Анна Фрэй
Камерон
– Господа! – провозгласил он. – Сегодня, помимо нашей свадьбы, произошло наисчастливейшее событие. У моего лучшего друга, Роберта Лейдона, родился первый внук. А где молодой отец? Кайл, мы все поздравляем вас! Выпьем же за это, господа!
Гости подняли бокалы. Раздались возгласы и аплодисменты. Я залпом осушил бокал. Рене смотрела на меня с затаенной иронией. Ее чудесные синие глаза откровенно смеялись надо мной. Представляю, что она подумала обо мне тогда! Да, ситуация нелепая. У меня был только что секс с невестой, и у меня родился сын. Я прокручивал в голове это снова и снова, так как не верил сам себе. Чувствуя острую необходимость напиться, я выпил еще один бокал. После этого я решительно направился к Лэнгфорду, который весело беседовал о чем-то с моим отцом.
– Мистер Лэнгфорд, – начал я, – хочу просить вашего позволения пригласить на танец вашу обворожительную супругу.
Филипп со снисходительной улыбкой взглянул на меня.
– Что ж, тебе, наверное, уступлю, но только в честь твоего особенного дня. Один танец. Надеюсь, моя прекрасная жена мне тоже родит здоровых сыновей, – поцеловав Рене небрежным быстрым поцелуем, он отпустил ее со мной.
Заиграла знаменитая «La mer» Шарля Трене. Мы закружились в танце, стараясь потеряться среди гостей. Я не отводил взгляда от нее, растворяясь в ее провоцирующих насмешливых глазах.
– Мои поздравления! У тебя сын, – с полускрытым сарказмом произнесла она. – Ты, наверное, так счастлив!
– Я самый счастливый и самый несчастный человек одновременно, – ответил я. – Когда я смогу снова увидеть тебя?
– Никогда, – оптимистично заверила Рене.
Мы кружились в танце, я сжимал ее в объятиях. Ее губы находились так близко, но я не мог к ним прикоснуться. На нас смотрели сотни глаз. Эта девушка сводила с ума. Обуреваемый целой гаммой чувств, мне было невыносимо при мысли, что сегодня ночью ею будет обладать другой, что она замужем, не моя и никогда моей не будет. Мне скоро возвращаться домой в Англию, и этот день останется в прошлом, как самый счастливый и безумный в моей жизни. Вероятно, я никогда ее больше не увижу. Как жить дальше без нее, если не можешь жить?
– Почему ты вышла замуж за этого ужасного человека?
– Любовь зла.
– Ты любишь Лэнгфорда?
– Конечно, люблю.
– А что было сейчас в парке?
– Мне стало скучно.
– И часто ты так скучаешь?
– Бывает.
Рене ослепительно улыбалась. Я тонул в океане ее обаяния и магнетизма. Ее ответы терзали, убивали, мучили, но мне хотелось говорить с ней, бесконечно слышать ее голос. Танец закончился.
– Прощайте, мистер Лейдон. И еще раз мои поздравления с рождением сына. – И Рене грациозной походкой направилась к мужу.
Отец увел меня раньше, чем мне хотелось.
– Дорогой сын, ты не хочешь поторопиться в отель и позвонить, наконец, своей жене? И хватит так откровенно пялиться на невесту! Ты выставляешь себя в невыгодном свете!
Я вернулся в Англию. Жизнь потекла своим чередом, но Рене не выходила у меня из головы. Сначала я был уверен, что это пройдет, и старался думать о происшедшем со мной, как о веселом любовном приключении. Но спустя два месяца я, к своему отчаянию, понял, что думаю об этой девушке каждый день. Просыпаюсь, и в мыслях сразу она, а уснуть для меня стало вообще проблемой. Имя моей бессоннице – Рене Лэнгфорд. В итоге я решил, что должен снова увидеть ее. Я наверняка выкину ее из головы, встретив в другой обстановке, не романтичной печальной невестой, а уже замужней светской дамой, учитывая статус ее мужа, и пойму, что это просто приятное сумасшедшее летнее воспоминание, не более того, и мое воображение просто разыгралось, из-за скучной обыденной жизни. К тому же, вполне вероятно, она и не вспомнит меня. Возможно, у них, у француженок, там такие приключения в порядке вещей.
