Анастасия Константиновна Дока
Полярные чувства
Глава 35
На Клавдию Евгеньевну было тяжело смотреть: бледная, замученная вызванной волнением одышкой, она сидела, уставившись в одну точку и молчала. Алексей то и дело касался руки свекрови, но также не произносил ни звука. Рукавица сосредоточенно следил за сигналом на телефоне. Соколов вел машину, время от времени посматривая на Александру. В его взгляде отчетливо читалось: надо поговорить.
Она этого разговора не хотела. Совсем. Мысли были далеко от их личных трений, кружась вокруг Василисы, ее матери, Весникова и их совместного прошлого.
За время поездки Клавдия Евгеньевна вкратце пересказала сюжет своей жизни, и теперь Селиверстова силилась понять, что послужило толчком к такой ненависти бывшего мужа? Пожилая женщина всю жизнь его любила, не сдала в полицию, не запрещала видеться с сыном. Так почему же Весников так люто ее ненавидел? Почему чувства в их семье стали настолько полярными? Она подышала на окно и пальцем вывела «Полярные чувства». Подходящее название.
– Подельники все еще там, – нарушил гнетущую тишину Рукавица.
– Жучок на машине Марыхина, – догадалась Александра и стерла запись на стекле.
– А Василисочка? –еле слышно прозвучало в салоне, – она… она у него? У Андрея?
– Думаю да. И если все сделала, как ей сказали, то еще жива.
– Еще… – прошелестела губами Клавдия Евгеньевна и закрыла глаза.
– Мягче, – наставительно произнесла Александра, сверля затылок Рукавицы.
Тот не ответил, зато голос подал Соколов:
– Кто бы говорил.
Селиверстова едва удержалась, чтобы не показать язык. Этот мужчина ее раздражал, бесил, вызывал невероятную гамму эмоций и… всегда оказывался прав. В том числе и сейчас. Часто ли она сама жалела чувства других, когда вела расследование? Часто ли была учтива и тактична с жертвами и их семьями? Но признаваться в собственных ошибках перед теми, кто до сих пор не посвятил ее во все детали дела не желала. Не поворачиваясь к Алексею, она попросила:
– Расскажите о жене.
Реакции не последовало. Атмосфера между тем накалилась до предела. Она бросила взгляд на Клавдию Евгеньевну, до сих пор сидящую с закрытыми глазами и обратила внимание на ее сжатые, покрасневшие от напряжения фаланги пальцев. Перевела взгляд на Алексея и увидела настолько отрешенное лицо, что впору было испугаться, забыть о своем обещании и отправить обоих домой. Но они были уже далеко. По ее наблюдениям примерно на половине пути и Селиверстова, не зная, ради кого больше: этих чужих для нее людей, или себя самой решила выйти из зоны комфорта и поддержать их. Похлопала Алексея по плечу и сказала:
– Он ее не убьет пока. Вы должны в это верить. Оба.
Прозвучавшая фраза никак не ободряла, и она это понимала. У нее и раньше не получалось подбирать нужные слова. Соколов хмыкнул и обронил что-то вроде: «не очень мягко». Александра сделала вид, что не услышала и обратилась к Рукавице:
– Владимир Андреевич, включите музыку.
– Селиверстова, ты рехнулась?!
– А вы хотите привезти два трупа? Взгляните! На них лица нет. Еще немного и придется спасать не только Василису, но и ее родных! Напряжение такое плотное, что хоть ножом режь, позвольте им отвлечься, привести нервы в порядок.
– Ерунду говоришь. Ты сама-то в такой ситуации стала бы слушать музыку?
– Да, Владимир Андреевич, а еще я бы подпевала, снимая таким образом внутреннее напряжение!
Повисла тишина. Клавдия Евгеньевна кусала губы и по-прежнему отчаянно сжимала пальцы. Рукавица хмурился – это было видно в боковое зеркало. Соколов постукивал по рулю правой рукой, той самой, в которой была железка.
