Антон Юртовой
– Аой!

Поздняя осень

Воздух иззяб
в ожиданье.
Тоскою подкрашена, вдаль синева отступила.
Мечутся взад и вперёд в безрассудном,
бесчувственном беге,
как дым, облака.
Солнце
прищурило веки
в бессилье.

Ручей безымянный
утих.
Лишь голые ветки тревожно гудят на ветру
да листья сухие с травою поникшею
голосом странным
жалобный стих —
песню прощанья —
поют.

“Наверху, на отвесной скале…”

Наверху, на отвесной скале, перед бездной
                                                                чугунно
                                                                     стоишь.
Край вселенной там кажется найденным.
Тьма и тишь. Никого. Если прямо, то – вниз.
И как будто б яснее – про главное.

Шаг вперёд – лишь мгновенья ещё отстрадать.
Мало. Страшно до жути. Однако – прекрасно
                                                                              же!
Отойдя, обмануться, как трус, будешь рад.
Сам роняя себя без конца в униженьях,
                                                    утешишься:
                                                                    так —
                                                         безопаснее…

                                                                – Аой!

“Месяц сегодня в ущербе…”

Месяц сегодня в ущербе.
Месяц в тумане.
Снится ему полнолуние.
Снится ему что-то раннее…

Волны притихли, уснули.
Звуков не стало.
В блеске рассеянном, синем
плавают скалы.

“В какую сторону ни устремлюсь…”

В какую сторону ни устремлюсь
                       продавленной душою,
там лишь бесчувствие,
                      замшелое,
                                немое,
                      как залежалый камень,
                      себя
                         само
                         хранит.
Куда ни поспешу
                      за сглаженной мечтою, —
                      лишь эхо трудное,
                      обросшее бедою,
                      в надземных миражах
                      тоскливо
                                  провисит.

“Тьма богатеев…”

Тьма богатеев
чиновников,
зэков,
бандитов,
бомжей,
проституток,
попов,
ребятни,
стариков,
работяг,
беспризорных
и нищих
двоякое обозначает классно:
является каждый
         между людьми
                    чем дальше,
                        тем, собственно,
                              более лишним,
и, собственно, каждому —
                                      страшно.

Очищение грозой

Нащупав на́скоро не свой, забытый,
                                           предыдущий,
                                                   каменистый,
                                                       пересохший,
                                                                       след,
ликуя, трепеща, всшумит в овраге
                                                   свежий,
                                                необученный,
                                                    отчаянный ручей;
не отягчат его воспоминания о только что
                                                            утихших
                                                       своевольных,
                                                                 мощных,
                                                     урагане и дожде…

Как весело ему в объятиях
                                   заманчивых,
                     ещё не до конца рассеянных
                                                                   угроз!

Просветятся упругие бока
                                  на торопливо
                                                уходящих
                                                              в даль
обидчивых,
              угрюмых,
                         тёмных,
                                    страшных,
                                                 разъярённых
                                                                     тучах,
и всё опять покажется свежее, утончённей,
                                               привлекательнее,
                                                                   лучше, —
до новых,
      ожидаемых смущённою душою
                                                          гроз,
тревожных, мрачных и тяжёлых
                                                  мыслей,
робких, лёгких и неясных чувств,
несдержанных,
                  раскованных
                                 признаний и страстей…

Предснежье

Стёкла окна запотели;
на них провисает
                 извилистых струй
                                            бахрома —
в далёкую грусть уходящие
тонкие стебли
                     раздумий-корней…

Расплющены,
                 медленно,
                          нехотя
                               катятся
                                     капли-слезинки…

А под окном,
          одинокий,
              обиженный сыростью тополь,
раскинув
             холодные
                           руки,
скорбит об утраченных
                                 листьях.

Горбятся крыши,
цепляясь
           за низкое
                        небо, —
оно уж наполнено
                           снегом.

