Анна Фрэй
Камерон
Ее слова терзали, просто убивали меня. В моей голове все помутилось от мучительной боли и дикой ревности. Почти с рычанием я яростно схватил ее, со всей страстью прижимая к себе, не давая ей ни одного шанса вырваться.
– Зачем ты так? Ведь ты любишь меня! И ты моя! Только моя! – Я обнимал ее в каком-то неистовом ожесточении, впиваясь в эти соблазнительные губы, которые не переставали мучить меня беспощадными словами.
– Значит, разлюблю! – Она упрямо вырывалась, прячась от моего взгляда, и пыталась не заплакать.
Я обхватил руками ее лицо, вглядываясь в непроницаемые безжалостные глаза, которые рассыпали на меня синие искры неумолимого гнева.
– Ты намеренно делаешь мне больно, Рене! Намеренно, но пусть! Пусть! Говори мне, что хочешь! Наказывай меня! Уничтожай меня! Я заслужил каждое твое жестокое слово!
– Отпусти, – прошептала она.
Я сильнее сжимал ее в объятиях, целуя с возрастающей силой.
Рене вырвалась от меня и закрыла лицо руками, пытаясь успокоиться и заглушить рвущиеся слезы.
Наконец она посмотрела на меня уверенными, злыми, но потухшими глазами.
– Я не строю иллюзий, Кайл, я все понимаю. У тебя нормальная правильная жизнь: дом, работа, жена и почти двое детей. Со мной ты приобретешь только массу проблем.
– Ты ни черта не понимаешь! – с обидой вскричал я. – Как ты можешь говорить мне все это, зная, что ты для меня – ВСЕ! Мне плевать на любые сложности и проблемы, связанные с тобой, включая те, которые может устроить твой муж! Я не могу предложить тебе то, что сам хочу больше всего на свете, лишь по одной причине, – я перевел дыхание. – Я не могу сейчас в таком положении бросить Клер!
Она со злостью оттолкнула меня.
– Ложь! – тихо, но зло сказала Рене. – Ты бы и не бросил.
– Я никогда тебе не лгал! Ради тебя я бы пошел на многое, даже на развод.
– Я, собственно, и не требую от тебя развода. Все просто слишком далеко зашло.
Я стоял и смотрел, как теряю Рене. Я смотрел, как она натягивает чулки, надевает блузку, застегивает юбку, накидывает элегантное пальто.
– Ты хочешь расстаться со мной? – Я в отчаянии смотрел на нее, не зная, как все это остановить.
– Пора нашу историю заканчивать, – твердо и сухо сказала Рене.
– Ты это серьезно? Ты хорошо подумала?
– Не ищи со мной встреч, не пиши мне, – бесстрастным тоном продолжала она, натягивая модные высокие сапоги. – Я сделаю все возможное, чтобы тебя забыть.
– А как мне забыть? – прошептал я, уже ощущая, как вокруг меркнет свет и сгущается пустота.
Рене приблизилась ко мне, и, чуть улыбнувшись, нежно провела рукой по моей щеке.
– А у тебя будет все хорошо, Кайл. У тебя молодая жена, чистая, не познавшая разврата и порока, чудесный сын, и скоро появится второй ребенок. Прощай. – Она накинула на плечо сумку и повернулась к двери.
– Ты действительно хочешь этого? Ты уверена? – Это был вопрос слепого отчаяния, я отказывался верить, что это конец, что Рене бросает меня.
Ответом мне послужил уверенный и презрительный стук каблуков, эхом разносящийся по коридору отеля. Он еще долго звучал у меня в голове. Я смотрел на смятую постель, в которой еще час назад мы занимались любовью. Жестокая память хранила прикосновение ее рук, губ, тепло ее тела.
Я плохо помню дальнейшие события того ужасного дня. Я напился, сильно напился.
Рене мне так ничего и не сказала о своей беременности. Основной причиной, по которой она решила не ставить меня в известность, было то, что Рене не знала наверняка, чья именно Камерон дочь, моя или ее мужа. Также здесь примешивалась злость и обида на меня от неожиданного удара, который я нанес ей известием о беременности моей жены. В одно мгновение я разрушил этим все ее надежды, мечты и планы, в которые входило начать новую жизнь, сбежать со мной и, главное, родить ребенка вдали от Лэнгфорла. Но теперь, при открывшихся новых обстоятельствах, она не могла просить и рассчитывать на то, чтобы я развелся, бежал с ней и бросил двух родных детей. Конечно, Рене очень надеялась, что беременна от меня, но это было все лишь желанной вероятностью, а не фактом.