Да, я самозабвенно и радостно обманывал себя, убеждая, что встретиться с ней – это определенно единственное верное решение. Или это должно пройти, или…
Я строил планы, один безрассуднее другого. Прошел еще месяц, прежде чем нашелся повод снова поехать в Париж. Мой торговый бизнес успешно процветал. Я нашел нужных поставщиков, и мне светил выгодный контракт.
Я не знал, где искать Рене, поэтому под разными предлогами я выяснил адрес Лэнгфорда у отца. Я вряд ли его провел, так как протягивая мне конверт, отец посмеивался и как бы невзначай добавил: «Да, а невеста была действительно хороша. Я написал ему письмо. Прекрасный предлог, чтобы попасть к нему в дом». Отец весело хлопнул меня по плечу. Да, шутник он был еще тот.
И вот Париж… дивный, волшебный… со своей магической атмосферой. Мысль о том, что в этом городе ОНА, меня опьяняла. Я дышал с ней одним воздухом, она ходила по этим улицам, возможно, я неожиданно встречу ее. Душа трепетала, счастливое волнение разливалось по телу. Неужели я наконец увижу ее! Рене…
Я без труда нашел роскошный элегантный особняк на авеню Фош, в котором жила чета Лэнгфорд. Меня встретил дворецкий. Я представился. Сердце бешено колотилось.
– Господин Лэнгфорд отдыхает, но госпожа Рене вас примет. – И дворецкий с важным видом провел меня в роскошную гостиную, утопавшую в белоснежных коврах.
Рене сбежала по лестнице в легком прелестном синем платье. Признаться, я ее не сразу узнал. Рене остригла свои длинные черные волосы. У нее было прямое каре с длинной ровной челкой. Похудевшая, тонкая, с немного растрепанными волосами, она смотрелась как мальчишка-сорванец, и выглядела в свои восемнадцать лет пятнадцатилетним подростком.
– Кайл Лейдон? Весьма неожиданно, – сказала она на безупречном английском.
Видимо, Филипп Лэнгфорд успел научить супругу английскому. Мы прошли в гостиную.
– Здравствуй, Рене… – начал я.
Она приложила палец к губам, заставляя меня замолчать. Я услышал шаги. Я не успел налюбоваться нежным обликом Рене и перекинуться с ней хотя бы парой слов как передо мной возник Филипп Лэнгфорд. Выглядел он неважно. Обрюзгший, располневший, с сонным лицом, он выглядел намного старше своих лет.
– Мистер Лейдон? Как приятно вас видеть, – лениво произнес он и плюхнулся на диван.
– Мое почтение, мистер Лэнгфорд, – выдавил я, изо всех сил стараясь проявить дружелюбие. – Я в Париже по делам и решил заглянуть к вам.
– И правильно, – кивнул он. – Приятно видеть человека из старой доброй Англии в этом французском вертепе.
– К тому же отец просил передать вам письмо. – Я протянул конверт.
– Как приятно получить вести от старины Роберта. Друзья с юности остаются лучшими друзьями на всю жизнь, запомните, молодой человек.
Рене позвонила в маленький колокольчик. Незамедлительно появился слуга с чайным подносом. Похожий на тень, он быстро и ненавязчиво обслужил нас.
Мы вели непринужденную светскую беседу ни о чем. Я на автомате рассказывал что-то о бизнесе, об отце, о погоде в Англии, стараясь не бросать слишком частые взгляды на Рене. Она сидела рядом с мужем, безучастная и тихая. Они смотрелись просто абсурдно. Лэнгфорд годился ей в отцы, трудно было представить, что она не его дочь, а жена.
– А у нас с моей прекрасной женой все по-старому. – Он привлек Рене к себе и нежно поцеловал ее в шею. – Мы только недавно вернулись из Италии. Рене была в восторге от Рима и Венеции. Правда, дорогая?
Рене послушно кивнула, улыбаясь вымученной улыбкой. Мне было невыносимо смотреть, как Лэнгфорд поглаживал эти хрупкие плечи, проводил пальцем по ее нежной шее, видеть его сладострастный взгляд, обращенный на нее. Это было выше моих сил. Допив чай, я поспешно распрощался с Лэнгфордами, ссылаясь на скорую важную встречу. Накинув плащ, уже в дверях, я столкнулся с миловидной девушкой, которая только что подошла. Нас представили. Так я впервые увидел Жюли де Ламбер, подругу Рене, с которой я изредка переписываюсь до сих пор. Живая, веселая, общительная, она была единственным человеком, к которому Филипп Лэнгфорд относился довольно сносно и позволял Рене с ней общаться. С Жюли они дружили еще со сцены и, когда социальное положение Рене изменилось, они все равно не теряли связи, оставаясь близкими подругами. Жюли презирала ее родителей, прекрасно понимая, на что они обрекли свою дочь, и старалась во всем поддерживать Рене. Я думаю, она очень помогла ей в то время.
