Анна Юрьевна Щукина
Бронзовая собака
Новая жизнь на старом месте
Литвинов стоял у окна и смотрел сквозь давно немытое стекло. Там, на школьном дворе его дочь Дашка сосредоточенно натягивала невесть откуда взявшиеся ролики. Рядом с ней на корточках сидела одна из подружек, ещё несколько девчонок шныряли по школьному двору. Им было весело. Теплый сухой осенний день ронял на детей красно-рыжие с зелёными прожилками листья клёна, растущего у школьных ворот.
Словно кленовый листок, бесшумная и рыжая приблизилась к Литвинову Рита. Прижалась грудью к его спине, скрестила свои тонкие запястья на выпирающем животе мужчины. Хмыкнула. Литвинов, конечно, знал, что живот его не украшает. Но до настоящего момента знание это абсолютно его не беспокоило. Мало у кого из знакомых и сослуживцев Литвинова в сорок лет не было живота. Жена его живот уже не замечала. За прожитые совместно пятнадцать лет она научилась воспринимать мужа комплексно – и живот, и привычки, и характер, материальное положение, наконец – всё вместе. Было похоже, что эта совокупность жену вполне устраивала. То, что думали о его животе мимолётные подруги, Литвинова не интересовало – те женщины не искали в нём мужской привлекательности, их интересовали только деньги.
А теперь Литвинов постарался втянуть живот, ведь Рита – женщина особенная. Для неё до прошлой субботы он был восемнадцатилетним пацаном, гибким и сильным – мастером спорта по фехтованию – надеждой юношеской сборной Спартак Мособласть. Они расстались почти сразу по окончании школы и встретились снова меньше недели назад. Двадцать два года испарились, как по мановению волшебной палочки, а живот появился. И дочка девятилетняя – весёлая и смышленая модница Дашка – тоже появилась.
Рита поцеловала Литвинова в коротко стриженный пепельный затылок. Он резко повернулся, прижал вскрикнувшую от неожиданности Риту к своему втянутому животу. Подумал: « Вот уж кто мало изменился за минувшие годы». Её тело осталось и стройным, и гибким, и спорт она не бросила, хотя никакие спортивные надежды на неё тоже больше не возлагались. Его бывшая одноклассница – рыжеволосая и зеленоглазая Ритка – работала учителем физкультуры в школе.
– Рит, мне правда надо… при других обстоятельствах…, но там Дашка ждёт. Давай сходим куда-нибудь… потом? – тихо сказал Литвинов.
– Да, да, Игорь, я понимаю, – Рита посмотрела в окно. – Вот эта девочка, там, в голубом берете… я её где-то видела. Сейчас вспомню, где.
– Не напрягайся, не видела. Это Дашка моя, – ответил Литвинов.
Дашка уже встала на ролики, держась одной рукой за спинку лавочки, а другой за локоть подруги. Девочка была одета в голубое пальто колокольчиком с круглым воротничком, подвязанным синим бантом. Край плиссированной юбки в сине-зелёную клетку тонкой линией отделял голубизну подола от голубизны колготок. На голове, поверх прямых русых волос, красовался берет в тон пальто.
– Какая хорошенькая! Я точно её видела, в этом голубеньком всём, поэтому и запомнила. Слушай, она же на роликах катается, вот и пусть веселится. Можно не спешить. Давай всё же чаю выпьем, раз решили, а то как-то не до чая было, – улыбнулась Рита.
– Насколько я знаю, она кататься не умеет, – сказал Литвинов, надевая пиджак, что-то тревожное прилипло на дальней границе сознания. – Надо идти.
– Много ты знаешь, кто чего умеет, – усмехнулась Рита, застёгивая пуговицы на блузке.
– Ну, уж о дочери я всё, Слава Богу, знаю. Возраст пока не для тайн. Хорошая девчонка такая растёт, умная и активная очень. Но, знаешь, довольно послушная.
– Не то, что мой племянничек. Оболтус, если не сказать хуже, – вздохнула Рита.
– Это уж точно, – согласился Литвинов.
– Это, Игорёк, вина моя. Моя вина, что он такой, – тихо сказала Рита.
– Ради Бога, Рита, прекрати, не надо. Ты не виновата в том, что его родители погибли.