Рене было важно исчезнуть в ближайшие месяцы, пока ее муж не заметил ее беременности, потому что потом побег от него стал бы невозможен, так как родившийся ребенок станет официально ребенком Филиппа Лэнгфорда. Если, будучи одной, у нее была бы возможность скрыться от него, то с ребенком на руках эти шансы равнялись нулю. Когда я обозначил свою позицию в отношении Клер и своего брака, что сейчас не могу и не готов, Рене поняла, что ей придется смириться и остаться с ненавистным мужем навечно. Но я тогда ничего этого не знал, не подозревал и не понимал всей глубины ее отчаяния.
На следующий день я нашел Жюли. Я подъехал прямо к ее дому, из которого она как раз выходила. Прелестная белокурая француженка любезно, но сдержанно улыбнулась мне. Жюли неуверенно подошла к моему автомобилю. Видимо, она уже все знала.
– Кайл… не ожидала тебя увидеть здесь.
– Здравствуй, Жюли. Вынужден тебя побеспокоить. Садись, прокатимся, заедем в кафе.
– Не могу, Кайл. Я сейчас встречаюсь с Андре. И так уже опаздываю.
– Твой жених? Рене говорила, у вас скоро свадьба. Прими заранее мои поздравления.
– Спасибо, Кайл.
– Жюли, я думаю, ты уже знаешь, что Рене решила вычеркнуть меня из своей жизни.
Она кивнула. Лицо ее омрачилось, но через секунду она ободряюще улыбнулась мне.
– Я хочу тебя попросить об одной услуге, – произнес я.
– Смотря какой.
– Просто, если ты мне откажешь, я вообще не буду знать, как жить дальше, – я сделал паузу. – Ты знаешь мой адрес. Если у Рене будут какие-либо изменения в жизни или ей нужна будет помощь, неважно в чем, я прошу тебя, нет, я умоляю тебя, напиши мне.
Жюли в сомнениях помолчала и наконец, улыбнувшись, произнесла:
– Хорошо, Кайл. В случае чего я напишу тебе.
– Рене не нужно знать о нашем разговоре, – попросил я.
– Безусловно, – усмехнулась она. – Я уже себя чувствую тайным шпионом.
Мы тепло попрощались, и Жюли заверила, что обязательно напишет мне. А я уехал.
***
Моя серая беспросветная жизнь потекла своим чередом с кучей мелких незначительных событий. Я был сломлен. Клер не могла нарадоваться, что, наконец, я осел дома и прекратились мои частые отъезды в Париж.
Вскоре родилась Беатрисса. Я, наверное, ужасный человек, но я был весьма прохладен к дочери. Я видел в ней причину нашего расставания с Рене. Для меня она была нежеланным ребенком, из-за которого я потерял любимого человека. Когда я смотрел на маленькую Беатриссу, я слышал уходящий презрительный стук каблуков Рене. Джэда же, наоборот, я безмерно и горячо любил. Поэтому при разводе я без сожалений оставил Беатриссу с женой, практически больше не видясь с дочерью и не общаясь с ними.
В первый год я просто обезумел от горя. Я все равно был вынужден периодически ездить в Париж по делам бизнеса, и эти дни там становились для меня настоящей пыткой. Дышать с ней одним воздухом и не видеть ее. Я не раз подъезжал к особняку Лэнгфордов и просто сидел в машине, не сводя глаз с ее дома, с окон, в надежде, и в то же время в смутном страхе, увидеть ее, хотя бы мельком. «Не ищи со мной встреч…», – звучал в голове ее решительный голос. Но я так ни разу и не увидел ее. Я видел, как подъезжали гости, разные друзья Лэнгфорда, кого только не было, но не Рене.
