Юсси Адлер-Ольсен
Женщина в клетке
7
2002 год
Перечень всех обязанностей заместителя вице-председателя парламентской фракции демократов не мог бы вместить ни один еженедельник. С семи утра и до пяти вечера Мерете предстояли четырнадцать встреч с делегациями от различных групп. В качестве докладчика по вопросам здравоохранения она должна была провести собеседование с участием сорока человек; никого из них она не знала в лицо, но большинство будут ожидать, что она знает, кто они такие, чем занимаются, какие надежды возлагают на будущее и в каких областях науки работают. Если бы это совещание готовила Марианна, у Мереты была бы надежда как-то справиться с этой задачей, но ее новый секретарь Сёс Норуп оказалась не так расторопна. Зато она вела себя тактично и за месяц работы не позволила себе ни одного вопроса личного характера. Она была живым роботом, хотя и не обладала идеальной памятью.
Организация, которая сейчас расположилась в зале заседаний, делала так называемый общий обход, встречаясь со всеми партиями фолькетинга. До встречи с Меретой она уже побеседовала с правительственными партиями; сейчас настал черед крупнейших оппозиционных партий, а следовательно, и Мереты Люнггор. Группа находилась в довольно нервном состоянии, и в этом не было ничего удивительного, так как очень многих в правительстве беспокоил скандал в Фаруме и обвинения, выдвинутые его бургомистром против ряда министров.
Делегация изо всех сил старалась посвятить Мерету в проблему возможного негативного влияния наночастиц на здоровье населения, растолковать ей все про магнитное управление переносом частиц в организме, работу иммунной системы, рассказать о молекулярных маркерах и исследованиях плаценты. Последнее было главной темой обсуждения.
– Мы полностью отдаем себе отчет в том, какие в связи с этим возникают этические проблемы, – заявил возглавлявший группу докладчик. – Поэтому мы также знаем, что некоторые правительственные партии представляют интересы таких групп населения, которые будут не согласны с широкомасштабным сбором плаценты, но этот вопрос все равно придется вынести на обсуждение.
Оратор был элегантным мужчиной сорока с лишним лет. Он уже давно сделал на этом поприще миллионы и являлся основателем пресловутого центра медицинских разработок «БейзикГен», который главным образом занимался проведением фундаментальных исследований для других, более крупных предприятий медицинской промышленности. Всякий раз, придумав что-то новенькое, он заявлялся с этой идеей к докладчикам фолькетинга по здравоохранению. Остальные члены группы были Мерете незнакомы, но она обратила внимание на молодого человека, который пристально смотрел на нее из-за спины оратора. К словам выступавшего он добавил лишь несколько фактов. Возможно, он присутствовал здесь в качестве наблюдателя.
– Да, это Даниэль Хейл, лучший сотрудник нашей лаборатории. Звучит на английский лад, но на самом деле Даниэль коренной датчанин, – представил его руководитель группы после своего выступления, когда Мерета знакомилась с каждым в отдельности.
Пожимая ему руку, Мерета мельком удивилась, как горяча его ладонь.
– Даниэль Хейл? Я не ошиблась? – спросила она.
Он улыбнулся. На секунду она отвела глаза. Как неудобно!
Мерета посмотрела на своего секретаря – это лицо было самым привычным и успокоительным, на чем тут можно было остановить взгляд. Если бы на месте Сёс находилась Марианна, она бы понимающе улыбнулась ей из-за пачки документов, которые всегда держала в руке. Сёс не улыбалась.
– Вы работаете в лаборатории? – спросила Мерета.
Но руководитель группы не дал им поговорить, не желая терять ни одной из предоставленных ему драгоценных минут. Уже сейчас за дверью дожидалась следующая организация. Когда еще выпадет такой шанс, невозможно было сказать заранее. На кону стояли деньги и время, которое тоже дорого.
– Даниэль – хозяин лучшей маленькой лаборатории во всей Скандинавии. Впрочем, с тех пор как ты обзавелся новыми зданиями, она уже и не маленькая, – сказал он, повернувшись к молодому человеку, который с улыбкой покачал головой. Улыбка у него была на загляденье. – Мы просим позволения оставить здесь этот доклад, – продолжал руководитель. – Может быть, госпожа докладчик по вопросам здравоохранения, выбрав время, захочет с ним внимательно ознакомиться. Для наших потомков чрезвычайно важно, чтобы мы уже сейчас отнеслись к этой проблеме со всем вниманием.