«Больно ли ему? – вдруг задумалась Александра, – какого это знать, что в руке инородный предмет? Может Кирилл Андреевич прав и мне стоит проявлять больше внимания? К нему… К Бризу… Что друг скрывает? А вдруг навсегда отдалится? Если уж любовь может стать ненавистью, то что говорить о дружбе? Она еще более шаткая. Не рушу ли я ее своим нежеланием делать первый шаг? Возможно, научись мы говорить друг с другом без обид и упреков, самовозведенных рамок, прикрытых собственными страхами или просто ленью слушать другого, то стало бы меньше тайн? А что, если Весников злится поэтому? Что, если он – больной человек, не сумевший найти понимания у любимой женщины не нашел другого выхода, кроме как стать чудовищем? Оправдывает ли это его поступки? Нет. Он все равно перешел границу. Убитые были ни причем. А со своими монстрами каждый должен бороться самостоятельно».
– Василек любит Коко Шанель, – внезапно прорвался в ее размышления тусклый, почти механический голос.
Александра подняла глаза на Алексея.
– И музыку любит той эпохи. Я бы тоже послушал. И Клавдия Евгеньевна. Вы правы. Нам нельзя падать духом. Мы должны быть сильными и не впадать в уныние, – повысил голос, – включите музыку! Пожалуйста.
Соколов перестал выбивать несуществующий такт и уточнил:
– Вы уверены?
– Да.
– Радио я не слишком часто слушаю, но знаю частоту шансона.
– Сойдет, – тут же согласился Алексей, – я тоже в дороге его слушаю.
– Под Владимирский централ я танцевала на свадьбе, – подала голос Клавдия Евгеньевна.
– Веселенькая свадьба, – не удержался от комментария Рукавица.
А через минуту салон заполнился музыкой. Селиверстова посмотрела на пожилую женщину и увидела, как возвращается решимость и невероятная твердость духа. Еще мгновение, и своим поставленным учительским голосом Клавдия Евгеньевна начала подпевать. Вскоре к ней присоединился Алексей. Даже Соколов тихонько насвистывал. Понемногу обстановка разрядилась. Когда песня закончилась, Алексей сказал:
– Я чувствую, что Василек жива.
Клавдия Евгеньевна кивнула. И они снова запели – еще громче, чем до этого.
– Психотерапевт в юбке, – хмыкнул Соколов.
Александра никак не отреагировала. Она поймала в зеркале взгляд Рукавицы. Владимир Андреевич одобрительно кивнул.
Глава 36
Теперь воняло еще и ее рвотой. Василиса дрожала, касаясь живота. Ей было очень страшно.
– Очнулась, – произнес незнакомец и медленно направился в ее сторону.
В приближающемся старике Василиса узнала инвалида из торгового центра. Разум отказывался воспринимать происходящее. Она просто смотрела на то, как он берет веревку с какого-то предмета, похожего на холодильник, связывает ей ноги и ухмыляется, говоря что-то о первой любви и сыне. Вникнуть в смысл произносимых слов было тяжело. Живот снова тянуло.
– Ты тоже любишь зиму как и мама, правда? – Весников приблизился к ней вплотную и провел ладонью по волосам, – значит тебе будет хорошо. Хорошо и холодно. Да, иначе и быть не может.
Василиса не слушала. Она осматривалась по сторонам. Полицейский говорил взять что-то острое, что-то в качестве оружия. Вокруг было полно каких-то обломков, кирпичной крошки. Она увидела торчащий кабель, а под ним лужицу с водой. Ударить током и бежать. Но как? В кармане только семечки, а убийца, хотя и стар, но явно сильнее, чем она – беременная, до смерти напуганная.
– Давай руки. Ни к чему все усложнять, – Весников покончил с ногами и выжидающе смотрел на Василису.
В доли секунды она успела подумать о спасении ребенка, о том, что должна прийти обещанная помощь, о том, какая сильная ее мама, плачущая по ночам, но никогда не показывающая слабости при свете дня и решилась. Наклон в бок, будто снова тошнит, руку в карман и семечки прямо в лицо. А затем отползти, дотянуться до любого обломка и ударить.
Все вышло хорошо. Семечки попали в цель, на короткое мгновение лишив старика уверенности в действиях. Василиса сумела отползти, даже коснулась спасительного предмета, оказавшегося куском какой-то трубы, но тут ее резко потащили обратно.
