Андрей Бешлык
Звёзды в сточной канаве
Я понимал, что с минуты на минуту оформление выписки будет закончено, и я, скорей всего, уже никогда не увижу эту девчонку, что определённо мне понравилась. И как женщина, и как личность. Мой ум судорожно пытался вспоминать, что бы ещё высказать, недосказанное за все дни пребывания в соседних палатах.
– И что будешь делать на гражданке? Снова убегать из роскошного дома богатого мужа, чтобы петь в ночных клубах?
– В ребик на месяц пойду. Надо бы ещё здесь подзадержаться, привести в порядок свой чердак. Ты сам видел недавно, как у меня крышу сносит. «Едет крыша не спеша, тихо шифером шурша».
– И это ты называешь тихо? По-моему, там в умывальнике было очень даже громко, – усмехнулся я, мысленно довольный, что за время лечения не утратил свой коронный чёрный юмор. И полюбовался, как она мне в ответ тоже улыбнулась:
– Тем более. Сам ответил, зачем мне это надо.
Я пытался найти что-то важное, что должен ей сказать, но путался в словах, и поэтому нёс всякую ахинею:
– Ты извини, если чё – я подглядывал в твою анкету в понедельник у психолога. Ольга Владимировна Краснова. Из-за фамилии красишь волосы в ярко красный цвет?
– Ага, – шуткой на шутку ответила девушка с яркими волосами, – в девичестве была Белова и красилась в жуткий блонд.
– И тебе нравится, когда тебя называют, как наколото на руке, Лёля?
– Федя, что набил это на руке, называл именно так. Но мне больше нравится производное от имени слово Оля-ля.
Замечательная девушка. Во всех смыслах. И красотой не обделил Господь. И голос такое звучное меццо-сопрано – заслушаешься. Весёлая, жизнерадостная, добрая, справедливая, обожает рок-н-ролл, английский язык, хорошую литературу. С ней можно беседовать о науке, искусстве, политике. Можно советоваться по жизни, доверяя личные проблемы, как старому доброму другу. Но всю эту бочку мёда портит всего одна ложка дёгтя. В общении с ней можно всё, кроме того, что мне хочется сильнее всего. За ней нельзя было приударить, как за женщиной. Кольцо на её пальце не оставляло никаких лазеек: табу. Правда, она упоминала, что муж то и дело порывается с ней развестись. Но неизвестно, когда он на это решится, и решится ли вообще. А если это и произойдёт, то к такой красавице и умнице сразу женихи в очередь выстроятся. За ней, наверно, и сейчас ребята табуном увиваются. И непростые ребята, учитывая окружение её мужа из бизнесменов и уголовных авторитетов. Не-е, зелен виноград. Господь показал мне мельком мой идеал. И тут же отнял – недостоин.
В эту минуту моя мать вышла из кабинета зав. отделением, села на стул в коридоре и пригласила меня присесть рядом с ней.
– Как самочувствие? – спросила она первым делом, учитывая, что я находился в больнице.
– На букву х – хорошо, – ответил я шуткой, рассудив, что показать возвратившееся ко мне чувство юмора будет лучшим доказательством того, что у меня действительно всё хорошо, – первые пару-тройку дней лежал пластом под капельницами, вставая только чтобы поесть, покурить и справить нужду. Потом отошёл и стал проявлять нормальные человеческие интересы. На четвёртый день начал читать художественную литературу, а на шестой заглядывать женщинам посимпатичнее в глубокие вырезы халатов.
Мама искренне обрадовалась такой моей откровенности. Если сын интересуется противоположным полом, значит и правда выздоравливает.
– Я видела в коридоре совсем молоденькую девочку в розовом халате, – поспешила она поддержать разговор, и к тому же ей действительно было интересно, что в больнице происходит, – неужели тоже алкоголичка? Ну та, которая с пышной грудью. По виду и не скажешь. Такая красивая, милая.
– Грудь замужем, – вздохнул я таким голосом, что в нём отразилась вся моя печаль по этому поводу.
