Анна Розен
Падение с высоты собственного тела
«ПУСТЬ СЕРДЦУ ВЕЧНО СНИТСЯ МАЙ…»
Любви нет, а они все ищут ее и ищут. Дуры. Даже прожженная Танька-повариха, не понимая, что Степан приходит к ней из-за халявных харчей, постоянно талдычит, у них любовь, у них любовь и надеется… Надеется на предложение и платье белое. Недавно доверительным шепотом всем сообщила прямо на раздаче, что специально похудеет, чтобы налезло то, из витрины, с россыпью жемчужин и нитками серебряного рюликса в виде узоров дивной красоты. Так и сказала – дивной красоты, а потом котлету с силой бросила на тарелку, как будто доказать хотела, что красота дивная, а мы ничего в этом не понимаем. И пюре забыла разровнять красивыми волнами от переизбытка чувств и желания выйти замуж прямо сейчас. Так и подала – шмат котлеты и неаппетитную мазню из пюре.
Интеллигентная Эвелина Робертовна повариху поддержала.
– Надеяться надо всегда, особенно после неудачного замужества, энного количества лет нервотрепки и не проходящей грусти от несбывшихся надежд. Именно тогда хочется броситься в пучину страсти. Помните у Есенина: "Но все ж ласкай и обнимай в лукавой страсти поцелуя, пусть сердцу вечно снится май и та, что навсегда люблю я", – продекламировала она полюбившиеся строчки с театральным закатыванием глаз и прикладыванием ко лбу тыльной стороны ладони.
– Для страсти не обязательно выходить замуж и разводиться тоже, если уж по глупости заковал себя, – насмешливо произнесла любвеобильная Элен, не признававшая стихи вообще и прозу семейной жизни в частности.
– Изменять нехорошо, карму можно испортить, – сморщив длинный нос, прошелестела узкими губами чудаковатая Лидок.
– В наши годы уже никакую карму не испорешь, – отозвалась долговязая Марина без определенного возраста и с мальчишеской стрижкой на голове. – Карма есть у молодых, а у нас, повидавших о-го-го сколько, только жизненный опыт. И он подсказывает, что счастье свое можно встретить даже на склоне лет. Главное, не сдаваться.
– Какие вы все смешные, – растягивая слова, усмехнулась Элен. Она по праву считала себя самой красивой из всех присутствующих и втайне презирала их. – Нет никакой любви, есть увлечения, мимолетная страсть, желание в конце концов…
– О количестве ваших любовников нам все известно, – ядовито заметила Лидок. – Это низко вешаться на шею женатым мужчинам и юнцам, которые вам в сыновья годятся! – гневно заключила она.
– Ой, ну надо же, какие мы правильные, – язвительно ответила Элен. – Женатые сами ко мне пристают, хотят забыть своих старых и надоевших жен, – она покосилась на Эвелину Робертовну. – А юнцы – это так, чтобы держать себя в тонусе. Крепкое тело молодого мужчины, источающее сексуальную энергию и желание, очень полезно для женского организма, – мечтательно произнесла она, отметившая на днях свой тридцать пятый день рождения. Женщина в самом соку – называли ее не переводившиеся ухажеры. – Вам этого не понять, Лидок. Вы, деточка, наверное, не знаете, но еще в древности цари обкладывали себя молодыми девушками, гарем заводили. Обмен энергиями, так сказать… чтобы не стареть. А чем женщина хуже? Женщине молодая энергия даже нужнее, она старится раньше. Посмотрите на себя. Вам еще нет тридцати, а морщин уже столько – просто ужас. Вам подыскать кого-нибудь поэнергичней, а то так и останетесь в девках со своей кармой и морщинами, – предложила с издевкой Элен.
– Оставьте Лиду в покое, – заступилась за девушку долговязая Марина. – У нее все впереди – любовь, муж, дети… Мы еще погуляем на ее свадьбе.
