Юрий Соколов
Солнца трех миров
Крысолюди загалдели, одобрительно переглядываясь. У них будет много добычи, большеногие добровольно должны учить их ремеслам, а потом будет с кем воевать – куда уж лучше. Идея новой войны была подброшена Ингой. Мы поначалу сомневались, стоит ли задавать дикарям такой курс, подкрепляя его божественным авторитетом, но Инга нас убедила. Война так и так будет, сказала она. Что, какие-то сомнения есть? Так лучше пообещать ее с самого начала, выкроив большеногим побольше времени для мирного существования, и заодно настроить их на нужный лад. О нравах крысолюдей они все знают. Не успеют подготовиться – сами виноваты.
– Отправьте гонцов во все стороны, – закончил я с облегчением. – И пленников из большеногих отправьте гонцами к их племенам и родам, уцелевшим на обеих равнинах. А мы спустимся вниз по Великой реке, разговаривая с каждым, кто нам встретится.
Крысолюди загалдели сильнее прежнего, а их предводитель надулся от важности и стал отдавать приказания. Я спросил Эрава, чего этот коху так надувается, и большеногий ответил, что тот только что присоединил к своему титулу звание «Вождь гонцов». Встреча с нами сделала его особенным среди соплеменников, а его род – особенным среди всех родов крысолюдей. И уж теперь предводитель постарается свой новоприобретенный статус не потерять.
Одна лодка пошла в деревню, несколько других – вверх и вниз по реке, а лодку предводителя спустили к нижней оконечности косы. Здесь полтора десятка оставшихся крысолюдей разбили лагерь, оставив нас в одиночестве. К этой минуте все наши перенервничали так, что никто и не подумал меня поздравить. Я дотащился до плота, обнялся с Лысым, поцеловал Мартышку и подозвал Машку Ситуацию.
– Налей-ка мне своей бурды, тетя Маша. Не жалея.
– Сережка, милый! Да выпей ты хоть целую канистру!
– Целую канистру ему не надо, – сказала возникшая рядом с нами Даша. – Стаканчика хватит.
– Слушаюсь, посланница богов, – сказал я. – А отчего ты такая рыжая? Других у Лестры не нашлось?
– Не нравлюсь – уходи к Инге, – отрезала Даша. – Тоже мне, Шакта-джото.
– Чего? – недоуменно переспросил я.
– Эрав сказал, что тебе крысолюди тоже присвоили титул. В переводе означает «Голос посланников». Они, видишь ли, подумали, что раз мы все молчим, значит, немые. У них не принято молчать, если говорить умеешь, – по каждому вопросу должен высказаться.
– Слышишь, Лысый? – сказал я. – Больше не прячься. Раз посланники могут быть немыми, значит, могут быть и одноглазыми.
Эрав взял острогу и до самого вечера охотился на сомов в заводи за косой. Он был в ударе, убил их штук десять, и по нашему указанию отбуксировал по мелководью к лагерю крысолюдей. Те встретили щедрый дар восторженными воплями. Нам Эрав не знал как и услужить. Видно, до него не доходило, что выдуманный нами завет Лестры, обеспечивавший безопасность его народу, может рухнуть в любую секунду от любой случайности.
– Если остальные мата-коху поверят в сказку хотя бы вполовину так крепко, как сегодняшние крысолюди и Эрав, завет будет стоять веками, – сказала Инга за ужином.
– В том и дело – «если», – ответил я.
– А я вот думаю: вправе ли мы были вслепую корректировать развитие двух народов? – сказал Эпштейн. – Ничего ведь о них не знаем.
– Не сделай мы этого, один народ вскоре перестал бы существовать, – заметила Инга. – Две разумные расы не смогут ужиться на одной планете, если все пустить на самотек. На Земле неандертальцы и кроманьонцы тоже когда-то жили рядом, и достаточно долго. И что? В итоге остались одни кроманьонцы. А здесь большеногие и крысолюди, одинаково угодные Лестре и разделенные обрывом, вполне могут наладить относительно мирное сосуществование на фундаменте умеренного культурного обмена и вооруженного нейтралитета. Крысолюди, благодаря большеногим, станут цивилизованнее. А у большеногих появится шанс выработать другую стратегию, кроме чисто оборонительной, на случай новой войны.