– Не порти план, Рыж! – закричал он, переворачивая ее на спину и, брызгая слюной прямо в лицо. Завязал руки так туго, что у нее невольно покатились слезы, подтащил к стене, засунул в рот вонючую тряпку, которая жутко напоминала платок с головы Лиды и двинулся к какому-то аппарату. Тот издал звук, похожий на шум мотора, а следом она услышала довольный голос:
– Заработал. Да, иначе и быть не может.
Машина остановилась недалеко от бывшего «Царства мороженого», но на достаточном расстоянии, чтобы из проемов, бывшими некогда окнами ее невозможно было приметить. Музыку выключили еще за два квартала.
– Вы трое остаетесь здесь. Сидите и соблюдаете тишину, – командовал Рукавица, – Селиверстова, слушай. Подельники там же, значит помимо Весникова еще двое. Мои ребята справятся, но, если вдруг что-то пойдет не так, отправь сообщение.
Александра смотрела вопросительно.
– Сделай тоже, что и во время операции с «Инспирой». И не смотри так, Соколов мне все рассказал. Я в курсе твоих подвигов. И хранения оружия тоже. Уверен, все пройдет как по маслу, однако страховка лишней не бывает. Что-то я разболтался. Нехорошо.
– Внутри всего три человека.
– Перестраховка, Селиверстова. Соколов, за мной. Будь готов. Идем до мусорного бака. Ребята на месте. Вперед, – и они побежали к группе спецов.
– Муть! Он забыл отпугиватель! – Александра молниеносно перелезла на водительское сидение и открыла бардачок, – вы оба сидите здесь, я сейчас вернусь! Ясно?
И тут раздался выстрел. Один, затем второй.
– Василисочка! – закричала Клавдия Евгеньевна и начала расстегивать ремень.
– Василек… – Алексей рванул со всех ног к зданию.
Селиверстова кинулась следом.
Оставив аппарат для подачи льда, Весников удивленно взирал на пистолет. Марыхин целился в грудь старика.
– Какого?! Ты охренел?!
– Не ожидал Андрей Степанович? Продумал да не все? Как тебе такой поворот?
– Коля, не дури. Я тебе заплатил. Могу дать еще. Все останется в тайне. Не порти наших отношений. Вали отсюда.
– Отношений?! Ты меня шантажировал! Это ты называешь отношениями? Я стану звездой.
– Че ты мелишь? Тронулся умом?
– Я? Нет. А ты – да.
– Коля, отпусти пистолет и разойдемся по-хорошему.
– Боишься, что испорчу твою месть и убью бабенку раньше времени?
– Это не твое дело, мое. Личное. Отдай пистолет.
– Нет. Сначала я убью тебя и стану звездой отдела.
– Да что ты мелешь?! Твою мать!
– А ты так и не врубился? Я брат того самого шизофреника!
– У вас разные фамилии, – остолбенел Весников, – это невозможно…
– Конечно, разные. Как только отец понял, что Егорка псих, сразу повел его менять фамилию. Он не хотел даже на бумагах иметь ничего общего с ненормальным! А потом и вовсе бросил нашу мать. Ты когда нашел Егорку не стал разбираться в его семейных делах и так был увлечен своей больной идеей, что не подумал, откуда у неработающего психа машина, квартира… А это все раньше мое было. Правда тачку я в свое время угнал у бывшего зэка. Этот дурень тоже ничего не знал, я сказал ему, что это его любимые осы постарались, и он поверил. И правда псих.
– Ты больной…
– Мать начала жаловаться. Говорила его состояние ухудшилось, хотя, казалось бы, куда там, – продолжил Марыхин, переводя пистолет с Весникова на Василису туда-обратно.
Старик от злобы скрипел зубами, но слушал. Василиса была ему нужна живой. Он жалел, что собственное оружие оставил в сумке за холодильником.
– Я проследил за братом и узнал о «Благодатной». Шарашкина контора, которую давно уже пора прикрыть, как оказалось, расцветала и сдирала деньги с Егорки. Деньги, которые на лечение выделяли мы с мамой. Там я, представитель закона, провел допрос и узнал, что мой брат-псих с кем-то сдружился. Конечно, меня это заинтересовало! Кто мог общаться с психом? Только такой же псих! Ну а дальше спасибо той же специальности, выяснил всю твою подноготную. Знаешь, что во всем этом хорошо? Ты за меня сделал грязную работу. Сам бы я не смог сдать брата в дурку.
