Андрей Калибабин
Честная книга
Благодарности
Спасибо папе и маме за то, что я здесь. За то, что всегда верили, любили и поддерживали.
Спасибо Ире, что все эти годы терпела мои выходки, не сдавалась и бесконечно пыталась усовершенствовать.
Спасибо Андрею Кёнигу, что заинтересовался и помог. За поддержку, советы и, конечно, за конфликтологию.
Спасибо Саше Шумскому за то, что познакомил с Андреем. Сергею Королёву – за сочувствие и терпение. Володе Купавцеву – за помощь в трудный момент. Ане Михайленко – за важную и своевременную подсказку. Коле Митракову – за ценные физкультурные советы.
Спасибо дедушке, который всегда мной гордился. И, конечно, спасибо Маргарите Даниловне. За то, что научила думать.
Спасибо вам всем. Без вас всё было бы по-другому.
Папе. С сожалением и надеждой.
Вместо предисловия
Я никогда не любил алкоголь. Но если бы решил написать список того, что сильнее всего повлияло на мою жизнь, мне пришлось бы поставить его на почетную вторую строчку. На первую – диссоциативное расстройство.
Много лет я думал, что я – алкоголик. Это было самое простое и удобное объяснение всему, что со мной происходило. Довольно понятно отвечало на вопрос, что случилось. Но, к сожалению, не давало ответа, что делать. Я искал этот ответ и не мог найти. А он оказался там, где я меньше всего ожидал.
Люди сталкиваются с диссоциативным расстройством больше двух с половиной миллионов лет. Я даже с трудом представляю, насколько это долго. С алкоголем и прочими веществами мы взаимодействуем существенно меньше. Тем не менее за десять последних тысячелетий никому не пришло в голову связать две простые вещи – симптомы опьянения и симптомы множественной личности.
Мне повезло – нашелся человек, который меня направлял и подсказывал. Но он не мог знать всего. Поэтому довольно много работы мне пришлось проделать самостоятельно. Постепенно я понял, что диссоциативное расстройство – совсем не такое редкое заболевание, каким его принято считать. Я искал, читал, думал, экспериментировал, наблюдал. Начинал с простой задачи – разобраться в том, что со мной происходит, и внести небольшие изменения. В идеале, их должно было хватить для того, чтобы больше не напиваться. У меня начало получаться.
Я почувствовал, что изменения стали масштабными и необратимыми. Мне это понравилось. Тогда я подумал, что теперь остановиться будет сложно. И я не стал. Я начал писать эту книгу. Из чувства благодарности. Из чувства радости. И из-за веры в то, что таким образом смогу принести пользу.
Я долго думал, какой она должна быть. Хотел написать детективный роман с несколькими разнесенными во времени и переплетающимися сюжетными линиями. Чтобы охватить историю моей семьи и истоки моего недуга. Написал структуру сюжета, несколько глав – и отложил. Просто решил, что это совсем другая книга и её я тоже хочу написать. Но потом.
Тогда я подумал, что это должна быть классическая бизнес-книга – ну, типа делай раз, делай два, делай три. И тоже быстро отказался от этой идеи. Я не хотел никого учить. И, тем более, лечить. Я хотел только немного помочь и подсказать.
В какой-то момент я почувствовал, что так долго и много врал – и себе, и всем вокруг – что очень устал от этого. Я понял, что хочу написать честную книгу. Просто рассказать всё как было, ничего не меняя и не придумывая. Потом, перечитывая написанное, я понял, что всё получилось. Она вышла короткой, но очень честной и немного пугающей. Что ж. Ничего не поделаешь. Всё именно так и было.
Часть 1. Сон
I. О чем и для кого эта книга
Я хорошо помню свой первый поцелуй. Мне не понравилось. Что-то пошло не так – не то время, не то место, не та рубашка, не та девочка, которая была сильно старше меня. Слишком много поспешности, языка и слюней. Помню восторг, эйфорию и ощущение счастья после первого секса. Прекрасно помню, как в первый раз попробовал траву и что при этом ощутил. Но совершенно не помню, как в первый раз выпил. Как будто алкоголь всегда был со мной.