Приятная блондинка с большими выразительными карими глазами окинула меня любопытным взглядом и поприветствовала Лэнгфорда.
– Добрый день, Филипп, – защебетала она по-французски, – я к вашей супруге, – она сбросила пальто и деловито прошла в гостиную. – Рене, у меня море сплетен и новостей, – услышал я ее бодрый веселый голос.
– Жюли, как приятно видеть вас, – улыбнулся Лэнгфорд. – Как прошло ваше путешествие по Европе?
– Просто волшебно! Тот отель во Флоренции, который вы мне рекомендовали, был великолепен!
Дверь захлопнулась. В моей душе царил мрак. Быстрым шагом я направился к выходу. Мне не терпелось покинуть это место. Перед глазами стояла картина, как Лэнгфорд поглаживает ее нежные плечи, его руки скользят по ее соблазнительно открытой спине, плавно опускаясь все ниже, на ягодицы… Я шел к выходу через красивый ухоженный сад, с постриженными кустарниками и дивными цветами, когда меня негромко окликнули. Я остановился. Ко мне по тропинке бежала Рене. Ее лицо раскраснелось и казалось взволнованным.
– Его сейчас отвлекает Жюли, у меня минута. Вы где остановились?
– В отеле Lorette Opéra.
– Я приеду завтра около шести вечера. – И Рене мгновенно исчезла, также быстро, как и появилась.
В секунду моя душа из мрака взлетела к небесам. Мы с ней встретимся завтра! Мое сердце разрывалось от восторга. Я считал минуты до следующего дня.
Я не стану описывать эту нетерпеливую тоску и невыносимое ожидание, с которым я ждал этого вечера. Из окна отеля я увидел подъехавший автомобиль, в котором сидели Рене и вчерашняя блондинка. Рене вышла из машины и, что-то сказав подруге, направилась к отелю. Автомобиль с блондинкой уехал. Я встретил Рене в вестибюле. Она была так изящна в элегантном черном платье с широким поясом, в длинных перчатках и туфлях на высоких каблуках. Рене улыбалась мне своей несравненной дивной улыбкой.
– Поужинаем? – предложил я.
– Нет, поднимемся к тебе. У нас мало времени.
Мы поднялись ко мне в номер. Рене бросила перчатки, сумку на комод и оглядела комнату.
– Здесь уютно, – произнесла она.
Я просто стоял и смотрел на нее, не в силах произнести ни слова. Я так долго мечтал об этом. Рене подошла ко мне и обвила руками мою шею.
– Я думала о тебе. А ты? Ты вспоминал меня, Кайл? – Она заглядывала мне в глаза.
– Каждый день.
Заниматься с ней любовью было неземным ощущением. Страстные поцелуи, умопомрачительный секс, ее раскрепощенность и опытность впечатляли, учитывая, что ей всего восемнадцать. Рене была очень юна, только глаза выдавали ее раннюю зрелость и порочную искушенность. В ней не было и тени наивности и невинности, которые я привык видеть в девушках ее возраста. Рене являлась сладким пороком, самим воплощением соблазна.
– Расскажи мне…
– Что именно? – Рене поднялась с кровати и начала медленно одеваться.
– Расскажи мне, как ты живешь, чем дышишь, чем занимаешься, что любишь? Я хочу знать о тебе все!
– Зачем тебе это? – На ее лице мелькнула небрежная улыбка.
Я с горечью усмехнулся.
– Ты думаешь, я здесь только за этим? Я не просто хочу твое тело, я хочу тебя всю, знать о тебе все.
Рене молча натягивала платье. Она не смотрела на меня.
– Например, кто та девушка, что подвозила тебя? – Я пытался хоть как-то завязать разговор, понимая, что Рене намеренно огораживается от меня, устанавливая невидимый барьер между нами.