Потом я решил вычислить этого Шаванеля, единственного, по словам Рене, с кем бы она решилась сбежать от мужа. Значит, палаццо в Венеции… Я извел себя ревностью и решил, что должен удостовериться, что она не с ним, и вообще посмотреть на того, кто хотел поселить в венецианском палаццо мою Рене. Я вышел на него в одном закрытом клубе. Это был высокий статный брюнет, со скучающим вельможным взглядом, лет сорока, с видом типичного прожигателя жизни. Он рассекал по всему Парижу на шикарном авто, и я с заряженным револьвером, как чокнутый безумец, всюду следовал за ним. Я безоговорочно решил, что если его увижу с Рене, то без раздумий пущу ему пулю в лоб, даже разбираться не стану, и мне плевать, что будет потом. Вечером он припарковался возле одного старинного особняка, откуда вскоре выбежала молодая привлекательная женщина. Она села к нему в автомобиль, поцеловала его в губы, и они рванули прочь. Он не с Рене. Я был почти разочарован, так бы я хоть увидел ее. Вот так однажды вечером Леон Шаванель, совершенно не ведая, избежал неминуемой смерти.
Спустя год, понимая нелепость и всю безысходность своего иступленного бреда, я прекратил подобные самоистязания, придя, наконец, к решению, избегать всего, что было когда-то связано с Рене.
Через два года я получил письмо от Жюли. Меня трясло, когда я вскрывал конверт, сердце бешено колотилось. Письмо было кратким, без подробностей. Сухие факты на бумаге. Жюли писала, что у Рене ребенок, дочь. Она живет также с Лэнгфордом, все по-старому. Сама Жюли счастливо замужем.
Меня охватила дикая ревность, боль и отчаяние. У нее от Лэнгфорда ребенок! Как же так?! Ведь Рене всегда говорила, как ненавидит его, что ни за что на свете не будет иметь от него детей, и вот! Теперь они настоящая семья! Собственно, что я так удивляюсь! Рене красивая молодая женщина, ее муж сказочно богат, эта совокупность позволяет им иметь еще хоть с десяток наследников. Я очень разозлился на нее, почти возненавидел. Я был в безысходной ярости, которую никуда не мог выплеснуть и поделиться ею тоже ни с кем не мог. Что со мной началось! Я был просто вне себя.
Моей семье тогда здорово досталось от меня из-за этого письма. Я стал абсолютно холоден и суров к Клер, спать с ней вообще перестал. Я стал пить каждый день, и это длилось долго. Я закрывался в своем кабинете, наливал виски и думал о Рене. Допился однажды до того, что она мне привиделась. От ревности же я просто сходил с ума, представляя ее то с Лэнгфордом, то с другими любовниками, которых, возможно, она завела, с ее-то красотой! Это просто кощунство и глумление, если ею будет пользоваться только Лэнгфорд.
Мне было двадцать девять лет. Я два года ее не видел. За эти два года я передумал многое. Периодически я сожалел, что тогда не согласился с ней и не сказал: «Уедем. Сбежим». И зачем вообще я сказал ей о беременности Клер! Меня не раз посещала мысль взять документы, собрать деньги, поехать в Париж и сказать ей: «Я готов бежать с тобой куда угодно». Я даже примерно прикинул, куда бы мог с ней уехать и где скрыться. Но я смотрел на Джэда и Беатриссу, которые крутились возле меня, и понимал, что не могу. Не могу бросить их. Это навязанное ненавистное чувство долга! Откуда оно у меня взялось, и кто мне его привил! Я завидовал своему другу Артуру, который с легкостью развелся, часто менял любовниц, и недавно снова женился на одной из них. Почему я так не могу! Беатрисса так тянулась ко мне, ее белокурые волосы в изящных кудряшках струились по плечам, большие серые глаза с обожанием смотрели на меня. Она была прелестна. Беатрисса к Клер так не просилась, как ко мне, настойчиво требуя моей любви, но я сразу вспоминал ту жертву, которую принес ради нее, и холодное отторжение мгновенно заполняло мое сердце. В общем, как я не пытался себя перенастроить, детей, совсем маленьких, я бросить не мог. Поэтому о возможном побеге с Рене я только мечтал со стаканом виски в руках и в закрытом кабинете.