– Хорошо. Признаю, ты умен, но дай мне довести дело до конца. Я столько лет к этому готовился! Тебе-то зачем все усложнять? Хочешь денег?
– Денег, – хмыкнул Марыхин, переводя взгляд на чуть живую Василису.
– Славы я хочу. Поймать маньяка! Кто из отдела об этом не мечтает?
– Но маньяк пойман. Полиция думает, что это твой брат. Улик на меня у них нет. Я все предусмотрел.
– Ни хрена! Бывший мент, а о том, что кто-то из нас может тебя подставить не подумал. Еще и сам притащил на место преступления все улики! Что у тебя в сумке?
Весников покосился на холодильник.
– Вспомнил, да? Сам говорил, хотел, чтобы эта баба, – кивком указал на Василису, – поняла, почему столько людей погибло. Доказательства притащил! Вот я вас обоих замочу и предоставлю коллегам улики.
– На них нет моих отпечатков, – зло бросил Весников, – ты в обломе.
– Ошибаешься! Я следил за братом. Я все видел. Я видел на месте преступления тебя! И снял на телефон. Не ожидал?
«Вот и объяснение найденному черному волосу», – догадалась Александра, вжавшись в стену. Рукавица и Соколов испепеляли ее взглядами. Отпугиватель не понадобился. Собаки мирно спали под действием снотворного. Алексея и Клавдии Евгеньевны видно не было.
– Где они? – одними губами спросил Владимир Андреевич. В его глазах стояло бешенство.
Она очень надеялась, что теща и зять все-таки стали благоразумными и где-то спрятались, но увидев Алексея, крадущегося с противоположной стороны от спецов, смачно про себя выругалась. Те тоже его заметили. Алексей с куском трубы в руках подбирался к холодильнику.
– Тебя поймают, – старик побледнел. Василиса застонала.
– Не думаю. Рассказать правду некому. Степа труп, а вы – почти.
Еще один выстрел ввел в замешательство и преступников, и полицию. Из соседнего цеха выполз окровавленный Степа. Не ожидавший подобного Марыхин на мгновение растерялся. Степа промазал, задев лишь ботинок. Но этого оказалось достаточно для того, чтобы Марыхин перевел пистолет на нового противника, а Весников кинулся к сумке и столкнулся с разъяренным Алексеем. Завязалась драка.
Спецы бросились в атаку. Одни скрутили Марыхина, другие прикрыли Василису, третьи схватили Весникова, оттеснив Алексея. Труба выпала из его рук. Сам он прислонился к стене, схватившись за плечо. В голове двоилось.
– Доченька! – закричала Клавдия Евгеньевна, вынырнув из укрытия и, бросившись к дочери. Как оказалось, она пряталась за тем же холодильником.
– Мама… – прошептала Василиса и лишилась сознания.
Александра вызвала скорую. Вскоре с улицы заорала сирена.
Глава 37
Василису и ребенка удалось спасти, но их положили в больницу на сохранение. Алексей со сломанной рукой и сотрясением мозга приходил каждый день и сидел пока жена не засыпала. Тогда он вызывал такси до другой больницы, где лежала Клавдия Евгеньевна. На выходе из Хладокомбината у нее случился сердечный приступ. Все обошлось, но женщина была слаба и нуждалась в уходе. Василиса же думала, что мама сидит дома и набирается сил после перенесенного эмоционального потрясения – правду ей не говорили, боясь последствий.
В один из дней к Василисе пришел непримечательный мужчина за сорок. Он представился Антоном Коликовым и подарил открытку: «Лучшей актрисе!» А потом они долго смеялись над планом Рукавицы под кодовым названием «Спящая красавица». Владимир Андреевич тоже приходил, а вместе с ним Александра и Дмитрий.
Алексей дал показания против Весникова и Марыхина. Оказалось, он не только безрассудно прятался за холодильником, но и записывал разговор на диктофон. К счастью во время драки мобильник «выжил», правда экран теперь был в трещинах.