– А та девочка из Крыма? – поспешила мать свернуть с неприятной мне темы на более позитивную, – как вы с ней, продолжаете общаться?
– Сейчас мы с ней в чисто приятельских отношениях, – ответил я честно, потому что вскоре после поездки в Москву на встречу с ней у нас действительно стало так, – обсуждаем, кто что прочитал, кто что написал. Больше не тянет свидания устраивать.
«Да и не на что, после того как все деньги профукал и остался в долгах как в шелках», – подумал я, но вслух не сказал, чтоб лишний раз мать не расстраивать.
– Не скучал по работе во время вынужденного отпуска? – продолжала мать прояснять для себя, какими интересами я жил во время лечения.
– А я и тут работу по специальности нашёл, – обрадовался я поводу похвастаться, – у некоторых ребят гаджеты глючили, а я тут как тут. Так что, с чаем и сигаретами у меня недостатка здесь не было… Несмотря на полное отсутствие снабжения извне, – прибавил я последнюю фразу язвительным тоном и тут же раскаялся, что сделал так.
Разве не сам я виноват, что своими загулами мамку окончательно задолбал? Настолько, что она была рада-радёшенька сбагрить непутёвого сыночка хотя бы на две недели. Я бы на её месте тоже особо не рвался выручать по первому требованию инфантильного придурка, что сам себя до ручки довёл.
Доктор пригласил нас вместе к себе.
Прежде чем окончательно расстаться со мной, он немного побеседовал на общие темы. Так сказать, для профилактики, чтобы дать мне дополнительную мотивацию на трезвость. И эта свойская неформальная беседа реально помогла лучше, чем стандартные приёмы штатного психолога. По крайней мере, мне.
Доктор оказался тоже поклонником рок-н-ролла, хотя длинные волосы не носил. Ему тогда было тридцать шесть. Молодой ещё, и молодёжные развлечения ему не чужды.
Его тон показывал, что он проявляет ко мне неподдельное участие. Даже не знаю, что ему было приятнее – то, что очередной алкоголик под его чутким руководством встал на путь исправления, или что он в кой-то веки встретил собрата по музыкальным вкусам.
На прощание он заметил с циничным врачебным юмором:
– Приятно было с вами пообщаться, но я надеюсь, мы всё-таки больше не увидимся.
А я с более добрым юмором ответил:
– Надеюсь, мы с вами ещё увидимся. На концерте группы «Чайф». Где будем слушать песню «В прокуренной кухне осталось вино» и оставаться трезвыми.
Никогда не думал, что мне когда-нибудь доставит удовольствие слушать, насколько громко шумит непрерывный поток машин на Ленинском проспекте. Но тогда мне было в радость заново привыкать к обыденным явлениям крупного города, от которых я уже слегка отвык. И ещё много чему мне приходилось учиться заново в тридцать лет, как младенцу. Как жить трезво? Не знаю, не пробовал. Лет с пятнадцати без бутылки себя не мыслил. И теперь мне, как младенцу, всему приходилось учиться в трезвости заново. Как на втором году жизни, заново учиться ходить, ибо давненько я не ходил по ухабам у себя на районе трезвым. Как на третьем году жизни, заново учиться говорить. Говорить с людьми трезвым без стеснения. Можно и с более ранним периодом жизни ребёнка сравнить. Как он в один месяц в коляске лежит, и перво-наперво из всех навыков, что пригодятся в жизни, учится улыбаться.
И я учился. Шёл по залитому солнцем проспекту и улыбался. Улыбался проезжающим на всех полосах дороги водителям, которые, не имея пристрастия к алкоголю, имеют возможность садиться за руль, когда им вздумается. Улыбался пению редкой птицы, что прорывалось сквозь плотный поток шума от проезжающих в обе стороны машин. Просто смотрел в безоблачное небо и улыбался, улыбался, улыбался.