– Не надо меня успокаивать. Я знаю, в чём виновата. И ты знаешь, в чём я виновата. Это исправить нельзя. Я должна была как-то перетерпеть, не сдаваться. Взяла из детдома, а через полгода, – Рита вздохнула, – обратно привезла. Ему всего пять лет было, когда я… я его предала. Вот поэтому он такой и вырос. Витька мне всю душу тогда вынул из-за племянника. Получается, я его на Витьку променяла.
– Ага, шило на мыло, – вздохнул Литвинов, а сам подумал, что не одного только племянника на охламона Витьку променяла Рита.
– А тебе – огромное человеческое спасибо за то, что помог ему права вернуть. Очень меня выручил.
– Ладно, поблагодарила уже. Человеческое тебе пожалуйста. Но, Ритусь, ты ведь не из-за этого со мной теперь? – осторожно спросил Литвинов. Было бы очень противно, если бы это краткое страстное возвращение в юность оказалось просто формой оплаты за помощь, абсолютно с его стороны бескорыстную.
– Ты почему меня сейчас обидеть хочешь? Не надо так. Ты же знаешь, я не хотела, чтобы мы… Конечно, я тебя хотела, но я себе сказала, что нельзя. Видишь, как бывает, – тихо ответила Рита. – Мы предполагаем что-то, а вышло, что встретились и… Я и не думала, что здесь тебя встречу. Я же на пятнадцать минут заскочила бумаги отдать. Это случайно всё вышло, никакая благодарность тут ни при чём. И ты это знаешь.
Он знал. Ему очень хотелось верить, что он это знает.
*****
В прошлую субботу Литвинов пришёл на вечер встреч одноклассников. За последние десять лет это была третья встреча совсем не дружного в школьные годы класса. Большинство одноклассников так и остались жить в родном подмосковном городе, некоторые перебрались в Москву, кое-кто обосновался за границей. Были и те, кто сгинул навсегда, не сумев преодолеть соблазны и опасности девяностых. Рита на предыдущих встречах не появлялась. О ней было известно то, что сразу после школы она вышла замуж за одноклассника Виктора и переехала в Москву. Потом её сестра с мужем и матерью погибли в аварии. С Виктором Рита разошлась, тот ненадолго вернулся в город, а потом снова уехал.
На встречу в прошлую субботу Рита пришла, хоть и опоздала. С румяными от спешки щеками – стремительная и задорная – она забежала в зал ресторана, когда все уже собрались. Она освободилась от плаща, и посмотрела на весёлую компанию сорокалетних одноклассников, испытав что-то вроде раздвоения сознания. Стоило ей узнать присутствующих, что было не сложно сделать даже после двадцати с лишним лет разлуки, и перед внутренним взором всплывали лица семнадцатилетних юношей и девушек. В то же самое время глаза безжалостно отображали совсем другую картину, порождая краткий диссонанс…
Потом все сидели за длинным столом. Много разговаривали, пили, бегали курить на улицу, выкрикивали тосты, танцевали под песни группы АББА в соседнем зале.
Уставшая, раскрасневшаяся от танцев Рита вернулась к столу и подсела к Литвинову. До этого момента они и парой слов не перекинулись. Рита была нарасхват.
– Ну как ты поживаешь? Девчонки говорят, что ты начальник в ГАИ, или как там теперь называется? Семья как? – спросила Рита, – Водички налей, запыхалась.
– В некотором роде начальник, – усмехнулся Литвинов, наливая воду. – Женат, дочь есть. Нормально всё, в основном. Ты как?
– А я c Витькой развелась, потом ещё кое с кем развелась. Детей нет. Племянник вот есть. Взрослый уже, двадцать лет. Теперь обратно приехала жить. Меня в шестую школу позвали, тренировать. Через понедельник приступаю, – отчиталась Рита.
– Здорово, у меня в шестой дочь учится. Хорошая школа.
– А давай, Игорек, за мою новую жизнь на старом месте выпьем, – предложила уже немного захмелевшая Рита.
Литвинов налил в её бокал вина, а сам взялся за стакан с водой.
– Не пью я, Ритусь. Завязал.
– А чего так? – спросила Рита.
– Были причины, – вздохнул Литвинов. – Весомые.