Степа, а точнее Степан Аркадьевич Рохин умер, не доехав до больницы и таким образом единственным доказательством его причастности и причастности Марыхина к преступлениям Весникова оставалась телефонная запись.
Марыхин сознался в сговоре с Весниковым и в похищении Василисы. Сдал еще парочку сотрудников, оказывавших «помощь» следствию, среди которых оказались полицейские, упустившие Петрова в гипермаркете «Карусель», а также те, кто выводил из строя оборудование и стопорил работу специалистов, работающих над разгадкой шифра.
Журналиста – брата Марыхина повязать не смогли, поскольку единственным его нарушением было соглашение о выпуске статей. Однако против его газеты начались активные проверки на предмет коррупции и связей с криминальными элементами.
Среди найденных в сумке вещей обнаружились улики, которые до конца развеяли оставшиеся у кого-либо сомнения насчет истинного лица старика с родинкой на правой щеке. Андрей Стапанович Весников, прикрываясь инвалидностью, знакомился с посетителями «Максипиццы», втирался в доверие. Женщины легко велись. Кто откажет старику-инвалиду? Кто поверит, что этот человек психически неуравновешенный тип, способный на скорую расправу с любым, чья смерть поможет в осуществлении безумного плана? Консультант из «Сокровищницы» вообще согласилась привезти ему домой продукты. Теперь всем стало понятно, что она делала перед смертью в чужом районе.
Весников поведал полиции, что иногда убивал Петров, иногда он сам. В случае самоличной расправы, старик привозил женщин в бывшее «Царство мороженого», а, замучав жертву, отпускал на свободу – в холодную ночь, где ее поджидала смерть.
В отношении бывшего «Хладокомбината» велись проверки. Следователей очень заинтересовала фирма, которая по бумагам отвечала за разрушенное здание и должна была в ближайшие сроки построить развлекательный центр.
Что касается самого Петрова, то с него сняли часть обвинений, однако болезнь сделала свое дело, окончательно рассорив несчастного с реальностью. Его мать ходила по всем инстанциям, умоляя о позволении забрать сына домой. Чем закончились ее мытарства, никто не знал.
Как и подозревала Александра, каждая из жертв Шифровальщика так или иначе имела связь с Василисой. Первая была подругой. Вторая работала в ее любимом магазине и имела с Василисой хорошие приятельские отношения. Третья оказалась учительницей литературы. Четвертая – гинекологом и матерью бывшей одноклассницы. Именно она, как и сообщал в своем блоге Весников, привела к еще одному трупу – Федорову Артему Евгеньевичу – второму мужу Клавдии Евгеньевны и отцу Василисы. Весников признался, что пьяницу он убивал с особым наслаждением, ведь когда-то тот увел его жену. Шестой жертвой стала несчастная Кропоткина Лида, по несчастливой случайности подружившаяся в больнице с Василисой.
На допросе Весников рассказал о возвращении в квартиру за ботинками. Изначально, желая сильнее запутать следствие, он хотел, чтобы Петров использовал обувь большего размера и приволок собственные ботинки, но вовремя спохватился, отказавшись от этой идеи. О том, что псих может сохранить листовку, тем самым приведя полицию по верному следу, он и не подумал.
Так же сознался в подстрекательстве Петрова и в подмене лекарственных средств. Сообщил, будто сам психически болен и этим объяснил совершенные зверства, однако собранная психологическая комиссия наличие каких-либо заболеваний помимо партенофилии не обнаружила.
Присяжные вынесли приговор, обвинив бывшего опера как минимум по двум статьям – ему светил приличный срок. Когда старика выводили из зала суда он кричал, что Василиса должна была стать седьмой по счету, но первой по значимости жертвой, напоминая, что его бывшая жена обожала цифру семь, говорил, что все равно отомстил всем ментам за свое увольнение, а столкнувшись взглядом с некогда любимой женщиной бросил, что никогда не простит ее за то, что она родила другого ребенка, предав тем самым память об их Владике. Александра, стоявшая рядом с Клавдией Евгеньевной тяжело вздохнула – теперь все карты раскрылись. В памяти тут же воскресли слова старушки Агаты Кристи: «У старых грехов длинные тени»
«А у мести длинные пальцы», – подумала она, глядя на уводимого охраной старика.