И вот, с этим письмом призрачный шанс сбежать с ней, который я лелеял в своих фантазиях, тоже безвозвратно исчез. Ее ребенок от Лэнгфорда меняет все. Рене теперь прочно связана с ним и не сможет забрать дочь у ее отца. Это реальное похищение. Все было потеряно. Я все чаще прикладывался к алкоголю, который немного притуплял и в то же время усугублял тупую тоску по ней. В то время я, по-моему, вообще не трезвел и попросту решил убить себя виски.
Джэд стал меня бояться и избегать, а когда однажды я грубо оттолкнул Беатриссу, которая пыталась залезть ко мне на колени и, упав, так сильно ударилась, что пришлось вызывать врача, Клер заявила, что с нее хватит. Она забрала детей и уехала к родителям. Никто не понимал, что со мной.
Как-то отец остался со мной наедине и спросил:
– Как я понимаю, ты перестал ездить в Париж, да?
Я не ответил. Отец какое-то время смотрел на меня проницательным взглядом и, вздохнув, наконец, произнес:
– Сын, жизнь – она долгая, а ты еще так молод. Все еще изменится и перевернется тысячи раз. Не нужно зацикливаться на моменте. Твоя печальная невеста еще вернется к тебе, но остановись, не ломай свою жизнь сейчас. Не разрушай себя, иначе ей не к кому будет возвращаться.
Я ничего не ответил отцу, но был благодарен ему за эту незримую поддержку. Волшебные слова, что Рене может вернуться ко мне, пусть в неопределенном будущем, сама призрачная вероятность этого бальзамом проникла в мою измученную душу. Ее любимый образ предстал передо мной, ее прекрасные глаза разочаровано и с отвращением смотрят на меня. Я вдруг вспомнил, как она презирала Лэнгфорда за его пьянство, и мысль о том, что она может найти меня опустившимся конченым алкоголиком, помогла мне прийти в себя намного быстрее, чем любые воспитательные беседы и жесткое давление семьи. Я взял себя в руки, смиренно просил потом прощения у Клер, и постепенно все вошло в прежнюю колею.
Жюли осознанно не написала мне, когда именно родилась Камерон, какого она возраста. Иначе, я бы мог предположить, догадаться, что она может быть моей. Жюли решила, что вносить такие повороты в жизнь других людей не в ее праве, и она предпочла умолчать об этом.
Я всего этого не знал и пришел к выводу, что у Рене действительно получается меня забыть. Вот только у меня – никак. Я просто больной на всю голову, помешанный на ней безумец.
Моя жизнь остановилась 31 марта 1970 года, когда Рене решила вычеркнуть меня из своей жизни.
***
Прошло еще четыре года. Я плохо помню их. Для меня это были пустые годы ненужного блеклого существования, полные мрачной тоски и безысходной печали. Я будто умер, поэтому они почти стерты из моей памяти. В Париж я ездил крайне редко, тщательно избегая знакомых, когда-то дорогих мне мест, где я раньше бывал с Рене. Мои поездки стали редкими и недолгими.
Было начало 1976 года, когда я получил второе письмо от Жюли. Признаться, я думал, что она забыла обо мне, и почти потерял надежду получить уже какую-либо весть о Рене. Вспоминая свою реакцию на ее первое письмо и свое состояние после этого, мне было страшно вскрывать конверт. На этот раз письмо было значительно объемнее первого. Первая фраза текста меня поставила просто в ступор, из которого я думал, не выйду никогда, так как Жюли меня спрашивала, не со мной ли Рене.
Жюли писала, что, возможно, Рене в беде. Она уже шесть месяцев как ничего не слышала о ней. Рене с дочерью исчезли. Лэнгфорд в последние годы много пил, промотал почти все состояние и застрелился, оставив жене кучу проблем и долгов. Рене распустила прислугу, продала особняк на авеню Фош, продала автомобили, остальное имущество, какое оставалось у Лэнгфорда, оплатила все незакрытые счета, расплатилась со всеми его долгами и скоропалительно исчезла. Жюли в отчаянии пыталась найти ее. Посетила ее родную семью де Морель, но те не видели Рене уже много лет и вообще не имеют представления, где она может быть. Вот милая Жюли и предположила, что, может, Рене, решила уехать в Англию ко мне. Я с горькой печалью усмехнулся над ее предположением, таким желанным и несбыточным для меня. У Рене больше никого не было на этом свете, и денег оставалось совсем немного. Больше всего Жюли боялась, что Лэнгфорд задолжал кому-нибудь из своих сомнительных богатых друзей, с которыми Рене попросту не смогла расплатиться и которые могли преследовать ее. При мысли об этом я почувствовал прилив безудержной ярости. Я не раздумывал ни минуты.
