Андрей Арсланович Мансуров
Невероятные приключения Конана-варвара
Киммериец чуть отполз назад – за трухлявый пень. Подождать. Подождать.
Вот сейчас!
Он, не дожидаясь, когда расстояние станет настолько малым, что чуткое обоняние волкодава обнаружит его присутствие, хотя ветер был и со стороны отряда, выскочил на тропинку. И метнул кинжал!
Кинжал вошёл куда надо: в центр груди человека, удерживавшего сворку.
После этого бандит, не издав ни звука, рухнул лицом вперёд на траву, выпустив поводок. Волкодав с утробным низким рыком кинулся вперёд – на Конана.
Конан не придумал ничего лучше, как встретить прыгнувшее ему на грудь животное могучим рубящим ударом сверху!
Голова собаки, пусть и обладавшая наикрепчайшим черепом, всё равно оказалась разрублена до шеи Не медведь, всё-таки!): половинки нелепо разъехались по обе стороны от туловища, и ноги какое-то время продолжали нести их обладательницу вперёд!
Но киммериец предусмотрительно отступил в сторону: тело собаки по инерции врезалось в пень! Упокоившись там навсегда.
Четверо оставшихся бандитов сориентировались быстро: двое скинули с плеч луки, и принялись накладывать на тетивы стрелы, ещё двое, разделившись, ломанули к варвару с двух сторон!
Конан, в свете звёзд и луны видевший не хуже иной рыси, смог увернуться от первой стрелы, одновременно резким выпадом поразив первого из подбежавших нападавших в бедро! Негодяй зашипел. И упал на колено. Второй бандит оказался порасторопней: удар Конана отбил, и подобно змее, изогнувшись, умудрился ударить кривой саблей и сам: Конан, еле успевший отдёрнуться, почуял боль в боку. Ощутив бешенную злость, казалось, удесятерившую его силы и скорость, он швырнул в этого нападавшего пук трухи, которую набрал, нырнув вниз, и пока тот пытался протереть глаза, вспорол ему незащищённый курткой, как у первого, живот! Проблем с завопившим, словно свинья, которую режут, негодяем после этого не было: он, как стоял, так и грохнулся наземь, подвывая, и пытаясь собрать и запихать снова внутрь своё драгоценное кишечное «хозяйство».
К этому времени перезарядили оба лучника: Конан снова бросился наземь. И чуть в сторону! Но лучники успели освоить эту тактику: пока одна стрела просвистела снова мимо, другая, выпущенная чуть позже, вонзилась-таки киммерийцу в плечо!
Понимая, что со стрелой, торчащей из правого бицепса он – не слишком эффективный боец, и что следующего залпа он, скорее всего, не переживёт, Конан бросился, очертя голову, прямо на лучников! И поскольку с ним больше не было его замечательных кинжалов, метнул в того, что уже успел снова наложить стрелу, свой верный меч!
Бросок оказался настолько силён, что стрелка с мечом в центре живота отбросило на добрых пять шагов! Но Конану пришлось тут же нырнуть. Перекатиться, снова нырнуть, пытаясь подобраться поближе ко второму лучнику. Но тот и не думал стрелять: просто ждал, когда противник вынужден будет подняться на ноги, оказавшись к нему поближе! И варвар понимал, что на этот-то раз увернуться от выстрела почти в упор вряд ли удастся!..
Внезапно лучник захрипел, и, отбросив лук, схватился за шею: а в ней словно по волшебству, возникла рукоять кинжала!
Конановского кинжала.
Однако решив разобраться с ослушницей его приказа позже, Конан поспешил довершить дело: промчавшись оставшиеся до замершего врага пять шагов, свалил того наземь, вырвал кинжал из горла. И перерезал это самое горло – с одного могучего удара голова нападавшего откатилась в сторону, оставляя за собой кровавый след…
Конан встал на ноги, сжимая в руке любимый кинжал. Оглянулся.
Найда стояла посередине поляны, где происходила битва, широко открыв сияющие глаза, и сцепив руки перед грудью: ни дать, ни взять – испуганная и невинная девочка.
Конан подошёл. Пристально посмотрел в ярко искрящиеся глаза. Буркнул:
– Спасибо!