Она присела на кровать и нежно провела рукой по моему лицу.
– Это Жюли. Моя лучшая и единственная подруга. Лэнгфорд только с ней позволяет общаться. К счастью, Жюли умеет понравиться кому угодно.
– Ты доверяешь ей?
– Конечно. Она мне как сестра. У нас нет тайн. Кстати, она уже скоро подъедет. Филиппу я сказала, что мы с ней прокатимся по магазинам.
– Я не хочу, чтобы ты уходила. – Я привлек ее к себе. – Побудь со мной еще немного. Как ты живешь с таким человеком как Лэнгфорд? – продолжал я.
Рене слабо улыбнулась.
– Если бы он меньше пил, меньше играл и меньше водился со своими отвратительными друзьями, жизнь с ним была бы более сносна.
– Почему ты вышла за него?
Я видел, что Рене неприятно говорить об этом, но мое любопытство было сильнее.
– Мне не оставили выбора. Он содержит мою семью, моих родителей, братьев, сестру.
– Выбор есть всегда. Ты не обязана жертвовать собой ради семьи.
Рене нервно повела плечами.
– Он забрал меня со сцены. Мама тогда очень болела, отец не справлялся. У нас была ужасная ситуация. Филипп все исправил. Но я все равно ненавижу его.
– Ты выступала? – заинтересованно произнес я.
– Да. Я была танцовщицей в одном из кабаре-шоу. Танцевать – это все, что я умею. – Рене грустно вздохнула. – Мама была изумительной и талантливой танцовщицей. Она меня всему научила. Сцена, выступления, танцевальные шоу – это была ее стихия, но не моя. Я была вынуждена выйти на сцену, когда она заболела. Около двух лет я выступала с группой.
– Ты любила танцевать?
Рене нервическим жестом растрепала свои черные волосы.
– Я бы не сказала, что мне это безумно нравилось. В первую очередь, это была работа, но у меня неплохо получалось и не хотелось маму разочаровывать. Она бредила танцами и видела во мне продолжение себя.
Рене прижалась ко мне. Она немного раскрепостилась. Мы с ней говорили обо всем. Я узнал, что она любит цветы, составлять букеты и всегда мечтала быть флористом, иметь свой цветочный салон, но Лэнгфорд, разумеется, никогда бы не позволил ей иметь что-то свое, к чему его персона не имеет отношения. Она обожает читать, а еще любит лес и дождь. Она коллекционирует фарфоровые куклы и любит горячий шоколад. Рене не общается с семьей, не желает их видеть, хотя мать неоднократно делала попытки восстановить отношения. Она никого не подпускает к себе близко, только Жюли, которая заезжает периодически к ним в гости. Жюли презирает Лэнгфорда, но ради Рене улыбается ему. Как она проводит время? Устраивает званые ужины, приемы для богатых друзей мужа, ходит по магазинам, салонам, тратит от скуки много денег, изучает английский и немецкий, иногда они с мужем путешествуют и делают выходы в свет. Но Рене чувствовала себя очень несчастной и называла свою жизнь бессмысленным праздным существованием. Лэнгфорд очень хотел детей, но эта мысль приводила ее в неописуемый ужас. Она ненавидела и презирала все, что было или могло быть связано с Лэнгфордом. Рене делала все возможное, чтобы не забеременеть, понимая, что ребенок навечно привяжет ее к нему, без единого шанса вырваться от него когда-нибудь.
К моей радости, я видел, как невидимый барьер между нами постепенно тает, уступая место доверию. Мы становились чуть ближе. Если я спрашивал Рене обо всем, о чем только можно, то она меня не спрашивала ни о чем. Ни одного вопроса о моей жизни в Англии. Она только спросила, в каком городе я живу и как назвал сына.
– Сколько времени? – Рене подскочила к окну. – Жюли уже приехала. Мне пора.
Она стала поспешно одеваться. Я встал с кровати и подошел к ней.
– Когда я тебя снова увижу? – Я нежно обхватил ладонями ее лицо. – Только не говори опять, что никогда.
– Теперь я не могу так сказать.
Мы слились в страстном поцелуе.
– Ты еще сколько дней будешь в Париже? – спросила она, с трудом отрываясь от моих губ.
– Три дня.
– Я постараюсь приехать завтра, в это же время, но не обещаю. Мой муж контролирует каждый мой шаг, каждый вздох, поэтому все сложно, – сказала она. – Если не смогу вырваться, Жюли оставит у портье письмо для тебя.