Я никогда не был алкоголиком в привычном смысле этого слова. Я не пил каждый день, не страдал запоями, не терял из-за алкоголя семью и близких. Меня не увольняли с работы, я не лишался бизнеса и денег. Я просто иногда напивался и ничего не помнил. Нечасто – 5 или 6 раз в год. Сначала я вообще не обращал на это внимания. Потом понял, что, выпив, не могу себя контролировать. Потом выяснил, что под воздействием алкоголя начинаю делать странные вещи – куда-то иду, еду, кому-то звоню и пишу. Потом узнал, что в те периоды, когда у меня выключается память, я впадаю в совсем непонятное состояние. И я стал задумываться.
Довольно долго я считал это обычным алкоголизмом. В классической трактовке я болтался где-то между первой и второй стадиями, потому что у меня не было запоев – я никогда не пил дольше суток, но эти сутки могли захватывать вечер одного дня и первую половину другого. Потом я засыпал и после этого 2-3 дня сильно болел.
Каждый раз я не мог понять одной-единственной вещи – зачем я это делал. Казалось бы, что тут страшного – подумаешь, напился. Все люди периодически это делают. Но почему-то это было важно. С годами я понял, что крепкий алкоголь не приносит мне никакой радости или удовольствия. Я выпивал немного, и мне тут же хотелось ещё и ещё. Примерно через полчаса у меня отключалась память и возвращалась уже на следующее утро. Я брал в руки телефон и с ужасом пытался восстановить события, не оставившие в памяти никаких следов. Мне было страшно.
Почти всю жизнь я игнорировал этот страх. Объяснял стандартными последствиями употребления алкоголя, описанными в тысяче книг. На первый взгляд, всё совпадало. Страх был первым, что я испытывал, приходя в себя после срыва. Я просыпался резко и всегда неожиданно. На какое-то мгновение сердце замирало. Но почти сразу начинало лихорадочно биться. Отрывочные воспоминания вспыхивали в памяти, разливая по телу волны ужаса. Мне хотелось сжаться, уменьшиться или совсем исчезнуть. Еще не открыв глаз, в липкой тревожной полудреме я окончательно понимал, что случилось.
Я почти не ощущал обычных симптомов похмелья вроде тошноты, слабости и головной боли. Но мне было очень плохо. Несколько дней я невыносимо страдал от тревоги и страха. Любой звук вызывал ужас. Провалы в памяти не давали покоя. Я чувствовал, что в утраченных воспоминаниях было что-то очень важное. И как будто смертельно опасное. Я почти не спал. Погружался в тревожную полудрему и старался не думать о случившемся. Постепенно это удавалось. Я забывал сам факт того, что в очередной раз напился.
Я не хотел этого делать, но каждый раз почему-то снова делал. Доходило до абсурда – вот я радуюсь, что не пью уже месяц, и через полчаса сижу пьяный. И еще через полчаса начинают происходить странные события. Самое отвратительное заключалось в том, что я не мог это контролировать. Всё происходило как будто помимо меня. Как будто внутри меня работал механизм, управлявший мной без моего участия.
22 года. Ровно столько мне понадобилось для того, чтобы встретить человека, который помог во всем разобраться. И еще два года ушло на то, чтобы вскрыть механизм, разобрать его до последнего винтика, понять, почистить, смазать, внести небольшие изменения и собрать обратно.
Оказалось, что причина моего пьянства проста и банальна, и в медицинской литературе называется диссоциативным расстройством идентичности. Мне не нравится такое определение. Наверное, потому, что я не врач. Или потому, что оно не отражает сути случившегося со мной.
Эта книга о том, как я нашел у себя около 10 вытесненных личностей. О том, как эти личности переключались под воздействием крепкого алкоголя. О том, как я с ними знакомился. О том, как пытался собрать их обратно. И о том, что из этого получилось.
