Анна Юрьевна Щукина
Не прислоняться
Наталья была ровесницей Анастасии, бок о бок они работали лет пять. Наталья – рыжая, улыбчивая пампушка, «кровь с молоком»; Анастасия – изящная брюнетка с аккуратным пучком на гладких волосах. Они хорошо ладили, можно даже сказать, что дружили, настолько насколько вообще возможна дружба между очень разными, но одинаково самодостаточными людьми, которых в жизни ничего кроме общего места работы не связывает.
Наталья была женщина шумная, прямолинейная, но вместе с тем добрая и не болтливая. Она угощала пирогами собственного изготовления весь офис, в её аптечке всегда водились анальгин, пластырь и активированный уголь. Ей в жилетку можно было поплакаться, не получив в ответ ни критики в духе «сама виновата, куда смотрела?», ни доморощенного психоанализа – только сочувствие и согласие с позицией собеседницы, в чем бы она ни состояла.
– Понимаешь, Наташ, у меня годовщина, можно и так сказать. Двадцать пять лет назад в этот день погиб мой самый дорогой человек.
– Муж?
– Не совсем, мы не успели. Мы должны были ехать заявление подавать, но… – Анастасия вздохнула, и стёрла слезу тыльной стороной ладони.
– Ну, ёлки ж палки… На платок, не размазывай, – Наталья сунула в руку Анастасии пачку бумажных платков. – Милая моя, двадцать пять лет, это ж целая жизнь. Его душа уже в ком-то другом воплотилась, институт закончила, работу хорошую нашла. Всё хорошо у неё теперь. И у тебя неплохо. Девку растишь – умницу, отличницу, никакой козёл тебе мозг не взрывает. Квартира своя…
– Это родителей квартира, – словно оправдываясь, сказала Анастасия
– Не важно. У меня вообще сейчас никакой нет, а до замужа была… Как бы оно у тебя обернулось, если бы замуж вышла? Это одному Богу ведомо. Как сейчас, оно лучше. Поверь. Прекрати душу себе рвать. Ничего уже не изменить. Это его судьба.
– Я могла бы изменить, – Анастасия зарыдала, уткнувшись в платок.
– Если только не ты его убила, то не могла. Никак. Это судьба. У каждого своя, – впервые за долгое время не согласилась с собеседницей Наталья.
– Я, я убила…
– Бог с тобой. Что ты такое несёшь?
– Это из-за меня вышло. Мы должны были в ЗАГС ехать, а я… Я была очень мнительная дура. У меня была брошь старинная, бабушка подарила. И вот я решила, что она мне удачу приносит. За пару дней до ЗАГСа у меня экзамен был, и я её надела, конечно. Получила пять баллов, хотя и не готовилась почти. И на радостях одолжила свою брошку однокурснице. Я вышла, а она как раз зайти должна была. Короче, надо в ЗАГС, а брошь у неё. Я себе в голову втемяшила, что нельзя без брошки заявление подавать. Сама даже себе потом объяснить не смогла, на кой ляд мне эта брошка в ЗАГСе сдалась? Вот. Созвонилась с этой однокурсницей. Она дома, как на грех, оказалась. Жила она довольно далеко, примерно час на машине. Но я попросила Лёшку за этой брошкой съездить на такси. Решила, что если пробки будут и он там зависнет, то можно и завтра в ЗАГС, но главное – с брошкой. А он как-то сразу согласился и поехал.
Спазм сдавил горло Анастасии, она замолчала, пытаясь вдохнуть воздух ртом, нос от слёз уже заложило. Наталья выхватила из нижнего ящика стола пластиковую бутылочку с водой и подала подруге.
– Ладно, ладно, – приговаривала Наталья и легонько поглаживала Анастасию по голове. Ладонь утыкалась в пучок шелковистых волос и возвращалась обратно к высокому белому лбу. – Двадцать пять лет прошло. Ну что ж, так то…
– Он взял брошь и на обратном пути попал в аварию. Он погиб. Я об этом только ночью узнала, мне его сестра позвонила. Сказала, что он сразу погиб, на месте аварии, – Анастасия всхлипнула, – что хоронить будут у них там, в городе, где родители живут, это на юге где-то.
– А на похоронах ты была?
– Нет, не смогла себя заставить. Мама, да и сестра его, Катя, не советовали ехать, сказали что, лучше запомнить его живым. Я, если честно, и рада была не ехать.
– Вот и мучаешься поэтому. Потому что не похоронила его. А в смерти ты, ну никак-никак не виновата. Это судьба, это не предугадаешь. Вы могли из подъезда выйти, а на него кирпич бы упал. Это не нам решать.
