснить.

– Вы боитесь, что я не пойму?

– Как раз наоборот.

– В таком случае вы принимаете во внимание тот факт, что я вам чужой человек?

– Нет, не то, – он с наглым интересом смотрел ей в глаза.

– Мы исчерпали все причины, – она кокетливо улыбнулась.

– Что ж, скажем так, просто не выношу шумных сборищ, где каждый норовит обсудить мою жизнь.

– Вы настолько публичны? – не скрывая иронии, произнесла она с присущим ей выражением хитрого женского коварства и прозрачного высокомерия.

– Ах, нет! – Рассмеялся он. – Я чужой на этих вечерах. Вся жизнь, как правило, крутится где-то вдали от меня. Я не жалуюсь, но и не вижу необходимости моего присутствия на подобных вечерах, если я не приношу оживления или, если хотите, должного веселья. Но мне часто приходится быть либо гостем на такого рода мероприятиях, либо их хозяином. Честно признаться, мне на них дико скучно и одиноко, хотя обычно я держусь довольно терпеливо и принимаю все эти увеселения, как должное. Раньше, когда я был моложе, все это больше прельщало меня, но не теперь. Теперь я предпочитаю книги и работу танцам. – Эви с благоговением слушала его. – Впрочем, не хочу вас утомлять! Вы взбодрились хоть немного? – Он взглянул на нее полными надежды глазами.

– Еще как, – отрезала она с явным разочарованием в голосе, вызванным скорым прерыванием их беседы.

– Тогда обещайте мне вернуться в залу и с прежним весельем провести остаток вечера!

– Обещаю, – кротко, не глядя ему в глаза, почти шепотом, произнесла она.

– И, прошу, мисс Кренингтон, забудем об этом нелепом инциденте! Не могу найти себе оправдания…

– О, прекратите! – повелительным, но шутливым тоном воскликнула Эв. – Я уже все забыла. Не нужно лишний раз заботиться об этом. И спасибо вам… – Она не докончила фразы, а лишь опустила голову. – Спасибо, что были честны со мной. Я это ценю. – Теперь она смотрела ему прямо в глаза.

Дэвидсон улыбнулся и пожал ее руку. Когда Эвелин поблагодарила его, он заглянул в изумрудную бездну ее глаз и тотчас забыл, о чем шла речь. Оба какое-то время находились в плену испытующего взгляда своего визави.

– До встречи, мисс Кренингтон. – Очнувшись, Дэвидсон поклонился и удалился в мгновение ока.

Эвелин проводила его глазами, и, вспомнив о своем обещании, через несколько минут раздумий направилась в залу. Небо становилось мрачнее: одеяло, сотканное из сверкающих бриллиантов, уже покрывало его голые просторы, выползала из заточения холодная луна. Веселье продолжалось, и Эви, вернувшись к гостям, постаралась примкнуть к нему.

Глава XI

Несмотря на довольно позднее время суток, шум, звуки музыки и несмолкаемый смех не утихали ни на секунду. Молодые люди, которые не танцевали, толковали о каких-то важных делах. С присущим им достоинством, они разглагольствовали о политике, науке, породистых скакунах и дамах. Юные леди в свою очередь обменивались новостями, узнавали друг у друга адреса портных и бутиков, кокетливо обращая взоры на окружающих. Кто-то потягивал шампанское, кто-то курил не переставая, остальные же плясали и обменивались мнениями.

– Ах, я так восхищена этим вечером! – охала белокурая дама в пурпурно-розовом платье, жадно обмахиваясь веером с перьями.

– Charmant², это и впрямь великолепное торжество! – ответила дама с высокой прической и впалыми щеками, говорящая с явным французским акцентом.

– Я просто диву даюсь, как можно было за два дня так все организовать! Какая роскошь! – подхватила третья особа в белом одеянии с гривой русых волос.

– А эти каллы! – добавила первая. – Чудно! И как вписались…

– Ох уж этот Торндайк… Какой мужчина! – вставила третья, закрывшись веером, украшенным тонким кружевом. – Уж как странно, что он еще не взял в жены какую-нибудь молодую особу, не правда ли?

– О да, tout à fait³! Совершенно согласна, – воскликнула француженка и перешла на шепот. – Но ведь ходил слушок о том, что он обручен с мадмуазель де Криё, она до безумия хороша. Представительница знатного старинного рода, весьма талантлива и умна. Она играет абсолютно все произведения на своем рояле, который отец привез ей из Брюсселя. Он ни в чем не отказывает ни ей, ни ее сестре. Лучшей партии для него не сыскать.