– Фу, какая банальщина. А как же страсть, когда сжигаешь мосты и бросаешься без оглядки в пучину переживаний? Где страдания, чтобы хотелось удавиться от одной только мысли, что может бросить? – спросила не по возрасту романтичная Эвелина Робертовна и снова процитировала: «Ты – мое васильковое поле, я навеки люблю тебя…». Нет, сначала надо пережить страсть, страдания, а потом уже фата, пеленки, опостылевший муж… и прокисший борщ, – почему-то добавила она, вспомнив про кастрюлю прокисшего супа на плите. Вот гад, так и не поставил кастрюлю в холодильник. Я ведь просила, когда поешь, убери за собой, прокиснет… Нет, только бы пожрать – с ненавистью думала про мужа интеллигентная Эвелина Робертовна. Послала же судьба такого…
– Вы о чем задумались? – обратилась к ней Элен. – Наверное, мечтаете рога мужу наставить? Я угадала? – и выразительно посмотрела на Эвелину Робертовну. Та промолчала в ответ, так как считала ниже своего достоинства отвечать на глупые шутки гулящей девицы.
– У вас только одно на уме, – фыркнула Лидок, страстно желавшая быть такой же красивой и желанной, как Элен. – Вы можете хоть иногда думать о чем-нибудь другом?
– О чем, например? Может, как и вы, о карме? – иронично спросила Элен. – Слушайте, Лидок, бросайте вы эту карму. Посмотрите, что она с вами сделала, – она очертила рукой ломанную линию вокруг Лиды, – от вас все мужчины шарахаются. Правда, выбросите ее, Лидок. Вам не идет карма, честное слово, – продолжала насмехаться Элен. – Оденьтесь поприличнее, глазки подкрасьте, губки там… можно с подводочкой. Хотя, – она сделала печальное лицо и напустила в голос побольше сочувствия, – вам уже ничего не поможет. Придется жить с кармой.
– Да что вы привязались к ней, – возмутилась долговязая Марина. – Внешность не главное. Что толку от ваших прелестей? Мужчины только сначала падки на эти прелести, а потом? Потом никто на вас не хочет жениться. Значит, дефект у вас есть и мужчины это видят, пусть и не сразу, но видят! – торжествующе произнесла она. Марина тоже никогда не была замужем, но, в отличие от большегрудой и длинноногой Элен, не могла похвастаться наличием хотя бы одного любовника. Поэтому мысль, что местную красавицу никто не зовет замуж, как и невзрачную Марину, ей доставляла особое удовольствие.
– Не надо ссорится, – попыталась всех примерить интеллигентная Эвелина Робертовна. – Каждому свое: кто-то должен выйти замуж и прожить всю жизнь с опостылевшим мужем, кто-то хвостом будет вертеть до самой старости, а кому-то придется ждать и надеяться, что когда-нибудь встретится и на ее пути тот самый единственный…
Только о мужиках и думают, вертелось в голове у начальницы, которая молча наблюдала за происходящим. Дуры. Нужно думать о карьере, о деньгах, а любви нет. Совсем. Есть гормоны и то – не у всех.
– Перерыв окончен, – прервала она рассуждения Эвелины Робертовны. – Все расходятся по местам и принимаются за работу.
РИТОРИЧЕСКИЙ ВОПРОС
Мой ласковый и нежный зверь, я так люблю тебя, поверь, мой ласковый, мой ласковый и нежный зверь – крутились в голове слова незамысловатой песенки.
– Пусик, ты поставил чайник?
– Нет.
– И кашку не сварил?
– Нет.
– Мы не в духе?!
– А ты, я вижу, чувствуешь себя очень хорошо.
– Ну да.
– Ходишь, указания раздаешь. А я, между прочим, не прислуга.
– Пусик, ну перестань. Ты не выспался, я понимаю.
– Я не высыпаюсь последние пять лет. Мне просто не дают выспаться! Принеси то, принеси это… Ты выбросил мусор, ты ужин приготовил… Надоело, я мужчина, я уважаемый человек, я ценный специалист.
– Ну что ты, что ты. Не надо, я все сделаю сама.
– Ты меня хоть раз спросила, хочу ли я этот твой чай и эту твою «кашку»? Так вот, я ее ненавижу! Я хочу отбивную!
– С утра отбивные есть вредно.
– А мне плевать вредно или не вредно, я хочу!
– Но у нас нет отбивной.
– Вот видишь, у нас и отбивной нет.
– Ты же вчера не купил.
– А ты?
– Я? Ведь ты занимаешься покупками.
– А чем занимаешься ты?
– Я?
– Да, ты?
– Я, я, например…
– Почему ты замолчала? А я отвечу! Потому что ты ничем не занимаешься.
– Ты не прав. Я новый коврик для ванной купила недавно.
– Полгода назад ты называешь недавно?
– Ты же знаешь, у меня очень много работы.
– А я, по-твоему, сижу дома?!