Когда я написал первые 5 глав, я остановился. Я понял, что еще не готов. Полгода я ничего не писал. Старался собрать себя. Первые вытесненные личности пытались вернуться на свои места, восстанавливая навыки и способности, о которых я совсем позабыл. Это было удивительное ощущение – как будто я очень долго пробовал взлететь на самокате с квадратными колесами, а потом внезапно увидел, что сижу в реактивном истребителе и давно лечу. Конечно, это произошло не сразу. Далеко не в один день. Процесс был постепенным и иногда довольно мучительным. Но результат того стоил.
Диссоциативное расстройство идентичности считается довольно редким заболеванием. Но практически на любом корпоративе, дне рождения или шашлыках находится человек, который очень быстро напивается, ведет себя не так, как в обычном состоянии, и потом ничего не помнит. Я уверен, что во всех этих случаях мы имеем дело не с банальным алкоголизмом, а с переключением вытесненных личностей или с подключением вытесненных фрагментов.
Все эти люди, как и я, живут совершенно обычной жизнью. Ходят на работу или сами создают рабочие места. Занимаются спортом или пишут музыку. Выращивают помидоры или бурят скважины. В целом они добиваются выдающихся результатов ничуть не реже, чем все те, кто ни разу в жизни не напивался и не терял память. Я не хочу сказать, что при возвращении вытесненного функционала и личностей человек обретает сверхспособности. Но то, что жизнь после этого меняется – совершенно точно.
Я не писал эту книгу для врачей, психологов и психиатров – я достаточно далек от науки, да и многое из того, что здесь написано, идет вразрез с общепринятыми подходами и суждениями. Я писал эту книгу для тех, кто регулярно напивается, теряет память и не может понять, как и почему это происходит. Для них у меня есть хорошие новости.
II. Как я влюбился
В конце 8-го класса учителя решили вывезти нас на море, и там случились два очень важных события. Я впервые напился и потерял память. И впервые влюбился – разумеется, когда уже был нетрезвым.
До этого мы довольно долго пили пиво после школы, и ничего примечательного со мной из-за этого не происходило. Считается, что 13 лет – не совсем подходящий возраст для знакомства с алкоголем, но я в этом вопросе даже немного отстал от сверстников. Я помню, как странно вели себя мои одноклассники, купившие и выпившие перед дискотекой на 23-е февраля большую бутылку водки. Я помню, как странно они пахли, помню чувство тревоги, смешанное с завистью и любопытством. Но я тогда был в другой компании, и мы пили только пиво. С крепким алкоголем я познакомился полгода спустя. У меня сразу же случился провал в памяти, сопровождавшийся переключением в другую личность.
Мы купили две бутылки какого-то ликера и пошли на пляж. Двое моих друзей моментально были обездвижены. Я продержался подольше – мне хватило сил искупаться, поплавать и насладиться мерцанием планктона в темной морской воде. И где-то на этом отрезке, пока память меня еще не покинула, я влюбился. Я очень хорошо помню лицо этой девочки, освещенное луной, помню, что она говорила и как смотрела на нас. А потом всё выключилось.
В 5 утра к нам в комнату вломились две другие девчонки, растолкали меня с другом и потащили встречать рассвет. Похмелья не было, но было ощущение сильной усталости и какой-то пустоты. Я сидел в беседке на обрыве, смотрел на поднимавшееся из-за горы солнце и на волны, блестевшие в его лучах. Я не понимал, зачем мне эти девчонки – они никогда мне не нравились. Я вообще до этого не слишком обращал внимания на девочек – книги и компьютерные игры были мне гораздо ближе. Но что-то я вчера такое сделал или сказал, что они мной заинтересовались. И не поленились встать в 5 утра. И теперь очень странно на меня смотрели. Но почему и что именно я сделал – я не помнил.