В начале мая было ещё довольно прохладно, а в середине погода стояла уже по-настоящему летняя. Поэтому, на обратном пути из диспансера домой я не стал надевать джинсовую куртку на плечи, а, как часто делали пацаны моего поколения подростками, повязал её за рукава вокруг талии. И под ней стало не видно, что мои штаны так и норовят свалиться. Я ведь поехал сдаваться в диспенсер без ремня. А тут ещё и отощал на казённых харчах. Так что, и куртка от такой худобы норовила съехать куда не надо постоянно.
Но меня такие мелочи не волновали. А волновала растущая в соседнем дворе по пути к моему дому от автобусной остановки белая сирень до четвёртого этажа. Хотя, чувство голода тоже волновало. Чтобы абстрагироваться от чувства голода, человек должен быть либо свят, либо мёртв. Я не святой, поэтому лучше испытывать чувство голода. Но это ничего. Мы уже входим в подъезд. Где меня ждёт дома обед, приготовленный мамой. Что хранит в себе не только тепло от пламени газовой плиты, но и тепло маминых рук, труды которых я наконец-то научился ценить. Лучше поздно, чем никогда.
Часть 3. Добро пожаловать в реальный мир
На следующий день, отъевшись на маминых харчах, гораздо сытнее больничной кормёжки, и отоспавшись на диване, гораздо мягче больничной шконки, я поднялся на более высокие ступени пирамиды Маслоу12 и вспомнил о том, что вообще-то я имею активную гражданскую позицию.
Политические новости принесли мало неожиданностей. После референдума о создании ДНР и ЛНР, бои между регулярной армией Украины и нерегулярным ополчением Донбасса приняли позиционный характер, и я мало что пропустил, не имея возможности следить за событиями ежедневно и ежечасно.
Я просмотрел все интересовавшие меня порталы политического содержания раньше, чем разрядился аккумулятор моего ноутбука, а я сам захотел курить.
После чего, заварив чай, выкурив сигарету и поставив ноутбук на зарядку, принялся за то, что оставил, как говорится, на сладкое. Т. е., социальную сеть и форум, в которых общался к тому времени уже шесть лет.
С первых же заголовков моё удивление было столь велико, что я чуть не выронил кружку горячего чая на колени.
Городские порталы пестрели объявлениями о моём исчезновении и контактной информацией моих родственников, которым следует сообщить информацию обо мне.
Само по себе это было естественно, учитывая, что мать подала заявление в полицию.
Но писали эти объявления не менты.
Это были мимолётные знакомые по работе, по интересам или по общим друзьям. С которыми я не общался, иной раз, уже по нескольку лет и был на сто процентов уверен, что они и думать забыли о моём существовании.
Например, громче всех кипиш поднимала одна дама, которая была всего лишь моим частным клиентом в 2010-м. Ладно, не простым клиентом. Признаюсь честно, я пытался приударить за её дочкой, но получил от ворот поворот. Но это было в 2010-м, а сейчас 2014-й.
Или бывший начальник отдела, которого мой директор сменил под новый 13-й год, в середине 14-го года, вместо того чтобы на бывшего сотрудника плюнуть и растереть, беспокоился о нём, как о родном.
Или главарь банды байкеров, с которыми я тусил на фестивале исторических реконструкторов прошлым летом, но после не общался.
Дальше был вообще атас.
Верхней темой, закреплённой на моём любимом форуме, крупным шрифтом красовалось название «Куда пропал Кассиэль?»
Да, ник у меня на форуме такой.
Обожаю фильм Вима Вендерса «Небо над Берлином», особенно его вторую часть.
И этот наивный Кассиэль – мой любимый киногерой.
Ангел, спустившийся на землю в виде человека, что не вписался в равнодушное эгоистическое буржуазное общество и чуть не спился, но по законам жанра блестяще окончил свой путь беспримерным самопожертвованием.
Но сейчас речь не о шедевре кино Вима Вендерса. И даже не о шедевре музыки Ника Кейва, что завершает его саундтрек в финальных титрах.
А о том, что на форуме большинство пользователей из Москвы и Петербурга. А я из Калининграда. Но эти пацаны и девчонки за тысячу километров от меня даже созванивались с калининградской полицией и спрашивали, какое они могли бы принять посильное участие в моём поиске.