– Нет, ты тоже работаешь. Это беспредметный разговор. У тебя, наверное, голова болит, вот ты так и разнервничался. Сейчас выпьешь таблеточку и все будет хорошо. Так, я уже сильно опаздываю.
– Мне не нужна таблетка, у меня не болит голова. Я хочу знать, что по дому делаешь ты?
– Перестань, Пусик, делаешь-не делаешь… Мы семья, какие могут быть счеты. Каждый делает то, что может.
– Хорошо, что можешь делать ты?
– Я?
– Да, ты?
– Я?
– Что ты заладила я-я… Ты!
– Дай подумать.
Падая с лестницы, тело производит столько шума. Свернутая шея выглядит так не эстетично. Руки и ноги нелепо раскинуты в стороны. Придется сегодня не ходить на работу: пока скорая приедет, потом стражи порядка будут докучать вопросами, как все произошло… День окончательно испорчен.
СТОЛКНОВЕНИЕ
Сегодня я обязательно должна выгулять тело. Тело сопротивляется: тычет в ноющие суставы, закатывает подслеповатые глазки, намекая, что и голова, в общем-то, тоже не располагает к прогулкам. Я настаиваю, в ответ только вздохи – очень жалостливые, которые по задумке должны всё отменить.
Я непреклонна. Заставляю тело одеться. В знак протеста тело находит самые старые брюки и застиранную толстовку – мне должно быть стыдно гулять в таком виде. Мне не стыдно. Я знаю, что поддаваться нельзя.
В прихожей шнурки, как назло, не завязываются в узелок. Это ещё один намек тела – пальцы не слушаются и не надо к ним приставать. Лучше раздеться и лечь, как вчера и позавчера, и еще несколько дней назад…
Я игнорирую. Дожидаюсь, когда узелки привычно закрепят потертые тапочки на растрескавшихся стопах, чтобы сосчитать несколько ступенек до выхода на улицу.
Утром без осадков и солнечно – сообщил ведущий новостей. Идём. Я радуюсь теплу и возможности подышать свежим воздухом, тело старается доковылять до лавочки, облюбованной в закоулках памяти, и что-то привычно бухтит, шаркая негнущимися ногами.
Я предусмотрительно сворачиваю туда, где дорожку протоптали ценители экопрогулок и нет никаких сидячих мест для разомлевших частей тела. Там пахнет землей, крупинками синеющих цветочков сквозь веер зелёных листьев, и еще чем-то загородным.
Тело старательно обижается, запинаясь о выступы корней постаревших деревьев, и падает, старясь разорвать кожаные заплатки на коленях. Заплатки не сдаются, а с ними не сдаюсь и я.
Смотрю, как скрюченные пальцы отряхивают земляные крошки, хватаются за кряжистый сук, чтобы помочь туловищу вытянуться вертикалью. Немного усилий и тело обретает устойчивость, основанную на силе притяжения и моем нежелании потакать его капризам.
Петляя, тропинка выводит к небольшому прудику, стремящемуся превратиться в болото с квакающими лягушками и ряской. Пока остатки мутной воды ещё отзеркаливают лучи солнечной погоды, можно полюбоваться шоколадными початками на зелёных палочках стеблей, обрамляющих мокрое нутро будущей трясины.
Чтобы отвлечь мою отстранённость, тело горестно всхлипывает, напоминая, сколько ему пришлось пережить и надо срочно возвращаться. Я вспоминаю о низине со склизкими шляпками грибов и пихаю тело в направлении перед собой, заставляя забыть о развороте в привычное.
Тело, протестуя, плетется по самым отсыревшим участкам пролеска, как будто не замечая комья глины, налипающие на матерчатую оболочку обуви. Я не сопротивляюсь, находя забавным погружение уставших ног в непригодность. Жалею только, что грибница еще не пустила на поверхность мое воспоминание, предложив подождать до августовских дождей.
Лёгкое разочарование не ускользнуло от тела, и оно захихикало, обнажив розовые десна с мелкими горошинами зубов. Делаю вид, что не заметила, и направляюсь к щербатым дорожкам запущенной аллеи.
Теперь можно и отдохнуть – подумала я, присев на деревянные рейки, когда-то соединявшие массивные опоры из бетона и эстетику минимализма. Тело плюхается рядом, запрокидывая голову и прикрывая тонкие веки с голубоватыми прожилками. Перемирие.