Друг дремал на лавочке, а я сидел и пытался разобраться, что же случилось вчера. Постепенно из объяснений стало понятно, что я не без посторонней помощи поднялся с пляжа в лагерь, а остальные в несколько заходов перетащили тех, кто совсем не мог ходить. Корпус, в котором мы жили, был старый, деревянный и стоял на сваях. У одного торца, преграждая путь в номера, сидели учителя, а у другого были непроходимые заросли. Безопасных способов добраться до кроватей было два – либо в окно, либо под дом. Кто-то нашел доску, закинул ее на подоконник, и мы попытались запихнуть моего друга по этой доске в номер. Примерно на половине пути секретность операции оказалась под угрозой. Хлипкое равновесие между не сильно функциональным телом и ослабшими руками нарушилось, и бедняга с размаху уселся на доску, сильно прищемив яйца и огласив лагерь стандартным для таких случаев воплем. Чтобы избежать полного провала миссии, для дальнейшей транспортировки тел мы выбрали путь под домом. Конечно, учителя заметили какую-то нездоровую суету, но виду не подали и скандал устраивать не стали.
Странно, но ничего из этого я не помнил. Вернее, в тех воспоминаниях, которые я мог восстановить, присутствовали отрывочные ощущения, но полностью отсутствовала картинка. Я помнил вопль, который огласил ночной лагерь, и страх, что сейчас нас поймают. Помнил, как царапались колючие кусты, когда мы пытались обойти дом с другой стороны. Помнил, как сыпалась труха и пахло сырыми досками, когда я полз под домом на другую сторону. Но картинки не было. Совсем. В тот момент неполнота воспоминаний меня ничуть не смутила – я был рад, что помнил хоть что-то. И лишь спустя многие годы я понял, почему это было так.
На следующий день мы возвращались домой. Я сидел на заднем сиденье «Икаруса» и разглядывал ту девочку, в которую – я уже был совершенно уверен – влюбился. Солнце светило в лицо и, когда она склонялась в проход, разливало вокруг ее волос радостное сияние. Мне было очень хорошо. Я вез с собой два новых и крайне интересных приобретения – детскую влюбленность и алкоголь. Конечно, я так никогда и не позвал эту девочку на свидание. По-моему, она даже не знала, что я был в неё влюблен. А вот с алкоголем у нас случился долгий и бурный роман. Мы прожили вместе почти 24 года и оказывались в самых невероятных ситуациях. Сначала я его боялся, но потом понял, что для меня он оказался полезен.
Мне понадобилась четверть века, чтобы понять, почему в первый раз в жизни я влюбился именно под воздействием алкоголя. Как выяснилось, это случилось потому, что все эмоции и их проявления я вытеснил в другие личности. В детстве я довольно часто оказывался в эпицентре шумных скандалов. И, чтобы защитить себя от разрушительных эмоций, собрал очень удобный и красивый механизм. Когда я понимал, что эмоции бьют через край, я начинал их игнорировать. Я просто запрещал себе их испытывать – сначала на время, а потом навсегда. Эмоции вытеснялись, и вокруг них формировались новые личности. В целях безопасности я моментально об этом забывал.
Я сложил всё это хозяйство в самый дальний и темный угол психики, и огородил надежным забором. Периодически, под воздействием алкоголя, забор давал трещину, и вытесненные личности вырывались наружу, беря управление телом на себя. Но, по большому счету, все были довольны. Основная личность была надежно защищена и подготовлена к любой нештатной ситуации. А вытесненные личности, хоть и были дискриминированы, 5-6 раз в году получали утешительный приз – им давали порулить телом, пока основная личность была слишком пьяна.