– Ох, дамы, все это вздор, – спокойным и ровным тоном заявила мисс Стилман, которая присоединилась к беседующим и с минуту слушала их восторженные отзывы. – Мистер Торндайк ни с кем не помолвлен, это как пить дать. Он заядлый холостяк, как и его лучший друг, мистер Дэвидсон… – разочаровано промолвила она и повернулась в его сторону.

Тот стоял неподалеку от дам и беседовал с каким-то джентльменом.

– А вы знакомы с этим приятным молодым человеком? – изумилась француженка.

– Приходилось. Более благородного мужчину я не встречала никогда. Но, увы, сердце его никогда никому не будет принадлежать.

– Возможно, вам просто не удалось его покорить, – язвительно отозвалась блондинка, не смотря на мисс Стилман, и рассеяно поклонившись, отплыла к другой компании.

Следом за ней ускользнули и две другие дамы. Они ехидно улыбались, и в глазах их резвились странные искорки – спутницы зависти или простой неприязни.

Дамы так часто испытывают что-то сродни гнева по отношению друг к другу. Возможно, гнев – это слишком громкое слово, слишком сильное чувство; возможно не весьма подходящее, но в этом мире сему явлению поистине сложно даровать иное определение. Некоторые дамы просто терпеть не могут друг друга, в то время как им полагается заискивать и любезничать. Многие, впрочем, сносят это с непоколебимой сдержанностью и хладнокровием, другие не способны улыбаться врагу и просто-напросто избегают с ним рандеву. В светском окружении трудно оставаться любимчиком, практически невозможно. Кто-то непременно тебя не жалует. Каждый придерживается определенной позиции касательно друг друга. Как бы то ни было, большинство представительниц нежного пола не переносили друг друга и утайкой, в кулуарах, шушукались о предмете своей откровенной неприязни.

Мисс Стилман стояла в гордом одиночестве, пока в поле ее зрения не появился мистер Джеймс. Он в обыкновении своем хохотал, что было мочи, поднимал тосты за дам и целовал молоденьким институткам их беленькие ручки.

– Нэнси! – воскликнул он, как только заметил мисс Стилман и подбежал к ней, протягивая руки. – Ты так прелестна! – Взяв ее руки в свои, он принялся ее разглядывать. – Ну, чудо как прелестна!

– Полно, Уолт. Отчего я тебя не видела? – и, не дожидаясь ответа, добавила: – Проспал весь день от изнурительной работы? Ах, бедный, бедный!

– Брось потешаться, Нэнси! Загулять может каждый, но вот выйти из загула, определенно, единицы! Как тебе вечер? Торндайк сотворил шедевр! Ему нет равных.

– Безусловно. Поражена до глубины души. – Не без иронии, со скукой в голосе произнесла она.

– Ты не выглядишь веселой. Что-то тебя беспокоит?

– Всего-навсего усталость и компания этих гусынь, нацепивших на себя все, что нашлось в французском бутике.

– А-а! Где-то я уже слышал подобные язвительные высказывания. – Он обвел глазами залу. – Опять потерял Торндайка! Что же это за наваждение!

– Потерял? По-моему, он не появлялся здесь последние пару часов. Смею надеяться, ему хватит совести явиться на банкет…

– Непременно, непременно, милейшая Нэнси! – Он улыбнулся ей своей ослепительной улыбкой и, раскланявшись, отошел, дав слово сесть с ней на банкете.

Мисс Стилман еще долго бродила, не зная, как себя развлечь. Танцевать ей не хотелось, разговоры с пустомелями опостыли. Нэнси Стилман была из тех образованных дам, которые скучают в обществе богемы и солидных пижонов, так как считает себя выше них. Она понимала, что всенепременно должна быть частью этого общества, и ей даже это нравилось. Но вот загвоздка – она достаточно быстро затухает. Она была умна и смышлена, оттого не многословна, но шутлива, ее язвительные замечания повергали порой в полнейшее оцепенение. Эви она сразу показалась немного дерзкой и нахальной, но ее кошачьи глаза цвета ореха источали такое хладнокровие и уверенность в себе, что Эвелин приняла мисс Стилман за прямолинейную особу, которая никогда не будет говорить о человеке за его спиной. Мисс Стилман в свою очередь, как ей казалось, раскусила Эвелин. Когда Торндайк проявил к ней такое ярое любопытство, в ней забурлило не что иное, как ревность: та самая ревность, которая сидит в каждой женщине, невзирая на то, принадлежит ли ей мужчина или нет.