– Я буду ждать тебя, и еще я хочу, чтобы ты знала – в Париже я только ради тебя. Бизнес – это предлог.
Рене радостно улыбнулась и исчезла. Я смотрел в окно, как отъезжает ее автомобиль. Рене с нежной улыбкой послала мне воздушный поцелуй. Она уехала, и меня снова охватила тоска.
После ее ухода я упал на кровать, где простыни пропахли ее духами, где пять минут назад я страстно сжимал ее в объятиях, и я с горечью рассмеялся над собой. Какой я глупец! Я что, всерьез думал, что после встречи с ней у меня ЭТО пройдет? Я обманул сам себя и тогда отчетливо понял, что всей моей спокойной размеренной жизни пришел безнадежный конец.
***
Мы стали тайными любовниками. Мы любили друг друга со всей силой беспечной молодости, страстно, глубоко и отчаянно. Мы не думали о будущем, не строили планов, мы только стремились друг к другу любой ценой. Мы лгали… лгали без конца всем, изворачивались, придумывали мыслимые и немыслимые предлоги, чтобы увидеться. Я больше не бывал в доме у Лэнгфорда, мне одного раза хватило. Мы встречались в отелях, на съемных квартирах, гуляли в самых живописных и романтичных уголках волшебного Парижа. Это воистину город любви.
Я все чаще ездил в Париж. Мой бизнес процветал. Я становился более чем обеспеченным человеком. Я лгал жене, медленно разрушая свою семью, но… Рене стоила того. Отказаться от нее было как отказаться от самой жизни. Мы жили этими встречами. Чувства разгорались только сильнее, и мы уже были не в состоянии справляться с ними и контролировать их. Мы делали друг друга самыми счастливыми и самыми несчастными одновременно.
Мы также переписывались. Она сказала писать ей на адрес Жюли. Та передавала мои письма. Рене писала мне тоже, но под именем одного из моих компаньонов в Париже, Луи Дюбуа. В одном из писем она как раз и прислала мне эту фотографию, которая сейчас у меня в руках и которая тогда сводила меня с ума. Жюли была преданным союзником в наших тайных с Рене отношениях. Я обожал Жюли и был безмерно благодарен ей за все, что она для нас делала. Хотя я полюбил бы кого угодно и что угодно, если это хоть как-то было связано с моей Рене.
Так продолжалось два года. Два года изворотливой лжи, ворованного счастья, отчаянной страсти и постоянной тоски друг по другу.
Подозревала ли что-нибудь Клер? Я не знаю, я не хотел об этом думать. Я охладел к жене, проклиная жизнь, что не встретил Рене хотя бы на год раньше, когда был еще свободен. Тогда, я похитил бы ее у Лэнгфорда, увез, неважно, но мы были бы вместе.
Шел 1970 год. Я в очередной раз собирался в Париж, когда Клер подошла ко мне. Ее лицо выражало радость и волнение.
– Кайл, дорогой, мне нужно с тобой поговорить.
Я напрягся в ожидании ненужных вопросов.
– Я опаздываю, Клер, но говори, я тебя слушаю.
– У нас будет ребенок, – она смотрела на меня с взволнованным ожиданием.
– Что? – почти в ужасе вскричал я.
Воцарилось напряженное молчание. Я, наверное, должен был изобразить радость, какие-то эмоции, но я совершенно не был к этому готов.
– Как? Кайл, ты не рад? – тихо прошептала Клер.
Я был ошеломлен, потрясен, что угодно, но только не рад. И она прочитала это на моем лице. Черт! Ее лицо окаменело. Клер развернулась и выбежала из комнаты. Я рванул за ней.
– Клер, прости, дорогая, прости. Это было слишком неожиданно! Подожди!
Клер рванула вниз по лестнице и упала бы, кубарем скатившись вниз, но я вовремя удержал ее. Она рыдала.
– Что же ты делаешь?! – вскричал я.
– Ты… ты не рад этому ребенку! Ты меня не любишь больше! – Клер захлебывалась в слезах и пыталась вырваться.
– Немедленно прекрати! Ты себе все придумала! – я пытался ее успокоить.
– Мама, ты плачешь? – Джэд выбежал из детской.