После заседания Александра помогла Алексею усадить в машину бледную еле волочащую ноги старуху, в которой с трудом угадывалась та женщина, что еще недавно готова была броситься в самое пекло ради спасения дочери, дождалась, пока такси отъедет и только после этого направилась к остановке.
На душе было мерзко. Все закончилось хорошо, однако ей казалось, будто ее вымазали в чем-то отвратительном и липком. Эта история далась Селиверстовой нелегко. Одно дело ловить психа и совсем другое – здорового человека, изъевшего себя самого мечтами о мести до такой степени, пока сам не превратился в монстра. По правде говоря, в его психическом здоровье, несмотря на заключение медиков, она все еще сомневалась.
Расстраивало детектива и другое – собственная роль во всей этой истории. Роль главного ума, коим она всегда себя считала легко перешла к Рукавице. Он оказался намного продуманнее, чем она предполагала, что, безусловно, не могло не радовать, но он не посвятил ее во все тонкости дела, пустил можно так сказать на периферию, в то время как они с Соколовым, оказавшись приятелями, продумывали хитроумный план. Вот это огорчало. Бесило. Выводило из равновесия, заставляя задуматься о собственной значимости в рядах все еще родной полиции. Что она для них значит? И так ли им необходимы ее умозаключения, раз Владимир Андреевич с такой легкостью выполнил угрозу, запретив сотрудникам привлекать ее по каким-либо вопросам. Удостоверение он оставил, но пообещал легко это исправить.
– До следующего прокола, – сказал он, когда они встретились у здания суда, – я могу сделать так, чтобы твою контору обходили стороной.
Он был очень зол.
Да, она подвела, не уследила за «подопечными», но разве только она отвечала за операцию? Почему все шишки только ей? Он сам будто и ни причем!
Зазвонивший телефон вызвал одновременно раздражение и апатию, граничащую с депрессией. Александра знала, кто звонит. Соколов был настойчив.
– Суд закончился? – начал он издалека.
– Шестнадцать минут назад.
Вздох:
– Как Алексей со свекровью?
– Держатся.
– А Василиса?
– Я звонила ей утром. Она рассказывала о новой шляпке и с аппетитом жевала пирожное с кремом и соленым огурцом.
– Автобус. Мне пора.
– Подожди!
Наступила тишина. Она проследила взглядом за приближающимся транспортом и уже собралась отключить связь, как услышала:
– Нам надо поговорить. Нет смысла делать вид, будто все в порядке. Подъезжай сегодня к двум. Я буду ждать на Поцелуевом мосту.
– Издеваешься?!
Ответил он совсем тихо:
– Саша… я прошу, – и повесил трубку.
Мороз пробирал насквозь. День выдался холодным. Ветер бросал в лицо снег, словно, издеваясь над и без того угрюмой Александрой, колол щеки, проникал за воротник. Мыслями она была далеко, уставившись в замерзшие воды Мойки. Александра не сразу заметила Соколова. Он стоял в паре метров от нее. Затем решительно направился вперед.
– Привет! – сказал громко, привлекая внимание.
Она подняла рассеянный взгляд:
– Привет.
– Саша… Я должен извиниться за то, что сразу не ввел тебя в курс дела. Это было нечестно. Мы все-таки не чужие.
– Не чужие?
– Я думал…
– Что легко обойдешься без моего ума и дурацкой интуиции? – перебила его Селиверстова, – что ж. Тебе это удалось, – она отвернулась, – крутой детектив все раскопал. Браво. А знаешь ли ты, кому изначально принадлежала идея блога? Марыхину. Это он предложил Петрову записывать собственные переживания и иногда посмеивался, прочитывая признания любви к Василисе. А потом очень удивился, прочитав о «глазах, похожих на льдинки». Марыхин знал, брат туповат для подобных фраз. Он догадался о взломе. Это совпало с визитом в «Благодатную». Весников признался, что удалил ненужные записи и начал блог как бы заново. Петров ему доверял и рассказывал многие личные вещи, поэтому сразу никто и не задумался о возможном подвохе.