Сразу после этой встречи на все восторженные отзывы об Эвелин, исходящие от Лизи Футчер, она отвечала: «Возможно, она и хороша собой. Но полагаю, что хитрости ей не занимать. Знаем мы таких скромных недотрог, как только подвернется возможность, всадит нож тебе в спину! Вот увидите, все ее воодушевляющие речи, ей-богу провокация на мужское к ней снисхождение. Однако же я ее раскусила. А вот ее сестра показалась мне очень приятным созданием. Ее чтение Шиллера принесло мне огромное удовольствие». Она понимала, что Эвелин вовсе не такая, какой она сама ее слепила в своей голове, однако же разделять всеобщий восторг, вызванный появлением этой юной леди, не собиралась. И вот теперь человек, который был подле нее несколько секунд назад, улизнул от нее, и кто бы мог подумать, ангажировал мисс Эвелин на танец. Нэнси Стилман в свою очередь с чувством собственного превосходства удалилась в соседнюю комнату и отдала предпочтение двум офицерам и пирожным со взбитыми сливками.

Ночь мало-помалу оседала на крышах засыпающего города. Ясное небо приобрело темно-фиолетовый окрас с отблесками серебра. Нависающий туман по-прежнему поглощал голые, неприступные верхушки одиноких скал. Поля тихо дремали, а чуть слышимый ветер разносил повсюду терпкий запах лаванды и полыни. Полевые цветы опустили свои головки, погрузившись в царство снов; светлячки рассыпались по берегу озера и, найдя каждый свое пристанище, служили верную службу, охраняя бережок и прилегающие к нему полянки. Город заснул, оставляя еще один знойный день позади. Только уединенная крепость пестрила огнями и громкими раскатами музыки.

Некоторые экипажи уже отбывали, но происходило это гораздо позднее, чем предполагалось. Графиня Дорфай с супругом и дочерями, ссылаясь на приятную усталость, вынуждены были откланяться и убыть с непомерной благодарностью хозяину за оказанную честь. Мэр города также отбыл в компании своей протеже. Хозяин с признательностью в глазах и улыбкой провожал гостей с вежливыми, но ненавязчивыми уговорами остаться на торжественный банкет.

Близилась полночь, оркестр на мгновение умолк, и мистер Торндайк с присущей ему уверенностью и аристократической манерностью пригласил гостей к праздничным яствам.

Банкетный зал отличался классической изысканностью и бешено дорогой простотой. Стены были выкрашены в теплый тон бежевого, и на них красовались портреты и натюрморты в золотых рамах. Высокие окна обрамляли бордового цвета портьеры, подвязанные золотистыми ламбрекенами. В каждом углу стояли широкие вазы из голубого фарфора, плотно наполненные различными цветами нежных оттенков. Каждый столик на пять персон был накрыт самым изысканным образом, блюда изобиловали роскошью и разнообразием. Слева от камина стоял рояль из бурого дерева, ожидающий своего часа.

Все гости расселись в мгновение ока, так как заранее условились о своем расположении. Мистер Торндайк сидел в центре с мисс Дэвидсон, мистером Джеймсом и мисс Стилман, одно место предполагалось для мистера Дэвидсона, которого еще не наблюдалось. Мистер и миссис Футчер заняли свои места с баронессой Норье и ее дочерью, позднее к ним присоединился мистер Волфорд, который отправил супругу домой, ввиду ее дурного самочувствия. Эвелин шла под руку с мистером Джеймсом, с которым танцевала, и он радушно проводил ее до места около тетушки, сестер и брата.

Пока все занимали свои места, Эвелин вспомнила о том, что забыла веер на одном из пуфов в зале и решила непременно отправиться на его поиски, так как ей было неописуемо душно.

– Милая, полагаю, это не очень вежливо срываться вот так! Заберешь его позднее, когда хозяин произнесет тост, – сдержанно отметила миссис Стенсфорд.

– Но мне он нужен сейчас, иначе я не доживу до тоста, а мне бы очень хотелось его послушать, – твердо ответила Эв и вышла из-за стола.