Ему было чуть больше двух лет. Его глаза удивленно и встревожено смотрели на нас. На рыдающую мать и безуспешно пытавшегося успокоить ее отца. Клер оттолкнула меня и быстро вытерла слезы.
– Джэд, милый, вернись в свою комнату, – сдержанно произнесла она. – Какая безобразная сцена перед ребенком! – зло бросила она мне и проводила сына обратно в детскую.
На душе у меня кошки скребли. Когда Клер уложила Джэда спать, у нас состоялся серьезный разговор.
– Я понимаю, ты весь в работе. Согласна, что мы стали жить лучше. Купили этот особняк с чудесным садом. У нас теперь прислуга. Но мне надоело тебя делить с твоим бизнесом. Этот Париж… он забирает тебя у меня. Я чувствую это! Мне всегда плохо, когда ты уезжаешь, меня постоянно что-то гнетет. – Она с нежностью и любовью заглядывала мне в глаза. – Кайл, я люблю тебя. Ты нужен нам. Мне, Джэду и этому будущему ребенку. Мы скучаем без тебя. Джэду тебя так не хватает!
– Клер, я думаю о нашем будущем и будущем Джэда, – нагло лгал я. – Пока у меня в работе все складывается, пока я в струе, я хочу воспользоваться этим по максимуму.
Я смотрел на Клер, успокаивал ее, осыпал ложью, чувствуя еще острее возрастающую вину.
Она всегда была мне верным и преданным другом, матерью моих детей. Она любила меня, и я ее когда-то, наверное, тоже. Клер была родом из почтенной зажиточной английской семьи. Наши семьи дружили, и мы с Клер были знакомы чуть ли не с детства. Мои родители настаивали на этом браке. Сначала мы с Клер просто дружили, даже смеялись над стремлением наших родителей нас свести и поженить. Но со временем мы нашли, что у нас есть схожесть взглядов, интересов, взаимопонимание. Потом я стал испытывать к ней всепоглощающую нежность, влечение, появилось потребность быть рядом. Наверное, это тоже была любовь, только другая. Тихая спокойная глубокая привязанность, похожая чем-то на нежную дружбу, но которая ни шла ни в какое сравнение с той дикой, необузданной, всепоглощающей страстью и этой убивающей меня тоской по Рене. Я сжимал Клер руки.
– Поверь, я рад. Рад этому ребенку, – твердил я ей это как мантру, скорее пытаясь убедить себя, чем ее.
Клер заулыбалась.
– Я думаю, это будет девочка, просто уверена в этом. – Ее лицо сияло мягким нежным светом. – Я бы хотела назвать ее Беатриссой.
– Красивое имя, – соглашался я, а сам искал предлоги, чтобы пойти и продолжить собирать вещи для отъезда в Париж, где меня ждала моя Рене.
Я поцеловал и обнял ее.
– Все будет хорошо, Клер. Не думай больше о плохом. Обещай мне.
И успокоенная Клер обещала. Она даже извинялась передо мной за свою глупую несдержанность и несвоевременное раздражение перед моей дальней дорогой. А я, с еще большим нахлынувшим чувством вины, устремился в Париж.
***
– Наконец-то! – ее горячие губы оказались на моих.
Я ее взял на руки и закружил по комнате. Запрокинув голову, Рене звонко хохотала. Я был счастлив. Мы не вылезали из постели, полностью растворяясь друг в друге. Мир для нас остановился. Рене мне что-то рассказывала, смеялась и вдруг произнесла:
– Жюли через месяц выходит замуж. – В ее глазах промелькнула затаенная грусть. – За приятного молодого человека. Они так влюблены и счастливы. Жюли вся светится, с воодушевлением готовится к свадьбе, мечтает об уютном красивой доме, о детях. У них будет настоящая семья. Того, чего никогда не будет у меня.
Я смотрел на Рене. Моя душа разрывалась. Как мне хотелось сделать ей предложение, увезти далеко и назвать своей женой.
– А у меня простая мечта, – с невыносимой тоской продолжала Рене, – простая и недосягаемая. Я мечтаю хотя бы раз провести ночь с тобой, уснуть и проснуться утром в твоих объятиях, а не убегать в безумной спешке из отелей и съемных квартир, опаздывая к мужу, в постоянном страхе, что он узнает, и без конца оглядываться, не следит ли кто за мной.