В перерыве спустившись в Снапстинг[10], Мерета не ожидала столкнуться с Даниэлем. Как ей показалось, он ее там поджидал. Все остальные дни недели она перекусывала у себя в кабинете, но в последний год у нее стало привычкой ходить по пятницам сюда, чтобы поесть в компании двух других членов комиссии по здравоохранению от партии социалистов и радикалов-центристов. Все три были решительные женщины, способные довести до белого каления представителей Датской партии. Уже то, что они открыто собирались в один кружок, для многих было бельмом в глазу.
Даниэль в одиночестве сидел с чашечкой кофе на краешке стула, пристроившись позади колонны. Войдя в стеклянную дверь, Мерета сразу встретилась с ним взглядом и все время, пока была в столовой, уже ни о чем другом не могла думать.
Когда женщины поднялись из-за стола, он подошел к ней.
Она заметила, как вокруг зашушукались, но чувствовала себя словно загипнотизированной.
8
2007 год
Наконец-то Карл остался более или менее доволен. Все утро рабочие возились у него в подвале. Сам он пережидал в коридоре, время от времени заваривая кофе на сервировочном столике и успев выкурить изрядное количество сигарет.
И вот пол в так называемом кабинете начальника отдела «Q» украсился ковровым покрытием, ведерки с краской и прочее уложили в гигантские пластиковые мешки, дверь была возвращена на свое место в проеме, установлены телевизор с плоским экраном, электронная доска и простая доска для объявлений, полки заполнены его старыми юридическими справочниками, на которые кто-то, вероятно, мысленно уже наложил лапу. В кармане брюк звенели ключи от синего «Пежо-607», только что сданного разведывательным отделением полиции: оно не могло допустить, чтобы его работники разъезжали в составе королевского кортежа на машине с поцарапанным покрытием. Машина прошла только сорок пять тысяч километров и была передана в исключительное пользование отдела «Q». Подумать только, как шикарно такая красавица будет выглядеть на Магнолиеванген! Всего-то в двадцати метрах от окна его спальни.
Со дня на день ему должны были прислать помощника. Во всяком случае, обещали. Карл велел освободить для него каморку на другой стороне коридора. Это помещение раньше служило для хранения списанных шлемов и щитов дежурного отряда, пришедших в негодность после беспорядков вокруг Молодежного дома, теперь же его оборудовали люминесцентными лампами и снабдили столом, стульями, шкафом для хранения ведер и швабр, которые Карл повыбрасывал из своего кабинета. Маркус Якобсен поймал Карла на слове и нанял уборщика, который должен был также выполнять всевозможные поручения, но поставил условие, чтобы тот убирался и в остальной части подвала. Карл решил избавиться от подчиненного при первом удобном случае, и Маркус Якобсен наверняка об этом догадывался. Это была такая игра: кто возьмет верх и сможет что-то у другого выторговать. Так или иначе, а пока что Карл сидит в темном подвале, в то время как другие – наверху, с видом на Тиволи. Ты мне, я тебе – глядишь, и устанавливается баланс.
В час дня наконец пришли две секретарши и принесли дела. Они сказали, что здесь представлены только выводы следствия и, если ему для полноты картины потребуются другие относящиеся сюда документы, он может их затребовать. Таким образом, у него хотя бы появились посредники, через которых можно было вести диалог со своим прежним местом службы. С одной из секретарш, которую звали Лиза, приветливой светловолосой девушкой с немного неровными зубками, он с удовольствием завел бы и не только деловые контакты.
Он попросил обеих сложить свою ношу по краям стола и поинтересовался у светловолосой:
– Лиза, скажи, мне только померещился мелькнувший в твоих глазах кокетливый блеск или ты всегда так потрясающе выглядишь?
Темноволосая кинула на товарку такой взгляд, от которого сам Эйнштейн почувствовал бы себя дураком. Ей, вероятно, давно уже не приходилось слышать в свой адрес таких замечаний.
– Карл, дорогой, – как всегда, ответила светловолосая Лиза. – Блеск моих глаз предназначен только для моего мужа и детей. Когда ты это наконец усвоишь?
– Когда погаснет свет и вечная тьма окутает меня и весь мир, – ответил Карл. И это была не гипербола.
Еще не успев свернуть за угол, за которым была лестница, темноволосая уже начала нашептывать что-то на ушко своей напарнице, видимо давая выход досаде.