СТОЛИК НА ДВОИХ
В кафе очень громко играла музыка, такая простая и незатейливая. Немолодая женщина сидела за столиком возле окна. Тонкими, изящными пальцами она держала бумажный стаканчик, от которого поднималась рваная пелена пара. Ей хотелось побыть одной, и это забегаловка в рабочий день как раз была тем местом, где можно предаться мыслям, не думая о возможной встрече с кем-то из знакомых.
Через некоторое время за столик напротив устроился молодой человек с приятелем. Обычный юноша с открытым и ясным взглядом, приятной улыбкой, гладким лицом. В нем сквозила уверенность взрослого мужчины. Уверенность не наигранная, очень естественная и еще неосознанная им. Несмотря на кажущуюся взрослость, ел он как-то по-детски, старясь укусить побольше, а потом, пережевывая, причмокивал от удовольствия. Было в таком сочетании мужественности и отголосков ребячества что-то очень умилительное.
Женщина подумала, когда она видит таких представителей молодого поколения – трогательных в своей юношеской непосредственности, неопытности и открытости, наваливается чувство, что в ее жизни уже очень многое пройдено и честно, хочется вернуться назад. Хотя бы на денек.
Нет, не так. Ей хотелось бы стать юной и познакомиться с этим парнем, чтобы можно было смотреть в его глаза, говорить с ним, смеяться и нечаянно дотрагиваться до руки. Провести подушечками пальцев по запястью, прочертить линии на ладошке, прикоснуться губами к шее… Его кожа, еще такая нежная, покроется пупырышками, он заулыбается и скажет – мне щекотно.
Зазвонил телефон, в трубке загудел неприятный женский голос.
Общаясь с приятелем, юноша с любопытством смотрел по сторонам. Странная женщина, подумал он. Задумалась о чем-то, улыбаясь одними уголками губ. Если бы не лучистые глаза, то казалась бы совсем бесцветной, а так еще ничего. На маму мою немного похожа – короткие волосы, грудь большая и вырез глубокий у кофты. Мама тоже предпочитает носить блузки с таким вырезом, говорит, это удлиняет линию шеи. А вообще здесь ничего, чисто, еда приличная.
Увидев, как я рассматриваю соседку, Димка сказал, что нам рано западать на тетенек, хотя однажды он, отдыхая в санатории с предками, почти влюбился в grand dame. Она приходила на завтрак в белой шляпке и белых перчатках, с многозначительной улыбкой спрашивала «как спалось», съедала кашу, и поблагодарив за компанию, удалялась до следующего утра. Ни на обед, ни на ужин женщина не являлась.
Как-то раз он встретил ее возле пруда с книжкой в руках. Хотел проскочить незаметно, но grand dame подняла глаза, и что-то было в этом взгляде такое, что Димка решил остановиться. Он подсел к ней на скамейку, поинтересовался, что за книжку она читает.
– Женский роман, – ответила женщина и спросила – не скучно ли вам здесь?
– Есть немного – сказал Димка. – Общаться не с кем, кататься на велосипеде и играть в теннис уже надоело.
– Тогда давайте встретимся вечером, – предложила она, – часов в девять, и я покажу вам (grand dame обращалась к нему исключительно на «вы») нечто удивительное, незабываемое…
Димка согласился, пришел. Что произошло дальше, он не рассказал, только нервно засмеялся и, покраснев одними ушами, уткнулся в тарелку.
Забавная история. А что, если и я попробую познакомиться с какой-нибудь grand dame, подумалось мне. Но где и с кем?
Через несколько минут после того, как молодые люди ушли, юноша, так заинтересовавший женщину в кафе, вернулся и протянул ей бумажку, сказав: «Позвоните, пожалуйста, я буду ждать».
На листочке был указан номер телефона и имя – Максим. Неужели он догадался, подумала женщина. Или он продавец очередного продукта для похудения и против старения в одном флаконе?!
Может, все-таки догадался? Так хочется, чтобы догадался.
Дорогуша, он тебе в сыновья годится – ерничал мерзким голосом возраст. Но мне всего тридцать девять, даже не сорок, – ответила я. Сорок исполнится только на следующей неделе.
По все правилам сорокалетие не отмечают – примета плохая, а подарков хочется, очень хочется, чтобы много и разных. Может позвонить? Я еще ничего, старшие товарищи засматриваются, делают неловкие предложения… Стоп, вдруг это все-таки «продукт», а я уже размечталась.