И больше всех усердствовал Дима Андреев, который едва не настучал мне по чайнику за мои пьяные выходки во время встречи с участниками форума в командировке.
Следующий глоток чая у меня во рту стал солёным, смешавшись с невольно капнувшей из глаз слезой. Я им сделал подлость, а они меня простили и вместо того, чтобы злорадствовать, принимали участие в моей судьбе.
Последнее сообщение в теме было от Димы, в последний день перед тем, как мама вытащила меня из отеля: «Небеса ждут тебя, Кассиэль».
Пол-Калининграда деятельно рыли носом землю, только бы не допустить моей окончательной погибели.
Пол-России взывали к небесам о благополучии непутёвого виртуального знакомого.
А я-то думал, что никому не нужен, никто не будет обо мне тосковать. Ну, разве что, мама проявит материнский инстинкт и всплакнёт о сыне разок-другой.
А остальные скажут «Собаке собачья смерть».
И напишут на могиле в рифму «Жил грешно и умер смешно».
А оказывается, так много людей по всему городу, по всей стране, для которых я далеко не расходный материал.
Ради этого, чёрт подери, стоит жить.
И я буду жить.
Чтобы радовать их всех, ибо нет большей радости, чем дарить радость другим.
И не подумаю умирать раньше времени, чтобы не огорчать Бога, который умер за меня на кресте.
Как написано у апостола Павла: «Вас постигло искушение не иное, как человеческое. И верен Бог, который не попустит вам быть искушаемыми сверх сил. Но в искушении подаст и облегчение, дабы вы могли перенести».
И такими мелкими мне показались все неурядицы, и физические, и психологические, по сравнению с недавней перспективой добровольно отказаться видеть солнце, море, город, улыбающиеся лица родных, и пасть окровавленным от собственных рук.
Я встал из-за стола, огляделся на предмет того, что в комнате нет мамы, поклонился иконам в дальнем углу и перекрестился:
– Во имя Иисуса Христа, Сына Божия, буду терпеть.
Рука уже потянулась к Библии на полке книжного стеллажа, но тут я вспомнил о книге, которую хотел купить, но пока не мог себе позволить.
И я сел обратно за ноутбук, чтобы скачать в электронном виде главную книгу анонимных алкоголиков, которую ещё называют синей книгой за цвет обложки.
С ближайшей зарплаты я её всё-таки купил, но на очень малом сроке трезвости ожидание даже до зарплаты кажется бесконечно долгим, и хочется прочитать как можно больше полезной литературы прямо здесь и сейчас.
Эту книгу я почёл, не останавливаясь, кроме как на приём пищи, перекуры и туалет.
На собраниях я слышал от впереди идущих фразу: «Я читал «Синюю книгу» и в эпизодах таких-то и таких-то понял – это точь-в-точь про меня».
Я тоже про многие эпизоды «Синей книги» мог сказать эту фразу.
И про формирование алкогольной зависимости.
И про отрицание оной в течение нескольких лет.
И про то, что я блуждал в потёмках, пытаясь найти более лёгкий и удобный путь, чем полная трезвость, но я такого не нашёл.
И про то, что группы добровольцев, делящихся своим опытом силой и надеждой, были для меня откровением.
На первом собрании у меня ещё были сомнения, что меня будут в секту заманивать.
На втором, когда понял, что насильно никто никого не держит, я осмелел, зная, что если мне что-то не понравится, в любой момент можно развернуться и уйти.
После прочтения книги никаких сомнений в совместимости православия и АА у меня уже не возникало. Наоборот, я с радостью замечал сходство между духовным опытом анонимных алкоголиков и раннехристианскими духовными практиками.
На сон грядущий я всё-таки немного почитал Библию и утром пошёл на исповедь к своему приходскому священнику.
Там я ещё раз вкратце повторил рассказ о тех чувствах, что я испытал, когда пережил катарсис в больнице.
Священник не задавал лишних вопросов, и даже не наложил епитимии, но допустил меня до причастия.
