Алёна Цветкова
Попаданка. Колхоз – дело добровольное
– Малла, – окликнула меня Рыска и, прибежав, обняла, к себе прижала. Я немного удивилась даже, очень уж на сестру мою самую старшую не похоже такое проявление чувств. – Малла, я так за тебя волновалась. Что с тобой вчера случилось? Господин Орбрен сказал, что ты плохо себя чувствуешь… И тогда тебе плохо было… Малла… с тобой точно все в порядке? И где ты пропадала?
– Да, Рыска, – я была очень рада ее видеть, вчера Рыска была на дойке, и я ее так и не увидела, – все хорошо. Не переживай. Рассказать, где пропадала не могу, прости… велено язык за зубами держать. А у вас тут что нового?
– Сыроварня почти готова. Строители-то наши, как колхозниками стали, еще быстрее строить стали. У Сильвы Дар оказывается, хороший, сильный. Зарна емкостей твоих надула. Только форма ей показалась скучная, так она разных наделала. Теперь бабы их под молоко разбирают. Веселее-то как-то смотрится. Халаты, который вы с Вилиной нарисовали, девочки уже почти всем колхозницам нашили. Нана еще какую-то пропитку придумала, теперь не пачкаются совсем. Очень удобно. Коровник почистила, встряхнула и халат снова чистый. Даже запаха не остается. У нас уже очередь из купцов на халаты эти и на кувшинчики стеклянные для молока. И коров еще надо покупать, как сыроварню доделают. Сыров все так и не хватает же… А Сайка нечаянно кусок сыра сычужного в горячую воду уронила. Теперь у нас новый сорт есть. Королевская кухня сегодня первый раз забрала на пробу. Если пойдет, Малла, то нам нужно будет еще один коровник строить. Мало для всего этого ста коров-то… ох, и мало… Хотя у нас пока и первой сотни нет.
Глава 49
Рыска как всегда, нахмурив лоб, принялась рассказывать про своих ненаглядных буренок. Любит она их. И в другой раз я бы, может, и слушать не стала, но сейчас мне нужно было узнать еще кое-что… да так, чтобы Рыска ничего не заподозрила.
– Рыска, а вот скажи, – вклинилась я в паузу между рационами для дойных и яловых коров, – король и герцог же братья?
– Да, – отмахнулась от неинтересной темы сестра, – король и герцоги – братья. А вот для дойных коров нам сено получше нужно будет покупать… И если корова второй раз прохолостит, то лучше не ждать следующего года. Продавать надо. Либо быка менять…
– А что за герцоги, Рыска? Я думала, он один. Энндорский, который…
– Малла, – Рыска сердито взглянула на меня, – герцоги Энндорский, Эллдорский и королевский род Эррдорских всю новую историю Гвенара вместе правят. Что ты такие глупости спрашиваешь, будто бы не знаешь?
– Знаю, – рассмеялась я, – что ты там говорила про коров яловых? А кто это, вообще, Рыска?
Сестра застонала и принялась объяснять, кто такие коровы яловые. А я послушала. На всякий случай. Никогда же не знаешь, какие знания пригодиться могут…
А то, что про герцогов услышала, запомнила. И в темной комнате закрыла. В той самой, где кошка черная прячется, о которой думать нельзя…
Мы с Рыской, пока болтали, незаметно до коровника дошли. А там доярки-животноводки наши стоят, позевывают. В белоснежных халатах. Будто бы не в коровник собрались, а в операционную.
– Рыска, – ахнула я, – халаты-то белые!
– А ты думала! – фыркнула Рыска, – купцы как увидели, чуть слюной не захлебнулись. Нане за секрет состава такие деньжищи предлагали. Но она сказала, что состав колхозу принадлежит, раз придумала его она – колхозница. Ведь никому же не нужны были ее таланты, пока она простой вдовой была. Ты еще кувшины Зарнины не видела. Они от кипятка не лопаются. И она тоже всем желающим рецепт секретный заполучить от ворот поворот дала. Мне, мол, колхоз впервые в жизни шанс дал не скрывать свой Дар, а заниматься тем, что нравится и я предавать его не собираюсь. Знаешь ведь Зарну. Если ее довести, она все прямо, как на духу, говорит.