– Но только не ты.
– Только не я.
– Молодец. Мы с Владимиром Андреевичем догадались только после твоей наводки. Он подозревал предателей в отделе и не верил в причастность одного лишь Петрова, но о блоге не задумывался. Ты помогла.
– Кстати, блог удалили, а по поводу комментариев развернули бурную деятельность. Кто знает, нет ли среди них еще одного маньяка.
– Преступник пойман. Может, пора поговорить о более важном?
– О доверии?
– В том числе.
– И почему же ты ничего мне не сказал? Почему оставил «за бортом»? Ты говоришь, мы не чужие, но тем не менее утаил важную информацию о расследовании.
– Но я рассказал о себе правду! Неужели это для тебя ничего не значит?
Она натянула шапку пониже, но уши все равно мерзли. Мерзла каждая частичка ее тела. Каждая частичка души. Он не понимал, какое место в ее жизни занимает работа. Что для нее значит расследовать, докапываться до истины, проникать в преступные замыслы. Выигрывать. Соколов опять все сводил к личному. А разве можно иметь что-то личное с тем, кто тебя не понимает?
– Не молчи, Саша! Черт возьми, скажи хоть что-нибудь! Между нами что-то есть или все это было от скуки?
– Что-о-о?! Это уже оскорбление. Как ты смеешь говорить со мной в таком тоне?! Кто ты такой, чтобы обвинять меня хоть в чем-то?
– Я и хочу понять, кто я! Кто я для тебя, черт возьми? Кто?
На его крик обернулись немногочисленные прохожие. Все спешили спрятаться от удушающе холодного ветра. Хотели оказаться дома, почувствовать тепло и уют. Никому не было дела до разворачивающейся сцены на мосту со столь красивым названием. Обернулись и продолжили путь, как ни в чем не бывало. Глаза Селиверстовой между тем жгло от слез. Никто на нее не кричал со школы. Никто не позволял подобного обращения. Она чувствовала себя ребенком, который провинился, только не понимала в чем.
– Ответь! – продолжал наседать Соколов, – ответь! Может, ты любишь Резникова? Тогда все объяснимо. Я должен знать, что между нами. Саша, я имею право! Ответь!
Она молчала. Соколов зашвырнул горсть снега в небо, затем приблизился вплотную и вжался губами в ее губы. Это не было похоже на поцелуй. Скорее на печать «Ты – моя». Александра растерялась, разозлилась и… обняла его за шею. Сейчас ей было хорошо. Не существовало никаких вопросов, сомнений, правых и неправых. Были только он и она, и их обветренные губы. Она бы хотела продлить это мгновение, но также резко как все началось, так же внезапно и закончилось. Соколов отодвинулся.
– Саша, ты поедешь со мной?
– Что? Куда? – она окончательно растерялась.
– Помнишь, я заплатил Сидоровичу за сведения, а взамен попросил тебя не возвращать сумму, а поехать со мной к другу детства?
– Да.
– Об этом я и спрашиваю. Ты поедешь? Он живет в Америке. Вылет завтра вечером. Билеты… – и продемонстрировал два электронных листка.
– Ты смотрел мой паспорт?
– Саша, это все что тебя волнует?! То, что я смотрел твой паспорт? Ты невозможна! Ты можешь хоть раз побыть… побыть нормальной!
Удар ниже пояса. Она не сдержала слез. Он попытался взять слова обратно, коснулся ее плеч, снова притянул к себе, но она источала холод еще более пронизывающий, чем тот, каким был заряжен окружающий воздух.
– Ненормальная… – не произнесла – прошипела Александра, сбрасывая его руки, – так ты обо мне думаешь?
– Черт возьми, я не то хотел сказать. Я имел ввиду…
– Не надо объяснять. Я, может, и ненормальная, но не дура. Тебя не устраивает то, какая я. Ты хочешь завтраки по утрам и не только из бутербродов, быть всегда на коне и чтобы я тебя слушала. Тебе нужна обычная женщина и ты не терпишь моей индивидуальности. И совсем не выносишь, когда я оказываюсь на шаг впереди.