– Господи, Игорёк, я же тобой горжусь. Витька ведь, ну ты знаешь, наверное, так не смог завязать. А ты мой герой. Я не шучу, – Рита одобрительно и серьёзно покачала головой. – Ты мужик, Игорь. С этого дня я в тебя почти влюбилась.
– А я тебя давно люблю. Все эти годы… люблю, ты моя первая любовь, – серьёзно сказал Литвинов. Рита удивлённо посмотрела на него и замолчала. Навеселе была она, а язык, почему-то, развязался у него. Но он не смог не сказать, не смог удержаться. Она была так близко. Манил мандариновый запах её духов, разбуженный разгорячённым телом. Грудь под глубоким треугольным вырезом вздымалась в десятке сантиметров от его руки, рыжие волосы растрепались, а глаза блестели.
– Знаешь что, пойдём танцевать, – Литвинов вытащил Риту из-за стола и повёл в темноту, озаряемую вспышками цветомузыки. Эти яркие всполохи запутывали, сбивали с толку, уводили в призрачный мир звуков. Они танцевали под знакомую медленную мелодию. Оба молчали. Рита была обескуражена – как она умудрилась совсем не замечать чувства Игоря тогда, в юности? Она не то, что чувства, она и самого Игоря практически не замечала, с трудом сейчас его имя вспомнила. Слишком тогда была занята Витькой.
Литвинов прижимал её тело к своему и вдыхал запах её волос и духов. Ощущал, как её грудь уткнулась в его грудную клетку. Сквозь тонкую ткань рубашки он чувствовал, какая она разгорячённая. Он слышал, как часто она задышала, и заметил, как напряглась её ягодица под его ладонью. Она подняла на него блестящие глаза. Он принял её взгляд в свой. Они долго смотрели друг на друга, словно и не было этих двадцати двух лет, не было Витьки, не было семьи, не было других людей, глупых решений, бессмысленных действий и постыдных поступков. Потом он, сквозь волны запахов духов, вина, горячего тела и сожалений о несбывшемся, её поцеловал.
Музыка кончилась, они вернулись за стол. Выпили. Он – воду, она – вино.
– Что же ты молчал тогда, почему меня у Витьки не отнял, морду бы ему набил, что ли? И не было бы всего этого, – тихо проговорила Рита.
– Поехали отсюда, побудем вдвоём, – так же тихо предложил Литвинов, хотя где-то на дне сознания здравый смысл подсказывал ему, что лучше бы этого не делать, что не стоит прошлое ворошить.
Рита молчала. Она печально улыбалась пустому бокалу из-под вина, подперев правой рукой щёку.
– Было бы здорово, но знаешь, наверное, лучше не надо. Любовниц у тебя будет ещё много, даже жёны ещё могут быть, а первая любовь всегда единственная и другой не будет. И это я – твоя Первая любовь, – сказала, словно почесала за ушком свою гордость, Рита. – Пусть так и останется.
Домой она уехала одна на такси. Рита действительно была уверена, что всё отрезала. Очень гордилась собой, потому что не поддалась на минутную слабость, потому что так красиво смогла сформулировать свой отказ, потому что не обидела хорошего человека. Вот как правильно начинается её новая жизнь на старом месте…
*****
Они встретились в школе через несколько дней. Совершенно случайно. Она принесла какие-то бумаги в отдел кадров. Он привёз коробку, которую всучила ему жена – активистка родительского комитета. Потом он собирался отвести дочь в торговый центр, чтобы вместе выбрать жене подарок на День рожденья. Обычно школьными делами дочери Литвинов не занимался, поэтому с непривычки перепутал время.
Он приехал на полчаса раньше, чем нужно было для того, чтобы забрать дочь. Но как раз вовремя, чтобы встретить Риту в школьном коридоре.
– Игорёк, привет, здорово, что я тебя встретила. Хотела тебя поблагодарить. У оболтуса права не забрали. Спасибо. А то он, бедный, извёлся весь и меня достал.