– Рыска, – я остановила сестру, – меня же всего три дня не было. Как столько всего случится могло?
– Малла, – рассмеялась она, – не три дня, а почти неделю. Ты же в кутузке еще сидела. Да и, вообще, колхозу нашему еще трех месяцев нет. А ты посмотри чего мы достигли. И в самом далеком уголке Гвенара о нас уже наслышаны. И купцы уже от колхоза нашего любой товар сметать готовы не глядя. А все потому, что работаем с удовольствием и огоньком, и каждая колхозница готова в лепешку расшибиться ради всеобщего процветания.
– Салина свою лавку открывает, – вздохнула я, – а не колхозную.
– Салина из крупнейшего купеческого рода, – пожала плечами сестра, – ей эти лавочки Варновские как для тебя цветочки на подоконнике, для развлечения. А вот то, она отцу своему в продаже товаров колхозных отказала, это о многом говорит. Заявила ему, мол, я тебе столько лет вдовой не нужна была, а тут вспомнил, что дочь. У них ведь родственные связи важнее всего. Так что Салина колхоз своей семьей считает, и никогда против его интересов не пойдет. Ох, и заболталась я с тобой. Пора коров доить. Вон орут уже…
Коровы на самом деле возмущенно мычали, выражая негодование за позднюю дойку. Да, им не скажешь, что вчера в деревне было очень важное событие – свадьба. Они привыкли к определенному распорядку.
Оставив Рыску в коровнике, я забежала на три дольки к Глае, чтобы узнать, как там дела с цыплятами. Избушка на курьих ножках, окончательно превратилась в птицефабрику.
Инкубатор работал в полную силу, яйца закладывались каждые три дня. И каждые три дня выводились цыплята. И теперь даже самые последние скептики поверили, что разведение кур на мясо – это не сказка, а реальный способ заработка. Птичницы, над которыми, как и над моими овощеводками в свое время, посмеивались, вдруг перестали быть смешными. Все же столько цыплят одновременно не было еще ни в одном хозяйстве Гвенара.
На кухне в огромных горшках запаривалась синяя каша для кормления нашей стаи. Птицы разного возраста у нас было уже больше трех сотен. Самым первым инкубаторским цыплятам исполнилось полтора месяца, и они стали совсем похожи на взрослых, только маленьких. Даже было видно, кто из них петушки, а кто курочки. Всех курочек Глая собиралась оставить для пополнения родительского стада, а петушков хотела пустить на мясо. Их пока, конечно, не так много…
Глая, озабочено хмурясь, рассказывала мне о любимых птичках. О кормах и даже о болезнях куриных. А я слушала ее внимательно. И запоминала.
А после уже целенаправленно в мастерскую заглянула. Благо колхозницы на работу рано приходили. Даже в мастерских ткачихи да швеи с рассветом работу начинали. Здесь Вилина с Наной бригадирствовали. Но Вилины не было пока, она с утра в правлении работала. Подсчет трудодней-то все еще на ней был.
– Малла, – обрадовалась Нана, – ты куда у нас пропала-то?! Мы так ждали тебя! Смотри, как мы здесь все обустроили.
И Нана повела меня на экскурсию. Весь двор наши колхозники-строители накрыли навесом, под которым стояло три ряда грубо сколоченных деревянных столов и несколько больших бадеек, наполненных водой.
– Вот, – наша ткачиха с гордостью показывала свои владения, – на этом ряду шерсть сортируют и чистят от крупного мусора. Потом моют и сушат на втором ряду столов. А на третьем вычесывают. Я здорово придумала, да? Так и порядка больше и соблюдение технологии легче контролировать.
– Здорово, – согласилась я, – Нана, а скажи, – снова вставила между делом, – а ты знаешь, что у короля младший брат есть?
– Да, кто же этого не знает, – рассмеялась Нана. И подхватила разговор, – говорят он красавчик такой, что все аристократки с ума сходят. Но он никак не женится, все выбирает и выбирает…
– Как интересно! – воскликнула я, – а ты его видела?
– Нет, конечно, – фыркнула Нана, – я же не дворянка. Вот господин Гририх, наверное, видел… хотя может и нет. Говорят, – она понизила голос, – младшенький-то с придурью. Вместо дам книжками интересуется. И с его величеством всегда спорит.
– О чем? – тоже шепотом спросила я.
– Не знаю, – пожала плечами Нана, – говорят спорит… Ну, пойдем во внутрь, я тебе покажу, как мы там все устроили. Со двора вычесанная шерсть попадает к прядильщицам. Они в этой комнате работают. И я тут же с ними. Ткацкий станок большой, так то кроме меня больше пока ткать ни у кого не получается, места нет. А тут Вилинина бригада, – она мотнула головой в сторону другой комнаты, там они кроят и шьют.
– А что это? – ткнула я пальцем в тюки, аккуратными стопками лежащие в коридоре-кухне типового домика, который мы отвели под мастерскую.
– Это сырье, – вздохнула Нана, – шерсть для нас и ткани для Вилининых девочек.
Мы поговорили еще немного и я побежала в правление. Мне нужно было увидеть Салину.
Но я даже не смогла подойти к сестре. Она сидела на крылечке в окружении толпы купцов. Которые орали каждый на свой лад. А потом, мои девочки-овощеводки принесли короба с огурцами, помидорами, кабачками, баклажанами. А потом взмыленная Сайка принесла несколько головок сыра… А потом…
Я смотрела и понимала, что-то у нас в колхозе идет не так. Но что?
Сегодня, в Первый день, в поселение, как обычно приехала ярмарка. И переделав все утренние дела, вдовушки побежали за покупками. Я никуда не пошла, не хотелось позориться в своем старом платье-мешке, в котором я так и моталась с утра по деревне. Поэтому, пока все развлекались, я занялась стиркой.
Без стиральной машины дело это было не быстрое, поэтому я терла свою изодранные джинсы и думала о том, что увидела сегодня утром в колхозе. И пыталась понять, что же так царапало и мешало радоваться его развитию. Почему мне кажется, что скоро все начнет рушиться? Что крах всей задумки очень и очень близко?
Вот как с джинсами. Я ведь их когда перед побегом надела, целые они были. И не могу сказать, что я их специально рвала. Нет, просто бежала, забыв обо всем, и видя перед собой только цель – Туда. И получилось, что ни Туда не добралась, и джинсы порвала. А все потому, что думать надо было и о них тоже… и теперь у меня дыры такие на штанинах, что можно на подиум выходить в наше мире…
Так и в колхозе нашем. Бежим мы сейчас куда-то туда, сами не знаем куда. Это сначала мы хотели вдовам дать возможность Дары применить. А сейчас они это свободно могут делать, а значит надо другую цель нам выбрать. И путь другой. Если бы я не лесами да полями бездумно скакала, а через порталы пошла, то дошла бы куда нужно.
Я еще стирку закончить не успела, как озарило меня. Все оказывается так просто. Надо с господином Гририхом посоветоваться, как все это лучше сделать. Развесила белье, да бегом в правление.
– Малла! – господин Гририх, сидевший за столом, увидел меня, вскочил и кинулся обниматься. Я даже растерялась немного. Я его, конечно, уважаю очень. И даже люблю, как… ну, как дядюшку, наверное. Но этот странный порыв меня смутил.
А ему будто бы мало, позвал жену свою, Вилину, и она тоже начала меня обнимать. И слезы вытирает, всхлипывает.
– Господин Гририх, Вилина, все хорошо? Или что-то случилось?
– Все хорошо, – прокашлялся наш председатель, – просто ты пропала так внезапно. Вот мы и волновались. Да еще Орбрен… господин Орбрен сказал, что ты плохо себя чувствуешь. Даже вчера на свадьбе Сайкиной плохо тебе стало.
– Ох, Малла, – Вилина никак не могла отцепиться от меня и с силой прижимала меня к своей необъятной груди, – так уж мы твои песни хотели послушать. Бабы-то хвастали, что очень душевно ты поешь. И даже Дайра таланты твои хвалила.
Дайра… мне стало даже как-то больно что ли… я-то к ней со всей душой, а она… надо будет потом зайти к ней, спросить зачем она так поступила.
– Все хорошо, Вилина, – прохрипела я, – просто немного устала.
– Да-да, Орбрен так и сказал, – всхлипнула Вилина и снова прижала меня так, что захрустели кости, – ты уж береги себя, Малла. Мне Салина с Рыской рассказали, что тебе и после кутузки плохо было. Хорошо, что ты решила в столицу наведаться и у лучших лекарей совета спросить.
– От-ткуда вы это знаете? – выпучила я глаза. Я-то точно ничего такого не никому не говорила.
– Так, господин Орбрен рассказал, – всплеснула руками Вилина, выпуская меня из объятий. Я моментально отскочила на пару шагов назад, – и как же хорошо, что это всего лишь небольшое нервное расстройство… Обрен сказал покой тебе прописали.
– Я твоих девочек предупредил уже, что эту семидневку будут без тебя работать. А ты отдохни, дочка, – улыбнулся господин Гририх. А мне вдруг так накрыло… показалось мне на какой-то миг, что мама и папа это мои. И ножом по сердцу тоска по ним так полоснула, что не выдержала я и навзрыд разрыдалась, в плечо господина Гририха уткнувшись. А он жалел -меня, гладил по голове и что-то нашептывал. Точь в точь, как мой папа.
Это все гормоны, наверное…
Глава 50
Я весь день так и провела у господина Гририха. И не потому, что для дела это было нужно. А просто так. Хорошо не было с ними. Душевно.
Сначала мы с господином Гририхом думки мои обсудили, план составили и речь к завтрашнему собранию подготовили. А как Вилина из мастерской вернулась, силком меня из кабинета председателя вытащила, выговаривая супругу, что совсем замордовал бедную девочку. А тот соглашался и сокрушенно качал головой, оправдываясь, что он не нарочно. И участливо спрашивал, как я себя чувствую. От такой заботы щипало в носу и садился голос.
– Малла, – Вилина усадила меня на стульчик на своей идеально чистой кухонке, – ты какие пирожки больше любишь?
– С картошкой, – вырвалось у меня нечаянно. Как-то расслабилась я, совсем забыла, что мир другой.
– Не знаю я про такую приправу, – искренне огорчилась Вилина, – это в Хадоа у вас такая?
– Да, – вздохнула, – в Хадоа… но я ее здесь посадила… через год-другой и у нас такая будет.
– Ну, вот и отлично, – Вилина энергично месила тесто, – значит через год-другой настряпаем пирожков с кар-тошкой твоей.
– М…м-м-м, как вкусно пахнет, – на кухню вошел господин Орбрен и показательно потянул носом. Вот уж кого-кого. А его мне видеть совсем не хотелось.
– Вон! – тихо приказала ему госпожа Вилина, не поворачивая головы, – вон из моей кухни! Пока не исправишь то, что натворил, лучше не на глаза не попадайся. Ты меня разочаровал, Орбрен. Никогда не думала, что ты такой трус.
– Ты же знаешь, что я не виноват! Я, вообще, ничего не сделал!
Я продолжала тихо, как мышка, сидеть за столом, разглядывая свои туфли и делая вид, что меня здесь вовсе нет.
– Вот именно! – Вилина изо всех сил швырнула кусок теста об стол, – а должен был! Должен был объяснить и рассказать, что к чему.
– Но, тогда бы…
– Это было бы честно, Орбрен, – перебила его Вилина. А у меня возникло стойкое чувство, что разговор идет обо мне. – А начинать жизнь с обмана – последнее дело. И мы с Гририхом целиком и полностью не на твоей стороне.
– Ну, и ладно! – с какой-то злой яростью ответил господин Орбрен, – обойдусь без вашей поддержки.
Он ушел из кухни, хлопнув дверью. А я почувствовала себя не в своей тарелке.
– Молодой еще, – вздохнула Вилина и добавила, будто бы извиняясь, – глупый.
Я согласно покивала. Хотя не считала господина Орбрена настолько молодым, чтобы это оправдывало его глупость. Хотя я и глупым его тоже не считала. Негодяй, да. Но не дурак.
Вечером, когда я нагруженная пирожками, сыто отдуваясь после обильного ужина, возвращалась домой, возле моей улочки меня остановил тихий окрик:
– Малла, – Дайра ждала прислонившись к заборчику, – мы можем поговорить?
– Нет, – мотнула я головой для большей ясности, – я не хочу с тобой говорить. Я тебе доверяла, а ты…
Дайра опустила голову:
– Прости, но я не могла по-другому. Я… я люблю его… понимаю, это неправильно, но ничего не могу поделать. А так… я хотя бы ему нужна. Понимаешь? Он-то настоящий… жалеет меня… всегда жалел. Даже… из жалости… А я… как дура…
Дайра всхлипнула, закрыла лицо ладонями и заплакала, вздрагивая плечами.
–– Дура и есть, – буркнула я и, проклиная свою жалостливую натуру, позвала, – пойдем ко мне, поговорим.
Я шла и думала, что совершенно зря позвала ее с собой, ведь у меня дома этот проклятый негодяй. А мне совершенно не хотелось, чтобы кто-то знал об этом. А поскольку Салина не прибежала ко мне с вопросами, я сделал вывод, пока о том, что господин Орбрен ночевал в моем доме, никто не знает.
А теперь я сама, собственной дурной головой, собиралась все испортить. Это мне той, прошлой, все равно было. Не в моей же постели мужик спит. Но сейчас… нет, сейчас мне не хотелось замарать свою репутацию такой отвратительной сплетней.
– Дайра, – остановилась я у калитки, – у меня к тебе просьба. Я знаю, что ты умеешь держать язык за зубами, поэтому молчи о том, что увидишь у меня дома. Поняла?
– Х-хорошо,– Дайра испугалась. Уж не знаю, что она там придумала, но заходила ко мне в дом с каким-то трепетом. Наверное, решила, что не зря герцог велел за мной приглядывать.
Дома, к счастью, никого не было.
Накрыв на стол, позвала Дайру, замершую у порога и старательно прикрывающую глаза, чтобы не увидеть ничего лишнего.
– Рассказывай, – выдохнула, подавая чашечку травяного напитка.
– Что? – испуганно прошептала Дайра.
– Дайра, – сморщилась я, – не бойся. Можешь открыть глаза и посмотреть. Просто я не люблю, когда обо мне сплетничают. А особенно, – я многозначительно посмотрела на нее, – когда передают сплетни на сторону.
– Прости, Малла, – выдохнула Дайра, – но… я давно это делаю… это обычная практика. У него каждом поселении есть пригляд. А мы с ним знакомы были еще в юности. Он тоже был среди моих поклонников… ну, знаешь, когда ты актриса в театре, у тебя всегда много поклонников. Они и подарками заваливают, и в любви признаются. Да только и ты, и они сами понимают, что не всерьез это. Не тебя они любят, а героиню твою, которую на сцене увидели…
Я молча прихлебывала чай. Пожалуй, Дайре важнее было выговориться, чем мне послушать ее откровения. Хотя, да, было интересно. Особенно то, что было дальше.
– Потом я его увидела уже тогда, когда погиб мой Глай. Ранили его сильно. Умирал он, а я никак не могла его спасти, Малла. Почти всю себя отдала, но он все равно умер. И тут появился его светлость, узнал меня, и… вот…
– Погоди. Объясни толком. У нас в Хадоа все совсем по-другому. И я ничего не поняла… Как ты могла спасти Глая, если ты не лекарь?
Дайра вздохнула.
– Брак у нас истинный был, Оракулом одобренный. Как вчера у Сайки с Дирком. В таком браке жена всегда может свою силу жизненную передать, чтобы мужа от смерти спасти. А может и не передать. Поэтому вдов и считали порождением тьмы. Раз они своей жизнью ради спасения супруга не готовы пожертвовать, значит и любви там не было никакой. Одно притворство.
– А мужчинам, значит, можно не делиться? – вскинула я брови.
– А мужчина не может делиться, Малла, – грустно улыбнулась Дайра, – не способны они к этому. Поэтому вдовцов и жалеют. Он ведь был бы рад спасти любимую, да не может.
– Чушь, – фыркнула я, – ты сама-то в это веришь?
– После того, как столько лет вдовствую? Нет. Но раньше верила.
– А его светлость, значит, уговорил тебя не делиться?
– Нет. – Дайра зажала ладошки между коленями, так они дрожали, и, помолчав, продолжила, – он перед Оракулом меня своей назвал…
– Что? – я вытаращила глаза. И тут же вспомнила, как говорил его светлость, что женат, – так ты замужем? За его светлостью?
– Нет, – мотнула головой Дайра, – не могу я… он же не любит меня. Он же из жалости. А я не могу так. Не хочу, чтоб из жалости…
– Он тоже тебя любит. А не жалеет вовсе. Думает, что ты из-за Совета вашего против, – пробормотала я. Перед глазами одновременно стояли две картины: Сайка и Дирк на коленях, и я, смешивающая энергии с господином Обреном…
– Это он тебе сказал, Малла? – Дайра схватила меня за руку и заглянула в глаза.
– Не мне. Но он, – ответила я. Вздохнула, нужно было прояснить один момент, – Дайра, скажи, я правильно поняла, он назвал тебя женой перед Оракулом, а ты нет? Ты не назвала его мужем. И ты вчера снова слышала этот вопрос и ответила нет?
– Верно, все так и есть, – Дайря все так же смотрела на меня, – Малла, скажи, что он сказал?
– Напиши ему. Хоть что-нибудь. Личное. Он очень ждет, Дайра… и у него к тебе не жалость. Это правда, – ответила я. Кошмар меня подери! Как же так-то?!
– Малла, – взвизгнула Дайра и кинулась обниматься. Да что за день сегодня такой? Все обнимаются и обнимаются. И ведут себя странно. А особенно Дайра. Все же влюбленные идиоты.
И я тоже… потому что я, кажется, согласилась. Вчера. И значит теперь только от господина Орбрена зависит, будем мы женаты или нет…
Когда я смешала наши энергии – это была только часть брачного ритуала. Та, которая остается недоступной неВидящим. А вторая часть – та, которая видима всем и которая заключается в клятве перед Оракулом… Она-то и осталась не завершена у Дайры с герцогом. И у меня с господином Орбреном, потому что он не сказал свое «да». В отличие от меня. Или сказал? Ведь его величество видел, что он женат? Или что?
У меня разболелась голова. Дайра убежала к себе, писать послание его светлости. А я все сидела за столом и думала.
– Малла, – господин Орбрен тихо вошел в дом, – нам надо поговорить.
– Я так не думаю, – пожала я плечами, – нам не о чем разговаривать.
Но господину Орбрену как всегда было плевать на мои желания. Он прошел в дом, сел за стол, и нагло и бесцеремонно, забрав мою кружку, отхлебнул мой отвар.
– Что вы себе позволяете?! – вскочила я, думая, что совершенно напрасно не договорилась с Салиной и не напросилась к ней на ночевку.
– Малла, – он поставил кружку и пристально взглянул на меня, – я знаю, что ты притворялась во время беседы с его величеством и его светлостью. Ты далеко не дура, как старалась показать нам. И я сделал вид, что ничего не заметил.
Я попятилась. Вот сейчас мне на самом деле было страшно. Если он раскусил меня, то и другие тоже…
– Ты сыграла очень талантливо, кроме меня никто ничего не понял, – спокойно продолжил он, – я догадался только потому, что видел, как ты ведешь дела в колхозе, как выступаешь на собрании, как руководишь своими девочками. И я знаю, что господин Гририх не считает зазорным посоветоваться с тобой, и что все колхозные новшества, да и сам колхоз, твоих рук дело. И сейчас, Малла, прекрати изображать из себя дуру. Хватит. Это далеко не самый лучший способ договориться.
А я снова почувствовала ту же злость, как тогда на полянке, когда решила встретить Угрозу лицом к лицу.
– Да, – я выпрямилась и смело сделала шаг вперед, – я притворялась. Но это именно вы вынудили меня.
– Я? – удивленно переспросил господин Орбрен.
– Вы! – сделав усилие, села за стол напротив него. Боялась, что колени подогнуться. Так тряслись. Я же еще никогда вот так открыто не выступала в свою защиту, и всегда старалась сделать это как можно незаметнее.
Господин Орбрен вопросительно смотрел на меня. И я продолжила:
– Вы каждый раз провоцировали меня, обвиняли в том, что я что-то сделала. А ведь я не знала, что я, вообще, что-то сделала. Сарафан у Оракула попросила? Так многие вдовы к нему ходили с просьбой разрешить им носить нормальную одежду. Вы же не знаете, каково это ходить в дерюжном мешке. Вы вообще ничего не знаете о жизни во вдовьем поселении. А потом? Я просто пела. Понимаете? Я же знать не знала, что мои странные видения имеют какой-то смысл. А вы?! Вы орали на меня, не объясняя, в чем моя вина. А потом, вообще, засадили в кутузку. И там, на озере, вы обещали никому не говорить о моей беременности. И что?! Вы сдержали слово?! Нет. Вы тут же сдали меня его светлости и его величеству. Так с чего мне было верить вам? А, ваша светлость?!
– Ты догадалась? Да, я герцог Эллдорский, младший брат его величества. Но здесь я господин Орбрен.
– А вы не особо и скрывались, – ответила я. Запал, с которым я только что выкрикивала обвинения, никуда не исчез, – еще бы… Малла же дура, – передразнила я короля, – у нее только замужество на уме. Как же я вас ненавижу. Вас всех! Мне ведь от вас ничего не нужно! Я просто хочу спокойно жить в колхозе, просто растить своего ребенка сама, просто не видеть всех вас в своей жизни. Я не аристократка, и никогда ею не была. И меня это устраивает. Я, как и все женщины, могу помечтать в короле, но замуж хочу выйти за нормального мужика. Не за вас. Но вы ведь даже это не удосужились мне объяснить. Нет, вы предпочли все скрыть, чтобы в очередной раз посмеяться над дурой-Маллой. Но не переживайте, я снова не знала, что этот дурацкий вопрос, который мне послышался, что-то значит. И мне не нужно ваше «да». Назовете потом перед Оракулом своей какую-нибудь герцогиню, и будете счастливы.
– Кхм… Малла, это невозможно. – господин Орбрен прокашлялся и ткнул куда-то вверх пальцем, – ты же видишь
– Что опять я должна видеть?!
– Мой Жар и твой Жар…
– Господин Орбрен, – я закрыла глаза ладонями, – я не понимаю, что вы от меня хотите. Вы прекрасно знаете, я из другого мира. У нас нет магии. И ничего похожего на ваши Дары тоже. И именно поэтому я ничего не вижу и не знаю даже, куда нужно смотреть, чтобы увидеть.
– То есть… ты ничего не видишь? Вообще?
– Я уже не первый раз говорю вам об этом…
– Но как же ты тогда… на поляне. Ты же сама говорила, что собрала Жар и сделала из него Шар…
– Это было образно, я так чувствовала, – я вздохнула, запал сошел на нет, после того, как я выкрикнула все, что накипело, – ваша светлость, раз мы все выяснили, может вы покинете мой дом и уйдете? Уже поздно, и я хочу спать. Обещаю не обращаться к Оракулу ни с какой просьбой.
– Да… – господин Орбрен тоже тяжело вздохнул, – надо было поговорить с тобой намного раньше… Я не могу уйти, Малла… свое «да» я сказал еще там… на поляне.