На следующий день, вновь придя в кафе, женщина решилась на звонок.
– Максим, добрый вечер, вы просили позвонить.
– Здравствуйте, мне сейчас неудобно разговаривать, через пару минут я перезвоню.
Женщина заказала себе мороженого. По ее лицу было видно, что она нервничает. Зазвонил телефон.
– Я слушаю.
– Это Максим. Я хотел бы с вами встретиться, можно сегодня.
– Я сейчас в тоже самом кафе, в котором вы отдали мне записку, приходите, – сразу же согласилась женщина.
– Лечу.
Женщина подумала, что, наверное, ведет себя как-то не совсем правильно, а может не совсем прилично, что ли. Так сразу и согласилась, даже причину не спросила.
В кафе вошел молодой человек и увидел, что его предполагаемая grand dame сидит за тем же самым столиком, как будто никуда и не уходила. Быстрым шагом юноша подошел к ней и, улыбаясь, поздоровался:
– Я Максим.
– Вероника.
Стараясь казаться раскованным, Максим, понизив голос, произнес:
– Можно я буду называть вас Никой?
Женщина удивлена, но соглашается.
– Вы мне понравились, – тем же низким голосом продолжил Максим. При этом он глубоко вздохнул и слегка прикрыл веки, что должно было означать непреодолимое желание.
– И вы мне, – слишком быстро ответила Вероника и смутилась.
Повисла неловкая пауза. Первой нарушила тишину Вероника:
– Такое редко случается…
– Да, – согласился Максим.
Не зная, что сказать дальше, Вероника предложила:
– Давайте пройдемся, так легче разговаривать.
Они вышли из кафе. Шум, заполонивший все пространство улицы, оглушил их. Было решено свернуть в переулок и там, идя по мокрому асфальту, покрытому пожелтевшими осенними листьями, женщина сказала:
– Давайте я сначала скажу, почему вы… ты мне понравился, а потом очередь за тобой.
Молодой человек кивнул.
– В юности я мечтала о таком, как ты, о свиданиях, о поцелуях украдкой и мороженном одном на двоих… Когда увидела тебя в кафе, как будто вернулась в то время. Я хочу пережить с тобой свою мечту.
Вероника замолчала и мельком глянула на Максима: по широко распахнутым глазам и кривой улыбке на лице было видно, что юноша обескуражен этими словами и не знает, как реагировать на них. Он и не думал, что его поползновения, очень незатейливые и очевидные, которые даже старшеклассницы понимают правильно, могут быть истолкованы как-то по-другому. Он не ожидал, что эта взрослая женщина настолько серьезно воспримет его слова:
– Я не знаю, что нужно отвечать. Я не умею говорить о таком…
– Тогда расскажи о себе.
Максим очень обрадовался, что можно не продолжать этот замысловатый и, в общем-то, нелепый разговор. Все еще сильно волнуясь, он выпалил скороговоркой:
– Мне двадцать один год, я студент, подрабатываю в книжном магазине сторожем. Я всегда любил читать, а там можно читать целыми ночами любые книги и не платить.
– Ты не сказал, чем я тебе понравилась, – напомнила женщина.
– У тебя глаза красивые, – отвернувшись в сторону, проговорил юноша.
Вероника взяла его за руку. Ладонь такая теплая, мягкая, подумала она.
– Давай покатаемся на качелях, – неожиданно для себя предложил Максим.
В парке все сверкало огнями, было много народу. Люди смеялись, наслаждаясь теплым вечером уходящего бабьего лета. Откуда-то доносились радостные вопли покорителей американских горок.
Улыбаясь, Максим произнес:
– В детстве я любил кататься на карусели. Сидя на холодной металлической лошади, я представлял себе, как скачу с саблей на врагов и рублю им головы.
– В моем детстве парка не было, – с легкой грустью откликнулась Вероника. – Отец служил в небольшом провинциальном городке. По выходным мы ходили в клуб. Мама исполняла романсы под собственный аккомпанемент, после чего начинались танцы.
Пока родители танцевали, малышня бегала по залу, а мальчишки постарше кидали под ноги танцующим бумажные шарики, и громко смеялись, когда поскользнувшийся падал, а вместе с ним падали и другие. Получалась куча-мала, которая размахивала руками и ногами, ругалась матом, визжала и хрюкала. Кто-то пытался поймать злоумышленников. Но несмотря на переполох, музыка не стихала, все продолжали танцевать.