Девушка похлопала ресницами, словно чему-то само-собой разумеющемуся. Вроде как она просто передала ему во время обеда кусок хлеба:
– Пожалуйста, Конан!
– Всё равно. – Конан ещё сердился, – Тебе не нужно было так рисковать!
– Нужно. Тут, понимаешь, какие-то противные бандиты покушаются на жизнь моего мужчины, а я – что? Должна спокойно на это смотреть?!
Конан хмыкнув, отметил про себя, что он – уже не «наглый варвар!», а «её мужчина!». Но вслух сказал:
– Отличный бросок. Где научилась?
– Да всё там же. У папочки. Пока сидела в этих чёртовых шикарных апартаментах, надо же было как-то… Поддерживать форму. Ну и заодно готовиться к очередной попытке. Со стороны милых сестричек.
– Ха. И скольких из них – ты?..
– Только двоих. – Найда снова состроила мину обиженной девочки, – И вовсе я никакая не кровожадная, как ты мог бы подумать!
Конан ухмыльнулся:
– Вот уж нет! Ничего такого я и не подумал! И вообще: ваша семейка – как на подбор! Все – образцы добродетели и миролюбия!
После чего поспешил метнуть кинжал, который так и не выпустил из руки.
Найда обернулась.
Кинжал вошёл по рукоять в бок того мерзавца с раной в бедре, который попробовал было поднять один из луков. Но сейчас, со сдавленным стоном растянулся на животе.
Найда пожала плечами:
– Вот ведь настырный мерзавец!
– Найда! Что за выражения для юной наивной девушки!
– Ах, да. Прости, милый. Нечаянно вырвалось. Я хотела сказать: как метко ты бросаешь! А уж как смертоносны твои удары мечом!.. Некоторые.
Конан почувствовал, что краснеет.
– Твоя правда. Ослабил бдительность. Забыл про него.
– Это всё – из-за моей неописуемой красоты, которую ты вовсе не ожидал увидеть здесь, на поле битвы!
Конан покачал головой:
– А ты у меня – того. – и, на возмущённо вскинувшиеся брови поспешил поправиться, – Я имел в виду – с юмором.
Постоялый двор
– Вовсе нет. Это я просто следую твоему примеру. И холю и лелею своё раздувающееся с каждой минутой самомнение!
Конан почувствовал, что краснеет ещё сильней. Но справился со смущением:
– Всё-таки ты с ним, ну, с самомнением… Помягче. Не перебарщивай!
– Ох, кто бы говорил!
Они оба от души рассмеялись. Но Найда вдруг посерьёзнела:
– Смотри-ка! А он прилично разодрал тебе бок!
– Э-э, ерунда! Просто царапина!
– Ага. Царапина. Только кровь из неё уже льётся тебе в сапог! Погоди-ка…
Найда, подрезав выдернутым из груди владельца собаки кинжалом подол, оторвала от своего многострадального платья длинную полосу. Отрезала и сухой кусок от рубахи бандита с выпущенными кишками. Кусок аккуратно сложила, и прибинтовала полосой к ране. После чего занялась и дырой от стрелы, которую Конан уже обломил и вынул из бицепса. Конан не без интереса наблюдал за действиями девушки, но не вмешивался. Хотел посмотреть.
Вот и выяснил. Что ни вид, ни запах крови на его подопечную особого впечатления не производят – неужели привыкла?!
– Нет. Я к виду и запаху крови не привыкла! – словно читая его мысли промолвила Найда, – Просто не могу же я стоять и спокойно смотреть, как мой любимый истекает кровью от вонючей сабельки какого-то недоноска!
– Найда!
– Всё-всё! Намёк поняла. Не ругаюсь, и веду себя… Скромно. И прилично.
– Ну то-то. А сейчас давай-ка соберём всё остальное наше оружие, и осмотрим карманы этих балбесов.
Вдруг найдём чего полезного.
То немногое полезное, что нашлось в карманах падших бандитов, они рассматривали уже в своём лагере, при свете костра. Методично поглощая шашлык из подогретого на огне лосиного мяса. Раны Конана смазать чудодейственным бальзамом, имевшимся в склянке в суме, разумеется, не забыли.