Литвинов промолчал, он выполнил просьбу Риты – не мог не выполнить. Через пару дней после Вечера встреч она позвонила. Просила за племянника дрожащим голосом, почти плакала. Племянник Риты был парень наглый. Ездил на купленной тётей в кредит машине грубо: хамил и постоянно превышал скорость. За это и должен был лишиться прав. Сам Литвинов понимал, что это было бы правильно и даже необходимо. Понимала это и Рита. Однако, не вытерпев истерик племянника – он без машины не может; электричка это «отстой»; он вообще на учёбу «забьёт», если у него машины не будет (и всё в том же духе) – Рита дрогнула и позвонила Игорю. Лишение заменили очередным штрафом.
– Ты за дочкой приехал? Что за коробка? – спросила Рита.
– Да там, для внеклассных занятий чего-то. Не знаю, это родительский комитет, жена просила сюда привезти. И Дашку забрать надо, но рановато приехал. А ты уже приступила?
– Нет, с понедельника выхожу.
– Слушай, мне тут завуч сказала коробку эту, и пакет вот ещё всучила, в какую-то комнату отдыха охраны или охраны отдыха, короче что-то в этом роде, отнести. Ключи вот дала. Ты знаешь, где эта комната? – спросил Литвинов.
– Примерно догадываюсь, меня уже со школой познакомили. Пойдем, поищем вместе, – предложила Рита.
Комната довольно быстро нашлась. В ней был диван, шкафы, пара стульев, какие-то плакаты на стенах, школьная парта с электрическим чайником и баночки с чаем и растворимым кофе. Литвинов пристроил коробку и пакет на стул.
– Хочешь, чайку попьём, пока ждёшь? Здесь всё есть, даже печенье, – предложила Рита.
– А что давай, времени-то полно. Подвезти тебя, когда Дашку заберу?
– Не надо. Сейчас, ну как сейчас… скоро, Оболтус с Галей приедут. Они и подвезут.
– Что деньги на бензин закончились? – не удержался Литвинов. Рита вздохнула. – Что за Галя?
– Подружка его, с детства знакомы. Хорошая девчонка, из приличной семьи. Она на него хорошо влияет, может за ум возьмётся? Пора уже, – сказала Рита. – Непонятно, что она в нём нашла?
– А что ты в Витьке нашла? Пойми вас баб.
Рита вздохнула, глядя сквозь окно на пустой школьный двор в красных пятнах от упавших кленовых листьев. Литвинов тоже подошёл к окну. В палисаднике копошились с чириканьем воробьи, рядом на дорожке топтались голуби. Вдруг Игорь почувствовал, как Ритина голова с аккуратно забранными в хвост рыжими волосами уткнулась ему в плечо, а рука приобняла его за талию. Он стиснул кисть её другой руки и начал целовать запястье.
*****
И вот теперь Литвинов снова стоял у окна, стараясь не думать о том, что произошло между ними. Он наблюдал, как его дочь, похожая на куклу из витрины дорого детского магазина, делает неуклюжие шаги на чужих роликах. Эта картина рождала смутное беспокойство в его душе.
Вдруг Дашка, оттолкнувшись от плеча подружки, заскользила под уклон в сторону открытых ворот школьной ограды.
Девочка, неуверенно перебирая ногами, довольно быстро выкатилась из ворот и скрылась за стволом клёна и кустарником. Было очевидно, что её скорость должна возрасти ещё из-за наклона дороги. Справиться с ней она вряд ли сумеет.
Беспокойство переросло в испуг. У мужчины похолодело внутри, сердце сжалось, выпрыгнуло из груди и застучало в висках: “Какого чёрта открыты ворота?!”
Параллельно забору шёл проезд. Фактически, он располагался внутри территории двора соседнего жилого дома. Вёл он на небольшую парковку. Обычно никто быстро здесь не ездил, но… Забыв обо всём, Игорь одним прыжком выскочил из комнаты.
И тут Рита вспомнила. Вспомнила, где видела девочку в голубом пальто колокольчиком. Это было во сне. Странный сон приснился ей сразу после Вечера встреч одноклассников. Во сне не было ни четкости, ни определённости. Место действия и время смешались, подхваченные с палитры реальности кистью творца сновидений. Девочка в голубом и Ритин племянник (такой, каким он был тогда, когда Рита усыновила его, а потом от него отказалась), пятилетний забавный мальчишка, весело кружились взявшись за руки. Дети парили над ковром из кровавых кленовых листьев, который вдруг превратился в бешено вращающуюся воронку, начавшую затягивать ничего не подозревающих детей…
Рита вскочила с дивана и побежала за Игорем.