Но когда после литургии прихожане пошли в трапезную подкрепиться после причастия натощак и побеседовать с батюшкой, он предварительно завёл меня в свой рабочий кабинет один на один, где напутствовал фразами, не предназначенными для посторонних, без спешки и суеты, царящей перед аналоем, когда множество народа желает исповедаться.
И подарил мне икону воскресения Христа, сердечно поздравив меня с тем, что я обрёл милость у Господа, и Он не погубил меня окончательно по грехам моим, но сподобил воскреснуть к новой жизни, что мне следует ценить, и святой образ будет напоминанием об этом.
Я спросил его, может ли православный христианин читать молитву, что читается по завершении каждого собрания нашей группы, учитывая, что молитва протестантская: «Боже, дай мне разум и душевный покой принять то, что я не в силах изменить. Мужество изменить то, что могу. И мудрость отличить оно от другого. Да будет воля Твоя, а не моя. Аминь».
Батюшка был начитанный и образованный, и успокоил меня, что молитва не протестантская. Английский текст 18-го века, написанный протестантами, который взяли на вооружение основатели АА Билл и Боб – это перевод католического текста 16-го века на латинском языке. Но и средневековая католическая рукопись – копия. Оригинальный манускрипт на том же латинском языке, где она встречается впервые, ещё на тысячу лет древнее. Святоотеческая эпоха, неразделённая церковь.
Он и сам иногда этими словами молится.
А когда мы вышли в трапезную, после совместной молитвы, меня обнимали прихожане разного возраста и пола, как будто бы я им был брат по крови, а не только брат во Христе.
Нетрудно догадаться, что темой для беседы с батюшкой в этот раз была евангельская притча о блудном сыне.
Не принимая участия в общем обсуждении, я забился в кресло и молчал, опустив глаза, потому что понимал, кто именно в глазах настоятеля прихода «Был мёртв и ожил, пропадал и нашёлся».
* * *
Утром девятнадцатого мая, оглядев с чувством лёгкой ностальгии давно покинутый офис, я увидел шефа в пионерском галстуке.
На планёрке он вспоминал советскую юность, шутил и смеялся.
В этом весь дядя Вова. Клубок противоречий. Требовательный, но весёлый. Богатый, но коммунист. Коммунист, но верующий.
Сказав вступительное слово на общефилософские темы, он резко, без всяких пауз, перешёл к обсуждению текущих деловых вопросов.
Надо сказать, выпав из дел своей фирмы на три недели, в некоторых из них я плавал, как щепка в проруби. Узнал много нового и интересного.
Но самого главного на планёрке, всё же, не узнал. Время совещания подходило к концу, а о моей участи шеф не проронил ни слова.
Но когда все сотрудники покинули переговорный зал, повторился один в один эпизод из фильма «Семнадцать мгновений весны», где Мюллер стальным голосом останавливает выходящего за дверь Штирлица: «А вас, Штирлиц, я попрошу остаться».
Притворив дверь поплотнее, Владимир Игоревич вздохнул:
– Ну здравствуй, Кассиэль.
– Откуда вы знаете это имя? – удивился я не на шутку.
– Я много чего знаю, – улыбнулся дядя Вова, – и про сома, пойманного в 99-м. И даже про то, как школьный медалист завуча в пешее эротическое путешествие спьяну посылал.
– Ну и трепло, – прошептал я тихо, но достаточно отчётливо, чтобы собеседник это расслышал. И увидел мои мысли на лице. Лицемерить не умею и не люблю. Поэтому видно было очень хорошо, как я, злобно нахмурившись, вспомнил, что Николай Андреевич напутствовал меня на собрании: «Только не стоит трепаться о том, что видел меня здесь. Мы должны сохранять анонимность». А сам, не прошло и трёх дней, растрепал подробности моего детства по секрету всему свету, так что их знает даже мой работодатель.