Пара кинжалов, стилет, кастеты с шипами, булава, восемнадцать стрел – Конан не упустил случая забрать один из трофейных луков с колчаном, куда переложил все стрелы. Четыре сабли они не стали брать с собой – Конан посчитал их хуже своего меча, а Найде они показались слишком тяжёлыми и неудобными. Зато вот пояс с ножнами для кинжалов она с того из бандитов, что оказался похудее, сняла с явным удовольствием:
– Не нужен он ему больше. А то я с кинжалом в руке чувствую себя как идиотка. А так – оружие будет и под рукой, и руки останутся всегда свободными!
Конан не возражал и когда оба трофейных кинжала девушка забрала себе. А вот против дубинки, которой был вооружён собачий проводник, оба высказались однозначно:
– Несерьёзно это.
– Точно. Дохленькая палочка. Только белок пугать, молотя по стволам!
К сожалению, ни монет, ни каких-то ценных вещей у убитых не имелось: или ещё не заработали на шкурах волков и медведей, или ещё никого не ограбили. Или, вероятней всего, как сказал Конан – просто оставили на попечение своего престарелого компаньона.
Да и вообще – собирались промысловики и выступали за ними явно в большой спешке: с ними не имелось даже запасов еды! Видать, очень сильно верили в свои силы, и рассчитывали забрать назад копчёную лосиную ногу. И сейчас вслух Конан отметил, что самый умный из всей банды – старик, который остался в избе, сторожить всё добро. Видать, хоть и зарился на девичьи прелести, но и шрамы, и мускулы, и оружие северного воина оценил адекватно. Понял. Что имеет дело с профессионалом. С которым лучше не связываться.
Поэтому с сотоварищами и не пошёл.
Доев последний кусочек, и облизав пальцы, Найда сказала:
– Пусть папочка назвал бы меня некультурной и дикаркой, но вот так мне кушать – куда приятней, и вкусней, чем с золотых тарелок, пусть даже запивая не водой, а дорогим вином из хрустальных графинчиков! И пальцы облизывать от жира никто не мешает!
Конан сказал:
– А кто-то только недавно хвастался, что к нему сватались чуть не принцы! А уж принцам надо демонстрировать воспитание высокородной дамы и привычки королевны!
– Ну… Согласна. Папочка пытался, конечно, устроить моё будущее так, как он это понимал. Поэтому дворцовому этикету, культурному разговору, и прочим «благородным» прибамбасам я училась вместе с этими… Ну, ты понял, с кем!
– Да, Мардук их задери. А ведь я даже не спросил, как этих, последних, звали.
– Да и Бэл с ними. Сейчас это не столь важно. Главное – Ханны с ними не было.
– Вот кстати. О Ханне. Какая она? Чего можно ждать?
– Хм-м… Чего от неё ждать – по-моему, не сможет сказать даже отец. Хитрости, расчетливости и изворотливости – у неё в избытке. А ещё она очень красива. Без дураков. – Найда закусила губу, – И она отлично знает о своих данных и возможностях. Потому что не сачковала, позёвывая, в те редкие моменты, когда папочка под настроение делился «секретами мастерства». А слушала внимательно. И – главное! – практиковалась. Много.
– Похоже, и правда – метила в главные наследницы.
– Это уж точно.
– Но ведь папочка ваш, насколько я видел – в полном порядке. Тем более, и женщин ему подавай… Он же не собирается вскорости – того?..
– Вот уж нет. Он и правда – в самом, как говорится, соку. И может жить, по-моему, столько, сколько захочет – есть у него какой-то эликсир… Только уж очень он вредный. И скучает в те моменты, когда никто из его девочек никого не… ну, ты понял.
– Понять-то я понял… Но неужели он всех этих девушек так и провоцировал – на разборки друг с другом?! Сам?! Ведь дочери же! Да ещё и от любимой жены!
– Конан. У тебя есть дети?
– Не знаю. – вопрос поставил киммерийца в тупик, – Может, и есть где. Но я про них ничего не знаю. Я стараюсь, пока на вольных хлебах – не обзаводиться ни семьёй, ни собственностью, которую нельзя было бы засунуть вон в ту суму!