Миссис Стенсфорд лишь бросила неодобрительный взгляд, вздохнула и принялась улыбаться и учтиво беседовать с генералом, сидевшим за соседним столом. Роуз через какое-то время ринулась вслед за сестрой.

Когда Эви подходила к зале, она увидела картину, которая несколько ее изумила. В одной из комнат, куда она ненароком заглянула, стояло несколько мужчин, которые пытались привести в чувства леди, лежавшую на софе, раскинувши в стороны руки. Эвелин невольно вскрикнула и от неожиданности прикрыла рот рукой. Из темной комнаты вышел мужчина – мистер Дэвидсон. В его глазах застыло приятное удивление, но и легкое беспокойство.

– Мисс Кренингтон, вам не следует находиться здесь и наблюдать эту неприятнейшую картину, – ответил он, отводя ее в сторону.

– Но… эта женщина… Что с ней? – залепетала она.

– О, это пустяки, она немного перебрала. Этот джентльмен, – он указал на мужчину со светлой копной курчавых волос, который сидел у софы, – нашел ее, лежащей недалеко от уборной минут десять назад. К счастью, ее никто не видел. Нужно привести ее в чувства, пока не произошло ничего ужасного.

– Ужасного? Что вы имеете в виду? – испугалась Эвелин.

– Дорогая мисс Кренингтон, прошу, вернитесь на банкет. Ничего ужасного, я уверяю вас, не произойдет, благодаря усилий этих джентльменов и моим, – он пытался вселить ей спокойствие, держа ее за руку, которая похолодела, подобно ледышке, и через перчатку Дэвидсон это почувствовал. – Все будет хорошо, только, прошу вас, вернитесь на праздник.

– Но…

– Нет. Прошу вас.

– Я могу помочь вам. Я определенно могу, – неуверенно Эв закачала головой, направив на Дэвидсона озабоченный взгляд.

– Благодарю вас за вашу самоотверженность, но это лишнее, уверяю вас. Не кладите на мои плечи груз переживаний еще и за вас.

Эти слова польстили ей, но она уже пришла в чувства и решила ему доказать, что она не будет обузой в этом деле. Собрав все свое мужество, она уверенно произнесла:

– Нет, сэр. Я, право, смогу принести пользу, позвольте мне. Я – женщина, и наверняка женские руки вам в данную минуту сослужат полезную службу. Прошу вас.

Его немного смутил и встревожил этот тон, но и немало восхитил. Он осознал, что перечить ей он не в силах, тем более в такую критическую минуту. В этот момент выбежала Розалин.

– Что так долго? Гости уже уселись. Ты нашла веер?

Тут она обратила внимание на мистера Дэвидсона, на которого Эв смотрела с упованием, не отрываясь, и который держал руку ее сестры.

– Мистер Дэвидсон, позвольте представить вам мою младшую сестру, мисс Розалин.

Роуз сделала реверанс.

– Я к вашим услугам, мисс Кренингтон. – Несмотря на то, что время поджимало, и он был обременен другими делами, Дэдидсон оставался вежлив и терпелив, что, несомненно, было замечено Эвелин.

– Милая, – обратилась Эви к сестре, – будь добра, забери мой веер, он в зале, и вернись к тетушке и остальным, я нужна здесь мистеру Дэвидсону. И без лишних вопросов, пожалуйста.

Роуз недоверчиво посмотрела на нее, затем на него и удалилась, как было велено.

– Всего доброго, мистер Дэвидсон. – Он поклонился ей.

– Мисс, я все же настаиваю, чтобы вы не…

Эви тут же перебила его:

– Нет, это я настаиваю. Пройдемте же, кажется, ей совсем худо.

Дэвидсон вынужден был примириться. Они проследовали в мрачную комнату, где невозможно было что-либо разглядеть. Они закрыли за собой дверь: стало еще темнее и теснее. Один мистер держал в руке подсвечник, направленный на, казалось бы, бездыханное тело лежащей дамы. Эви наклонилась к ней и смогла ее разглядеть. Это была девушка не старше двадцати пяти-семи лет, с платиновыми волосами, собранными в высокую прическу в стиле Марии-Антуанетты, с молочной кожей, бледным, неживым лицом и огромными синяками, нависающими под глазами. Эви немного отпрянула под впечатлением увиденного. Мистер Дэвидсон осторожно отодвинул ее, и, сняв пиджак, следом навис над телом.