Юрий Витальевич Яньшин
Этот длинный, длинный день
– Спасибо, товарищ майор! Разрешите немедленно обратиться к врачу?! – обрадовался возможности спасти шкуру старлей.
Тот, лишь молча, кивнул, разрешая удалиться. Как только дверь за ним закрылась, майор стал срочно набирать номер амбулатории. Он не верил своему счастью. За десять минут, не прилагая никаких усилий, ему удалось избавиться от гнилого элемента, угрожавшего заразить своей гнилостностью весь вверенный ему коллектив.
Глава 10
I
24 июня 2020 г., Россия, г. Москва, улицы города
После прожарки под светом софитов, было приятно выбраться на улицу и вдохнуть свежего воздуха. Как ни странно, но воздух действительно был свежим, чего от Москвы прежде ожидать не приходилось из-за огромной загазованности от транспортных выхлопных газов. Тут на руку сыграли два фактора: карантинно-масочный режим, активно продвигаемый мэром Свояниным, и утренний теракт до смерти напугавший москвичей, отвыкших за двадцать лет от уличных терактов такого масштаба. При виде выходящих из здания телецентра, водители перегородивших вход кунгов и бэтээров начали перестраиваться «по-походному». Подошли к машине, все двери которой любезно открыл один из сопровождавших спецназовцев, хоть это и не положено было делать по правилам охраны особо важных лиц. Для этого существовал специальный сопровождающий, но такого рядом с Афанасьевым не было, а признать его отныне первым лицом государства каким-то образом хотелось всем окружающим. Афанасьев поморщился от этого низкопоклонства и погрозил офицеру пальцем:
– Что я тебе, девка что ли, что за мной нужен такой уход?! Сам уж как-нибудь управлюсь.
– Положено так. Оказать уважение, значит, – не согласился с ним офицер охраны. – Вы теперь не просто генерал, а руководитель державы. Пусть все видят. Раз подчиненные оказывают уважение, стало быть, и все остальные обязаны это делать.
Валерий Васильевич не стал отвечать на отповедь офицера, а только хмыкнул и пожал плечами. Он хотел, как всегда сесть на место рядом с водителем, но сопровождавшие дружно зароптали и ему пришлось уступить. Сел сзади водителя, рядом с Завьяловым, Михайлов уселся спереди. Тронулись. Мысли суматошным роем носились в голове. Он понимал, что объявить о взятии власти, это даже не пролог к роману, а всего лишь заглавие к нему. Срочно предстояло решить кучу свалившихся на него задач. «С чего начать? За что хвататься?» – думал он, понимая, как нелегко порой приходилось его предшественнику.
– Нда… Как там у Пушкина в Борисе Годунове? «Достиг я высшей власти…»,[154] – проговорил он вслух, ни к кому не обращаясь, конкретно.
– «Шестой уж год я царствую спокойно»,[155] – неожиданно подхватил Михайлов, чем несказанно удивил своего шефа.
– Шестой год, говорите Борис Борисыч?! Боюсь, что нет у нас с вами этих шести, да еще спокойных лет. Думаю, что даже шести месяцев нет у нас в запасе. Нам бы к новому году разобраться бы с доставшимся наследством, и то – слава Богу. Так ведь не дадут, – тяжко вздохнув промолвил он, глядя на проносящиеся мимо малолюдные и от того непривычные улицы мегаполиса.
– Пиндосы? – поинтересовался словоохотливый подполковник.
– Кабы так, то это еще полбеды. Амеры хоть и сильный соперник, но глуповатый от своей же силы. С этим мы уже свыклись. Тут хуже. Доморощенные недруги гораздо опаснее внешних врагов, вот ведь в чем беда.