– Э-э, тогда тебе не понять. У нас в семье всё заведено было почти как в гареме. То есть – все подсиживают всех, заключают временные союзы, чтоб тут же предать союзниц, сплетничают за спинами, клевещут, интригуют. Если представится возможность – так и убивают! Особенно тех, то постарше и поопасней. Ну, я уж говорила. Суть не в этом. А в том, что папочка, как мне кажется, не столько уже наслаждался всем этим, как явно было в начале, а, скорее, тяготился. Понасмотрелся, приелось. Да и стал он каким-то… циничным и злобным! А после того, как умерла мать этих дочурок, так и вовсе к ним остыл. Охладел. Да они и сами, если честно, всё сделали, чтоб вызвать к себе брезгливость, презрение и отвращение. И всё, что они говорили ему о своей безграничной любви к нему – ложь. Расчетливая и наглая. А он всё это прекрасно понимал… Хоть и виду не показывал.
Похоже, нет и не может быть в нашей семейке – этой самой… Настоящей любви!
– Не бери в голову, Найда. – Конан пожал плечами, поскольку видел, что девушка и сама расстроилась, пока рассказывала ему про своих, – Так обстоят дела не только у вас в семейке. На самом деле грызутся, почище, чем заклятые враги, почти все родственнички и придворные в семьях и свите власть имущих! Похоже, одна только возможность обладать этой сверкающей и притягательной игрушкой – властью над людьми! – попросту сводит многих с ума! И они готовы ради того, чтоб сесть на трон – и убивать, и предавать, и идти по головам своих же родных и близких! Не говоря уже о чужих…
– А ты-то откуда это знаешь?
– Ха! – Конан невесело усмехнулся, – Сталкивался. И не упомню уж, сколько раз. Может, именно поэтому я и не стремлюсь пока устроить себе…
Собственное королевство.
А, как ты уже поняла, мог бы. Давным-давно. Не говоря уж про то, чтоб выгодно жениться – хоть на принцессе, хоть на королевне: их, кандидаток, и пересчитывать смысла нет!
– Конан. Самомнение.
– А что с ним?
– Опять раздувается, как тесто на дрожжах!
– Да, точно. Ладно, умолкаю, и веду себя скромней. Хотя то, что я спас не одну принцессу и даже вернул на трон некую свергнутую как раз родственничками королеву – чистая правда. Но сказать я хотел только то, что взаимоотношения в вашей семейке меня не слишком шокируют или удивляют. В-принципе, они действительно мало отличаются от таковых в типичном шемитском гареме. Только там – общий муж. А у вас – отец. Но суть та же.
– Не могу судить. Никогда в шемитском гареме не была (И хвала Митре!). Ну а сейчас мы – что будем делать?
– Что, что… Доедим, соберёмся, и дальше пойдём.
– А спать?
– В следующем селении. Там, насколько помню, есть постоялый двор.
До постоялого двора они дошли уже в сумерках.
Шли они весь день, несмотря на стенания и ворчание Найды, сбившей себе с непривычки ступни в своих тоненьких кожаных туфельках-тапочках. Конан к сетованиям оставался равнодушен, торопясь поскорее выбраться из негостеприимной чащобы к благам цивилизации.
И первое, чего он попросил в первом же доме небольшой деревни, стоявшем несколько на отшибе, было новое (Или хотя бы не сильно старое!) платье для своей подопечной.
Пожилая и согбенная годами и заботами женщина, за подол которой держалось три с подозрением глядевших на северного гиганта и его спутницу, внучки и ещё один младенец имелся у хозяйки на руках, на просьбу Конан посмотрела на глупого варвара так мрачно, что тому пришлось продемонстрировать «поощрительный стимул» – а именно, ещё один золотой. Взор женщины сразу просветлел, и в нём появилась целеустремлённость и азарт. Она резко отступила в дом.
После чего дверь в избушку захлопнулась, очевидно, чтоб не позволить многочисленному потомству разбежаться по вечерним улицам, и внутри начались странные шумы.
Конан, развернувшийся спиной к двери, и оглядывавший нарочито небрежным взором лес, из которого они вышли, говорил вполголоса, как бы самому себе, комментируя грохот и визги:
– Вот сейчас она кладёт младенца в колыбель. Заставляет старшую внучку качать его там. Орёт на остальных – чтоб отошли и не мешали. Подбирает с пола и возвращает на место крышку от печи, которую кто-то из детей уронил. Так. Ага. Загоняет всех на печь, чтоб не болтались под ногами. А-а, теперь открывает крышку огромного сундука.