– Провести вместе целую ночь – это можно устроить, – я с нежностью убрал волосы с ее глаз, бесконечно любуясь ее лицом, – если хорошо все продумать.
– Ах, Кайл, о чем ты! – с мукой воскликнула Рене. – Мы и так играем с огнем! За эти два года я вообще удивляюсь, как нас ни разу никто не заметил и не поймал. Считаю, нам просто везло. Ты, наверное, не отдаешь себе отчета, насколько это все опасно. Если Филипп уличит меня в измене, меня замуруют заживо, а твой труп найдут в Сене.
– Ты меня недооцениваешь, Рене, – спокойно заметил я. – Я прекрасно знаю, кто твой муж и что он может. Я уже давно в Париже не хожу без оружия. Еще в юности я постиг меткую стрельбу, это было моим увлечением, поэтому, в случае чего, стреляю я без промаха.
Ее синие глаза широко распахнулись.
– Правда? – Она рассмеялась и прильнула ко мне. – Я и не знала, что гуляю по Парижу с вооруженным до зубов мужчиной.
Мои ладони скользили по ее телу, я смотрел на нее и думал, когда я смогу ею насытиться? Рене чуть отстранилась от меня.
– Кайл, скажи мне, ты когда-нибудь серьезно думал о нас? – Она спросила это осторожно и робко.
Рене впервые задала мне подобный вопрос. О нас.
– Да.
– И что ты думал? – В ее тоне чувствовалось напряженное ожидание.
– Как бы я хотел с тобой никогда не расставаться, – ответил я с намеренной неопределенностью.
Рене молчала, опустив глаза, будто на что-то решаясь.
– Знаешь, а ведь я могла бы сбежать от Лэнгфорда, – вдруг сказала она, и ее синие глаза засветились надеждой. – Я и раньше, еще до тебя, думала, как сбежать от него. У меня есть драгоценности, я накопила достаточно денег. Что ты думаешь об этом?
Я смотрел на Рене и прекрасно понимал, какие слова она хочет услышать от меня, каких действий от меня ждет. Это был тот самый переломный момент, который определил наше с ней будущее. Как мне хотелось сказать ей: «Давай никогда не расставаться. Я разведусь с Клер, ты сбежишь от Лэнгфорда, и мы будем вместе навсегда». Но я молчал. Я понимал, что не могу бросить Клер с двухлетним сыном и в беременном положении. Пока не мог. Если бы Рене мне задала этот вопрос позже, когда бы дети чуть подросли, или раньше, когда Клер еще не была беременна! Но она задала мне этот вопрос именно сейчас, пронзая меня своими чудесными глазами редкого синего оттенка. Чуть приподнявшись на кровати с затаенной надеждой, она ждала моего ответа.
– Рене, буду с тобой откровенен. Я только сегодня узнал, буквально перед отъездом, что Клер ждет ребенка.
– Что? – тихо выдохнула она. Ее взгляд мгновенно потемнел.
– Не смотри на меня так! Я не хотел этого! Просто так случилось! – Я почти физически чувствовал ее мысли, и от них мне становилось плохо. Черт!
Рене медленно поднялась с кровати и накинула пеньюар. Она не смотрела на меня.
Отвернувшись, Рене застывшим взглядом смотрела в окно. Я не видел ее лица, но чувствовал, как все ее тело сковано в немом крике, в безысходном отчаянии.
– Это все меняет, – наконец ровным бесцветным тоном произнесла она.
Я просто не знал, предположить не мог, что в тот день она собиралась мне сказать. Рене была беременна Камерон. Именно поэтому она завела этот разговор о побеге, о нашем возможном призрачном будущем. Она как раз мне хотела сказать об этом, только собиралась… как я уже рассказал ей о Клер. Дурацкое стечение обстоятельств! Но я ничего этого не знал. Да и как я мог знать?
– Рене… – Я поднялся с кровати и приблизился к ней.
– Только не подходи ко мне!
– Ты не должна ревновать, злиться на Клер и вообще думать о ней. Ты ведь знаешь, что я люблю только тебя. Ты для меня единственная!
– Правда? – со злым сарказмом произнесла Рене. – Скажи еще, что я вообще не должна воспринимать твою жену всерьез! Только дети у тебя прибавляются от нее через год! И когда, интересно, ты собирался мне об этом сказать?