Помолчали. Каждый о своем. Завьялов, так тот вообще казалось, превратился в каменное изваяние. Порой складывалось впечатление, что он даже не моргает и не дышит. Зрелище было жутковатое. Афанасьев ловил себя на мысли, что непременно хочет дотронуться до его колена, чтобы ощутить под рукой не то холод камня, не то твердость железа. Такие люди всегда пугали его своей загадочностью и надмирной отстраненностью. Видимо специфика его обязанностей накладывала него свой мрачный отпечаток. Странное дело, этот сидящий с ним рядом человек, также как и его сменщики всегда мало интересовали Афанасьева. Они словно мебель или необходимый антураж, хоть и были людьми, но мало его интересовали. Сегодня утром, он кажется, впервые за все время заговорил с ним, да и то по необходимости. Ему вдруг стало стыдно, что он не замечал этого человека, в руках которого была жизнь на всей планете. А он, генерал, к своему стыду ничего не знал о нем и никогда не интересовался его бытовыми условиями, в том числе такими тривиальными, как сон и еда. Он не знал где и как питается его неизменная тень, да и питается ли вообще. Знал только, что по ночам, он или его напарники проводят время в соседних помещениях, не маяча на глазах. Если Афанасьев находился в загородном доме, то «носитель чемоданчика» занимал маленькую угловую комнатенку на первом этаже без окон, а если в московской квартире, то и вовсе в коридоре, в закутке на лестничной клетке. Вот и все, что он о нем и его товарищах знал. Валерию Васильевичу захотелось, во что бы то ни стало расшевелить этого андроида в облике человека.
– Павел Геннадьевич, – с трудом вспомнив имя и отчество одного из четырех своих операторов «судного дня», обратился он к нему, – а что вы думаете обо всем этом?
Тот слегка вздрогнул, от неожиданного обращения к нему со стороны первого лица государства и слегка зарозовев лицом от смущения, что выдавало в нем честного и не амбициозного человека, разлепил губы:
– Страх, товарищ Верховный главнокомандующий. Самый настоящий, из детских снов. И под этим грузом страха я нахожусь уже почти пять часов. Мне уже скоро сдавать смену, а я боюсь, что страх так и не покинет меня.
– Эээ… Что же вас так напугало, голубчик? – недоуменно вскинул брови главком. – Пять часов назад, насколько я помню, вы не демонстрировали таких чувств.
– Нам и не положено это демонстрировать, в соответствие со служебными обязанностями. При отборе на эту должность мы проходим специальные психологические тренинги.
– Понимаю. Погибли ваши сослуживцы, – с ноткой сочувствия произнес Верховный.
– Нет, – мотнул головой каптри. – Вы меня поняли абсолютно превратно. Да, скорее всего, погибли мои сослуживцы – Максим и Юрий. Максима я знал не очень хорошо, а с Юрием мы вместе учились и часто общались во внеслужебной обстановке. Смерти я не боюсь. Мой отец всю жизнь работал патологоанатомом, я с детства много проводил времени у него на работе из чисто мальчишеского любопытства, и поэтому знаю, насколько она, эта смерть, бывает отвратительна в своей неприглядности. И если я раньше просто чувствовал свою ответственность за порученное мне дело, то теперь испытываю страх от того, что в моем распоряжении остался всего лишь один единственный чемоданчик, и случись что с ним, Россия может запросто погибнуть, так и не отомстив за свое уничтожение. И я буду испытывать этот страх до тех пор, пока у чемоданчика не появятся клоны.
Завьялов кончил свой монолог, а Афанасьев все смотрел и смотрел на него, в который за сегодня удивляясь тому какие глубокие и мудрые люди окружали его до сих пор, а он этого не замечал.
– Знаете, Павел Геннадьевич, – признался он, все-таки трогая того за руку, – а я ведь по своей глупости и высокомерию совсем не задумывался над тем какой вы есть человек. Вы уж простите меня, дурака старого.
– Ну, что вы, товарищ Верховный, – залился маковым цветом лица каптри, – я же все понимаю, у вас и без того забот выше всякой меры. А сейчас и тем более. Просто, в целях повышения безопасности, я попросил бы вас как можно скорее отдать распоряжение об изготовлении еще двух экземпляров устройства.
– Непременно. Как только прибудем на место, вы мне еще раз напомните об этом. Кстати, а с кем я должен связаться по этому поводу, не подскажете? С «Росатомстроем» или «Росспецтехом»? А то я как-то подзабыл, кто курирует изготовление подобной техники.
– Нет. Этим занимается Акционерное общество «Научно-исследовательский институт автоматической аппаратуры имени академика Семенихина».[156] Это на юго-западе Москвы. Я вам дам все координаты и вы с ними свяжетесь.