У этой конструкции было всего 3 минуса. Во-первых, вытесненные фрагменты продолжали реагировать на происходящие события. И, по мере подавления этих реакций, я начинал ощущать огромное нервное напряжение. Во-вторых, я не смог придумать простого способа для сброса этого напряжения. И психика решила задачу самостоятельно – научилась подключать вытесненные личности под воздействием крепкого алкоголя. И в-третьих, когда я только начинал собирать механизм, я встроил в него защиту от дурака. Ну, то есть от самого себя. Именно поэтому я никогда ничего не помнил ни о вытесненных личностях, ни о переключениях в них. Я просто думал, что напивался и терял память, как и многие люди вокруг. И, до определенного момента, продолжал бороться с последствиями, не понимая главной причины.
Наверное, я мог бы дожить до глубокой старости и так ничего и не узнать об этом. Или попасть в руки к какому-нибудь практикующему психиатру, чтобы он водил меня по медицинским конференциям, демонстрируя живой пример множественных личностей. Но, к счастью, мой механизм играл за меня. Для поддержания своей работоспособности он использовал алкоголь. И именно алкоголь привел меня к разгадке.
III. Как я играл в рулетку
Конечно, я никогда не подошел к той девочке и не признался в любви. Я просто не мог этого сделать – ведь проявления эмоций были вытеснены, и в обычном состоянии я даже представить не мог, как это всё можно провернуть. Я испытывал некое подобие влюбленности, но она развивалась только у меня внутри. Даже родители ничего не замечали – что уж говорить об объекте моего обожания.
Мне очень нравилось немного выпить и сидеть грустить. Или представить, как я подойду и признаюсь ей в любви. Я очень подробно всё планировал, и всё казалось простым и понятным. Утром всё должно было случиться. Но утром я просыпался трезвым – и не мог понять, как такие глупости вообще могли прийти мне в голову.
Вечером забор давал трещины, и эмоции рвались наружу. А утром трещины затягивались, и я снова становился обычным хмурым парнем. Каким-то странным, сложным и непонятным, как потом многие говорили.
Я никогда не дрался – просто не понимал, зачем это нужно. Много читал, таскал гири, немного играл в баскетбол. Я был очень упрямым, но никогда не был азартным. Много думал и мало смеялся. На выпускном вечере директриса сказала, что меня всегда любили за чувство юмора. Только спустя годы я понял, в чем было дело. Мой механизм не мог просто взять и подавить эмоцию, не показав окружающим вообще никакой реакции. Поэтому он использовал сарказм. В любой ситуации я отшучивался, и это прекрасно получалось. Меня даже брали в команду КВН. Мне быстро надоело. Там было слишком много эмоций, и я сильно уставал от их подавления.
Рано или поздно, когда напряжение, вызванное подавлением эмоций, нарастало, я напивался. В какой-то момент классная руководительница даже стала считать меня причиной всех пьянок и происшествий в школе. В целом она была не сильно далека от истины.
В те годы алкоголь продавали всем подряд. Уроки начинались в 8:30, а ближайшая от школы палатка открывалась в восемь. Расписание уроков составляли очень талантливые люди. Какая-то светлая голова решила в выпускном историко-правовом классе поставить в среду первым и вторым уроком латынь, а третьим и четвертым – информатику. А в пятницу сначала физкультуру, потом физику и химию, а затем – математику. Поэтому в среду и пятницу мы в 8:05 встречались у палатки. Потом направлялись в беседку, а в школу, если было настроение, прибывали только к пятому уроку. Если было тепло или было мало народу, мы брали набор туриста – бутылку клюквенной настойки, пористую шоколадку и баночку «Миринды». А если прогульщиков было много, в ход шел усиленный набор туриста – две бутылки клюквенной настойки, всё та же пористая шоколадка и обязательная баночка «Миринды».
Мне было хорошо. Небольшие дозы алкоголя не допускали переключений в другие личности, а только расшатывали забор, выпуская наружу легкие и необременительные эмоции. Судя по всему, часть нервного напряжения при этом тоже сбрасывалась, потому что в те времена неуправляемые реакции и провалы в памяти случались крайне редко. Все было легко – можно было учиться, заниматься спортом, готовиться к поступлению, и алкоголь никак этому не мешал. В целом он и потом мне не сильно мешал. Ну, разве что 5-6 раз в год.