Резкий визг тормозов и крики перепуганных детей они услышали уже в коридоре школы. Потом был гулкий удар и ещё какой-то шум.
Игорь ни о чём думать не мог. Он был словно пуля, выпущенная, чтобы попасть в цель. Эта цель была там, где скрылась за деревом Дашка. Вне этой точки ничего сейчас не существовало.
Рита отстала от Игоря. Ей было очень страшно и очень жаль. Ей хотелось вернуть тот момент, когда она положила свою голову ему на плечо, хотелось вместо этого выпихнуть его из треклятой комнаты или вообще не встречать его в коридоре. Хотелось прийти в школу в другой день. Она же точно знала, что нельзя поддаваться соблазну, знала и не устояла!
Игорь выскочил через всё ещё открытые ворота. Он увидел перевёрнутый «Дастер» посередине проезда, колёса ещё крутились, из машины доносились крики. Вокруг стояли перепуганные дети. Побросав свои тачки с листьями, к машине бежали уборщики. Дашка!!!
Дашка сидела метрах в трёх от машины на газоне. Она не плакала, она смотрела, вытаращив глаза, её била крупная дрожь. Колготки порвались, пальто было в грязи. Но главное… главное… Дашка была жива. Она совсем не пострадала, только испугалась. Игорь схватил дочь в охапку, поднял. Потом, не имея сил стоять на подкашивающихся ногах, сел прямо на пожухлую траву, покрытую красными листьями. Посадил ребёнка себе на колени и, обхватив обеими руками, крепко прижал.
Рита подбежала к машине. «Дастер» врезался в угол теплопункта, находившегося левее школьных ворот, на противоположной стороне проезда, и перевернулся. Там дальше по ходу движения была только парковка и больше ничего. Никто в здравом уме не стал бы нестись здесь, мимо школы, с такой скоростью. Никто, кроме племянника Риты. Это и был он.
Рита схватилась за пассажирскую дверь. Из салона автомобиля доносились крики Гали. Дверь не поддавалась. Рита потянула за ручку, что есть силы, упираясь в асфальт ногами. Ей удалось отвоевать сантиметров пять. В образовавшуюся щель Рита закричала, чтобы Галя не дёргалась, что ей сейчас помогут.
– Рита, Риточка, это… это не он, это я руль выкрутила, когда девочку увидела, и мы врезались. Вы Лёшку не ругайте, он не виноват. Это не он, а я…, – скулила внутри салона машины Галя, – я папе скажу, он отремонтирует. Лёшку не ругайте, пожалуйста.
– Галь помолчи. Ничего у тебя не болит? Руки, ноги чувствуешь? Кровь идёт?
– Я отстегнуться не могу. Болит затылок, крови нету, – сказала Галя, – Лёшка, как он? Он молчит.
Рита обежала машину, рухнула на колени и стала всматриваться в стекло водительской двери. Лёша лежал внизу, положение его головы показалось Рите неестественным, парень не двигался и не стонал. Ремнём безопасности он обычно не пристёгивался.
*****
– Маргарита Алексеевна, мы понимаем вашу ситуацию, – со вздохом сказала пожилая директриса школы, покачивая головой. – Когда уходят молодые, с этим сложно смириться, но…
Рита, не отводя глаз от букета из красных кленовых листьев, стоявшего в прозрачной вазе на огромном столе директрисы, отрывисто кивнула. Выглядела Рита плохо – лицо опухло от слёз, волосы утратили свой солнечный оттенок и пожухли, как скошенная трава, одета она была в мятый спортивный костюм. Директриса подумала, что могла бы и не узнать её, если бы вдруг встретила на улице, так сильно Маргарита Алексеевна изменилась, а ведь со смерти её племянника прошло лишь два дня.
– Послушайте, не надо так сразу всё рвать. Увольняться. Вас нам рекомендовали, вы наша землячка. Мы следили за вашими успехами в спорте, – директрисе очень хотелось подбодрить Риту. Её такое явное страдание вызывало сочувствие.
