Анна Карчикян
Комната
Одевшись во все чёрное, он вышел на улицу пока беззвездное небо сеяло панику среди живущих. В одном кафе играла громкая музыка, прислушавшись, он сразу узнал песню The Rolling Stones – Living In a Ghost Town. Простояв около входа несколько минут, нашел в тексте сходства с собой, “Я призрак, живущий в городе-призраке. Я ухожу в никуда, молчащий и одинокий, Я призрак, живущий в городе-призраке. Ты можешь искать меня, но я не могу быть найден. Прошу, пусть это закончится. Я не могу затеряться в мире, который не имеет конца.” Она застряла в его голове, и бродя в городе окутанный туманом, видя только чёрные фигуры прохожих вдалеке, он смешавшись с мглой, созерцал медленно умирающий город, который оставлял его наедине со своей верной супругой.
Незаметен, как дух мертвеца, как плач ребёнка иль смятение старика, словно обваливающаяся покинутая постройка, опустевший храм, пустая гробница, непрерывный ливень, леденящий шторм. Он был частью огромного мира, который не смог приютить его непокорную душу, и если в этом нет ничего предосудительного, то справедливость существует на ровне с человечностью, божествами или милосердием. Небо обрушивается на него, земля трещит по швам, сородичи с факелами изгоняют из своих коммун, ветер сдувает с места, кипящая дождь как кислота прожигает насквозь, огонь не греет, еда не насыщает, будто все явления сговорились против бедного отшельника с целью выкинуть из дома своего. Сбежать, но куда? В другое измерение? Каким образом осуществить побег от самого себя, если даже смерть решила не замарать руки держась в стороне? Куда податься? Неприступные стены образовали непроходимый лабиринт – именуемый комнатой, которая разделилась на внутреннюю и внешнюю, предохранив незваного гостя от негостеприимных дикарей. Оставаться в тени, подальше от людского взора, дабы воздух не успел стать токсичным, а стихийные бедствия не нанесли ему вред, дышать неглубоко, не говорить в слух, шагать тихо, лишь мыслить, осторожно, не выдавая себя, скрываться как разыскиваемый беззаконник и без резких движений вытирать слёзы не уронив их на эту неблагосклонную землю. Казалось, изгнание продлиться вечно, ночи напролёт, одно и то же год за годом, пока лицо его не покроется морщинами, тело язвами, кожа не обвиснет и разум не затуманиться; а никто даже и не узнает о существовании привидений, посчитав их вымыслом, несусветной чушью. Всё сочиненное им исчезнет бесследно вместе с безмерной печалью, которую он нёс в себе роняя крупицы её на дорогу, чтобы отыскать обратный путь домой.
Назойливое мяуканье коробило его настолько, что единственным решением стала покупка сметаны. Он подолгу искал проголодавшегося четвероногого, пока не обнаружил, что издаваемые им звуки исходят из обратной стороны ворот какого-то здания, под которые он и просунул упаковку. “РУКИ ВВЕРХ!” приказал чей-то голос, ворота отварились, а за ними стоял офицер, направивший на него оружие. Это было здание службы национальной безопасности. Он, застыв на месте объяснил ситуацию этому человеку, а тот в свою очередь ошеломлённо смотрел на кота, мирно слизывающего сметану. Кто бы мог подумать, что посреди ночи адекватный юноша станет этим заниматься, уму непостижимо! Офицер отпустил его, но тогдашнее удивление, вряд ли сумеет позабыть. “Психи разгуливают среди нас!” подумал он, почёсывая затылок.