Помню, в самом начале первого курса мы решили пойти отметить поступление. Всё шло неплохо, мы поехали в какой-то бар, а потом я пару раз упал со стула, и всё выключилось. Утром я проснулся у себя дома, а в другой комнате нашел своего одногруппника и какую-то девчонку. Выяснилось, что вечером у меня с ней назначено свидание. Я пришел. Она тоже. Мы сидели в кафе на центральной улице, молчали и потягивали пиво. Я снова не мог понять, что такого я сделал, зачем позвал ее на свидание, и почему она согласилась. Я снова думал о том, что она мне совсем не нравится – слишком широкое лицо, колени и лодыжки. Совершенно не мой формат. Я проводил её куда-то и, по-моему, после этого больше никогда не видел. Помню ее удивленный взгляд и слова «какой-то ты сегодня другой».
За годы учебы я несколько раз признавался в любви разным девочкам. Я никогда этого не помнил, и каждый раз не мог понять, как и зачем я это сделал. Они все мне не нравились. Вернее, моей основной личности. А вот кому-то из вытесненных, судя по всему, вполне. Но я очень быстро от них избавлялся, и никаких шансов на продолжение не было.
Переключения в разные личности каждый раз оставляли после себя неприятные последствия, и за долгие годы я выработал привычку и удивительную способность максимально быстро их устранять. Проснувшись, я первым делом старался оценить масштабы бедствия. А затем – вернуть всё как было. Скорее всего, таким образом мой механизм заботился о своей сохранности. Чем быстрее я забывал о том, что случилось, тем меньше у меня было шансов найти настоящую причину событий.
И я не искал. Я чинил, красил, покупал, ремонтировал, восстанавливал – и тут же забывал. Я просто думал, что я – обычный алкоголик, снова напился и нахулиганил. Мне было стыдно и неприятно, и очень хотелось побыстрее все исправить. Несколько раз я оказывался в очень непростых ситуациях. Пару раз я понимал, что мне повезло, и я чудом выжил. Но, в целом, с годами я научился себя контролировать. Последствия стали минимальными – разбитый стакан, потерянный футляр для сигар и несколько дней воспитательных бесед с женой не в счет. Правда, постепенно срывы стали происходить всё чаще. Я объяснял это неприятностями в бизнесе и только потом понял, что причина была совсем в другом. Каким-то удивительным образом я не позволял включаться самым опасным личностям. Тем самым, которые оставляли серьезные последствия. Они требовали переключений, и я пил. Но переключался не в них. И они требовали снова и снова. В какой-то момент я стал напиваться вечером и потом продолжать пить с утра – так им хотелось порулить моим телом. Но я не пускал их. А потом одна из них вырвалась наружу. И тогда начались изменения.
IV. Как я повышал ставки
Мне всегда очень сложно давалось общение. Я не чувствовал эмоций и поэтому не мог их проявлять. Потом я узнал, что эмоции помогают воспринимать смысл речи. У меня не было доступа к этому функционалу, и поэтому моим собеседникам было некомфортно. Они чувствовали, что что-то не так, но не могли понять, что именно. Поэтому считали меня странным, непонятным и замороченным.
Я тоже понимал, что что-то не так. Я ничего не помнил о своем механизме и об отсутствующих эмоциях, и потому был уверен, что проблема в чем-то другом. Я старался заинтересовать и привлечь собеседника. Для этого я врал. Это происходило совершенно помимо моей воли – так же, как и алкогольные срывы. В какой-то момент я просто начинал рассказывать про себя какие-то странные истории. Я даже подумать ни о чем не успевал. Просто вдруг понимал, что это уже происходит. Это началось еще в первых классах школы и продолжалось всю сознательную жизнь. Иногда из-за такого вранья я попадал в неловкие ситуации, но с годами научился извлекать из него пользу. Постепенно я стал верить в то, что говорю, и это очень помогало в продажах. Но общение от этого лучше не стало.