В этот же день я немедленно выехал в Париж, чтобы найти ее.
***
И вот Париж…. Теперь все по-другому. Теперь это была не вынужденная поездка по работе. Ее причина наполняла меня невыносимой пронзительной надеждой. Одно предвкушение просто увидеть Рене меня пьянило, дурманило, окрыляло. Сам воздух теперь казался другим. Мир заиграл яркими сочными красками, будто черно-белая пелена спала с моих глаз. Теперь все виделось ярче, чувствовалось острее, воспринималось по-другому. Я снова ощущал жизнь, нахлынувший душевный подъем, при одной только мысли, что в моей жизни будет снова Рене, хоть на минуту, хоть на секунду. Возможно, она увидит меня и немедленно прогонит – плевать, но я увижу ее. Все было снова как раньше. Я будто проснулся после долгого тяжелого сна. Меня снова окутывали романтика и волшебство Парижа, вокруг все расцветало, улыбалось мне. Я снова стал чувствовать жизнь. Хотелось действовать, что-то менять, совершать безумства.
В первую очередь я встретился с Жюли, которую заранее известил о скором приезде. Она почти не изменилась, может, немного поправилась. Жюли смотрела на меня во все глаза.
– Поверить не могу! Ты приехал!
– Иначе и быть не могло.
– Прошло шесть лет! Ты изменился, – улыбалась Жюли, рассматривая меня. – Ты не очень-то похож на того счастливого пылкого парня с горящим взглядом. Ты ли это, Кайл? Холодный, неприступный, мрачный и еще ужасно печальный. Это ты в образе или всегда такой?
Я пожал плечами.
– Да, прошло шесть лет, Жюли. Для меня многое изменилось, кроме одного – я все так же люблю ее. Нет, сильнее. И я приехал за ней.
Жюли усмехнулась на мои слова.
– За ней? Увезешь ее в свою Англию, купишь ей дом и сделаешь своей любовницей? Этого добра у нее и здесь полно. Только отбивайся.
– Нет, Жюли. У меня совсем другие планы, – сдержанно возразил я.
– Тогда осталось дело за малым, – Жюли развела руками и рассмеялась. – Прошерстить весь Париж.
– Значит, переверну вверх дном весь Париж, – решительно ответил я, – но я найду ее.
Мы стали думать, предполагать, хвататься за любые зацепки, которые могли привести нас к Рене.
– Она не могла уехать из Парижа. Это маловероятно, – уверенно рассуждала Жюли. – Она прячется. Она спланированно и сознательно скрылась. Но от кого? У нее нет врагов. Хотя… – Жюли замялась, немного смущенно поглядывая на меня.
– Прошу, ничего не скрывай от меня.
– Есть одна версия, но я в нее не очень верю. Разные слухи ходили. Понимаешь, богатые друзья Лэнгфорда: Ришар, Леруа, Бернар, Шаванель и другие… они все желали Рене. Многие бредили ею, хотели ее. Это очень влиятельные и опасные люди, Кайл. После самоубийства Лэнгфорда они все слетелись, как коршуны на добычу. Каждый пытался получить ее. Одни домогались ее, кто-то предлагал ей целое состояние и обеспеченную жизнь, лишь бы она стала именно его любовницей.
– И? – Я почувствовал, что бледнею. – Только не говори, что она в итоге приняла предложение одного из них.