– Мы дадим вам время прийти в себя. Две недели или даже месяц, – продолжала директриса. – Понимаем, что он был вам, как сын. Но это судьба. Несчастный случай. Никто не виноват. Школа даже может помочь вам с похоронами.
– Не надо, я похороню его сама. Не здесь, – тихо сказала Рита, прикусив нижнюю губу. – Виновата я.
– Да что же вы говорите такое!? – всплеснула руками директриса. – Это стечение обстоятельств, и только…
– Это из-за меня, – упрямо повторила Рита, подняла красные опухшие от слёз глаза на директрису. – Я ошиблась. Мне не стоило, – Рита на секунду задумалась, – возвращаться.
Директриса нехотя поставила подпись на бумаге и протянула белый листок, ставший теперь документом, Рите. Строчки расплывались перед её остановившимся взглядом. Пульсирующий белизной лист показался Рите флагом капитуляции – она проиграла бой за свою новую жизнь на старом месте. Проиграв его, должна была отступить – возвратиться навсегда в прежнюю, когда-то надоевшую, а теперь ставшую её единственным прибежищем, жизнь. Должна была полностью выплатить судьбе контрибуцию за допущенные ошибки.
******************************************************************
Братство вязаных оленей
Едва только Борис шагнул из лифта в просторный коридор, он услышал крики и шум, доносящиеся из-за двери, в которую он собирался зайти.
– Опять этот прыщ французский буянит.
Борис надавил на ручку двери, та, вопреки обыкновению, не открылась. Пришлось постучать. Защёлкал замок под пальчиками молоденькой секретарши Леночки, вопли из приёмной переместились в кабинет со стеклянной, но непрозрачной дверью. Громкость звука она практически не снижала, однако увидеть, что происходит внутри, сквозь неё было нельзя.
– Привет, Елена Премудрая, чего заперлись-то, этот к рукоприкладству перешёл что ли? – Борис махнул головой в сторону стеклянной двери.
– Ага, точно, перешёл. Степлером в стенку. У него неприязнь какая-то к ним. Как схватит степлер и сразу в стенку. Там видишь черточки в углу, это всё от них, от степлеров, – ответила Леночка, помахивая рукой с растопыренными пальцами, на них сверкал свеженанесенный лак. – Башка от его воплей уже раскалывается. Скорей бы в свой Пари-и-и обратно свалил. Но до Нового года нам от него не отделаться. А потом они со Светланой Аркадьевной уезжают какие-то новые фабрики смотреть.
– А чего он орёт-то?
– Документов что ли не хватает каких-то. Я не знаю, он на Светлану Аркадьевну орёт. Он когда орёт, я его французский не понимаю. Да и не желаю понимать, мне не за то платят, чтобы я его психоз выслушивала. И платят, вообще-то, копейки, – заявила Леночка, продолжая дуть на ещё не высохший лак на ногтях.
– А за что тебе платят, солнышко? – поинтересовался Борис с ехидной улыбкой.
– Ну, на звонки отвечаю, бумажки вон… копошу, – тут до неё дошёл смысл его улыбочки. – Данутебя! Нужен мне этот плейшнер? Он, вообще, не по женской части, по-моему, – девушка скривила пухлые губы, накрашенные розовой помадой.
– А цветочки-то шикарные принёс, – Борис кивнул в сторону вазы с букетом алых роз на большом овальном столе для переговоров в центре помещения. – А говоришь начальник плохой.
– Я не говорю, что Николя плохой, я говорю, что он психованный. Он мне, кстати, не начальник, а начальник у меня Светлана Аркадьевна, – пояснила Леночка, одернув леопардовой расцветки кофточку с глубоким декольте, отороченным чёрным кружевом. – Пришел, положил тут цветочки эти и давай орать. Слова спокойно не сказал. Сказал, вообще-то… только я не поняла что. А он как пошёл орать, так и не затыкается.
– Как это ты не поняла, а французский твой? Ты же, вроде, в «совершенстве»? – уточнил Борис.
– Не надо намёков, у Николя просто произношение какое-то нечёткое. Он слова плохо выговаривает, – насупилась Леночка.
– А это, солнышко, потому что он француз, – с серьёзным видом сообщил Борис.
– Данутебя! А ты чего пришёл-то? – спросила Леночка.