– Интересно, крысолюди – они местные, или пришли на Гилею через хоул, образовавшийся в устье реки семь поколений назад? – спросила Таня. – Странно, что они появились здесь так внезапно.
– Для выяснения этого надо изучить мифологию крысолюдей, – сказал Эпштейн. – Теоретически могут оказаться не местными и большеногие. О планете ничего не известно, через хоулы сюда мог прийти кто угодно откуда угодно. И у них даже не обязательно сохранится память об этом, если переселение случилось давно.
– Давно – это в прошлую интеграцию? – спросил Лысый. – Или в позапрошлую?
– В рамках моей теории понятие «прошлой» интеграции условно, – сказал Эпштейн. – Как бы правильнее сказать?.. Интеграция – она постоянная, некоторое число хоулов с одних планет на другие есть всегда. Но процессы их образования и схлопывания идут волнообразно, со своими пиками и спадами, интервалы между которыми неравномерны. Масштабы объединения тоже могут быть разными для разных миров. Что считать масштабной интеграцией? С позиций физики это определяется просто общим количеством хоулов, однако такой подход будет неправилен во всех остальных отношениях. Один-единственный хоул с одной планеты может за день так повлиять на экосистему другой, что последствия будут ощущаться миллионы лет. А сто хоулов из ста миров могут не оказать заметного воздействия. Все зависит от того, какие экосистемы взаимодействуют и есть ли вообще в соприкасающихся мирах экосистемы. Роль информационных потоков, к которым чувствительна наша дорогая Инга, вообще неясна. Пока я придерживаюсь такого мнения: чем сложнее экосистема, тем интенсивнее должны быть исходящие информпотоки. Но скорее всего это справедливо лишь для активно развивающихся систем.
– И как это все происходит? – заинтересовалась Даша. – Давай, Боря, расскажи в картинках!
Эпштейн рассмеялся.
– Милая Дашенька, это будут очень мутные картинки. И почти все впоследствии окажется неверным или недостаточно верным. Говорю же: пока ничего толком не знаю. Я специалист в области теоретической физики, и все началось с моих профессиональных изысканий в этой области. Но потом я залез туда, где я даже не дилетант, нахватавшийся верхушек знания, – вообще никто. Подтолкнула меня к этому сама история нашей планеты и, особенно, история эволюции ее биосферы. Какую бы эпоху мы ни выбрали, везде видим примерно одно и то же: сперва долгое время ничего не происходит, а потом начинаются быстрые изменения – климата, животного мира, а на последних этапах и человеческой культуры. Оледенения, потепления, массовые вымирания или резкий рост биоразнообразия – все это у нас почему-то случается вдруг, внезапно. Климатические, геологические и космические катастрофы зачастую предшествуют вымираниям, однако далеко не факт, что являются их причиной: в истории Земли сколько угодно примеров, когда сравнимые по масштабам катастрофы к вымираниям не приводили. Существует множество гипотез относительно тех или иных событий, однако чаще всего их нельзя признать удовлетворительными. Моя теория объясняет все и сразу, но одно дело объяснить, другое – доказать. Возьмем для примера становление нашей цивилизации. Наши далекие обезьяноподобные предки вдруг начинают изготавливать каменные орудия и возникает так называемая олдувайская культура. А почему? Явных предпосылок к этому нет никаких, анатомически близкие гоминиды ничем похожим не занимаются, и, самое главное, освоив производство простейших галечных отщепов, первобытные люди не пытаются его улучшить целый миллион лет.
Эпштейн сделал паузу и оглядел нас. Мы поощрительно закивали, призывая его продолжать.