– Вот и замечательно.
Подполковник Михайлов, всегда очень ревниво относящийся к своему шефу, не мог долго выносить, когда сам не участвовал в разговорах в непубличной обстановке, поэтому решил обратить на себя его внимание:
– Товарищ Верховный главнокомандующий, – обратился он к нему, повернувшись на сидении всем своим корпусом, – вам ведь теперь наверно полагается другой секретарь, вроде того, что был у покойного президента?
– Ты имеешь в виду, Песошникова?
– Да. Его самого.
– Да нет, пожалуй, – поморщился Афанасьев, представляя себе вертлявого и скользкого проходимца, бывшего пресс-секретаря Бутина, – попробуем пока обойтись без подобных личностей.
Подполковник тут же расцвел улыбкой на лице.
– Кстати, – спохватился он, – Песошников не числится у нас в числе пострадавших, а ведь он как хвостик ходил за президентом, особенно на таких публичных мероприятиях.
– Вот как?! – нахмурился Верховный. – Хорошо, что ты мне об этом сказал, Борис Борисыч. Этот факт мы тоже отметим, как довольно странный. И вообще, товарищи, вам не кажется, что слишком много подобных случаев сейчас вскрывается вокруг этого теракта?
Все, включая и вечно молчаливого водителя, дружно кивнули головами.
– Я конечно не специалист по истории, но мне почему-то кажется, что Иван Грозный не на пустом месте совершал репрессии против своих бояр! – почесав голову, произнес Афанасьев.
– Иосиф Виссарионович, пожалуй, согласился бы с вами Валерий Васильевич, – на всякий случай поддакнул Михайлов.
– Со Сталиным история гораздо сложнее. Там была не какая-то банальная явная или мнимая измена сюзерену, там была, прежде всего, классовая борьба в процессе трансформации одного политико-экономического строя в другой, – не совсем согласился со своим адъютантом Афанасьев.
– А вот, опять, кстати, о боярах, – осторожно поинтересовался Михайлов, – у нас в кунге лежат трое спеленатых, неужели к себе повезем?
– Повезем. Мы не знаем всей обстановки. Вон, Тучков с Костюченковым и Барышевым и то не рискнули отправить Ватрушина, Пасечника и Покрышева во внутреннюю тюрьму ФСБ, а поместили на одной из конспиративных дач, значит, тоже не уверены в лояльности тюремных властей. А ведь Тучков с нашим «адмиралом Канарисом»[157] еще те зубры. Так что, привезем, сдадим с рук на руки, а дальше уж пусть они их определяют куда надо.
– Оно, конечно, так. Да вот только фигуры эти слишком значимые на политической доске. Резонанс международный будет, у-у-у! – поежился адъютант.
– Да плевать, – неожиданно произнес Завьялов, разом обратив на себя внимание Афанасьева с Михайловым, и продолжил, опять розовея лицом от смущения, – на всех забугорных доброхотов. Главное – какая реакция будет внутри, а она непременно будет положительной, потому что эта троица уже всем так надолызла своими действиями и высказываниями, что может получить сочувствие только у маргинальных слоев общества.
Верховный опять с нескрываемым уважением поглядел на свою «тень», размышляя о том, что не худо иногда, вот так вот, по-простому, пообщаться с человеком, пребывающим одновременно в коридорах власти и в то же время не оторвавшимся от народа.
Старенький, но еще довольно бодренький ЗиЛ, шустро наматывал на колеса асфальт московских улиц, окруженный спереди и сзади военным эскортом.
– Аверьян Кондратьич, а ты то, что вообще думаешь?! – ради интереса поинтересовался Афанасьев у пожилого водителя, который уже много лет возил его – сначала на «Волге», а теперь вот на ЗиЛе. – Как нам Россию обустраивать?