– Ах, нет! Дело в другом, – отмахнулась Жюли. – Как ты знаешь, Лэнгфорд был заядлым игроком. С каждым годом становилось все хуже. В последнее время он все чаще крупно проигрывался. Представляю, насколько он был богат, что мог позволить себе годами вести подобный образ жизни. Я была у них в гостях за пару дней до его самоубийства. Проходя через холл, я случайно услышала странную фразу, оброненную одним из его гостей: «Он проиграл почти все. Ему осталось ставить только на свою прекрасную жену». В общем, поговаривали, что он кому-то проиграл Рене. Но это только слухи, – быстро добавила Жюли, увидев мое изменившееся лицо. – Я не хочу так думать, все-таки Филипп по-своему любил Рене, да и в Камерон души не чаял.
– Камерон?
– Да, их дочь. – Жюли выглядела немного смущенной. – Я тебе писала о ней.
– Да, писала. Только очень кратко, – с легким упреком заметил я, – опуская такие детали, как имя, возраст.
– Камерон чудесная девочка, очень похожа на Рене. Ей… – Жюли сделала осторожную паузу, – ей пять или уже шесть лет.
– Имя странное, явно не французское, – заметил я, но вернулся к нашему разговору. – Так ты допускаешь мысль, что ее муж мог проиграть Рене своим друзьям?
Жюли поморщилась.
– Это звучит просто гадко, но все возможно. Он, конечно, был ублюдком, но хочется надеяться, что не настолько. После его смерти Рене атаковали со всех сторон: юристы, кредиторы, его друзья, которым он был должен, и даже полиция. Все было окутано слухами, тайнами, версия убийства тоже рассматривалась. Вспоминая этот кошмар, я не удивляюсь, почему Рене скрылась от всех. – Глаза Жюли увлажнились. – Мне так ее жаль! Она такая красивая, добрая, а жизнь постоянно так ужасно обходится с ней! Родители с юных лет ее продали за обеспеченную жизнь. Лэнгфорд держал ее как собственность, принуждал, издевался над ней, возможно, проиграл ее в карты своим друзьям. Человек, которого она любила, женат и живет в другой стране. Это все так несправедливо! Она как никто заслуживает счастья! – Жюли вдруг ласково посмотрела на меня. – Спаси ее от этой жизни, Кайл. Хочу, чтобы ты знал, у нее никого не было после тебя. Мужа не считаем. Ты был единственной любовью Рене.
От этих слов на душе потеплело. Я поблагодарил Жюли за все, что она сделала для меня, и пообещал держать с ней связь и поставить в известность сразу, как только будет что-то известно о Рене.
Я вернулся в отель, обдумывая всю полученную информацию. Куда могла скрыться молодая женщина с ребенком? Наверняка она сняла квартиру в каком-нибудь тихом недорогом районе. Я размышлял, просчитывал разные варианты, вспоминал наши разговоры с ней, которые могли навести хоть на какой-то след, ставил себя на ее место, стараясь мыслить в том же направлении, в каком могла думать она. Жюли говорила, что у Рене оставалось немного денег, поэтому, скорее всего, она могла подумать о работе. Но о какой? Она почти всю жизнь жила в роскоши, не думая о деньгах. Хотя.… В памяти всплыла одна фраза из наших разговоров: «Танцевать – это все, что я умею». Танцы! Она была профессиональной танцовщицей до того, как встретила Лэнгфорда. С ее красотой она могла бы выступать в самых престижных заведениях Парижа, таких как Мулен Руж, Лидо, Крейзи Хорс, но вряд ли я найду ее там. Завсегдатаи этих заведений – такие как Лэнгфорд и ему подобные. Рене не будет там светиться. Скорее всего, она могла бы работать в менее заметных и популярных местах. Несмотря на то, что я очень хорошо знал Париж, найти Рене в одном из его развлекательных заведений – это как найти иголку в стоге сена, но я решил попробовать, полагаясь на удачу.
Для начала я приобрел журнал, в котором размещалась информация обо всех развлекательных заведениях Парижа. В частности, меня интересовали любые танцевальные шоу, с них я и начал. Не стану описывать свои мучительные поиски, тягостные переходы от отчаяния к надежде и наоборот. Иногда мне казалось, что я никогда не найду Рене, но тут же гнал прочь эти предательские мысли, и с новым упорством продолжал искать ее. За неделю я посетил множество заведений Парижа, где могли проходить различные танцевальные шоу любого вида, вплоть до кабаре. Я показывал ее фотографию, предлагал деньги, но никто не узнавал ее. Возможно, она не вернулась к танцам или вообще уехала из Парижа, но Жюли отрицала эту мысль. Откуда вообще у меня взялась эта сомнительная обманчивая уверенность, что я смогу найти ее? Предаваясь унынию, я в то же время старался настроиться на удачу. Я надеялся на счастливый случай, который мог ждать за любым поворотом средневековой улочки, за любой закрытой дверью парижского кабаре, и я дождался.