Опять снег и слякоть. Избыток белого действует на нервы. Ноги не повинуются и ведут в неизвестное место; может они хотят заблудиться в извилистых переулках, уронить туловище в мусорный бак, иль отделиться от тела зажив самостоятельной жизнью? Куда бы они не шли в конце ждёт тупик: везде были стены и ограды, решётки и прутья; таково было его убежище. Он уселся на скамейке усмирив свои порывы разбить в хлам всё находящееся вокруг, нога послушно закинулась на другую ногу, дрожь прекратилась, а он, опустошая свои мысли, томно вздыхал. Спустя некоторое, время какой-то мужчина проходящий мимо увидев Наблюдателя, начал приставать к нему, неуважительно настаивая на действия с его стороны. Речь его была излишни манерной и претенциозной, жесты были более женственны, одет был немного вызывающе как обычная уличная потаскуха, глаза и губы были накрашены, волосы доходили до средней длины, руки его как ветви дерева покачивались на ветру. “Только этого не хватало!” подумал Наблюдатель, продолжая спокойно сидеть на своем месте. Ему не особо нравились новые знакомства, но тогда, он настолько отчаялся из-за неудачного супружества с одиночеством, что не стал отпугивать невежду, а настоял на том, чтобы тот составил ему компанию. Они засиделись до утра, за это время, выяснилось, что у потаскухи есть жена и дети, что ему стыдно за свой нынешний образ жизни. Отблагодарив Наблюдателя, он заявил, что отныне перестанет шляться по ночам и вернётся в семью. Верилось в это с трудом, но хотелось бы надеяться, что он смог кому-то помочь сам нуждаясь в помощи больше остальных. Компаньон попрощался, пожав ему руку, и с довольным видом ушёл. Он смотрел ему в след, догадываясь, что опять всё вернётся на круги своя, его собственная жена не намерена развестись. Он по-доброму завидовал своему временному приятелю подсознательно желая поменяться с ним местами. Вынув из кармана куртки письмо, адресованный отцу, прочитал его и разорвав в клочья выбросил в лужу.
Слишком много откровений для такого непутёвого папаши, да и смысл давить на жалость, обвинять в каких-то личных неудачах того, кто не стал участвовать в твоей жизни, нет, слишком много чести. Зазвонил телефон, с неохотой он всё-таки ответил: “Да, отец, со мной все хорошо, я счастлив, успешен, всё ещё живу с мамой, но что поделаешь, так и не нашёл достойную спутницу, в деньгах не нуждаюсь, жизнь прекрасна, полагаю в следующий раз ты не станешь задавать те же вопросы на которые я отвечаю аналогично, пока, всего наилучшего”. Да, прощай. Легко и просто совершать ошибки, но придется за них отвечать, раскаиваться столкнувшись с последствиями, так вот, он – то последствие для своего отца. Мы способны чувствовать, а спектр эмоций слишком разнообразен; некоторые слова, оскорбления, наказания, нравоучения могут попросту сокрушить человека, сравнить с землей намерения и грезы; превратив его в живого мертвеца. С хрустальной психикой надо обращаться весьма бережно, иначе, всё кончится посиделками в безлюдном дворе с щуплыми гомосексуалами. Каждый виноват перед кем-то, в этом и заключается вся трагедия, а если судный день настанет, то на планете не останется живых людей. Размышляя обо всём этом, он написал стих в своем блокноте.
Мысли разбросаны хаотично как неподходящие кусочки пазла.
Я хочу что-то вновь почувствовать, но увы, безнадёжно.
И под дребезг струн моя последняя надежда погасла,
А жизнь оказалась бессмысленной, нелепой и ложной.
Подавленный крик беспощадно вырывался из гортани.
Этот растоптанный мир прогнил уже давным-давно.
Я разбит, несчастен, изранен,
Неужели все, кого я любил, лишь издевались надо мной?
Пропитан мечтами что вскоре последняя чума сотрёт
Всех людей с лица земли, уничтожит их, покарает,
Что… когда-нибудь самый долгожданный день придёт,
И омерзительное солнце больше никогда не засияет.