В ЗиЛе была предусмотрена поднимающаяся стеклянная перегородка, чтобы разговоры важных персон в салоне не касались ушей обслуживающего персонала, но Афанасьев никогда ею не пользовался. Во-первых, потому что никогда не вел секретных разговоров в машине, опасаясь прослушки, а во-вторых, он просто доверял своему окружению и не желал лишний раз оскорблять его недоверием. Вот и сейчас, водитель был в курсе всех ведущихся разговоров, но предпочитал не лезть со своим мнением в высшие сферы. Водитель с Афанасьевым были ровесниками, поэтому он мог себе позволить небольшую толику фамильярности в их отношениях, тем более, что Аверьян Кондратьевич был гражданским вольнонаемным лицом, а значит, по большому счету подчинялся не Верховному, а начальнику спецгаража.
– Ты меня, Василич, такими вопросами не тереби. Не моего ума – отвечать за всю Расеюшку. У нас ведь как?! Каждый петушок – клюй свой сверчок.
– Каждый сверчок – знай свой шесток, – поправил его Михайлов.
– Ты, зелень, батьку своего поучи щи хлебать! – обрезал водитель адъютанта, а сам продолжил. – Я к чему это? А к тому, что каждый должон на своем месте пребывать. У внука, он у меня на философа учится, как-то спросил об этом. Так он сказал, что это называется стра-ти-фи-ка-цией. Во как. И не выговоришь натощак, слюной изойдешь. Я, вон, пока сидел, тебя ожидаючи, телевизор включил, смотрел, как ты выступаешь, да в грехах каешься пред честным народом.
– И что не так?! Думаешь, что неправильно сделал, что сказал? – сразу засопел Афанасьев.
– А ты не сопи Василич, да обиженку не включай на меня. Может, сейчас через меня ты со всем народом балакаешь. А на народ, сам знаешь, обижаться – грешно. Почему же не правильно?! В грехах каяться – всегда правильно и всегда к месту, – наставительно сказал водитель.
– Ладно-ладно, не ершись, продолжай.
– Оно ведь как?! – продолжал Кондратьевич резать правду-матку в глаза. – Ходить близ воды и полы кафтана не замочить, это ведь особый талан нужон. Я, вот, грешный, тоже представил себя на твоем-то месте. И подумал, а смог бы я не удержаться?! Поведаю тебе, как на духу, не знаю. Может и пуще твоего пользовался бы положеньем своим. Человек слаб телом, а душой и подавно. Я по молодости, да по глупости, тоже все рубаху на себе рвал, да «уря-а» на демонстрациях кричал, а как за полтинник-то перевалило, так и призадумываться начал. В церковь стал захаживать, потому, как и наш черед недалече в яму-то заглянуть. И страх Господень довлеет над всеми чадами его. А тебе так скажу, Василич, раз доверило тебе общество радеть за всю Русь-матушку, значит, оно верит в тебя и твои способности в этом деле. И ты обязан оправдать оказанное тебе доверие, хоть кровь из носу. По тебе будут судить о России, что там, что тут. Дашь хоть раз слабину, так все это сразу почуют, и впредь будут долбить в то болючее место, пока сам не упадешь и всю страну за собой не утащишь. У каждого должны быть свои думы – по своему масштабу. У тебя масштаб – государственный, а у меня свой. Умный должон слушать советы от умных людей, а дураку, советуй не советуй, он и сам думает, что все знает.
– Что же, ты, старина, думаешь в соответствие со своим масштабом? – не унимался никак главарь хунты.
– А то и думаю, что теперича нас, наверное, на «Аурусы» пересадят. Мы, вон о прошлом годе с ребятами полазили по такому в гараже. Оно, конечно, восемьсот лошадок под капотом, что-то да значат, автоматическая, аж девяти ступенчатая коробка передач, да к тому же изменяемый клиренс. В общем, знатная машинка, ничего не скажешь, но тяжелая зараза – шесть с лишком тонн, ей Богу – грузовик, хоть и ход у нее не в пример нашей дюже мягкий. Я уж про салон молчу. Хоть вторую обувь заводи, чтобы чего там не испачкать. Я даже скрытые автоматические гранатометы разглядел под габаритными огнями. Не машина – танк. Не знай, как и привыкать к ней буду.
– Значит, планируешь остаться при мне?! – спросил Афанасьев, весело подмигивая Михайлову и Завьялову.