Мне очень легко давались контакты с людьми по работе. Во всем, что касается бизнеса, я научился имитировать нужные эмоции. Я ничего не чувствовал, но мог вполне эффективно мотивировать и добиваться нужных результатов от людей, которые на меня работали. В какой-то момент я понял, что всё мое общение носит прикладной характер. Мне было легко и комфортно общаться по рабочим вопросам, но необходимость поговорить на отвлеченные темы ставила меня в тупик. Я просто не знал, о чем говорить. Сначала я стал отмалчиваться, а потом и вовсе избегать людей вне работы. Я понял, что любое общение, не связанное с совместной деятельностью, для меня слишком сложно, непонятно и служит источником сильного напряжения. Не понимая сути событий, я принял единственно верное решение – ни с кем не встречаться и не общаться, чтобы избегать сильных эмоций и необходимости их подавлять.
Мне не нравились мои алкогольные срывы, и я постоянно думал о том, как от них избавиться. Как и многие другие, я был уверен, что слишком сильно нервничал и постоянно думал о работе. Я решил, что просто не могу переключаться с проблем в бизнесе на приятные отвлеченные мысли. Я знал три способа, при помощи которых взрослые люди отвлекаются от работы – алкоголь, женщины и активный отдых. Алкоголь в моем случае не работал – от него становилось только хуже. Я попробовал переключаться на женщин, но из этого тоже ничего не вышло.
Поначалу всё шло хорошо, потому что в общении с женщинами всегда присутствовала простая и понятная цель. Как и в бизнесе, всё было очень конкретно – нужно было как можно скорее сделать продажу, чтобы приступить к совместной деятельности. Мне это нравилось. Но как только цель была достигнута – я сбегал. Я не понимал, что делать дальше, о чем говорить и зачем. Я подозревал, что проблема была в женщинах. Поэтому я все более и более усердно искал ту, с которой мне было бы хорошо. Иногда мне везло, и секс меня почти устраивал. Несколько раз он был просто великолепным. Но я все равно сбегал, каждый раз находя для этого какую-нибудь новую причину. И главное – я все равно продолжал срываться. Однажды меня спросили, сколько у меня было женщин. Я прикинул и ужаснулся – это попахивало патологией. Тогда я сосредоточился на путешествиях.
Я никогда не любил сидеть дома. До какого-то момента я верил, что путешествия, активный отдых и спорт помогают избегать срывов. Я проехал больше 300 тысяч километров по России и больше 30 тысяч по Европе. Бывало так, что я месяцами не бывал дома на выходных. Недавно я посчитал магниты, которые висят дома, и их оказалось больше 300. Я похудел на 32 килограмма, стал плавать, пробовал играть в пейнтбол и кататься на лошадях. Это все было очень увлекательно, но никак не влияло на срывы. К тому же, начались проблемы в бизнесе, деньги стали заканчиваться, и в последние пару лет я практически никуда не ездил. Я просиживал в офисе с утра до ночи, потом ехал в бассейн, а потом – домой. Дома мне было плохо и непривычно, поэтому даже в воскресенье я старался сбежать на работу. Срывы происходили все чаще, а решения никакого не было. Я просто погружался в депрессию и совершенно не понимал, что с этим делать.
Как-то раз я напился и угодил в серьезные неприятности. В обычном состоянии я никогда не сделал бы этого, но тогда почему-то позвонил бывшему другу и попросил помочь. Он помог. На следующий день мы встретились, он грустно посмотрел на меня и сказал, что мне нужно поговорить с одним человеком. Я не стал спорить – я был настолько разбит и подавлен, что мне было все равно. Я подумал, что хуже уже все равно не будет, и согласился.
Человека звали Андрей. Он задавал вопросы и слушал. Потом думал, опять задавал вопросы и снова слушал. Мне было о чем рассказать – бизнес, который я строил 8 лет, умирал на глазах вместе со всей отраслью. С деньгами были проблемы. Из-за этого я много пил и часто напивался. По крайней мере, тогда я так думал.