II
Всё обесценено. Красота в мелочах, но впредь никто этого не заметит; все ценности строятся на обмане, который является фундаментом подобной системы. Потреблять, тратить, жрать, жрать, жрать, как убойный скот, обмазываясь золотом, фальшью, тщеславием, превратившись в меркантильных тварей. Вспороть бы им животы, выпотрошить их, наслаждаться посмертными воплями приглушив этим внутреннюю резь. И эта щемящая грусть, не дающая покоя, вылезающая из каждой щели; эти не зашторенные окна, голоса соседей, банальные умозаключения заставляющие повеситься, отравляют будни. Сколько злобы умещается в таких маленьких телах; она растёт, пускает корни, прочно основывается в своем уютном домике, начиная сосуществование с разумом человека, до тех пор, пока не овладеет им. Оказавшись в общественных местах, искоса поглядывая на простых прохожих, он пытался угадать их мысли, строя разные предположения за счёт своих нездоровых ассоциаций. Самое абсурдное заключалось, в том, что сам он верил этим догадкам и принимал их за истину в последней инстанции. Вот, ходит женщина в синем пальто, держа поводок миниатюрной собачки, наверняка её муж бесхребетный пьяница или азартный игрок, не уделяющий должного внимания ей, из-за чего лак на ногтях облезший и сапоги изношенные. Тот пожилой господин с бежевым чемоданом, скорее всего, бывший педагог в отставке которого дети бросили, оттого и вид у него соответствующий – удручённый. А вот и подросток с наушниками, необщительный, волосы патлатые, одежда грязная, видимо родители наркоманы, или любят воспитывать грубыми методами, возможно избивают или оказывают психологическое давление. Полная девушка с зелеными лосинами, леопардовым пиджаком и пурпурно-розовой сумочкой, очевидно, страдает комплексом неполноценности, безвкусность этому подтверждение. А вот и изможденный молодой человек, с мешками под глазами и со странноватой походкой как у восставшего из могилы покойника, впечатление такое словно при удобном случае покончит с собой, а подождите-ка, это он просто смотрелся в зеркало. Осадок гнетущих ночей душил его, внушая мысль, что выбраться из его захвата невозможно и придется влачить беспросветное существование до конца, но где же конец? Чудовищный мазохизм вынуждает помимо воплей исторгать ещё и словесный понос, и он заполняет новую страницу своими муками.
О, моя сладкая боль,
Я по тебе так соскучился,
Потерял над чувствами контроль,
Противоборствовал, изрядно помучившись.
Без толку, мой друг,
я до остервенения безнадёжен,
Мой сокрушительный недуг
Решил окончательно меня уничтожить.
Жизнь вероломно издевается,
Шутит надо мной колко.
Хочется побыстрее скончаться,
Так и не прожив толком.
Становится тошно по стечению обстоятельств,
С каждым новым днём жалею о предыдущем.
Умение думать стало для меня проклятьем.
Мне не положены ни любовь, ни счастливое будущее.
Оглянувшись вокруг люди замечают вещи,
Быть может находят в чём-то определённый смысл,
А я вместо этого ищу способы изувечиться похлеще,
Ведь ваши ценности жалкий и безнадёжный вымысел.
Зима быстро прошла, после и от весны ничего не осталось, лето невыносимо долго истерзало горожан, а осень как никогда кстати пришла на выручку. Его глаза приобрели уникальную способность видеть в темноте, поначалу это пугало, но потом он освоился. Соскучился по человеческому общению, по тем временам, когда он при дневном свете навещал своих бабушек и дедушек, забавлялся с приятелями, ходил в школу, в эту поганую школу с тяжелейшим портфелем, дрожа и заикаясь. Он довёл себя до пика своего упадка: не засыпал несколько суток, глубокие впадины под глазами распространились на всё лицо, впалые щёки подчеркивали выраженные скулы, тонкие губы были искусаны до крови, появилась трёхдневная щетина, чрезвычайна худоба устрашала, поношенная одежда висела на нём, как на иссохшем трупе, тёмные волосы слегла обросли и обрамляли вспотевший лоб, дыхание было прерывистым, голос – заспанным, взгляд – рассеянным. Он изо всех сил притворялся живым, но у него это не получалось вовсе. Все эти месяцы оставили на нем свой неизгладимый отпечаток, чётко дав понять, что так продолжаться не может, ибо дальше уже ничего нет: никаких перспектив, абсолютная пустота, только холод и скрежет зубов, только смрадный дым, тоска и зловонье. Клетка все сужается и сужается, разламывая его кости, нещадно извлекая из него стоны и визги упиваясь этим.