– Да куды ты без меня-то?! – вскинулся Кондратьевич. – Ну, дадут тебе молодого, какого ни на есть, водилу, и что?! Сам ведь знаешь, какие они нонче пошли. Сам разобьется и тебя старого разобьет. И будешь ты валяться, как мешок с костями где-нибудь в канаве, и рот нараспашку. Стыд и срам. И что я скажу твоей Петровне?! Не уберег, мол? Нет, уж. Сиди, Василич, и не рыпайся, а я тебя до места доставлю, как на пуховой перине.
С последними словами, все четверо не удержались и прыснули дружным смехом. Смеялись первый раз за весь этот трагический день. Оно может, конечно, и неправильно где-то, в такое время, но накопившийся стресс русские привыкли снимать, либо за рюмкой сорокаградусной, либо за душевной беседой в тесном кругу своих. Так, за разговорами и доехали до места.
II
24 июня 2020 г., Россия, г. Москва, Фрунзенская набережная 22, Национальный центр управления обороной РФ
С тех пор, как они отсюда отъехали, войск поблизости и вокруг обширного здания, занимающего собой целый квартал, заметно прибавилось. Их кортеж, движущийся по набережной, первые блокпосты заприметили еще на дальних подступах к «генеральскому гнездилищу». Дежурившие на них военнослужащие из состава офицеров вставали вдоль дороги и приветствовали, отдавая честь, как первому и уже признанному ими лицу в государстве. Солдаты же сидящие на броне танков и бронетранспортеров махали шлемофонами и другими головными уборами. «Видимо уже слышали по радио мое выступление» – подумал Верховный. По эмблемам на бортах бронетехники. Афанасьев признал «кантемировцев».[158] Лица встречающих, несмотря на тревожную и трагическую обстановку были радостными. Афанасьев не удержался и опустил, не смотря на осуждающие взгляды сопровождавших, боковое стекло, чтобы поприветствовать военнослужащих в свой черед. Перед центральным входом в здание Минобороны стояла по меньшей мере танковая рота. Кто-то уже подсуетился и расстелил длинную красную дорожку, ведущую к большим стеклянным дверям. Аверьян Кондратьевич тоже знал свое дело не хуже других, поэтому, лихо притормозив, остановился вровень с ее концом, так, чтобы нога Верховного сразу ступила на триумфальную тропинку.
– Да, смотри не выскакивай, – предостерег он своего патрона ворчливым тоном, – двери откроют, кому это полагается делать. Блюди себя.
И действительно, тут же подскочил откуда-то дежурный офицер при аксельбантах и открыл дверь, одновременно отдавая честь. Выгрузив из автомобиля свое, довольно плотное и приземистое тело, действительно напоминающее комод, Афанасьев немного растерялся, не зная, что делать: сразу идти внутрь здания или подождать, когда пригласят. Немного потоптавшись, снял оплывшую по краям мятую и бесформенную «фураньку» в соответствие с модой, привитой покойным министром обороны, помахал ею бойцам оцепления, и не надев на голову, прошел внутрь здания. Следом за ним, на некотором от него расстоянии, прошли Завьялов с Михайловым.
В большом и светлом холле его встречал весь, присутствующий на данный момент в столице генералитет, выстроившийся в две шеренги по сторонам дорожки и приветствовавший его дружными и громкими аплодисментами. Не привыкший к подобным знакам внимания Афанасьев неловко улыбался, периодически прикладывая правую руку к груди и делая полупоклоны головой налево и направо. В конце длинной шеренги его встречала супруга – Аглая Петровна. Рядом с ней стоял один из пресс-секретарей Минобороны и что-то торопливо втолковывал, видимо учил произносить приветственные речи. В соответствие с ее новым статусом, и еще суетился какой-то военный с портативной видеокамерой, желая запечатлеть для истории, сей памятный момент. Но «дрожайшая половина», как всегда, все испортила. Забыв все чему ее только что учили, она кинулась на шею своему мужу и не нашла ничего лучшего, чем брякнуть во всеуслышание, выпалив скороговоркой:
– Я тут суп сварила из куриных окорочков. А тебя все нет и нет. Никто ничего толком не говорит. Даже Сергей Иваныч только ухмыляется. А тут по телевизору, вдруг, тебя стали показывать по всем каналам. Я ничего не поняла. Так ты что, теперь вместо президента будешь? Нас так быстро погрузили в вертолет, как в эвакуацию, я успела собрать только кое-какую одежду для дочерей и внука. Мы клубнику собирали, я не успела взять ведерки. Так она теперь пропадет, да? Я вообще не понимаю, зачем нас сюда привезли.