– Потом точно так же, практически без предисловий, возникает ашельская культура с более совершенными орудиями, – сказал он. – Следом за ней – мустьерская, и далее по списку. Параллельно с этим происходят климатические изменения, ледниковые периоды сменяются более-менее длительными потеплениями, вымирают мамонты, множество других крупных животных, неандертальцы, и надо заметить, что наши пращуры среди всех этих пертурбаций тоже пару раз едва не стали ископаемым видом. Многочисленные мифологические персонажи ведут свое происхождение из этой же временной области, что принято связывать с возникновением и развитием языка и сознания. Ну и наконец, на заключительном этапе люди переходят от охоты и собирательства к земледелию. Можно ли объяснить все это в рамках теории хоулов? Конечно. Но доказать? Даже имей мы уже сейчас десятки хоулов с Земли в другие миры и оттуда на Землю, потребовался бы многолетний труд тысяч специалистов в самых разных областях. А пока ничего не ясно. Вернемся к рассмотренному нами примеру. С чем связаны изменения климата: с воздействием атмосфер других планет или причинами на самой Земле? Каменные орудия люди изобретали самостоятельно или перенимали технологии их изготовления у продвинутых племен из других миров? Мамонты погибли в результате истребления людьми, заполучившими совершенные орудия охоты, или вымерли от эпидемий, причиной которых оказались чужеродные вирусы? Мифология развивалась благодаря человеческой фантазии – или в наш мир действительно проникли некие необычные существа? Тысячи вопросов, и ни на один у меня нет однозначного ответа. Только предположения. Заметьте: за некоторые из этих предположений, высказанных в предельно корректной форме, а не так, как я вам тут сейчас излагаю, я стал посмешищем в научном сообществе… С возрастанием интенсивности информационных потоков при интеграциях все еще сложней, потому что пока не создана общая теория информации. Допустим, наши первобытные охотники изобрели все свои орудия сами. Почему происходили скачки? Среди них появлялись гении вследствие воздействия на сознание хаотических информпотоков, порожденных объединением миров? Или никаких скачков не было, просто археологи пока не нашли орудия, которые доказали бы плавные переходы от несовершенных орудий к совершенным? Теперь возьмем предполагаемую интеграцию миров в средневековье. Что мы увидим? А почти то же самое. В Европе свирепствуют эпидемии, начинающиеся будто на пустом месте. Резко меняется климат. Получают широкое хождение легенды о вампирах, оборотнях, и всевозможные сказания о схватках рыцарей с драконами. Идет охота на ведьм – людей, в основном женщин, якобы обладающих тайными знаниями. Затем начинается взлет европейской научной мысли и следует переход от сельскохозяйственной цивилизации к промышленной. Ну и, наконец, наши дни. Климатические изменения налицо: вопрос в том, чем их объяснить – влиянием человека или ростом числа нестабильных хоулов. Переход общества от промышленной цивилизации к информационной, можно сказать, уже свершился. Свою охоту на ведьм, то есть либеров, мы затеяли тоже. И да, если наша Инга не сошла бы в средневековье за ведьму, тогда я не знаю, что еще для этого потребовалось бы. Я могу назвать и другие признаки, но обычно любая интерпретация событий в свете моей теории вызывает массу возражений даже в кругу сочувственно настроенных слушателей.
– У нас не вызывает, – сказала Таня.
– Потому что вы все прошли через хоул, – ответил Эпштейн. – И как раз поэтому единственная моя надежда что-то доказать научному сообществу – найти стабильный хоул на Землю и пропихнуть через него хотя бы нескольких ученых.
– А если найдем только нестабильный? – спросила Даша.
– На этот случай я собираю образцы тканей животных и растений, – ответил Эпштейн и вытащил из своего рюкзака небольшой чемоданчик. Когда он его открыл, мы увидели, что тот полон маленьких пробирок, а в карманчик на крышке втиснута толстая тетрадь. – Хотелось бы, конечно, брать еще пробы воды, почв, собирать образцы минералов, но как это носить на себе? Приходится ограничиваться самым интересным. Даже в дневнике фиксирую только наиболее ценные наблюдения и стараюсь писать как можно короче. Кто знает, сколько еще планет впереди. Надеюсь набрать достаточно материала, чтобы коллеги в любом случае не смогли дальше меня игнорировать. Так что односторонний хоул на Землю – не так страшно.