А теперь ничего не слышно. Поскольку женщина, похоже, перебирает имеющиеся там вещи. Доставшиеся ей и её детям и внукам от поколений и поколений предков. Да что я тебе объясняю – как будто ты сама так же не жила!
– Жила. – Найда помрачнела, – Жила. И сейчас, если честно, боюсь представить, что придётся снова так жить. Словно скучный серый сон. Тусклый и унылый.
– Ну, знаешь, всё-таки, жить, хоть и «так», куда лучше, чем умереть от руки какой-нибудь «любящей» сестры!
– Оно, конечно, верно… Да только сейчас, когда там осталась одна Ханна, это могло бы быть куда проще. И безопасней. Ведь одну дочь контролировать легче, чем восемь!
Ответить Конан не успел, потому что дверь избы открылась, и женщина вынесла платье.
Насколько Конан мог судить, оно вполне должно было подойти Найде по размеру. Единственное, что его напрягало – расшитые кружевами, бисером и вышивкой ворот, и манжеты рукавов. Да и материя выгорела от времени, и вместо ярко-синего платье было бледно-голубым. Конан буркнул:
– Это – свадебное, что ли?
Женщина кивнула, всё ещё с некоторым подозрением глядя на наспех перевязанного северного гиганта с огромным мечом и хрупкую девушку в разорванном и укороченном платье, прятавшуюся у него за спиной.
Но Конан не стал подогревать подозрения хозяйки. Обернувшись, спросил Найду:
– Подойдёт?
Та еле слышно кивнула:
– Да.
Киммериец без лишних слов передал золотой женщине, сразу запустившей в него жёлтый и кривоватый зуб. Проверке качества монеты это, однако, не помешало. И вот уже платье перекочевало в руки варвара. Он кивнул:
– Спасибо.
Женщина, так ничего и не сказавшая, хотя Конан видел, что она по зингарски понимает отлично, кивнула. После чего снова закрыла дверь. Шум и визг продолжились.
Конан передал довольно тяжёлое платье Найде:
– Пойдём-ка вон туда. За вон той копной сена ты сможешь переодеться.
Новое (Ну, вернее, всё же – старое!) платье на Найде смотрелось шикарно. Конан ей так и сказал:
– А то в этих лохмотьях мне просто стыдно было. За тебя!
– Конан! Ну как ты не понимаешь! Оно же – старое! Сейчас такие никто не носит.
– Плевать. На первое время пойдёт. Или ты предпочла бы на постоялый двор идти в том? – он кивком указал на небрежно сброшено наземь дырявое платье, которое с оторванным подолом едва доходило девушке до колен.
– Ну… Нет, конечно.
– Вот и хорошо. Пошли.
На постоялом дворе, большом бревенчатом одноэтажном строении, с обеденным залом спереди и комнатками-клетушками сзади, всё казалось Конану привычным и почти родным: и прокопченные растрескавшиеся от времени могучие балки потолка, и грубо обтёсанные бревенчатые стены, и лоснящиеся от грязи, жира и пролитого вина столешницы, и неказистые и повидавшие виды табуреты и лавки вокруг столов… Да и личность хозяина словно списали с сотен его коллег: краснолицый, со словно приклеенной фальшивой улыбкой, кругленький мужчина, с топорщащимися усами и неизменным засаленным фартуком-передником. С огромным нашитым карманом.
В котором немедленно и исчез очередной Конановский (А, вернее, Найдин!) золотой. После чего им, усевшимся за один из столов в дальнем углу, тут же подобострастно (Видать, муж уже всё объяснил!) улыбающаяся жена хозяина принесла огромное блюдо с дымящимся жарким: насколько Конан мог понять по запаху и торчащим из блюда рёбрышкам – баранина.
Найде варвар предложил, не стесняясь, есть прямо руками – на них всё равно некому было смотреть: кроме них на постоялом дворе не было ни единого постояльца.
Утолив первый голод, девушка спросила:
– А почему здесь никого нет?
Конан, евший не торопясь, и традиционно внимательно оглядывавший помещение, сказал:
– Не сезон.
– В-смысле?