Борис был давним и проверенным клиентом. Он начал работать с представительством французских марок одежды, ещё до того как в нём появились и Леночка, и сам нервный Николя.
– К Светлане вопрос имею. А этот закругляться, по-моему, не собирается? Глотка, блин, лужённая. Знаешь что, пойду-ка поздороваюсь с ним, – сказал Борис.
Он резко открыл стеклянную дверь в кабинет. Посередине комнаты возвышался элегантно одетый, но встрёпанный, словно с похмелья, француз. Ему было за сорок, вокруг пока ещё неочевидной лысины вились, спускаясь на плечи, длинные пряди чёрных с проседью волос. Увидев Бориса, француз прикрыл свой распахнутый рот и аккуратно поставил красный степлер на ближайший стол.
– Привет, извиняюсь, что производственный процесс прерываю, – поздоровался Борис.
– Бон жур. Коме со ва? – француз озарился застенчивой полуулыбкой.
– Сова, сова. Светлана Аркадьевна, а степлеров у вас ещё много осталось?
– Это наш клиент Борис. Помнишь, Николя, мы на прошлой неделе у него в магазине были. Он интересуется как твои дела? – Светлана – симпатичная невысокая брюнетка с короткой стрижкой – вольно перевела слова Бориса французу.
– О! Ко-ро-шоу! – ответил Николя, и поднял вверх большой палец, продолжая застенчиво улыбаться.
Полгода назад Николя приобрёл это московское представительство со всем его содержимым у парижских друзей за условный один франк. Тридцатипятилетнюю Светлану – директора представительства – наняли прежние хозяева, а двух эффектных длинноногих блондинок Леночку и Оксану выбрал он сам, проведя пару десятков бестолковых собеседований.
До этого француз пытался наладить бизнес по продаже дамского нижнего белья в Питере. Бизнес почти сразу не задался. Но всё же успел научить француза ни при каких обстоятельствах не орать на коренастых коротко стриженых мужчин в кожаной одежде. А именно так и выглядел сегодня Борис. Француз продолжал стоять, держа большой палец вверх и блаженно улыбаясь.
– Борис, улыбнись хоть. Ты его пугаешь. У него и так нервный тик. Он реально боится, что эти из Питра сюда припрутся за ним. Полчемодана транквилизаторов носит и горстями ест, – сказала Светлана.
– Не сильно его успокаивают транквилизаторы эти. Может, я помогу ему успокоиться? – предложил Борис, и внимательно посмотрел на Николя.
– Не прав ты, Борис. С нами действительно с ума сойти можно, – вздохнула Светлана и подобрала с пола ближайший от неё степлер, Борис наклонился за ещё одним.
Стоило им отвлечься, как француз совершенно беззвучно выскользнул из комнаты. От входной двери донеслось застенчивое «А ревуар», и дверь хлопнула.
– Ну вот, слился, как всегда.
Выпроводив нервного Николя, кампания расположилась за овальным столом пить кофе из французской кофемашины.
– Свет, а зачем ты его вообще терпишь?
– Ты же знаешь, ему Франсуа представительство это продал, с условием, что он будет их марками торговать, и если хочет, другими тоже. Меня попросил остаться пока, помочь Николя. На самом деле, я сама уходить не хочу. Мне нравиться. А то, что он орёт, меня не задевает. Слышал бы ты как мой бывший орал, причём и по делу и без. Я привыкла. А этот хоть по делу орёт… преимущественно. А ты зачем приехал?
– Мои там брак нашли… вот эти вот рубашки, – Борис выложил пакет на стол. – Рукав перекручен что ли, ты сама посмотри, – ответил Борис.
– Оставь, я разберусь. Ты первый принёс. Сейчас, наверное, все потащат, – вздохнула Светлана.
– Дорогая Светланочка Аркадьевна, отпустите меня пораньше сегодня, всё равно никого не будет. Новый год на носу все подарки ищут, – заморгала фальшивыми ресницами Леночка, – ну, пожалуйста, пожалуйста.
– И когда уйти хочешь? – уточнила Светлана.
– А прям сейчас, можно? Мы там с подружкой в кино решили, и подарки всем посмотреть надо.
– Что за фильм? – уточнил Борис.