– Колю я знаю давно, – продолжил Владимир Игоревич, – но информация о тебе поступила не от него, – ответил он на мой немой вопрос, словно знал, что я хочу его задать, – это твоя мать поведала, когда приходила ко мне просить за тебя. Но не делай поспешных выводов, что все женщины – сплетницы. Представь себя на её месте. Любая мать пойдёт на всё, чтобы выгородить сына. Про отношение родителей с пьющими детьми я знаю не понаслышке. И про отношение сотрудников с алкашами тоже.
Тут он полез в ящик стола и достал оттуда книгу. Каково же было моё удивление, когда это оказалась та самая небольшая, но очень ценная для меня книга с обложкой синего цвета и заголовком «Анонимные алкоголики».
– Возьми, читай.
Я с трудом подавил желание похвастаться, что уже прочёл её от корки до корки, а он продолжал:
– Десятая глава. Что делать начальнику, когда подчинённый бухает. И что делать, когда алкоголик – сам начальник, которому переложить ответственность не на кого, и от его запоев всё дело разваливается. Ты когда к нам устроился?
– В апреле 2010-го. Под самый день рождения. До сих пор благодарен вам за этот подарок на мои 26 лет после того, как несколько месяцев без работы сидел – ответил я, не понимая, зачем он спрашивает, если на моей памяти не забывал ни одной даты, как компьютер.
– А я основал фирму в 2003-м. Не буду кидать ложные понты, будто бы выбился из грязи в князи своими силами. Стартовый капитал обеспечил папа. Подскажи, что ты делал ранним летом 2007-го?
Я в это время служил срочную, поэтому ответил без запинки:
– Шагал в сапогах по плацу.
– А я в те старые недобрые времена из-за своей дури дело всей своей жизни едва не просохатил. Жизнь била ключом. Преимущественно разводным, да всё по голове. А уж сколько от папаши подзатыльников получал – не счесть. Ха-ха, старенький он уже, да рука крепкая. И если бы не общество анонимных, не работать бы тебе здесь. И всем остальным охламонам, что радуются как дети, какие в нашем офисе живописные виды из окна. Потому что этот офис мог бы принадлежать не мне, а банку, которым руководили уроды, что не хотели мне предоставить реструктуризацию кредита на развитие бизнеса. Не канало им за уважительную причину растраты их денег то, что я летал на Филиппины употреблять коньяк с кокаином, где их, как нигде, умеют виртуозно смешивать. Короче, не буду больше тянуть кота за хвост, и скажу прямо: «Меня зовут Володя, и я алкоголик». Через месяц будет юбилей. Семь лет трезвости. Первый раз в первый класс, ё-моё.
Меня словно обухом по башке оглушило: как же я раньше не замечал, что на корпоративах, где почти все лыка не вяжут, генеральный почему-то не пьёт? Только и смог промямлить:
– Я не видел вас на группе и поэтому не догадывался.
– А я и не бываю на группах в Калининграде (вообще-то их у нас в городе три). Слишком маленький городок, чтобы будучи засвеченным даже в среднем бизнесе, успешно соблюдать анонимность. Я посещаю собрания анонимных во время командировок в Питер раз в два-три месяца. Но в начале выздоровления посетил «Дом надежды на горе»13. И там меня так мотивировали на трезвость, что до сих пор хватает посещения групп через пень-колоду и изредка общения со спонсором по скайпу. Не хочешь ли и ты реабилитацию на горе пройти? Когда Максим из отпуска вернётся, могу тебе очередной отпуск предоставить.
Вот это уж точно в мои планы не входило. И я, уже успев запомнить, что членство в АА требует неумолимой честности, сказал, как есть:
– Лечащий врач предлагал мне пройти реабилитацию в местном центре на Барнаульской. Но я отказался, потому что надо работать, ибо никто кормить не обещал. А насчёт горы наслышан. Какой там строгий казарменный режим. Я этого добра ещё в армии нахлебался.
Владимир Игоревич слегка расстроился, что я не проявил беспрекословного подчинения, но быстро овладел собой:
– Насильно мил не будешь. Но мне нужны гарантии, что с тобой не случится срывов, которые с двумя нашими братьями из трёх всё-таки случаются. Мне нужно, чтобы ты закодировался.