Афанасьев, под градом слов жены, совсем стушевался. Буквально отдирая ее от себя, стал громко шептать:
– Аглая, что ты делаешь, горе мое?! Люди ведь кругом смотрят. Какая к черту клубника?!
– А что, люди?! – сделав круглые от недопонимания глаза, спросила супруга, тоже понизив голос до громкого шепота. – Я, что, голая тут стою что ли, или выражаюсь неприлично?!
– Да причем тут это?! – вспылил муж, не обращая уже внимания на сотни глаз, обращенных в их сторону. – Ты посмотри, что в стране творится?! Все руководство погибло! Вся страна замерла в шаге от пропасти. Да. Меня назначили Главой Высшего Военного Совета. А ты тут с окорочками…
– Но ты же с утра ничего не ел. У тебя же язва, – пробовала парировать она слова новоиспеченного диктатора и узурпатора.
– У меня уже, кажется, две язвы! – уже прошипел Афанасьев. – Я уже начинаю жалеть, что согласился на предложение привезти вас сюда. В общем, так, помолчи и слушай. Мне сейчас. Вот честное слово, не до тебя. В стране военное положение. Здесь, под ногами не мешайся. Это Штаб, а не супермаркет. Ступай в помещения, куда вас определили и ждите меня там. Буду поздно.
– А поесть? Я принесу…
– Я в буфете потом что-нибудь перехвачу. А сейчас я буду очень занят. Не мешай мне и не названивай. Все, поцелуй от меня всех, и ступай-ступай, – стал он подталкивать жену в сторону лифтов. Жена, скорчив на лице обиженную мину, в этот раз спорить не стала, а повернулась и неуверенно зашагала в сторону, куда ее подталкивал супруг. Оторвав от себя существо противоположного пола он слегка вздохнул облегченно и повернувшись к застывшим в ожидании приказам генералам сказал громко:
– Всех постоянных членов Военной Коллегии в расширенном составе, командующих видами и родами войск, а также наших друзей из разведывательных и специальных структур, прошу подняться в зал совещаний для формирования Высшего Военного Совета Российской Федерации, определения его круга задач и формирования исполнительных органов. Прочих, не занятых в работе Военной Коллегии генералов, прошу продолжать заниматься возложенными на них обязанностями.
С этими словами он развернулся и тоже пошагал к лифту, но на полдороге остановился, будто что-то вспомнив и обернувшись поманил к себе взмахом руки Костюченкова, Барышева и Тучкова, которые как «сиамские близнецы» не отходили друг от друга, все время о чем-то переговариваясь. Те немедленно подошли к нему.
– Я тут для вас сюрпризец привез. Вон, в кунге дожидается.
– Кто?! – хором спросили те.
– А вы как думаете?! – криво улыбнулся им Афанасьев, но не стал долго мучить загадками, а потому сразу ответил. – Святая троица – Ведмедев, Матвейчева и Володихин. У самого входа в телецентр перехватил. Они, видишь, тоже пришли объявить свою власть, но у нас пистолеты оказались длиннее, чем их языки.
– Вы их застрелили? – ахнул Барышев, привыкший проворачивать свои дела не таким открытым способом.
– Зачем?! – удивился Афанасьев. – Просто побили малость.
– Ух, ты! Вот здорово! – не удержался от восхищения Костюченков.
– Так что, вы их быстрее определяйте, куда надо, с вашей точки зрения, и присоединяйтесь к остальным генералам.
С этими словами он опять развернулся и направился к расположенным в ряд нескольким лифтам. Небольшая струйка «широколампасных» генералов потянулась вслед за ним, остальные начали покидать холл – кто-то, возвращаясь, домой, кто-то в свои ведомства, несмотря на воскресный день. Стоя в тесной кабинке лифта, куда они вошли втроем с Михайловым и Завьяловым, он обратился к последнему:
– Павел Геннадьевич, пока генералы рассаживаются, у нас с вами есть несколько минут, давайте пройдем в соседний кабинет и я позвоню по поводу вашей поклажи.
Каптри кивнул и полез свободной рукой в нагрудный карман, где у него была записная книжка с нужными телефонами. Выйдя из кабинки лифта, они вдвоем направились в маленькую комнату, соседствующую с залом для совещаний. Михайлов с ними не пошел, оставшись у дверей, в качестве последнего рубежа охраны. В комнате, оборудованной под мини-АТС, дежурил, сменивший давешнего подполковника, молодой и долговязый капитан, вытянувшийся по струнке при их появлении. Кивнув на приветствие младшего по званию, Верховный обернулся к Завьялову:
– Ну-тес, кому там надо звонить?
– Вот, – протянул тот генералу блокнот, – первый сверху номер это личный телефон директора НИИАА – академика Игнатия Олеговича Шерстобитова. – Товарищ Верховный, вы уж с ним поласковей, а то он уже старенький.
– Сколько старинушке брякнуло?
– Семьдесят девять, если не ошибаюсь.
– Капитан, – обратился Афанасьев уже к телефонисту, протягивая, в свою очередь, блокнот, – соедините-ка меня с абонентом, указанном в самом верху списка.
Тот кинул, казалось бы, мимолетный взгляд на страничку, тут же принялся набирать нужный номер. Дождавшись гудков дозвона. Протянул трубку генералу. Ждать пришлось недолго. На том конце взяли трубку и глуховатый, но от того не менее мощный голос пророкотал:
– Внимательно слушаю, – раздался голос отнюдь не немощного старца.
– Игнатий Олегович?
– Так и есть, – лаконично ответил тот.
– Это вас беспокоит Афанасьев Валерий Васильевич – начальник Генштаба, – по старой привычке представился Верховный.
– Ну, положим уже не начальник Генштаба, а что-то вроде президента, – ухмыльнулся академик, явно пребывая в курсе последних событий.
– Да. Так получилось, – слегка виноватым голосом ответил генерал.
– Я, признаться, уже часа четыре жду звонка от вас, а вы все не звоните, – сурово посетовал Шерстобитов. – Это ведь не шутки. Это жизнь всей планеты, между прочим.
– Простите, – пролепетал Афанасьев, подавленный мощью собеседника, – замотался, видите ли. Столько всего навалилось.
– Ладно. Чего уж там? Я все понимаю. Но на будущее, попрошу вас быть посерьезнее с такими вещами, – уже более благодушным тоном ответил Шерстобитов.
– Согласен. Принимаю. Я, вы, наверное, уже догадались, звоню вам по поводу вашего изделия.
– Догадываюсь. Если я правильно понял, то, что транслируется по ТВ, вам срочно нужны еще два экземпляра, – не то, спрашивая, не то, утверждая, пророкотал ученый.
– Да. Совершенно верно, Игнатий Олегович.
– Вообще-то они погибнуть не могли. Двойной бронированный каркас надежно защищает аппаратуру от внешних воздействий подобного рода. Мы проводили испытания в куда более экстремальных условиях, нежели ненаправленный взрыв с дистанции, – задумчиво произнес он. – Вы обследовали их?
– Простите, кажется в этой суматохе, об этом никто не догадался. Да и я, грешным делом, тоже. В общем, мы пока их не обнаружили, – совсем растерялся Афанасьев. В трубке на какое-то время повисло недоуменное молчание. Затем она словно взорвалас:
– Да вы что, там шутки шутите что ли?! – вдруг взъярился академик, добавив нечто из лексикона шоферов-дальнобойщиков. – Вы понимаете, черт вас дери, что если хоть один из них попадет в руки неприятеля, то чем это все грозит?!
– Войной?! – не смог сдержать эмоций генерал.
– Ну, если и не войной, так уж во всяком случае – миллиардными убытками! – проорал ученый, опять добавляя в лексикон нечто совсем уж неприличное, связанное с половыми органами и некими родственными отношениями.
– Так уж и миллиардными? – попробовал слегка усомниться Афанасьев.
– Представьте себе! Или вам незнакомо дело Беленко,[159] когда пришлось перенастраивать всю систему опознавания «свой-чужой»?! Вы знаете, что значит перенастроить всю систему РВСН на новые частоты оповещения, на ввод новых шифров и кодов доступа?! И сколько это займет времени?! А если алгоритм смены частотного диапазона оповещения попадет в руки врага, то он запросто запустит спуфинговую[160] программу. И тогда наши ракеты, в лучшем случае не взлетят, а в худшем – начнут взрываться прямо в шахтах! – гремел тем временем академик так, что всем в комнате было слышно, причем опять продолжая вставлять в свою речь непечатные выражения, которые не всегда даже на заборах пишут. Афанасьев, затравленным взглядом посмотрел на Завьялова, ища хоть у него, какой ни на есть поддержки, но тот лишь кивал головой, в подтверждение слов Шерстобитова. Генерал даже не предполагал, что заурядный разговор может превратиться для него в такую выволочку.
– Что же делать? – робко спросил он, покрываясь мелкой испариной, когда голос на том конце несколько снизил тембр.
– Искать, мать вашу, остальные чемоданчики! Гарантирую, что они не потеряли свою функциональность.
– Там сейчас такое месиво, – понуро ответил Валерий Васильевич.
– Прошло уже почти пять часов. Основные завалы уже разобраны. А найти их, проще простого. Где там ваш сопровождающий?
– Он стоит рядом со мной.
– Вот пусть он вам и объяснит, что такое интерком и как активировать систему внутреннего поиска с топографической привязкой. Ищите, давайте, я подожду, но не буду класть трубку.
Не дожидаясь приказа, сообразительный каптри уже отстегнул чемоданчик от наручников и вставил свой ключ в замочную скважину, дожидаясь, когда Афанасьев достанет свой экземпляр. Получив от генерала нужное, он вывел на откидной экран карту Москвы и бодро застучал клавишами, посылая запрос. Как и ожидалось, прямой связи с чемоданчиками не было. Завьялов знал об этом еще утром, когда ему об этом просигналил его собственный. А вот встроенные в них радиомаяки функционировали исправно, в чем он и убедился, настроив прием сигнала.
– Есть сигналы от радиомаяков, доложил он.
– Откуда поступают? – быстро спросил Афанасьев.
– Один находится на месте происшествия – в семнадцати метрах от мавзолея Ленина. А вот второй находится далековато.
– Где?! – крикнули разом генерал и академик, который все слышал.
– В доме номер 3, что на Сухаревской площади.
– Я знаю, – вмешался в разговор долговязый капитан, – это НИИ скорой помощи имени Склифосовского. Я там лежал.
– Вот что, недоумки, – ворчливым голосом заговорила телефонная трубка, – срочно связывайтесь с кем надо, но чтобы в течение получаса оба чемоданчика находились в надежном месте.
– А как насчет моей просьбы, – несколько успокаиваясь, поинтересовался Афанасьев.
– Я уже два часа, как отдал распоряжение об изготовлении новых. С дополнительной защитой. Как только найдете пропажу и обеспечите ей надлежащую охрану, сразу же под усиленным конвоем доставите к нам в НИИАА на предмет проверки несанкционированного проникновения и дистанционного воздействия. Я буду на месте.
– Спасибо большое, Игнатий Олегович, – просипел Афанасьев.
– Не за что, ваше анпираторское величие, – подковырнул его академик на прощание.
– Уфф! Ну и ни фига себе старенький?! – проговорил Верховный, отирая со лба пот. – Давненько меня так не материли. А вы не скальтесь! И не смейте, потом в мемуарах писать, как вашего командующего на х… катали! Так, а если серьезно, вот вам Павел Геннадьевич задание особой важности: я вам сейчас прикомандирую Михайлова и вы с ним вдвоем, как хотите, но организуйте доставку чемоданчиков в НИИАА. Пусть он берет спецназовцев и обшаривает лично все указанные вами места. Я уже и так опаздываю на совещание, а вы, как освободитесь, то доложите мне о выполнении. Свой ключ, я пока оставляю тебе, хоть и знаю, что это идет в нарушение всяческих инструкций. Ну, да мы их с самого утра нарушаем. Вернешь потом. Ясно?