Вечером, уставший, я ужинал в маленьком уютном ресторане, предаваясь пессимистичным неутешительным мыслям о дальнейшем плане действий. Я уже понял, что детектив из меня никудышный. Есть смысл обратиться к профессионалам, но мне так не хотелось впутывать других людей в нашу историю. Новость о самоубийстве Лэнгфорда и загадочном исчезновении его жены была достаточно нашумевшей. Она скрывалась, многие могли бы узреть выгоду для себя при ее обнаружении, поэтому я до последнего старался оттягивать момент обращения к частным детективам. Шла третья неделя, как я в Париже, и нет никаких зацепок. Я достал фотографию Рене и с тоской смотрел на нее, предаваясь воспоминаниям.
– Месье еще чего-нибудь желает? – раздался рядом вежливый голос официанта. Я вздрогнул от неожиданности. Фотография выпала из рук и отлетела в сторону, приземлившись у ног молодого человека. Тот нагнулся и, задержав взгляд на фотографии, любезно вернул мне ее обратно. И что-то промелькнуло в этом его секундном взгляде.
– Месье еще чего-нибудь желает? – повторил он.
– Нет, благодарю вас. Счет, пожалуйста.
Официант собрался было уходить, но я в необъяснимом порыве остановил его.
– Постойте!
Тот обернулся и вопросительно посмотрел на меня.
– Извините, может, я ошибаюсь, но мне показалось, что вы знаете эту девушку. – Я протянул ему фотографию. – Взгляните, прошу вас. Вам знакома она?
Официант мгновение колебался. Он внимательнее взглянул на фото.
– Я хорошо заплачу вам за любую информацию, – добавил я.
– Я лично с ней не знаком, но, по-моему, именно ее выступление я видел в одном из клубов Латинского квартала. Девушка, бесспорно, потрясающе танцует.
Я почувствовал себя на седьмом небе.
– В каком заведении она выступает? – спросил я, доставая крупные купюры.
– Le Baron, этот клуб находится в Латинском квартале. Он сейчас очень популярен, открылся недавно.
Я щедро вознаградил молодого человека и, окрыленный такой неожиданной удачей, стремительно поехал в Латинский квартал. Мне всегда нравился этот район. В поисках Le Baron я окунулся в чудесную атмосферу старинных узких улочек, уютных ресторанов, кафе, салонов и магазинов. На пути попадались уличные музыканты, художники, зазывалы близ всевозможных заведений. Один из них как раз мне и подсказал, где находится Le Baron.
Модный клуб расположился в старинном особняке XVII века. Перед входом стояла внушительная очередь, которую мне пришлось отстоять. И вот я в клубе. В фойе преобладал бордовый цвет, обитые бархатом стены, ковры, тяжелые кресла придавали особую солидность и колоритность заведению. Чувствовался дух благородной роскоши прошлых веков. Метрдотель отвел меня к свободному столику и пожелал приятного вечера. Я осмотрелся. В зале было многолюдно, царила оживленная и в то же время интимная атмосфера. Я заказал виски. Ненавязчиво играла живая музыка, танцпол уже не был пустой. Я сидел в одиночестве за столиком, в ожидании сам не зная чего, и вдруг один за другим погасли фонари. Зал погрузился в темноту, поднялся занавес, заиграла музыка, и началось танцевальное шоу. Я даже не знал, как называется представление и во сколько оно должно было начаться, поэтому все для меня являлось полной неожиданностью. На сцене выступали три эффектные девушки. Их динамичные пластичные движения завораживали, приковывали взгляд. Танец был красивым, страстным, обольстительным, но среди них не было Рене. Я волновался, нервничал, мне не терпелось увидеть ее, хотя у нее вполне мог быть сегодня выходной или может, она вообще уволилась.