– Да, – сказал я. – По-настоящему грустно будет, если не найдем никакого.
Глава 10
Наутро мы позавтракали и собрались отчалить от косы, но тут из своего лагеря прибежал предводитель крысолюдей. Он угрожающе заорал на нас, размахивая копьем и тыкая им в сторону деревни на другом берегу. Витя снял карабин с предохранителя, Лысый заложил в пращу глиняное ядро, Даша взяла лук, Машка прошла к арбалету.
– Что ему надо? – спросил я Эрава, нащупывая рукоятку висящего на поясе мачете.
– Он просит подождать, пока его воины заберут женщин со стойбища, – ответил большеногий.
– Это он так просит? – удивился я.
– Очень почтительно, – уточнил Эрав. – Он хочет предварять нас на лодке как Вождь гонцов. То есть плыть впереди. Это его часть в утверждении среди коху завета с Лестрой.
– Так скажи, что его часть никто не отнимет. Он легко догонит нас на лодке. Мы никому не позволим занять место Вождя гонцов, даем слово посланников.
Эрав добросовестно перевел. Крысочеловек успокоился и пошел к своим. Воины мигом столкнули лодку на воду и поплыли к деревне. На том берегу с самого утра шла какая-то возня, но чем там занимаются, рассмотреть оказалось невозможно: река в этом месте была шириной в километр.
– Теперь нас будут повсюду конвоировать, – сказал Витя. – Как еще все это обернется?
– Не конвоировать, а предварять, – поправил я. – И чего ты расстраиваешься? Поздно давать задний ход, как бы что ни обернулось.
Лодка Вождя гонцов нагнала нас к полудню и заняла место впереди.
– Что-то мало у них женщин, – сказал Витя, отрываясь от оптического прицела. – Детей, правда, на каждую много.
– Предводитель взял с собой только лучших женщин, – пояснил Эрав. – Жен самых прославленных воинов и охотников. Остальные будут строить плоты. Коху не умеют вязать хорошие тростниковые лодки. Не умеют даже чинить те, что захватывают у нас. Недолго плавают, а потом бросают и ходят пешком по берегам. Или строят плоты.
– Беспокоится наш Вождь гонцов за свое место, – сказала Даша. – Оставил своих.
– Не оставил, – возразил Эрав. – Женщины коху работают лучше и быстрее мужчин. Им будут помогать младшие воины. Скоро они нас догонят – если не станем спешить.
– Ну так не станем, – сказал я. – Пусть догоняют.
На второй день позади показались грубые неуклюжие плоты из каких попало бревен. С нашим они не шли ни в какое сравнение, но зато были больше, а по краям сплошь стояли гребцы. Посредине каждого плота, в очагах из дерна горели костры. Впереди флотилии шли три тростниковые лодки.
Таким порядком мы плыли до самого водопада, менялось лишь число лодок сзади. Они постоянно ныряли в боковые протоки, пропадая то на день, то на несколько. Еще дважды мне пришлось произносить речь перед новыми крысолюдьми, но в основном переговорами с предводителями расселившихся по верхней равнине родов коху занимался Вождь гонцов. Обычно его выступления при встречах хватало, что сильно берегло нам нервы. Инга то медитировала в одиночестве, то расспрашивала Эрава о подробностях течения реки перед водопадом и сразу после. Большеногий отвечал успокаивающе и все время вил веревки из волокон лиан, собираемых в джунглях на привалах. После спуска с обрыва они нам пригодятся, говорил он.
Свита из плотов и лодок позади нас постепенно возросла втрое, из чего мы заключили, что крысолюди восприняли завет с Лестрой всерьез и действительно собираются переезжать на нижнюю равнину. Один раз к нам подошла лодка, в которой помимо воинов коху сидели двенадцать большеногих. Эрав забрался на вышку с арбалетом и обратился к соплеменникам. Войне конец, сказал он, чем вызвал среди большеногих такой восторг, что они едва не перевернули лодку. Воины закричали и заругались, но скорее снисходительно, чем грозно. Слабаки радуются миру, хотя надо радоваться битвам, – ну что с них взять?
Великого табу больше нет, сказал далее Эрав. Боги-покровители даруют нам верхнюю равнину, мата-коху оставляют ее нам, как и все лодки. Но за это мы должны внизу построить им новые. А еще нужны маленькие лодки на два гребца. В каждую сядет большеногий и воин коху. Они отправятся разыскивать наши уцелевшие поселения. Воина коху там никто не должен трогать, хоть он и будет один, а горечь наших потерь весьма сильна. Все большеногие с нижней равнины смогут беспрепятственно переселиться на верхнюю, отработав на крысолюдей по три сухих и три дождливых сезона каждый. Эравы должны оставаться семь сезонов, и еще потом мы должны посылать вниз других эравов учить коху разным ремеслам.
– Надо было включить в договор пункт, что рабочих следует хорошо кормить, – сказал позже Витя. – А мы этот момент упустили. За три года крысолюди всех большеногих уморят голодом и непосильной работой.
– Может, еще не поздно поправить, – сказал я. – Эй, Эрав! Иди сюда!
Эрав не сразу понял, в чем проблема, а когда понял, объяснил, что упущенный нами пункт не имеет смысла. Даже пленников хорошо кормят, сказал он. Если уж большеногого не убили сразу, то он будет есть то же самое, что женщины. А женщины у коху едят не намного хуже воинов – конечно, когда весь род не голодает. Что же касается работы, то коху ее не любят. Нормальный повседневный труд в их глазах уже сущая каторга и жуткое наказание. Эрав что хочет сказать? Что работать у коху ему приходилось куда как меньше, чем в родной деревне.
– А у нас? – заинтересовалась Даша.
– Еще меньше, – ответил Эрав.
Водопад стал слышен впереди за два дня до подхода к нему. Там колоссальные массы воды из главного русла реки и всех ее боковых рукавов рушились вниз с высоты трехсот метров. Лодка Вождя гонцов свернула к левому берегу и вошла в боковую протоку, а за ней повернули мы и все остальные лодки и плоты. До самого обрыва наша флотилия все время забирала влево, пока не подошла к голому каменистому острову. Два узких потока огибали его с обеих сторон, заканчиваясь отдельными водопадами. Внизу под каждым было озеро, а между ними – еще один остров, с высокими деревьями на нем и тростниковыми зарослями по берегам.
По отвесной стене обрыва, от одного уступа к другому, тянулась узкая лестнично-канатная дорога из бамбука и лиан. Ее построили большеногие, уходя на верхнюю равнину. Потом разрушили за собой, но крысолюди наловили внизу не успевших сбежать большеногих и заставили их все восстановить.
Прибегнув к помощи Эрава, мы переговорили с Вождем гонцов и поделили водопады. Нам достался левый, а ему – правый. Витя, Эрав и Таня спустились с обрыва, захватив с собой часть наших вещей и оружия, а мы развязали плоты и сплавили бревна вместе со стойками хижин и остальными запчастями по своему водопаду. Наши внизу выловили из все это из озера, после чего принялись вязать плот заново. Мы же спустили оставшиеся наверху вещи по канатной дороге, для чего пришлось сделать три рейса.
Крысолюди тоже занимались спуском пожиток, действуя быстро, бесстрашно и ужасающе небрежно. Пятеро сорвались и разбились – никто о них не пожалел. Большеногие рубили на нижнем острове тростник, сушили его и вязали лодки. Воины коху валили деревья каменными топорами, потому что плавали неважно, проворонили половину бревен из своих плотов, и те унесло течением. Жены воинов обрубали сучья, оттаскивали ветки, плели веревки. Трудились они действительно лучше мужчин: их лапы больше походили на руки, пальцы были тоньше и когти на них не такие впечатляющие. Работа надолго останавливалась всякий раз, когда очередной неудачник срывался с канатной дороги. Его провожали воем и восторженным гоготом – вот ведь потеха! – после чего все с явной неохотой снова брались за топоры.
Каждый день сверху продолжали пребывать новые крысолюди, но чем кончится великое переселение, мы не узнали. Как только наш плот и лодка Вождя гонцов оказались готовы к плаванью, мы поспешили отчалить от острова и стали пробираться по протокам обратно в главное русло. Пока вышли в него, прошло четыре дня, большой водопад остался далеко позади, и увидеть его нам так и не довелось.
Две недели нас нагоняли лодки и плоты, но флотилия в целом не слишком разрослась, потому что предводители некоторых родов коху с верхней равнины решили далеко от обрыва не заплывать. Они выбирали себе места под поселения и уводили к ним несколько плотов и лодок.
Я и Вождь гонцов периодически толкали речь перед крысолюдьми нижней равнины. Накладка случилась лишь однажды, когда особо въедливый предводитель поинтересовался, отчего это посланник богов не умеет говорить на языке мата-коху, а пользуется переводчиком. Я ответил через Эрава в том плане, что Голос посланников говорит лишь на языке богов-покровителей, а болтать на наречиях всяких коху, пусть они и мата, ниже моего достоинства. Крысочеловек недоверчиво скривился, и тогда вперед выступил Эпштейн. По большей части именно он составлял дежурную речь, неоднократно репетировал ее с Эравом и знал текст на языке крысолюдей наизусть. Откашлявшись, Боря повторил его теперь с таким спокойствием и достоинством, словно делал доклад на научном конгрессе. Въедливого предводителя это убило напрочь, как и остальных присутствующих коху. Мало того, что посланники знают их язык, так у них еще и немые при необходимости разговаривают! Ну их, таких загадочных, лучше держаться подальше и не связываться.
Посовещавшись, мы решили, что стоит почаще проявлять по отношению к нашим крысомордым спутникам и встречным родам коху божественную щедрость, ибо надежды на богов-покровителей не было никакой, а обещания от их имени раздавались щедро. Как только впереди показывалась илистая отмель, облюбованная водяными ящерами, я брался за карабин. Раньше мы на ящеров не охотились, потому что Витя сказал, что их мясо жутко воняет падалью. Но у крысолюдей оно считалось приемлемой пищей, и я исправно добывал для них по два – три ящера за раз, выбирая самых крупных. Эрава мы по полной напрягли подводной охотой, и он больше не хвалился, что у нас ему приходится работать меньше, чем в родной деревне.
Постепенно наши отношения с Вождем гонцов и его командой на передовой лодке стали теплыми, почти дружескими. Вождь часто приходил к нашему костру на привалах, чтобы «приобщиться жизни посланников», как он выражался. Витя через Эрава рассказывал ему о Земле, о городах и странах, в которых побывал с Эпштейном и без него, о наших обычаях и чудесах техники. Крысочеловек сидел, задумчиво подперев лапой уродливую голову, изредка спрашивал о чем-нибудь и снова умолкал. Сам он охотно рассказывал Эпштейну о битвах, в которых участвовал, и подвигах, в основном своих личных. Но все его истории сводились большей частью к одному сюжету: как мата-коху напали на селение большеногих, победили их, убили и съели. Боре это быстро надоело, он жаждал крысочеловеческой мифологии, но как раз о ней Вождь гонцов распространяться не любил. У коху нет богов, говорил он. То есть раньше не было – теперь есть Лестра и боги-покровители с верхней равнины. А другие нам зачем? Понятия не имею, откуда взялся мир. Наверное, Лестра его сотворила, как большеногие говорят. Какая разница? Кто бы ни сотворил, сделано хорошо и жить в этом мире можно. Откуда взялись коху? Странный вопрос. Коху были всегда. И всегда всех побеждали. А больше ничего не знаю и знать не хочу.
– Конечно он врет, – жаловался нам Эпштейн. – По нему видно. Но почему не хочет говорить?
– Наверно, табу.
– Ясно, что табу, да только странное оно какое-то!
– Да не расстраивайся ты так. Ты же умный, непременно потом разберешься.
Оставив в покое богов, Эпштейн стал прощупывать предков, но натолкнулся на ту же стену молчания и отговорок. А древние герои у крысолюдей занимались примерно тем же, что и современные: устраивали набеги на большеногих, убивали их и ели.
В команде Вождя гонцов был воин, который нравился нам больше других. Он приходился предводителю младшим братом, отличался несвойственными коху трудолюбием и любознательностью, и непременно покрыл бы свою голову позором среди соплеменников, не будь лучшим охотником в роду. Звали его Кирдык, и уже одно такое имя сделало парня невероятно популярным в нашем корпусе посланников. Он тоже частенько наведывался к нашему костру, и Эпштейн, потеряв надежду расколоть Вождя гонцов, наехал на Кирдыка.
Однако и лучший охотник рода оказался крепким орешком. На вопрос, воюют ли крысолюди друг с другом, он очень удивился. Чтобы коху напал на коху? Такого не может быть. Только шутливые поединки без оружия и использования когтей. А почему? Да потому, что коху друг дружке врагами быть не могут, а убивать надо только врагов. Я убил совсем мало большеногих, с сожалением сказал Кирдык. А теперь дела совсем плохи, ведь у нас с ними мир. Скорей бы Лестра объявила начало новой войны – вот тогда я убью тысячу этих трусов, не меньше. Все равно нормально драться они никогда не научатся.
Почувствовав, что линия допроса против его воли изгибается в хорошо знакомую сторону, Эпштейн отстал и от Кирдыка. Заработанный у крысолюдей титул «Мудрость посланников» его не утешал.
– Я помогу! – вызвалась Машка, наглядевшись на Борины страдания. – Кажется, я знаю, чем пронять этих вурдалаков. Они ведь могли сюда через хоул прийти, правильно?
Эпштейн пожал плечами. Конечно могли, но…
– Вот и ладно, – сказала Машка, отметая ненужные на ее взгляд уточнения и оговорки
Призвав Эрава, она заучила с ним какое-то предложение на языке коху, а потом еще долго ходила, бормоча его себе под нос. И когда Кирдык снова к нам пришел, Машка оглоушила его заготовленной фразой. Переводилась она примерно так: «Расскажи-ка мне, как жили твои предки до того, как пришли в этот мир через дыру в воздухе?»
Сказано было артистически, с ехидным видом, который ясно свидетельствовал: можешь молчать, но я ведь все равно все знаю. Эффект Машкина заготовка произвела самый драматический. Самодовольный убийца Кирдык затрясся, посинел и повалился Машке в ноги, закрыв голову лапами. Мы долго не могли уговорить его подняться. Минут через десять он таки встал, тут же сел и, все так же трясясь, стал рассказывать.
Когда-то коху жили в другом мире и были одним из родов большого народа. Каждый род состоял только из кровных родственников – чужих к себе не принимали. Более того – стоило кому отлучиться на несколько дней, по возвращении его вполне могли убить как чужого. Все отношения между родами сводились к непрерывной кровавой вражде из-за добычи и территорий; в плен брали только девочек, не успевших соединиться с мужчинами; никто из народа не доживал до старости. Воины гибли в схватках, женщины умирали от истощения частыми родами, дети учились говорить и убивать одновременно.
Коху были сильны, но их соседи оказались сильнее. Род слабел, конец его был недалек; и тут один из воинов нашел проход в другой мир, пустой и голодный, совсем не похожий на родной. И вместо того, чтобы со славой пасть в последней битве за богатые охотничьи угодья в родных лесах, а может, победить благодаря чуду и случаю, род коху трусливо бежал в новый мир, обрекая себя на позор и скудость.
На множестве островов в дельте огромной реки не было ни единого врага. Но еды здесь тоже почти не было, а с моря дул холодный ветер, от которого не спасали набедренные повязки из травы и жар костров.
Разведчики пошли вверх по реке, добрались до первых тростниковых зарослей по берегам и вернулись в ужасе: в тростниках жили животные, очень похожие на коху. Они ходили на четвереньках и были хвостаты. И предводитель сказал, что это, должно быть, такие же трусы из других родов, сбежавшие сюда еще раньше и превращенные богами в зверей в наказание за малодушие. Коху хотели вернуться в свой мир для искупления вины, но не нашли дороги назад: проход исчез. Предводитель воткнул себе в сердце стрелу и умер; некоторые воины тоже убили себя, но другие остались жить, принеся клятву забыть навсегда, кто они и откуда.
Вскоре коху обнаружили, что новый мир не так пуст и голоден, как казалось. Вверх по реке росли леса, в которых было довольно дичи. В самой реке водилась разная рыба, и коху научились ее ловить. Лишь на больших тростниковых крыс они избегали охотиться, пугались даже встречи с ними. Однако сами в зверей не превратились, и страх перед старыми богами стал слабеть.
Раньше коху жили как одна семья. Теперь каждый воин стал предводителем собственного рода, ведь женщины продолжали приносить по три, по пять и по семь детей за раз, как и раньше. Только новые рода не воевали друг с другом, а когда случались раздоры, они тут же прекращались, стоило одному из предводителей намекнуть другим на общую тайну. Она передавалась из поколения в поколение, от глав родов к старшим сыновьям. Кирдык же узнал ее случайно, подслушав разговор отца и старшего брата.
Закончив рассказ, Кирдык умолк и снова обхватил голову лапами.
– Похоже, вы вскрыли комплекс неполноценности целого народа, Мария Федоровна, – сказал Эпштейн.
– Радости мне от этого, – буркнула Машка зло и виновато.
Странно, однако мы все жалели Кирдыка и хотели как-то его поддержать. Эрав – и тот смотрел на него сочувственно. Невероятно разросшийся род коху жил в новом мире точно так же, как и в старом: захватывал все новые и новые охотничьи территории, даже не задумываясь, зачем они ему нужны. Мы уже убедились, что на нижней равнине было пустовато, и несмотря на плодовитость крысолюдей, добычи здесь и им, и большеногим хватило бы на поколения вперед. Большеногие, насколько мы знали, жили только по берегам Великой реки; коху селились там же и осваивали прибрежные леса на расстоянии нескольких дневных переходов. Конечно, рано или поздно проблему перенаселения им придется решать, но, к счастью, это была не наша проблема. Что мы могли сделать? Настроить коху на междоусобные войны? Ввести у них обычай детоубийства? Никто из нас не взял бы на себя такую ответственность. Это было бы слишком и для настоящих посланников богов, и для самих богов.
Кирдык успокоился, встал и попрощался с нами. Больше не увидимся, сказал он, сегодня меня убьют. Но это и лучше, потому что одно дело – знать что-то, а проговорить вслух – совсем другое.
Он повернулся и пошел к своим, но далеко уйти не успел.
– То есть как – убьют? – ошалело спросил нас Эпштейн.
– Просто убьют, – хмуро пояснила Машка. – И все из-за меня.
– А ну верните его! – неизвестно кому приказал я, и мы все бросились за крысочеловеком. – Давай назад, Кирдык! Куда это ты собрался?
Притащив Кирдыка обратно к нашему костру, мы стали выяснять, почему его убьют, хотя и так было понятно. Кирдык наши догадки подтвердил: ему не положено знать тайну, и тем паче о ней рассказывать. Собственно, его полагалось казнить дважды.