– Да там про любовь что-то, я не помню, как называется. Разницы-то нету. Знаете! Рекламу тут одну видела, там про Титаник фильм. Красотища, с Дикаприом, такой он клёвый. Его бы я посмотрела. Но фильм только после Нового года выходит. Ну, я побежала, ладненько? – задорно прочирикала Леночка.
Светлана обречённо махнула головой. Леночка впрыгнула в шубу, послала всем воздушный поцелуй, и выпорхнула из двери.
– Слушай, а зачем тебе эти трещотки нужны? Эта уже смылась. А второй, как её… Оксана, вообще почти никогда нет. Этот прыщ, что ли с ними развлекается? – спросил Роман.
– Вряд ли. Он, по-моему, женщинами не очень… Мне неприятно, когда ты его «прыщ» называешь. На самом деле, он неплохой. Он просто трусливый. Понять не могу, зачем он вообще в Россию припёрся? Он у нас неуместен, как баобаб на Колыме, – вздохнула Светлана. – Нам сотрудники нужны были. Мы расширяемся и всё такое. Выбрал вот этих двух. Почему? Не понимаю я. Ленка по-французски только молчать умеет с недовольной рожей. Но ей скажешь, что сделать нужно, а лучше написать, и она сделает. Пусть и с недовольной рожей, но сделает. А Оксана… это вообще отдельная песня. Язык она хорошо знает. Проблема в том, что ей этим языком выражать нечего. Мыслей в башке вообще нету, точнее нету тех, которые стоило бы выражать словами, тем более на иностранном языке. Зато самомнение.
– Так это же вещи связанные, если сомневаться нечем, оно и не страдает, – заметил Борис.
– Он мне говорит: увольняй их, они не годятся, а ты директор. Сам увольнять не хочет, трусит. А я просто не могу, не м-о-г-у. Ну, вот как? Они же надеются, он сам им наобещал горы золотые. А я сразу говорила, что не надо их брать, а тем более без испытательного срока. Он тогда упёрся как баран: они и всё тут. А теперь… даже не могу представить, как я их уволю. Вот ты как людей увольняешь?
– Регулярно. У меня там, в офисе, бабы такие работают серьёзные. Обоим под пятьдесят. Ты их видела. Так вот, они мне говорят эта не то делает, у этой не получается или в этом роде. Я им говорю, ну как знаете, вам, типа, виднее. Через пару дней эти, которые не то делают, ко мне «по собственному желанию» несут. А так чтобы сам… ну, было. Но там, знаешь, залёты такие бывали. Пару раз даже морды приходилось бить, но это давно уже было. Бизнес был другой. Я, лично, проблемы не вижу. Вызываешь в кабинет и увольняешь.
– А я вижу проблему. Я в жизни своей никого не увольняла. Я переводчиком всю жизнь работала. Я хороший переводчик, у меня это всегда получалось. Меня саму нанимали, меня саму увольняли. Последний раз – фирма закрылась. Франсуа вот эту работу предложил. Мне эта работа нравится, больше, чем переводчиком бегать. Но увольнения эти, – грустно проговорила Светлана и пошла к кофемашине.
Дверь распахнулась. В комнату вплыла, словно белая лебедь из народных песен, Оксана. Не теряя величия, повесила в шкаф верхнюю одежду. Обвела гордым взглядом комнату.
– Здравствуйте, – вымолвила девушка.
– Прямо к ручке припасть захотелось. Здравствуйте, Оксана. Вы озарили наш день, – сообщил ей Борис. Оксана величественно улыбнулась.
– Я кофе не буду. Кофеин очень вреден. Вы знаете? Извините, я забыла как ваше имя, – Оксана с прямой спиной, изящно опустилась на стул.
– Действительно, чего запоминать-то? Всего-то раз десять – двадцать виделись. Пойду я себе ещё чашку вреда напузырю.
– Привет, – Светлана вернулась к столу. – Объясни мне, где отчёт по инвентаризации, который Николя так хотел, что ни одного степлера в офисе не осталось, – спросила девушку Светлана.
– Согласитесь, Светлана Аркадьевна, что вот эта ситуация со степлерами, это не здоровая практика?
– А рабочие обязанности не выполнять это практика здоровая, по-твоему?