– Урожай уже убрали, поэтому нет сезонных наёмных работников. А зима ещё не началась. Поэтому нет тех, кто заготовляет дрова. Ну а наезженных торговых дорог для купцов здесь нет уже лет десять. С тех самых пор, как сожгли иранистанские и шемитские наёмники во время последней войны город Трыдгард. Поэтому я сильно удивлён, что здесь ещё сохраняется этот двор. Почти все остальные давно разорились – я сам видел…
– Да: точно. Мы с матерью ещё застали времена, когда по тракту ещё ездили купцы – как раз лет десять назад. А сейчас, наверное, всё ещё хуже, чем когда я была девочкой.
– А как было, когда ты была девочкой?
– Ну… Во-первых, людей в сёлах и деревнях жило куда больше. А сейчас, пока мы шли, я заметила: почти половина домов пустует. Нет в окнах света! И они заколочены!
Конан кивнул: уж это-то он заметил в первую очередь!
– Ну, кроме того, гораздо меньше и уже стала сама дорога. И даже кое-где и заросла: словно по ней уже не ездят телеги, а только – всадники и пешие путники.
Конан снова кивнул. Но ничего не сказал: посмотрим, что ещё она смогла заметить в сумерках.
– И нет почти никаких собак: раньше едва пройдёшь вечером, или ночью – как они заливаются – спасу нет! Всю деревню перебудят! А сейчас нет их. Почему?
Конан, выбрав себе ещё кусок мяса, поувесистей, ответил:
– Нечем кормить.
– Что?
– Ну, собак чем кормят? Правильно, мясом. Или его требухой. А они стоят денег. А раз нет торговли, и деревня живёт только за счёт земледельцев – вот и не стало доходов. Они только-только сводят концы с концами. Самим нечего есть, не то, чтоб собак кормить! Поэтому те дома, которые, как мы видели, обитаемы – наверняка принадлежат землепашцам. А поскольку полей, где можно что-то выращивать, тут немного, вот и подались хозяева оставшихся домов туда, где можно чем-то другим прокормиться.
Ремеслом.
Например, кузнец здесь не слишком много заработал бы – с десятка-то землепашцев!.. – Конан не забывал жевать, размеренно двигая челюстями, – Да и скорняк. Да и швея. А вот в городе… Конечно, не в сожжённом Трыдгарде, а каком-нибудь другом. Подальше отсюда. И побольше. Так что не сомневаюсь, что если не восстановят город, так и дорога из Немедии рано или поздно придёт в полное запустение. И тут будет заштатная дыра. Населённая десятком полудиких упрямых старожилов, держащихся за фамильные наделы, доставшиеся от дедов и прадедов. И их семьями.
– Ну, заштатная дыра здесь, собственно, была и раньше, даже когда дорога была наезжена.
– Да. Но тогда все те, кто сейчас откочевал, жили за счёт обслуживания купцов и их обозов: то колесо кому починить, то одежду выстирать, то челядь или охранников обозных накормить и разместить на ночь. А сейчас – нет.
– Ты прав. Но всё равно – быть единственными постояльцами – как-то… Дико!
– Ничего. Целее будем.
Однако в двух смежных комнатах, соединённых проёмом с дощатой дверью, которые как-то, уже скорее, хищно улыбавшийся хозяин выделил им, оставив на прощанье засаленную и мятую масляную коптилку, Конан сразу понял, что неправ. Да и Найда сказала:
– Ой, не нравится мне этот мужичок. Уж больно у него оскал злобный. Как у крысы какой. И – хитринка в глазах!
Конан приложил палец к губам, подмигнув Найде, и тихо сказал:
– Молодец. Пусть и не слишком наблюдательна, но в человеческой натуре разбираешься неплохо. Он и правда – улыбается весьма зловеще. Значит, приготовил нам пару сюрпризов. Как и всем прочим наивным и усталым путникам, пожелавшим бы остановиться тут. Нет, стой! – Конан посчитал нужным за руку остановить девушку, попытавшуюся было подойти к своей кровати.
– Почему? – Найда, вняв предупреждению, тоже говорила еле слышно.
– Посмотри-ка повнимательней на пол!
– А… Что с ним?
– Да я – вот про эту щель. – Конан указал, ткнув пальцем, на узкую щель в досчатом полу, идущую по всему периметру вокруг деревянной массивной постели.
– Ну… щель как щель. Между досками. А что?