Но Рене вскоре появилась. Такая желанная, прекрасная и долгожданная. Она танцевала в одиночестве под плавную чарующую музыку. Полуоткрытое черное платье с разрезами со всех сторон пленительно и в то же время невинно обнажало ее совершенное тело. Танцевала она чувственно, завораживающе, передавая магию музыки через красоту безупречных движений. В откровенном платье Рене была похожа на падшего ангела. Она приковывала к себе восторженные взоры публики. Эта расслабленная пластика черной пантеры, ее хищный шарм в сочетании с врожденной сексуальностью, которая шла изнутри, пленила, будоражила воображение и поражала в самое сердце. Я не мог дышать. Шум аплодисментов долго не утихал. Она действительно была очень талантлива.
Танцевальное шоу продолжалось. Выходили другие обворожительные девушки, восхищая своей красотой и магией движений, но Рене больше не было. Я не мог больше ждать и покинул столик, который немедленно заняли. Проходя сквозь толпу вглубь заведения, я искал глазами кого-нибудь из персонала, кто мог бы мне помочь. Мне повезло. Я узнал девушку из шоу, которая участвовала в одном из танцев. Она о чем-то спорила с одним из барменов. Я подошел к ней:
– Извините, не могли бы вы уделить мне буквально минуту?
Девушка окинула меня подозрительным взглядом.
– У нас строго запрещено общение с клиентами.
– Понимаю, но я только хотел попросить вас передать сообщение одной из ваших изумительных танцовщиц.
– Кому именно?
– Ее зовут Рене, – сказал я, в душе опасаясь, что Рене, в целях безопасности, могла сменить имя.
– Ну конечно, Рене! Могла бы и не спрашивать, – не без раздражения произнесла девушка. – Все без ума от Рене!
Я достал бумажник. Девушка сразу заулыбалась.
– Можно попробовать, если она еще не ушла. У нее сегодня только один танец. Так что ей передать?
– Назовите ей мое имя, Кайл Лейдон. Я буду ждать ее на улице у главного входа.
Прихватив купюры, девушка быстро удалилась, а я вышел на улицу. Мое сердце бешено колотилось, дыхание захватывало, голова кружилась от волнения. Я понимал, что сейчас для меня все решится. Минуты казались часами. Как я боялся, что она не выйдет ко мне!
– Господи, это действительно ты! – Услышал я позади знакомый до боли голос.
Я обернулся. Рене стояла в дверях клуба и потрясенно смотрела на меня. Она сделала первые шаги, сначала медленно и неуверенно, потом стремительно бросилась в мои объятия и прижалась ко мне.
– Ты… Кайл… ты пришел… – Она подняла на меня светящиеся нежностью глаза, окутывая синевой. – Как ты узнал, что я звала тебя? – прошептала она.
– Рене… – Я дотронулся до ее лица, провел пальцами по щеке, глазам, губам, дотронулся до волос, не веря в реальность происходящего. – Любимая… – Я был не в силах оторваться от нее и что-либо говорить вообще.
– Кайл… наконец-то… – шептала она между страстными поцелуями, – это ты… ты нашел меня…
Она нисколько не изменилась. Такая же тонкая, изящная, с большими выразительными синими глазами, с уложенными прямыми черными волосами в стрижке каре. Я не мог оторвать взгляда от нее в безотчетном страхе, что она опять исчезнет.
– Пойдем домой. Я недалеко здесь снимаю маленькую квартиру, – счастливо улыбаясь, сказала она.
Была чудесная ночь. Я шел с Рене по узким мощеным улочкам ночного Парижа, обнимая ее за талию, не желая ни на миг ее выпускать из рук, с трудом осознавая, что это реальность. Долгие шесть лет без нее! Мы расстались, когда ей было всего двадцать. Я смотрел на Рене, не в силах оторвать взгляда, любуясь ее тонким профилем, длинными ресницами. Она смеялась, без умолку что-то оживленно говорила. Я наслаждался звуком ее голоса. Она смотрела на меня, глаза ее сияли. Уверен, она тоже была безумно счастлива в ту ночь. Наконец мы оказались в ее крохотной квартирке старого пятиэтажного дома с узкими окнами. Мы поднялись на третий этаж. Рене приложила палец к губам.