У меня внутри всё упало. У каждого человека есть красная граница, за которую он не переступит через свою совесть ни при каких обстоятельствах. Лично я категорически не приемлю оккультно-магические методы воздействия на психику, в том числе кодировки от пьянства и курения. Так что, с любимой работы придётся всё-таки уволиться. И, собрав остатки смелости в кулак, я выпалил как можно более твёрдым голосом:
– Я христианин!
– Что-что? – не сразу сообразил шеф, а как сообразил, так рассмеялся, – ах, ты о бабках-шептуньях, у которых в заклинаниях проклятие смешано с молитвой. Ты меня неправильно понял, извини за путаницу в терминологии. Я про чисто медикаментозное лечение. Перед сегодняшним собранием на Барнаульской заглянешь в поликлинику. Найдёшь доктора Демьяненко. Скажешь, от Володи Каменского, он поймёт. Сделаешь подшивку дисульфирамом14 на полтора года. Услуга платная, деньги переведу на твою карточку через два часа. Даже назад эти пять штук не потребую. Чё лыбишься? За планшет двадцать пять придётся вернуть. А теперь по местам – мы сидим, а дело стоит.
И, высунув нос за дверь, он прокричал моему коллеге, стоявшему у входа, чтобы спросить про волнующий его завтрашний вылет в Алма-Ату:
– Макс, взлёт разрешаю!
И Максим отправился домой, паковать чемоданы в отпуск.
А я за свой комп, разгребать наработки, что успели сделать сотрудники за время моего отсутствия.
* * *
У Доктора Демьяненко меня подстерегала неприятная неожиданность.
Когда я, с трудом подавляя волнение от предстоящего решительного шага, выпалил заветный пароль «Я от Володи», он не раздумывая задал уточняющий вопрос:
– Алкоголь или героин?
Я уже ничему не удивлялся. Даже тому, что в нашем коллективе работают бывшие внутривенные наркоманы. Но никак не ожидал, что меня начнут с одним из них сравнивать. Натянув на себя кое-как отстранённую презрительную улыбку, я переспросил:
– Что, так плохо выгляжу, что меня можно принять за героинщика?
Доктор понял свою оплошность и замял неловкость, ответив, что этот вопрос – чистая формальность. И достиг цели – я наконец-то смог расслабиться и довериться ему.
Операция прошла без сучка, без задоринки. Перед тем, как колоть мне дисульфирам, он дал мне тетурам в таблетках. Недельный курс, чтобы выявить наличие/отсутствие аллергии на препараты этого типа.
Аллергии не обнаружилось, и 27 мая он с чистой совестью сделал мне заветный укол.
Перед этим кратко напутствовав на трезвость:
– Поскольку у вас уже сформировалась алкогольная зависимость, обратного хода нет. Минимум через сто лет можно будет выпить. А первые 99 лет – полное воздержание… Только алкогольное, сексуальное не обязательно.
И на последней фразе заговорщически мне подмигнул.
Весёлый такой старичок.
Редкий случай, когда человек вызывает у меня уважение, несмотря на то, что неверующий.
Теперь я не смогу пьянствовать полтора года. Ну и ладно, не очень-то и хотелось. Потерплю до 27 ноября 2015 года. А там, глядишь, войду во вкус, и трезвый образ жизни мне настолько понравится, что искренне захочется оставаться в нём.
Но я и не представлял себе, что будет через месяц, два или три, не то что в таком отдалённом будущем. Только надеялся, что народное ополчение Донбасса при поддержке российской армии к этому времени всё-таки возьмёт Киев. А что будет лично со мной, не смел и гадать.
Но, в любом случае, в первые дни, на радостях от прощения моих выкрутасов со стороны мамы и шефа, новая жизнь в новом качестве виделась мне исключительно в радужных тонах.
Вместе со своим церковным приходом мы отпраздновали Вознесение, и я продолжал мысленно возноситься всё выше и выше.