– А то. Что щель уж больно правильная. И – идёт вокруг всей кровати. Ни на какие мысли не наводит?
– Но… – Найда вдруг побледнела, выпучила глаза, и прикрыла рот рукой, чтоб не закричать. Потом, продышавшись, и вернувшись к нормальному цвету, выдохнула:
– Ловушка! Как у папочки в приёмной, ну, «гостевой», камере!
– Точно. Умница. Только вот не думаю, что на дне глубоких ям, вырытых под этими кроватями – вода. Скорее уж – острые стальные шипы! Чтоб упавший с гарантией насадился, словно каплун – на вертел! И не создавал проблем – сопротивлением…
И тогда все деньги такого постояльца – достаются нашему «гостеприимному» хозяину! А труп – в землю. Готов поспорить на золотой против зубочистки, что на заднем дворе, там, возле опушки, таких могил – не одна!
– Конан! Так мы – что? Пойдём и убьём его?! – свистящий шёпот и злобный тон, как и сжатые кулачки не позволяли усомниться, что его спутница настроена решительно.
– Ну, нет. Может, он ещё сохранил какие-то традиции гостеприимства. И совести. И не захочет нас убивать. Ты всё-таки – девушка! Может, он имеет зуб против меня? А тебя захочет… Приютить. Пригреть. Ну, или изнасиловать. – Конан хитро подмигнул, – Поэтому мы… – Конан, продолжая говорить очень тихо, изложил Найде свой план.
Она кивнула:
– Согласна. Но если он – решится? Мы тогда его – …?
– Да.
На постели Найды Конан разместил скамейку из её же комнаты, на своей – пару табуретов. После чего на пол в её комнате постелил тюфяк-матрац, набитый соломой, и жестом предложил девушке расположиться на нём. Найда покачала головой:
– Ну уж нет! Я здесь точно не усну!
Конан шёпотом, приблизив лицо к уху Найды, сказал:
– Дело не в том, уснёшь ты или нет. Я уверен, что этот парень через какое-то время подойдёт к дверям, и будет нас подслушивать. Нужно, чтоб раздавался мой храп. И твоё сопение. До того, как мы уснём, он так и так не начнёт. Вернее – они не начнут.
– Ты думаешь…
– Наверняка. Они работают в паре с женой. Кровати-то – две! И нужно чтоб постояльцы погибли одновременно! Иначе кто-нибудь пошустрее может и успеть соскочить! Если сосед вдруг громко заорёт, насадившись!..
– А может они на такой случай добавляют чего-нибудь в еду?! Снотворного?
– Нет. Привкус мяты, или белладонны, или ещё чего такого я заметил бы. А денег на что-нибудь минеральное – ну, не травяное! – они наверняка пожалели бы. Да и негде тут уже купить таких ядов или снотворных. Да и зачем? Наверняка всё – проверено!
Поэтому просто лежи. И старайся поменьше ворочаться. Ну, и сопи.
Масляная коптилка, оставленная хозяином, через полчаса, помигав и потрещав, погасла, лишний раз давая Конану понять, что всё он понял верно. Но Конан даже не пошевелился. Как, впрочем, и Найда.
Через час даже самый придирчивый наблюдатель – а вернее – слушатель! – готов был бы поспорить, что утомлённые путники в воцарившейся в комнатах темноте мирно спят. Конан, больше не желавший рисковать переговорами с девушкой, храпел изо всех сил, прислушиваясь к посапыванию Найды, и одновременно к звукам, доносившимся снаружи их комнат.
Вот скрипнула половица под дверью его комнаты. А вот и возле Найдиной!
А вот и шорох – словно кто-то приложил ухо к наружной стороне двери…
Обострённое обоняние киммерийца уловило запах нагретого металла – похоже, негодяй пользуется потайным фонарём!
Затем донеслось чуть слышное поскрипывание и тихий шёпот – Конан мог услышать его, а вот Найда, или обычный путник – наверняка нет!
Вот шаги удаляются. Затем еле слышно скрипнули петли – Конан ещё за ужином приглядел подозрительного вида дверь, ведущую явно в погреб. Теперь скрипели ступени какой-то лестницы… Но вот всё стихло.