Я обреченно молчал. Что мне было на это ответить? Я облажался, крупно облажался.
– Что самое обидное, – продолжала Рене ровным сдержанным тоном, в котором прорывалась тихая ярость. – Я даже разозлиться на тебя не могу, предъявить претензии и устроить сцену! Я ведь знала, что ты женат. – Она обреченно пожала плечами. – Я сама это начала. Просто… мне так захотелось тоже немного счастья, настоящей любви… почувствовать, что это такое вообще. – Она улыбнулась мне жестокой улыбкой. – Меня всю жизнь все использовали. Моя семья, Лэнгфорд… ты не представляешь, как мне невыносимо ублажать своего мерзкого похотливого стареющего мужа. Просто мне не к кому идти, некуда бежать. И у тебя своя жизнь, в которой мне места нет и не должно быть. А Филипп, какой он ни есть, но он заботится обо мне.
– Я тоже могу позаботиться о тебе, – произнес я. – Чтобы сбежать от мужа, тебе не нужно копить деньги и продавать драгоценности. Я в состоянии решить твои проблемы и помочь тебе.
– Даже так? – Рене насмешливо подняла бровь. – Позаботиться? Я в восторге от твоего предложения, Кайл! Только вот обидно его слышать именно от тебя! Друзья моего мужа, которые статуснее и гораздо богаче тебя, они… – Рене с ожесточением рассмеялась, – буквально каждый из них, периодически предлагает мне «увезти меня далеко» и «позаботиться обо мне».
Со злостью и с досадой на себя я осознал, что только что сказал ей, но было поздно. Она ждала от меня предложения быть вместе по-настоящему, а я предложил ей материальное обеспечение и очередную роль любовницы, как все они. Я выругался про себя. О чем я только думал! Черт!
Рене насмешливо продолжала.
– Кайл, зачем тебе женщина, сбежавшая от богатого влиятельного мужа, который, к тому же, может устроить тебе серьезные проблемы? Смысл? Когда можно просто иногда приезжать сюда и восхитительно проводить с ней время. Со мной тебе грядет только лишняя ответственность, головная боль, да еще крупные материальные вложения, – Рене с жестокой улыбкой смотрела на меня, – ведь я привыкла к роскоши, Кайл!
Я яростно схватил ее за плечи и встряхнул.
– Ты сейчас говоришь мне отвратительные вещи, Рене! – Я привлек ее к себе и крепко обнял. – Обидные отвратительные вещи!
– Отвратительные вещи? – Рене с горечью рассмеялась, высвобождаясь из моих объятий. – Добро пожаловать в мой мир, Кайл! В нем все продается и все покупается! В этом мире шестнадцатилетние девственницы становятся усладой для пятидесятилетних мужчин! Живя с Лэнгфордом и вращаясь в его окружении, я столько всего познала и насмотрелась, что тебе об этом лучше не знать! – Она помолчала и зло усмехнулась. – Я знаю, как выгляжу. Я знаю, как мужчины реагируют на меня. – Она улыбнулась мне неотразимой порочной улыбкой, которая мгновенно пробуждала нестерпимую похоть и голодное возбуждение. – И я знаю, чего стоит моя внешность.
Мое сердце сжалось от мысли, сколько мужчин видят эту улыбку и сколько сердец она зажигает и разбивает, заставляя страстно желать и преследовать ее.
– Если бы я решила менять статус жены Лэнгфорда на положение чьей-то любовницы, – неумолимо продолжала Рене деловым насмешливым тоном, – то я была бы очень избирательна, Кайл. Пожалуй, из всех я бы остановилась на выборе между тобой и… парой друзей Лэнгфорда, Леруа и Шаванелем. У тебя не так много денег, как у них, но твоя молодость и красота компенсирует их недостаток. Что касается Леруа, он довольно мил, молод и очень богат, но я слышала, что он извращенец, с меня Лэнгфорда хватит. Так что, скорее всего, я бы выбрала Шаванеля, – с мстительным воодушевлением говорила Рене, деловито прохаживаясь по комнате. – Он не молод, но и не стар, и Шаванель богаче вас всех. Буквально недавно он предлагал мне уехать с ним в Венецию и стать хозяйкой роскошного венецианского палаццо. Как тебе? Согласись, что заманчивей быть хозяйкой палаццо, чем просто любовницей в провинциальном городке английского графства Эссекс?