Мы стали встречаться каждые 3 или 4 недели. Всё было несложно. Андрей спрашивал, а я, находя ответы, сам отвечал на свои собственные вопросы. Кроме этого, мне нужно было вести дневник и делать простые упражнения. Мне всё нравилось. Я отстранился от бизнеса и немного вздохнул. Возобновил общение с мамой и сестрой. У меня появилась куча свободного времени, и настроение немного улучшилось. Денег не прибавилось, но я снова стал тратить их на себя. Жизнь показалась не такой уж плохой.
Так продолжалось 8 месяцев. Я прожил лучшее лето в своей жизни. Я просто ехал и иногда летел туда, где была хорошая погода. Тысячи километров раскаленных дорог – и только солнце, зелень, вода и песок. Я жадно глотал всё то, чего лишал себя в последние годы. И я не пил. Не пил что-то около 3 месяцев. И начинал всерьез подумывать о том, что, наконец-то, всё изменилось, и жизнь начала налаживаться. Я ошибался.
V. Как я защищался
Я всегда получал от жизни именно то, что хотел. Проблема была только в одном. Я никогда не понимал, чего же я на самом деле хочу.
В 2010 году стартап, который я делал в течение 3 лет, пал жертвой кризиса. Инвестор больше не мог нас финансировать и поэтому решил всё закрыть. Я продал свою машину, чтобы расплатиться с долгами по зарплатам, и распустил людей. И на следующий день начал новый бизнес. В первые месяцы я не платил за аренду, потому что было нечем. Деньги на зарплаты ходил и снимал с кредитной карты. Офис был в подвале на окраине Москвы, а моим первым клиентом был сутенер, поставлявший моделей чиновникам и олигархам.
Когда я закрывал бизнес в 2018 году, офис давно переехал и находился в 800 метрах от Кремля. А клиентами были самые крупные банки и страховые компании. Но этот бизнес не принес мне денег. Скорее даже наоборот – он многое у меня отнял. Спустя много лет я понял, что денег просто не хотел. Мне нужно было совсем другое – доказать всем вокруг, что у меня может быть собственный работающий бизнес. И я получил именно то, чего хотел. Я годами страдал из-за того, что у меня не получается заработать столько, сколько я хочу. Я придумывал новые и новые решения, находил всё новых и новых клиентов, и постепенно добрался до «Сбербанка». Дальше двигаться было некуда. Но денег от этого больше не стало.
Моей основной личности не хватало многих важных фрагментов. А когда чего-то не хватало, я компенсировал это тем, что лежало под рукой. Я не мог понять, чего на самом деле хочу. И даже не пытался думать об этом. Поэтому я нашел простой выход – жил, ориентируясь на внешние ценности. В детстве мама говорила, что нужно много и усердно работать – поэтому я работал. Люди должны зарабатывать много денег – поэтому я зарабатывал. Люди покупают дорогие машины и квартиры – значит, мне тоже нужно. Но я не хотел всего этого. Я попал в замкнутый круг. Я думал, что хочу одного. А на самом деле хотел совершенно другого. Получал это другое и впадал в депрессию от того, что не получил первое. И не понимал, что физически не могу это получить. Просто потому, что не хочу.
Иногда случались просветы. В 2012 году мой новый бизнес активно рос и обрастал новыми клиентами. Денег было примерно столько, сколько и было нужно. Мне хватало на развитие, и даже оставалось на отдых и путешествия. Я наслаждался жизнью и думал, что теперь так будет всегда. Я даже завел себе «Фейсбук» и «Инстаграм», и хвастался там своими покупками и фотками из путешествий. А потом внезапно появился мой старый инвестор и потребовал вернуть ему деньги. В стартап, который он сам же решил и закрыть, мы вложили почти миллион долларов. И теперь он хотел его обратно. Это было неожиданно.