Конан бесшумно встал, и вытащил из-под перевёрнутой бадьи, воду из которой просто вылил, уже свою горящую масляную коптилку. Найда, которая тоже не спала, поднялась с тюфяка абсолютно бесшумно, и с кинжалом в руке: похоже, и правда – имела определённую практику ночных незапланированных «визитов».
Конан, уже прошедший к ней через дверь в разделявшей их комнаты стене, приложил палец к губам. Найда кивнула.
Не прошло и минуты, как обе кровати одновременно, с шумом опрокинулись вниз, не оставляя возможности тем, кто лежал бы на них, среагировать, попытавшись спрыгнуть, или за что-то зацепиться!
Конан, хищно усмехнувшись, сказал:
– Идём!
– А куда?
– Я знаю, куда. Они наверняка в подвале. Ждут, когда мы насадимся на колья, и истечём кровью. Ну, а, может, и не ждут. Если у них есть, чем нас «добить»!
Дверь в подвал оказалась не заперта, и Конан, шедший первым на повороте лестницы, ведшей, казалось, в подземелья самого Мардука, столкнулся буквально нос к носу с почтенным хозяином, несшим в руке потайной фонарь. Его жена, маячившая за круглой спиной негодяя, испуганно вскрикнула. Конан усмехнулся:
– Раньше надо было вскрикивать, милая хозяюшка. Когда убивали первого своего постояльца! А сейчас – ну-ка, – оба вниз!
Если хозяин и хотел бы оказать сопротивление, в определённом здравомыслии ему трудно было отказать: он явно понимал, что большой мясницкий нож в данном случае не соперник огромному мечу, зажатому в руке гиганта-варвара. Наверняка поднаторевшему в искусстве владения этим оружием. Поэтому оба преступника поспешили ретироваться назад, в подвал.
Конан, спустившийся следом, приказал:
– Лицом – к вот этой стене!
После чего поспешил, во избежание новых сюрпризов, треснуть как следует по затылку и мужчину, и его верную сообщницу. Те неопрятными мешками осели на пол.
Конан сказал вошедшей Найде:
– Солнце моё. Поищи-ка верёвок: нам надо упаковать понадёжней этих радушных хозяев. Во избежание. Их бегства. И прочих сюрпризов.
Найда нашла материал для упаковки быстро:
– Вот верёвки. Похоже, они тут и пытали!
Конан, быстро осмотревший к тому времени подвал, и заметивший и крюки, и блок для дыбы, и станок для растяжения тел, и испанский сапог, и вообще – много чего, кивнул:
– А милая нам попалась семейка. Вот уж кто любил пошутить и покуражиться!
– Да уж. Похоже, они – достойные собратья моих милых сестричек!
После того, как двое негодяев были связаны от души, и в гнусные лживые рты были вставлены кляпы, Конан обошёл помещение с высоченным потолком по всему периметру. Покачал головой:
– Похоже, погреб выкопан недавно. Не более пяти лет. Ну правильно: до этого доходы имелись хоть какие-то. Ладно. – он указал на два огромных щита, действительно утыканных острыми стальными шипами в добрый фут длиной, и покрытых буро-ржавыми потёками от запекшейся крови, – Сейчас я сниму с них нашу скамейку и табуреты. После чего верну механизм в обычное, заряженное, положение. А потом…
– Что – потом?!
– Ну, от тебя зависит. Но мы можем и оставить этим милым людям жизнь. И даже просто – отпустить их. Решай!
– А чего тут решать! – ротик Найды кривился в хищном оскале, дыхание прерывалось от распиравшей девушку злости, – Раз они так – с людьми, то и мы должны… Воздать по заслугам! Хотя бы в память о загубленных! Зуб за зуб, око – за око!
– Древнейший кодекс законов. Ещё Хлодгара Великого. Жестоко, но – справедливо. Вот только… Не хочешь, когда очнутся, послушать? Вдруг у них есть… Оправдания?
– Вот уж не нужны мне их оправдания! Как и мольбы! Они-то сами – много щадили?! – Найда кивком указала на орудия пыток, – А ведь прекрасно понимали, что всё, что есть у упавших на колья, но чудом выживших бы – и так – уже их!.. Значит, просто куражились! Мерзкие твари…
Конан согласился:
– Обстоятельства складываются явно не в пользу обвиняемых. Состав преступления налицо. Как и улики.