Но вечно пребывать в эйфории нельзя.
С началом Петровского поста мой первичный энтузиазм начал малость тускнеть.
Не стоит поспешно ставить мне диагноз «маниакально-депрессивный психоз».
Но какие-то лёгкие намёки на это в моей голове определённо есть.
И, работая по программе анонимных алкоголиков «12 шагов», я был вынужден признать, что моё настроение действительно скачет, как на американских горках. Иногда (даже довольно часто) без видимых причин возникает эйфория, которая потом также спонтанно переходит в депрессию. А уж когда видимые причины есть…
К концу поста, несмотря на чудесные летние дни, с утра до вечера залитые ярким солнцем, окружающая обстановка начала меня малость угнетать. Работы много, денег мало. А ещё мало еды из-за поста. Например, в меню кафешки в подвале бизнес-центра не нашлось ни одного постного блюда. И я с трудом сдержался, чтобы в гневе не опрокинуть столик. А через день смачно уплетал шаурму, так и не выдержав пост до конца.
В начале июня я записался в тренажёрный зал поближе к дому. Там таскал тяжёлый металл, дома в наушниках слушал тяжёлый металл. Надеясь, что таким образом удастся стравливать злость на себя и окружающий мир. Частично это удавалось, но не полностью.
С пятого по девятое июля Стрелков отступил из Славянска в Донецк. Над Донецкой республикой нависла страшная опасность. Совсем недавно, когда я был активно употребляющим алкоголиком, это был бы железобетонный повод нажраться.
Теперь я вспоминал, что я шахматист, и пытался заново учиться хоть немного просчитывать варианты. Никто меня за руку не держит. И кошелёк уже не так пуст, как месяц или два назад. Я могу всё также пойти в клуб «Кури бамбук» или в расположенный ещё ближе бар «Вудсток». Попросить бармена смешать термоядерный коктейль – сто грамм водки, двести грамм ликёра «Амаретто» в одном стакане. Но теперь я обламывал себя простым естественным вопросом: «Дальше что?» Знаю я себя, как облупленного. Кайф будет 10 минут. Максимум 15-20. А потом будет жуткий недогон. Чем больше пьёшь, чем больше хочется. Пока меня вперёд ногами не унесут из этого кабака. А наутро, с такого бодуна, не опохмелившись, не почувствуешь себя человеком. И последует ещё один день глухого запоя. А там и другой, и третий. Чтобы потерять всё: здоровье, любовь родственников, уважение коллег, денег уйму, наконец. Оно мне надо? Оно мне нафиг не надо.
Я поблагодарил Бога за мгновенное избавление от тяги к алкоголю. И попросил его и дальше помогать мне оставаться трезвым и помогать другим алкоголикам в достижении трезвости.
С такими противоречивыми чувствами я и пришёл на группу АА вечером десятого июля.
* * *
К тому времени ремонт в актовом зале диспансера был уже закончен, и собрания группы АА переместились из менее удобного помещения столовой второго отделения в этот зал. Он был просторнее, светлее и выше. Через окно почти во всю западную стену по вечерам в ясную погоду ярко светило солнце.
Иногда даже слишком ярко. Как и в этот летний день, когда под прямыми солнечными лучами было настолько жарко, что попадавшие под них задние ряды столов пустовали. Никто не хотел садиться на жаркие места добровольно. Но, когда я вошёл в зал с небольшим опозданием, только там свободные места и оставались.
Работы было много, и как я ни пытался уложиться в официальное рабочее время, пришлось слегка задержаться и покинуть офис буквально за пару минут до начала собрания. Постояв на пешеходном переходе, пока не зажёгся зелёный свет, я ускорил шаг и продолжал ускорять до самого входа в главный корпус больницы. Лестницу на третий этаж немецкого здания с высокими потолками я преодолел на одном дыхании, после чего не просто вошёл в актовый зал, а влетел в него. В момент, когда вступительная часть уже практически заканчивалась и начиналось, собственно, собрание.
Николай задавал последние дежурные вопросы:
