Александр Васильевич Маренин
Заметки и отдельные воспоминания
Когда утром хватились беглецов, те уже успели пройти оставшиеся десять километров до автомобильной трассы, поймать попутку, доехать до железнодорожной станции Сары-Шаган и сесть в поезд.
Через несколько дней из Ташкента приезжает делегация комсомольских работников, привозит с собой беглецов и в дополнение узбекский народный ансамбль.
Беглецы тут же были определены на гауптвахту, а прибывшие артисты несколько дней давали концерты во всех частях, где проходили службу хотя бы несколько узбеков. Мы их возили за сотни километров во все точки Сарышаганского полигона. Надо было видеть, с каким взаимным удовольствием встречали друг друга земляки.
В армии, как нигде, очень обострено чувство землячества. Это распространено как среди солдат, так и среди офицеров. У нас в Нойруппине также друзьями семьи в основном были земляки, хотя и служившие в разных воинских частях. На нас, пацанов, это тоже распространялось, однако круг общения далеко этим не ограничивался.
Как бы кто ни хотел отрицать это, но от культуры, которая в тебе, обычаев, географии родного места и многого другого далеко уйти не получается. У меня тогда, например, кроме всего этого при упоминании о России возникали запахи ванили и кофе. Немецкие продукты больше походили на эрзац в сравнении с нашими, а приезжая в отпуск в Россию и заходя в бакалейный отдел магазина, ты просто наполнялся этим приятным запахом. К тому же там продавались ванильные кофейные брикетики, которые мне очень нравились, их можно было растворять в воде или в молоке, но куда вкуснее просто жевать как конфету. Я уже не говорю о вкусе и запахе нашего мороженого и конфет. Всего этого не мог обеспечить даже наш военторг.
Чтобы уж совсем не обижать немцев в связи с их небогатой гастрономической культурой, отметим, что в остальных бытовых вопросах они тогда ушли куда дальше.
Нас, например, поражало обилие в магазинах различного рода предметов, необходимых в хозяйстве, – от точилок ножей и карандашей, специальных щипцов, зажимов, форм до специальных подставок для елок и др. У нас в СССР в то время ничего подобного не было.
Понятно, что наша страна тогда только что выбралась из послевоенной разрухи, учиненной теми же «заблудшими» немцами. Понятно и то, что мы должны были тратиться на защиту от нового сытого и агрессивного врага в лице западного мира, разжиревшего на той войне. Мы тогда все это понимали иначе, чем двадцать лет спустя, когда возжелали картинку их благополучия и добродушно поверили в их обещание нам помочь. В шестидесятых большинство взрослых людей на своем опыте помнили цену их «вселенской миссии», а позже, в девяностых, их дети и внуки на деле ощутили цену их помощи.
Показателен случай с семейной парой, с которой мы были дружны. Отец семейства перевелся служить в ГСВГ года за два до нас. Его жена Римма, как и принято, после оформления вызова месяца через три приезжает к мужу. Муж встречает ее во Франкфурте. Выйдя из поезда, Римма увидела идущих по перрону офицеров армии ГДР – и с ней случился обморок. Форма у них по цвету, покрою и знакам различия была очень похожа на форму гитлеровцев, а у нее вдруг всплыли воспоминания о том, что они творили на нашей, оккупированной ими территории, а именно в ее городе. Они у нас оставили после себя разрушенные города, сожженные деревни, миллионы убитых людей, а мы у них защищали их же от тех, кто в свое время заставил их верить, что мы звери и нам не место среди избранных. Поставить Запад на место стоило нам очень дорого, как и сохранять победу над ним. Вооруженная проба сил с их стороны в 1953, 1961 и 1962 годах натолкнулась на решительные действия нашей западной группы войск. И только понимание, что дальнейшая проверка наших сил может закончиться у берегов Ла-Манша, останавливало ненасытную буржуазную машину.
Мы жили, конечно, хуже, чем немцы, именно по этой причине. Западные немцы жирели от подачек разбогатевшего дяди Сэма, а восточные немцы не были обременены непомерными затратами на свою защиту, а напротив, находились под крылом Советской армии и спокойно занимались своей хозяйственной деятельностью.
Обилие в продаже разнообразной мелкой утвари объяснялось еще и тем, что в ГДР было разрешено мелкое частное предпринимательство. У нас, может быть, было бы то же самое, однако к этому времени в СССР упразднили артели, кооперативы, которые выпускали товары народного потребления. Обязанности по производству таких товаров возложило на себя государство и, как показало время, оказалось в этом деле неэффективным и неповоротливым. Вместе с тем качество немецких товаров не всегда было безупречным в отличие от наших. Ассортимент у нас был значительно меньше, но все они производились строго по ГОСТам и очень ценились у восточных немцев, например, фотоаппараты, фотообъективы, часы.
Шестидесятые годы были самыми счастливыми в нашей истории, и я рад, что жил в то время и дышал воздухом, пропитанным здравым смыслом, человеческой справедливостью и добротой. В силе были люди, выстоявшие в жестокой схватке с мировым злом, справившиеся с послевоенной разрухой. Им не надо было объяснять, что такое хорошо и что такое плохо. Сволочи и идиоты легко корректировались обществом. Делая свои грязные делишки, они прятались от людей, от милиции, от власти. Обман и воровство порицались повсеместно. Люди не делились на своих и чужих.
Государство тогда в общем порыве к справедливости и всеобщему счастью взвалило на себя все обязанности, включая обеспечение людей товарами повседневного спроса. Дьявол, как обычно, кроется в мелочах. Людей по доброте душевной освободили от заботы по производству товаров повседневного спроса, не всем угодили и дали людям повод сначала злословить в адрес государства об отсутствии джинсов, сапог и жвачки, затем заниматься фарцовкой и теневым бизнесом, а в итоге в девяностых сдаться тому самому Западу за гуманитарную помощь в виде дешевого ширпотреба и эрзац-продуктов. Во истину – добрые намерения ведут в ад.
Мелкие производители, несомненно, быстрее бы реагировали на потребности людей – и не было бы повода завидовать тем ребятам, которые, как минимум, по два раза в каждое столетие приходят с оружием на нашу территорию жечь города, села и уничтожать людей.
Справедливости ради надо сказать, что существовали анклавы, где удавалось наладить конкурентное производство товаров (Украинская ССР, республики Прибалтики, Молдавская ССР, Белорусская ССР). В 1975 году после окончания училища мы с женой из России уехали на Украину (в г. Запорожье), где попали в совсем другой мир. Полки магазинов ломились от продуктов и отечественных товаров. Понятны и причины – надо было давать преференции приграничным национальным республикам. Из России, как у Н. Гоголя: «хоть три дня скачи – до границы не доскачешь», а тут рядом. К тому же Запад поддерживал там и вооружал националистов вплоть до конца пятидесятых годов.
Для меня, с детства находящегося среди военных, было привычно дружить и видеть вокруг себя людей разной национальности, не разделяя их и даже не замечая этого. В Запорожье меня застал врасплох вопрос хорошо мне знакомого человека, русского по национальности, но давно жившего на Украине:
– Не обижают тут тебя хохлы?
– С какой стати они должны меня обижать? – сказал я, не очень понимая его.
К тому времени и сами украинцы уже забыли, что лет двадцать тому назад были еще остатки бандеровщины, а этот пожилой человек помнил.
Хотя всегда, особенно среди молодых людей, найдется повод для хотя бы безобидной перепалки, замешанной на национальных различиях.
– Приезжаю я в Россию в командировку, – шутил мой начальник-украинец, – захожу в магазин и говорю продавцу: «Свешайте мне 200 граммов колбасы», а она мне отвечает: «А что это такое?».
Звали его Станислав Сергеевич. Это был прирожденный генератор идей и этих же идей исполнитель. Он у нас возглавлял службу по эксплуатации приборного оборудования самолетов. В своей рационализаторской деятельности он быстро выбирал жертву из своих подчиненных и вовлекал в свою активность. С ним было интересно.
Родился он в 1945 году в послевоенной Германии. Его родители встретились на фронте, вместе дошли до Берлина.
В 1976 году, в том числе на Украине, резко стало хуже с продуктами. Стали исчезать копченые колбасы, которые ранее лежали даже в сельских магазинах. Теперь они появились только в магазинах под названием «Сiльгоспродукти», которые я ранее и не замечал. Однако цены в этих магазинах выросли почти в 2 раза. Та копченая колбаса, что стоила 3 руб. 60 коп. теперь в магазинах «Сiльгоспродукти» продавалась по 5 руб. 50 коп. за килограмм.
Молдавия, которая сейчас одна из беднейших стран Европы, в советское время также купалась в изобилии. В дополнении – море фруктов и десятки сортов качественного вина, завоевавшего признание на многих международных выставках. На этикетках бутылок «Марочных» вин были отражены завоеванные этим сортом медали, а также указана его выдержка. В 1976 году я некоторое время жил в Кишеневе, проходя переподготовку на новую авиационную технику в учебно-тренировочном отряде. Помню, как приехал на выходные в Одессу, и там сразу в глаза бросилось значительное отличие в изобилии снабжения, хотя Украина снабжалась намного лучше, чем Россия. В Молдавии был просто рай.
Нам и в голову не приходило в то время делить людей на национальности. Везде, где бывал, воспринимал, как свое родное, с понятными всем порядками, справедливыми суждениями людей и добрыми отношениями между ними. Некоторое исключение, может быть, имело место в Закавказье. Там настолько сильны местные обычаи, что советская власть вынуждена была с ними считаться, а кое-что и не замечать. Мы же между собой делали выводы, что советской власти там нет. Особенно в небольших городах и селениях. Ни для кого там не было секретом: чтобы устроиться на приличную работу, надо заплатить приличные деньги. Например, плата за трудоустройство водителем грузовой машины составляла от 3 до 4 тысяч рублей. Самые большие цены были на устройство в сфере торговли. Не дай бог мужчину – работника государственного магазина назвать продавцом. Надо говорить: «хозяин». К женщинам это не относилось – они на звание хозяина не претендовали, всегда были на вторых ролях, т.е. работали, а мужчины руководили и наслаждались жизнью. Если ты пришел в небольшом городке устраиваться в гостиницу и «хозяин», а по-нашему администратор, занят игрой в нарды, то имей терпенье подождать, пока не закончится игра, – все равно он до этого на тебя внимания не обратит. Если ты пришел в кинотеатр посмотреть кино, то не мешай мужикам во время сеанса общаться между собой – даже если они переговариваются, сидя в разных концах зрительного зала. Замечание делать бессмысленно потому, что в чужой монастырь со своим уставом не ходят, а самое главное, что это невозможно – разговаривает и кричит почти весь зал в перекрестном нетерпении поделиться с приятелями важными новостями или эмоциями.
Отношение к женщинам, как нельзя лучше, характеризует живая картина, которую мы ежедневно наблюдали, разбив небольшой военный палаточный лагерь недалеко от города Ахсу близ горной реки с одноименным названием. Так получилось, что расположились мы рядом с горячим источником, из которого жители города брали воду. По воду ходили исключительно женщины с большими кувшинами, которые несли на голове, придерживая руками.
Естественно, мы также пользовались этим источником. Местные мужики переживали за своих жен – как бы их кто не обидел. Провожали их. Однако, не доходя метров за сто до источника, останавливались и следили. Женщины, набрав воды, ставили кувшин на голову, шли обратно и, поравнявшись со своими мужиками, продолжали идти с грузом. Мужчины, словно боясь потерять достоинство, гордо сопровождали их до дома. У них женщина создана для работы.
Все Закавказье было помешано на гостеприимстве. Сказать, что отношение, особенно к военным, было добрейшее, – ничего не сказать. Таксисты несколько раз меня подвозили, буквально уговаривая и отказываясь брать деньги. Водители виновозов, завидя военных, останавливались, интересуясь, имеется ли у них какая-никакая емкость, чтобы налить спиртное. Если имелось ведро, то наполняли и его. Нам это доставляло головную боль, поскольку приходилось следить, чтобы не споили солдат. Однажды мне пришлось (дай Бог, чтобы не услышали больные до «этого дела» люди) вылить на землю ведро коньяка-сырца. Заметив, что солдаты, сменяя один другого, забегают за палатку, – заинтересовался. В заднем тамбуре сорокаместной палатки стояло ведро, доверху наполненное коньяком. Один взмах и коньяк из ведра полетел к чертям. Солдаты роптали, но недолго.
Могли, чуть ли не силой, затащить в чайхану и бесплатно накормить и напоить, но если ты сам пришел, то плати и не проси сдачи (не принято).
Как то проходил мимо чайханы, со мной были два солдата. Выскочил «хозяин», уговорил нас зайти. Накрыл стол, выставил вино. Мне ничего не оставалось, как договориться с ним, что выпьем только по одному стакану и с удовольствием отведаем угощение. Солдаты, разделявшие со мной эту трапезу, были по национальности литовцы. Неплохие парни. У меня в разное время очень много служило ребят из Прибалтики, особенно когда я руководил измерительной лабораторией, где на должности радиомехаников часто попадали ребята с Рижского завода ВЭФ. Ни об одном из них не могу сказать ничего плохого. Хотя наблюдалась некоторая их отстраненность от остального коллектива. Однако, на мой взгляд, это объяснялось более основательным и серьезным их подходом к жизни, да и к службе. Как в любом коллективе, были и конфликты, но, как правило, горячие прибалтийские парни не были их зачинщиками.
Бывали, правда, и исключения, когда подтверждается пословица, что в семье не без урода. Возил я солдата, призванного из Литвы по фамилии Юргенсон, из г. Петровска, где мы дислоцировались, в город Саратов с целью лечения в госпитале из-за подбитого глаза вместе с другим солдатом по фамилии Калмыков, у которого был сломан нос. Этим двум отслужившим по два года разгильдяям «прилетело» от молодых солдат. До приказа об их увольнении оставалось 100 дней. В связи с этим после отбоя они решили отметиться. Подходили к спящим, ударяли пряжкой ремня по их мягкому месту и вопрошали: «Сколько дедушке до дембеля?». Они хотели в ответ услышать: «Сто дней», но молодые вместо этого встали и навесили им фонарей.
К этому времени в обществе уже начинали распространяться разговоры о дедовщине в армии, чего никак нельзя вывести из описанного эпизода (тут как раз «деды» получили по морде). Однако могло быть и по-другому, если бы у молодых не хватило решимости дать отпор придуркам, коих предостаточно в любом коллективе.
Нормальных мужиков в армии, как правило, не обижали.
Проблема, конечно, существовала, однако мне она виделась совсем с другой точки зрения, чем мамкиным сынам и журналистам, которые в большинстве своем в армии никогда не служили.
До 1976 года люди ни о какой дедовщине вообще не слышали. Запустили этот процесс добрые дяди из Политуправления Советской Армии в порыве похвалиться результатами своей работы по воспитанию сознательного отношения всех военнослужащих к своей службе. Высшее командование также поддержало этот благородный порыв и внесло изменение в Дисциплинарный устав, где были убраны ключевые права у младших командиров и записано, что дисциплина основывается на сознательном отношении к воинской службе.
Если до этого в арсенале сержанта было такое действенное наказание, как «наряд на работу» (задание по хозяйству в роте, по благоустройству территории и др.), то теперь он мог нарушителю объявить только замечание, выговор, лишить увольнения в город и наряд на службу. Замечание и выговор нерадивому солдату по барабану, увольнение не всегда актуально, а в наряд по службе он и так ходит (дневальным, дежурным, в караул и т.д.).
Теперь сержанта нарушители перестали бояться. У сержанта осталась ответственность, но забран инструмент, которым он удерживал особо приборзевших. Да и кто в молодом возрасте был не прочь немного поборзеть?
Угадайте с трех раз – какие варианты у него остались.
Правильно – самый легкий вариант – это опереться на неформальных авторитетов из подчиненных солдат, которые не наделены ответственностью, не обучены управлению, но реально командуют. Это и есть неуставные отношения, или по простому «дедовщина».
Второй вариант – самому обладать хорошей харизмой, подготовкой и высокими моральными качествами, давить авторитетом. Такие сержанты тоже были, но чтобы большинство – так не бывает.
У нас служил сержант по фамилии Шпет, по национальности немец. Исключительно серьезный и прирожденный командир. Часто, потеряв терпение от чьей-то расхлябанности, восклицал: «Наберут детей в армию…». Однако это, несомненно, «исключение», нежели «правило».
Офицеры в дополнение могли объявить арест с содержанием на гауптвахте, но черт всегда кроется в мелочах, которые прежде всего на виду у сержанта, и с каждой мелочью он не побежит жаловаться старшему начальнику.
Тем не менее, несмотря на этот излишний либерализм высшего руководства семидесятых и восьмидесятых годов, в Советской Армии преобладал здравый смысл. Страдали, прежде всего, нытики, мало приспособленные к жизни мамкины сынки и их глупые мамки, которые не смогли вовремя вытащить своих сынов из-под юбки.
Как ни парадоксально звучит для уха штатского человека, но в армии, на мой взгляд, чувствуешь себя намного свободнее, нежели на гражданке. Механизм выполнения задачи намного проще. Оперативность выше, более того – она в приоритете. Люди молоды, активны, не засиживаются, поскольку постоянно передвигаются по должностям, гарнизонам, городам. Для меня это было интересно. Трудности и неустроенность компенсировались молодостью, удовольствием познания новых мест, причастностью к важным и знаковым событиям, работой с множеством людей, неожиданными встречами.
Так однажды ввиду срочности переброски меня на космодром «Байконур» выпала удача лететь на личном самолете генерального конструктора Глушко В.П., вместе с ним и еще десятью легендарными академиками-основателями советской космонавтики. Это был 1986 год, все они были уже в почтенном возрасте, одеты в одинаковые плащи военного образца, но серо-бежевого цвета. Тогда шел завершающий этап над программой ракетоносителя «Энергия» с кораблем «Буран» и созданием нового Центра управления полетом.
По пути мы сели на аэродроме авиационного завода в Куйбышеве (сегодня Самара), где производились космические корабли. К трапу подали автобус, мэтры советской космонавтики отправились решать свои вопросы, а я и еще несколько человек в ожидании их возвращения с удовольствием знакомились с выставленными на стоянках образцами авиационной техники, выпускавшейся ранее на этом заводе, многие из которых видел впервые.
Удовольствие несколько компенсировалось нестерпимым давлением на пальцы ног новых полуботинок, которые я купил в Москве в центральном военторге по дороге на аэродром. Старые я там же выбросил в урну. Через короткое время я понял, что совершил ошибку, и теперь с трудом представлял, как быть дальше.
Байконур, а вернее аэродром «семерка», встретил жаркой солнечной погодой, я с болью в ногах добрался до гостиницы города Ленинск, или по-военному «десятки», где жили ожидавшие меня сослуживцы, которым я, конечно, пожаловался на свою беду с обувью. Один из них, капитан Гузь Владимир Павлович, дал мне совет:
– Налей в ботинки горячей воды, намочи носки, надень все это на ноги и ходи.
Володя слыл известным оригиналом с очень спокойным характером и особенным отношением ко всему окружающему, часто граничащим с показным безразличием, отлично знал вринские уставы и умел пользоваться этим, чтобы избежать лишних поручений. На совещаниях офицеров он, как правило, спал. За это командир усаживал его на первый ряд. Здесь спать уже было неудобно, но он все-равно сидел с низко опущенной головой, держа перед собой блокнот и ручку. Иногда командир интересовался – не заснул ли он, на что тот отвечал : «Я записываю».
Однажды по плану мобилизационной подготовки он отправился в один из военкоматов для сверки списков личного состава, назначенного для пополнения при развертывании новых частей на военное время. Ехать надо было на электричке. На вокзале он заснул и унего украли папку с документами. Позже папку подбросили, поскольку не нашли там ничего для себя полезного, однако можно представить сколько неприятностей это доставило Гузю, не считая неоднократных насмешек командира на совещаниях, а на насмешки он был мастер.
Как-то Володя купил в полковом магазине мандарины и тут же на глазах изумленной публики отправил в рот неочищенный мандарин и съел его. На немой вопрос окружающих сказал: «Я заплатил в том числе и за кожуру».
Вернемся к ботинкам. Последовав совету Гузя, я утром так и сделал – к полудню вовсе забыл о проблеме. Ботинки превратились в тапочки. На следующее утро уже выбежал в них на пробежку, пробежал 10 км и не заработал ни одной потертости. Занимаясь спортом, я специализировался на марафонской дистанции (42 км, 195 м) и десять километров было для меня разминкой.
Расстояния меня совершенно не пугали. Все дороги космодрома истоптаны мной ногами, и не раз. Хотя, конечно, в подавляющем большинстве передвигался на машине.
Колеся по просторам Советского Союза и временами по разным причинам оказываясь без транспорта, я легко принимал решение, чтобы отправиться за десятки километров пешком. Причин всегда было две – не люблю ждать и люблю, чтобы дело, которым занимаешься, максимально двигалось. Часто машину отсылал с целью выполнения задачи, а сам, решив свои вопросы, и если позволяло время, добирался своим ходом. Трижды пускался на переход длиной более ста километров (в степях Саратовской области, на Балхаше и на Северном Кавказе). Однако такое расстояние ни разу до конца пройти не удавалось – подбирали попутные машины, я специально не голосовал, но и не отказывался, если предлагали. В доброе советское время считалось за правило на трассе предложить свою помощь попавшему в беду водителю или подвезти пешехода.
Мне несказанно повезло в самом начале трудового пути в городе Запорожье, когда, заступая на свою первую должность, услышал добрый совет от своего предшественника Анатолия Буденного: «Главное – никогда ничего и ни у кого не спрашивай». По-моему, это были чуть ли не единственные его слова при передаче должности. Этот совет всегда был мне больше, чем настольная книга, поскольку позволил обрести привычку не «грузить» начальников и коллег по работе, без шума и пыли постигать неведомое в библиотеках.
Далее сформировался навык, что помогло мне легко относиться к смене профессий в армии и на гражданке. Так, однажды волею судьбы оказался в комиссии как специалист по связи с целью помощи при создании системы предупреждения о ракетном нападении «Дарьял» на Балхаше. Целью комиссии было подготовить инженерные системы объекта к этапу межминистерского совещания, которые проводились систематически, поскольку в создании этого сложного объекта принимало участие два министерства (Министерство обороны и Министерство радиопромышленности). Систематически возникали вопросы, которые можно было решить только с одновременным участием первых лиц различных ведомств. К их приезду мы готовили проекты решений по конкретным проблемам, они объезжали сооружения объекта, вникали в проблему, на совещании обсуждали и документировали эти решения. От Минрадиопрома почти всегда комиссию возглавлял министр, от Министерства обороны – всегда зам. министра.
Я за пару недель наладил и сдал в эксплуатацию три системы связи, что было оценено высоким начальством. В итоге мне предложили на постоянной основе взять под контроль монтаж и сдачу в эксплуатацию всех инженерных систем. Этот объект был одним из нескольких подобных, самых крупных в Вооруженных Силах. Чтобы наглядно представить мощность и объем оборудования объекта, достаточно сказать, что для охлаждения его оборудования применялись теплообменники, встроенные в контуры оборотной воды, охлаждать оборотную воду необходимо было до семи градусов, для этого применялись 14 холодильных машин, каждая из которых способна поддерживать лед на ледовой арене дворца спорта. Кроме этого имелся еще и разветвленный контур восемнадцатиградусной воды. Вода в нем охлаждалась на градирнях. Оборудование охлаждалось, конечно, не самой водой. Вода проходила через теплообменники, которые обдувались вентиляторами, – в результате возникал холодный поток воздуха, направленный внутрь шкафов с оборудованием. Подобным образом кондиционировались и помещения. Для того, чтобы обеспечить движение воды по контурам, использовалось около тридцати насосных групп по четыре насоса в каждой. Мощность каждого насоса 250 кВт.
Работа была интересная, три с половиной года я координировал работу шести монтажных организаций и пяти наладочных. Перевез в военный городок семью, которая разделяла со мной все тяготы и лишения воинской службы. Длинное лето и озеро Балхаш, раскинувшееся словно море у скалистого подножья нашего городка, оставили у нас приятные впечатления, а все трудности забылись.
Основная проблема при создании объекта заключалась в борьбе с исконными нашими качествами – необязательностью и обманом. Данные качества, между тем, были менее присущи монтажникам и наладчикам и в гораздо большей степени касались строителей и отделочников. Сдача объекта в эксплуатацию имела поэтапный характер по мере готовности инженерных систем, их была не одна сотня. В работе одна организация зависела от работы другой, задержка или некачественная работа одних задерживала других. Надо было вовремя выявлять халтуру или несвоевременное исполнение, а также подключаться с целью помощи в сложных технических проблемах, включая наладку, обеспечение поставок материалов и оборудования взамен задефектованного. Снабженцы в этом смысле мало помогали, они заточены под плановые поставки, а оперативно пополнять вышедшие из строя детали они не были способны, поскольку не обладали опытом работы с техникой. В лучшем случае они знали, для чего предназначено и как выглядит то или иное заказываемое им изделие. Однако не всегда возможно оперативно найти точно такое же устройство. Подобрать же взаимозаменяемый аналог или близкое по характеристикам изделие, которое можно приспособить взамен вышедшего из строя, может только человек, непосредственно владеющий инженерным комплексом. Мне приходилось наводить контакты с различными предприятиями в ближайшем городе. Ближайшим городом в шестидесяти километрах был Балхаш. Договаривались по бартеру. Я им отвозил что-то из наших запасов со складов, они делились своим. В то время склады у всех были забиты неликвидами, т.е. излишками и часто никогда не востребованными изделиями. Появлялись они от тех же снабженцев, которые, особенно в советское время, завозили часто лишнее, а что-то и вообще ненужное.