“Мир полон превращений…”

Мир полон превращений неизбежных:
как ясный день идёт на смену ночи,
так разум наш с годами всё яснее
черты времён минувших освещает,
без сожаленья юность укрывая.
Но горький эпилог своих стремлений
не каждому из нас дано осмыслить.
Глядь: а на смену дню уж ночь приходит.
Какой укор разумному началу!
Как мужество в пути навстречу жизни
нас прежде каждый день сопровождало,
так в новый срок, со счётом невеликим,
себе мы на уме – герои и мужчины —
и смело с обречённостью толкуем.
Мы по десятку узких троп легко проходим,
становимся счастливыми иль злыми,
а рядом нас зовут любимыми, друзьями,
ждут, завистью гнобят, плетут на нас интриги.
Но даже на виду у ежедневной скуки
ещё есть право каждого искать дорогу,
ту, на которой честь ронять некстати.
Когда же в суете косноязычной
себя хоть раз ты упрекнул в упрямстве,
в остатках юной дерзости и пыла,
то знай, что от такого отреченья
ты пострадаешь сам, притом немало.
Ты будешь скромно жить затворником унылым,
для вида раздавая обещанья
в делах, которых делать уж не хочешь,
и с этим жить уже не перестанешь;
но ненадолго так тебя достанет…

“Завидую тебе, художник…”

Завидую тебе, художник даровитый,
собрат моих обманчивых стремлений;
в порыве чувств и воли, вместе слитых,
ты предо мною – несомненный гений.

Я примечал: усталый, на пределе,
тянулся к кисти ты
                         в волнении поспешном;
мазок-другой – и чьё-то оживало тело,
и трепетало красотой нездешней.

Всё дышит в мастерской твоим прикосновением.
Готов очередной эскиз, —
                         в нём движется, искрясь,
                                                 поток высоких дум.
К единой цели – всё; ко благу – вдохновенье.
Я с осветлённою душой тебя благодарю.

                                                        – Аой!

“Звенит, поёт ночная тишина!”

Звенит, поёт ночная тишина!
Кружатся звуки в сладостных порывах.
Едва приблизившись, уйдут опять назад,
взлетят куда-то вверх, опустятся с обрыва.

Аккордов череда и мягкие октавы
в рулады просятся жемчужные сойтись,
поверить в то, что заполняет жизнь,
и слиться с ней торопятся заставить.

И серебристый смех, и тайный шёпот,
и истомлённый вздох, и отдалённый топот…
Кому-то звучный перебор соткёт любую нить.

Мы только двое знаем тайну нашу.
Уймётся тишина, что так сердца палит,
и снова к нам другая, поровней, приляжет…

Реквием

Всё, что ещё от меня осталось, —
то – что есть; – не такая уж малость!

Немотный и твёрдый, в пространствах пустых
я странствую, вечностью меряя их.

Чтоб уцелеть на путях неизведанных,
служу лишь себе, терпеливо и преданно.

Только и дела всего у меня, что грановка
моей ипостаси: грановка-обновка.

Лечу или падаю, всё мне едино.
Лучшая грань – от толчка в середину.

Не остаётся сомнений: удар что надо.
Ещё не разбит я! и то мне – наградой.

Хоть гранями всё моё тело изрыто,
я не ропщу; – они мне – прикрытье.

Новые сшибки – раны на ранах;
ими шлифуются прежние грани.

Сбито́й, отшлифованный, я и внутрях
твёрд и спокоен словно бы маг.

Тем и довольствуюсь в ровном движении.
В радость мне встречи, желанны сближения.

Нету в них умыслов; только судьба
их преподносит, блуждая впотьмах.

В том её действенность и непреложность:
редко в пустом возникает возможность.

Рядом ли дальше чей путь проискрится,
это всего лишь намёков частицы…

Выгоды есть и в бесцельном движении:
вызреет случай войти в столкновение…

Всё, в чём я сущ и ода́рен судьбою,
то всё – во мне; – и – прервётся со мною.

– Аой!