– Опять ты об этом… – он сжал кулаки и смотрел с неприкрытой агрессией.
На какую-то секунду ей показалось, будто он способен ее ударить, но нет. Он тяжело выдохнул, спрятал руки в карманы и спросил:
– Подумай сама, если бы ты меня не устраивала, я бы был с тобой?
– А ты со мной? Ты не был честен до конца, хотя знал, насколько сильно я погрузилась в это дело, как переживала! Я хотела разобраться, поймать настоящего Шифровальщика, думала, полиция идет по ложному следу, а вы с Рукавицей все это время просто не желали меня посвящать в свои планы!
Желваки ходили ходуном. Неожиданно из кармана появилась пачка сигарет. Соколов привычным, хотя и нервным жестом открыл упаковку, чиркнул зажигалкой и закурил. Александра не могла скрыть удивления:
– Ты снова куришь?
Не отвечая, он выпустил облако дыма.
– Это вредно.
Он засмеялся: истерически, с надрывом.
– Ты потрясающая женщина, Саша. Странная, но потрясающая.
– Сомнительный комплимент.
– Согласен. Поехали со мной. Там мы сможем забыть о деле и возможно научимся понимать друг друга. У нас получится, Саша. Обещаю молчать о твоей интуиции и предлагаю вовсе не говорить о делах. Давай отдохнем от всего: от серого унылого Питера, от трупов, от психов и их родственников, от всего, Саша. Мы это заслужили. Тебе так не кажется? – бросил сигарету, потушив носком ботинка.
Звучало заманчиво, но что-то ее останавливало. И дело даже не в любви к унылому городу или тем же расследованиям. Это было другое – что-то, чему она еще сама не могла дать определения.
– Снова молчишь. Просто дай согласие. Нам ведь хорошо вместе, Саша.
– Если мы не можем сосуществовать мирно здесь, то как может получиться там, Дима?
Он вздохнул и спросил:
– А разве то как будет зависит не от нас?
– И все же я не могу поехать.
– Почему? Из-за моей неустойчивости? Ты боишься, что я такой же псих, как те, с кем тебе приходится сталкиваться? Дело в этом? Ведь ты стала меня избегать после того разговора. Я прав? Прав?
Александра молчала, потому что ответить на этот вопрос она не могла даже себе.
– Или дело в Резникове? Ты к нему что-то испытываешь?
– Снова ты об этом. Он мой друг!
Телефон в сумочке дал о себе знать внезапно. Она бросила взгляд на экран и замерла. Бриз. Он так давно ей не звонил. Она уже успела позабыть, какую теплоту испытывает от его голоса и невольно улыбнулась. Александра скучала.
– Друг? – язвительно поинтересовался Соколов и вытянул вторую сигарету, – ответь другу. Ты даже в лице изменилась и не отрицай. Ты рада его звонку.
Телефон продолжал звонить.
– Ну же. Может, что-то серьезное. Мы ведь так… вышли поморозить задницы.
Она отвернулась и нажала «принять».
– Пуля! – сразу же прозвучал такой родной голос, – прости. Ты можешь говорить?
Она бросила взгляд на Соколова. Тот активно дымил, глядя в противоположную сторону. Его спина была напряжена. Она отвернулась и ответила:
– У тебя встревоженный голос. Все в порядке?
– Нет. То есть… Прости.
– Хватит извиняться. Говори.
– Все это время я избегал общения. Боялся показаться тебе слабым, а теперь…
– Бриз, что ты скрываешь? Говори. Ты же знаешь, я всегда готова выслушать.
– Знаю, Пуля, поэтому и не хотел перекладывать на тебя свои проблемы.
– Хватит темнить! Говори конкретно!
– Пуля, помнишь я говорил, что у мамы проблемы со здоровьем?
– Да. Ты говорил, все наладилось.
– Мы все тогда так думали, но… диагноз подтвердился. У мамы рак. Неоперабельный. Отец ушел взапой. Мама постоянно говорит о смерти и пытается покончить с собой. Я каждый день вытаскиваю то нож из ее руки, то таблетки, то провод. Она пыталась повеситься на проводе от моего компа! Представляешь? Я не знаю как справиться. Я… я устал. Пуля, я так устал.