Первые два-три часа Карл даже не удосужился заглянуть в папки, но все же собрался с силами и пересчитал их: тоже ведь работа. Папок оказалось не меньше сорока, но он не торопился их открывать.
«Спешить некуда. До пенсии еще двадцать лет», – сказал он себе мысленно и для начала разложил несколько пасьянсов «Паук»: когда сойдется, он и начнет просматривать первую стопку.
На двадцать каком-то пасьянсе зазвонил мобильник. Взглянув на дисплей, Карл увидел незнакомый номер: какой-то там на тридцать пять – сорок пять, копенгагенский.
– Слушаю, – сказал он, ожидая, что в ответ раздастся взволнованный голос Вигги. У той всегда находилась какая-нибудь добрая душа, которая давала свой телефон попользоваться. «Мама, да купи ты себе наконец мобильник! – возмущался Йеспер. – Это же просто с ума сойти можно: каждый раз просить соседей, чтобы тебя подозвали».
Но и голос, раздавшийся в трубке, оказался совершенно незнакомым.
– Здравствуйте! С вами говорит Бирта Мартинсен из клиники спинномозговых повреждений. Сегодня утром Харди Хеннингсен попытался втянуть себе в легкие стакан воды. С ним все в порядке, но он очень подавлен и спрашивал про вас. Не смогли бы вы сюда подъехать? Мне кажется, это бы ему помогло.
Им с Харди позволили остаться наедине, хотя женщина-психолог, очевидно, очень хотела послушать их разговор.
– Что, старина? Надоело все это? – сказал Карл и взял больного за руку.
Рука не была полностью неподвижна, Карл и раньше это замечал. Сейчас последние фаланги среднего и указательного пальца немного согнулись, словно Харди хотел притянуть его ближе к себе.
– Что ты хочешь? – сказал Карл, склонившись над лежащим.
– Карл, убей меня! – прошептал Харди.
Карл выпрямился и посмотрел ему в глаза. У долговязого Харди глаза были небесно-голубые; сейчас их наполняли страдание, сомнение и горячая мольба.
– К черту! – прошептал Карл. – Я этого не буду делать. Ты встанешь. Встанешь и будешь ходить. У тебя же есть сын. Ему надо, чтобы ты вернулся домой. Ты понимаешь?
– Ему двадцать лет, он справится без меня, – прошептал Харди.
Он был в полном сознании, с ясной головой, и свою просьбу высказал всерьез.
– Не могу. Терпи, ты поправишься.
– У меня паралич, и это не лечится. Сегодня вынесли приговор. Ни черта я не встану.
– Как я понимаю, Харди Хеннингсен просил вас помочь ему уйти из жизни, – сказала женщина-психолог, надеясь вызвать Карла на откровенность.
В ее уверенном взгляде читалось, что ей не требуется ответа. Она не сомневалась в своей правоте, поскольку с такими вещами сталкивалась не впервые.
– Нет, не просил!
– Вот как?
– Тут совсем другое.
– Не могли бы вы тогда поделиться со мной тем, что он сказал?
– Да я бы с удовольствием. – Карл поджал губы и устремил взгляд на Хавневей. Вроде бы никто не смотрит. Даже странно.
– То есть вы не хотите?
– Вы бы покраснели, услышав это. Я не могу произнести такое в присутствии дамы.
– А вы попробуйте!
– Нет уж, лучше не буду.
9
2002 год
Мерета много слышала про маленькое кафе на улице Нансена со странными чучелами зверей, но до сих пор ни разу там не бывала. В «Банкроте» висело жужжание приглушенных голосов; дружелюбный взгляд теплых глаз и ледяной бокал белого вина – все обещало приятный вечер. Но едва она успела рассказать, что собирается на следующие выходные с братом в Берлин, куда они ездят один раз в год, и что жить они будут в районе Зоологического сада, как позвонила домработница и сообщила: на Уффе что-то нашло.
На мгновение Мерета прикрыла глаза, чтобы справиться с разочарованием. Не так уж часто она позволяла себе принять приглашение на свидание. И тут, как назло, он все испортил!
Через час она уже была дома, невзирая на слякоть и скользкие дороги. Без нее брата трясло, и почти весь вечер он проплакал. Такое иногда случалось, если Мерета задерживалась. Уффе не разговаривал, поэтому нелегко было догадаться, в чем дело. Порой могло даже показаться, что в нем вообще отсутствует человеческое сознание. Однако это было не так, Уффе все прекрасно сознавал. Домработница явно растерялась и так расстроилась, что позвала на помощь.
Только когда Мерета отвела Уффе в спальню и надела на него любимую бейсбольную кепку, он перестал плакать. Но не успокоился до конца, взгляд его оставался тревожным. Она попробовала развлечь брата рассказом о кафе, полном посетителей, о необычных звериных чучелах. Рассказывая ему о своих мыслях и впечатлениях, она видела, как он успокаивается. Так она поступала, еще когда он был десятилетним. Его заставляло плакать нечто всплывавшее из подсознания; там не было разницы между прошлым и настоящим, он по-прежнему оставался обыкновенным мальчиком, как до несчастья. Нет, не обыкновенным. Он был тогда удивительным мальчиком, чья голова была набита фантастическими идеями, и так много обещал в будущем. Но потом случилась беда.
В следующие несколько дней на Мерету свалилось столько дел, что она совсем закрутилась. И хотя ее мысли порой были заняты совсем другим, работу за нее все равно никто не мог сделать. В шесть часов утра она отправлялась на службу, а после напряженного трудового дня кидалась скорее в машину, чтобы в шесть часов вечера быть уже дома. На то, чтобы все обдумать и разложить по полочкам, просто не оставалось времени.
Поэтому, когда в один прекрасный день она увидела вдруг на своем рабочем столе большой букет цветов, это отнюдь не помогло ей собраться и настроиться на рабочий лад.
У новой секретарши был раздраженный вид. Она перешла сюда из ДСЮЭ[11], и там, по-видимому, гораздо строже относились к разграничению частной жизни и работы. Марианна на ее месте пришла бы в неописуемый восторг и носилась бы с этим букетом, будто с полным набором королевских регалий. От новой секретарши, как видно, и впрямь не дождешься сочувствия в том, что касается личных дел. Но может, оно и к лучшему.
Три дня спустя Мерете прислали телеграмму-валентинку. Валентинку она получала впервые в жизни, и это вызвало у нее чувство неловкости, тем более что четырнадцатое февраля миновало две недели назад. На открытке было изображение губ и надпись по-английски: «Люблю и целую Мерету». Секретарша вручила ей это послание с негодующим лицом.
Внутри было написано: «Нужно поговорить!»
Прочитав это, Мерета еще некоторое время держала открытку в руке и качала головой, глядя на нарисованные губы.
Мысленно она унеслась назад, к тому вечеру в «Банкроте». Вспомнить об этом было приятно, однако она подумала, что со всей этой чепухой нужно как можно скорее покончить, пока это не зашло слишком далеко.
Прикинув, что и как она скажет, Мерета набрала номер его телефона и стала ждать, когда заработает автоответчик.
– Привет, это Мерета, – сказала она спокойным голосом. – Я долго об этом думала, но поняла, что ничего не получится. Работа и брат отнимают у меня слишком много времени. Тут, по-видимому, никогда ничего не изменится. Я искренне сожалею об этом. Прости!
Затем она взяла со стола свой еженедельник и вычеркнула номер, по которому только что говорила.
Тут как раз в кабинет вошла секретарша и остановилась у письменного стола.
Когда Мерета подняла голову и взглянула на нее, та улыбалась, такой улыбки Мерета никогда раньше у нее не видела.
Он ждал, стоя без пальто на площадке лестницы, выходящей на площадь Ригсдага. Холод был собачий, и по его лицу было видно, что он продрог. Несмотря на разговоры о парниковом эффекте, погода не позволяла долго находиться на улице. Не обращая внимания на фотографа, который только что вошел во двор с площади, он смотрел на нее с мольбой. Мерета попыталась увлечь его в помещение, тянула за собой, но у нее не хватало сил сдвинуть с места такого крупного мужчину.
– Мерета! – тихо сказал он, беря ее за плечи. – Пожалуйста! Я этого не вынесу.
– Мне очень жаль. – Она отрицательно качнула головой.
Его взгляд вдруг изменился: в глазах опять проступило то темное, глубоко затаенное, что вызывало у нее беспокойство.
Фотограф у него за спиной поднял камеру. Этого еще не хватало! Сейчас ей меньше всего хотелось, чтобы их сфотографировал репортер какой-то бульварной газетенки.
– К сожалению, я ничего не могу поделать! – крикнула она на бегу, направляясь к своей машине. – Это совершенно невозможно.
Когда за едой сестра вдруг начала плакать, Уффе взглянул на нее удивленно, да и только. Он так же неспешно, как всегда, подносил ложку ко рту, улыбался при каждом глотке, смотрел не отрываясь на ее губы, но сам был где-то далеко.
– Черт побери! – воскликнула она сквозь слезы, стукнула кулаком по столу и бросила на Уффе недобрый взгляд.
Ее душу заполняла досада. К сожалению, с некоторых пор это случалось все чаще.
Проснувшись, она отчетливо вспомнила свой сон. Воспоминание было так живо, так драгоценно и так ужасно!
Утро тогда выдалось дивное. Небольшой морозец и немного снежку – как раз столько, сколько требуется, чтобы поддерживать праздничное настроение. Жизнь в них так и играла. Мерете – шестнадцать лет, Уффе – тринадцать. Мама и папа после прошедшей ночи поглядывали друг на друга и мечтательно улыбались: с того момента, когда стали загружать вещи в багажник, и до тех пор, пока все это не закончилось. Утро перед сочельником – чудесные слова, от которых в душе поднималась радость. Столько приятных ожиданий! Уффе говорил, что мечтает получить проигрыватель для компакт-дисков. Это было последнее в его жизни желание, которое он изложил на словах.
Отправились в путь. Все радовались, дети смеялись. Там, куда они ехали, их с нетерпением ждали.
Мерета и Уффе сели сзади. Брат был тогда на двадцать килограммов легче ее, он толкался и возился, как резвящийся щенок. Мерета в ответ тоже толкалась, сняла свою перуанскую шапочку и шлепнула его по голове. С этого момента шутливая борьба перешла допустимую грань, и на повороте лесной дороги Уффе совсем развоевался. Мерета обхватила его руками и попыталась заставить сидеть смирно. Он брыкался, визжал и вскрикивал, веселясь от души, и Мерета удерживала шалуна изо всех сил. Папа, улыбаясь, обернулся и протянул к ним руку; в этот миг Мерета и Уффе подняли головы и посмотрели вперед. Их машина совершала обгон. Прямо перед ними ехал «форд сиерра» красного цвета с серыми от соли боками: впереди мужчина и женщина средних лет, оба смотрят на дорогу, сзади тоже мальчик и девочка. Дети в обеих машинах стали строить друг другу рожи. Коротко стриженный мальчик был года на два моложе Мереты. Он поймал ее веселый взгляд, когда она отталкивала руку отца; она снова со смехом взглянула на мальчика и, только заметив, как изменилось выражение его лица, поняла, что ее отец потерял управление. На секунду в Мерету впились полные ужаса голубые глаза чужого мальчика и тут же пропали.
Скрежет металла о металл, одновременно вылетают раздавленные боковые стекла другой машины. Дети в той машине повалились на бок, а на Мерету полетел Уффе. Сзади раздался звон, впереди по лобовому стеклу разбежались трещины, полетели осколки. Какая из двух машин поломала придорожные деревья, Мерета не успела заметить, но тело Уффе швырнуло вперед, так что ремень безопасности чуть его не задушил. Затем раздался оглушительный грохот – сначала со стороны чужого автомобиля, затем их собственного. Кровь на обивке и передних стеклах смешалась с землей и снегом; ветка вонзилась в ногу Мереты. Сломанное дерево ткнулось в днище машины, и на секунду девочку подбросило. Грохот их машины, рухнувшей носом на шоссе, слился с пронзительным скрежетом со стороны «форда сиерры», которая врезалась в дерево и снесла его. Затем машина резко перевалилась на ту сторону, где сидел Уффе, и въехала в заросли на другой стороне. Одна рука у него торчала кверху, а ноги оказались зажатыми поверх вывернутого сиденья, где раньше находилась мама. Маму и папу она вообще не видела. Она видела только брата.
Проснулась Мерета оттого, что сердце сильно колотилось – до боли в груди. Все тело заледенело и покрылось холодным потом.
– Мерета, прекрати, – громко приказала она себе и сделала глубокий вдох, набрав в грудь столько воздуха, сколько могли вместить легкие.
Схватилась за сердце и попыталась прогнать приснившееся видение. Только во сне она вспоминала случившееся с такой ужасающей ясностью. Когда все происходило наяву, она не замечала деталей – у нее оставалось только общее впечатление. Свет, крики, кровь и тьма, затем снова свет.
Мерета еще раз перевела дыхание и повернулась. Рядом на кровати спал Уффе и дышал с присвистом. Лицо его было спокойно. По крыше тихонько шелестел дождь.
