Юрий Ра
Сортировка

Новоприобретенный начальник вошел в положение и отпустил меня в Москву за оставленными там шмотками, и заодно поздравил с грамотным заселением в общагу. А потом намекнул, что отдельная комната – это здорово и даже полезно.

– Валер – не выдержал я – Да ты-то чего так доволен, неужто за меня так рад?

– Петь, что ты как ребенок! Кто у нас график дежурств составляет? Я!

– И что?

– Кто в курсе, когда тебе в день, а когда в ночь?

– Ты.

– Верно, дружище! Так кто будет водить баб в твою конуру, пока ты будешь в ночную смену ишачить?

– Да неужто ты?!

– Молодец, парень. С первого раза всё понял.

– Валер, я смотрю тебе общажные правила до сих пор душу греют.

– А то! Вот женишься, сам поймешь всю прелесть институтской жизни.

Вот и думай после такого разговора, хорошо ли иметь в начальниках друга или друга в начальниках… С другой стороны, в общаге мы так и жили, вспомнил я внезапно. Накатили картинки процесса сборов на свидание, когда открывались шкафы с одеждой всех проживающих в комнате и собирался приличный шмот на героя-любовника. А потом в голову пришли совсем интимные кадры, когда все соседи выселялись на время удачно сложившейся случки счастливчика с какой-нибудь сокурсницей. И никто не пикал – таковы суровые правила мужской солидарности.

Глава 5. Начали!

Так бы сейчас и рванул в столицу за вещичками, не теряя время. Но нафига мне такие приключения на свой зад? Здесь у меня своё жилище, кровать и умывальник, а приеду в Москву на ночь глядя, и опять придется искать, у кого бы переночевать на птичьих правах. Не, уже не хочу. Я инженер и трудоустроенный молодой специалист с пропиской и красненькой корочкой, жить среди полунищих студиозов, по разным причинам не разъехавшимся из Москвы, мне невместно! Так что в Москву завтра с утреца, и сразу обратно тем же днем. А пока пройдусь по магазинам, надо потихоньку обрастать бытовыми мелочами.

В стране победившего социализма, как оказалось, я получил не только крышу над головой, под крышей была кровать с панцирной сеткой, подушкой и матрасом. Если не ошибаюсь, то в Москве среди личных вещей постельное бельё меня не дожидается, так что верняком надо его покупать. Кипятильник? Нет уж, лучше сразу плитку и чайник. И кастрюльку со сковородкой. Не знаю, как обстоят дела с другими жильцами тут, но в студенческой общаге оставлять готовящуюся пищу без присмотра было опасно. И стащить могли, и сам не раз забывал на включенной плите чайник или кастрюлю, так что всё-таки плитка нужна. Готовить в комнате не самый лучший вариант, жильё может пропахнуть едой, но поверьте – это не самое страшное, чем она может пропахнуть. Лучше пусть комната провоняет луком, чем моим умершим от голода полуразложившимся худым тельцем.

День провел в трудах по обустройству, уборке и покупке нужных мелочей. Получилось неплохо, тем более, что руки чуть не сами помнили, что и как делается, мозг подсказывал, где посыпать соды, а где можно обойтись куском веревки. Несколько витков волосатой пеньковой веревочки вокруг крана и пять минут упорного пыхтения превратили белого горбатого старичка над умывальником в хромированного молодца. Водопроводный кран так последний раз сиял еще на заводе после хромовой ванны, сто процентов.

На следующий день я встал не то что рано, а затемно. Поезд до Москвы отправляется в пять утра, а мне еще дверь изнутри покрасить надо. Пока по Москве шарюсь, краска высохнет, надеюсь. А еще надеюсь, что она не приклеит дверь намертво, не хотелось бы оказаться в ситуации, когда придется выламывать свежеокрашенную дверь. Постоял, подумал над вариантами, гарантированно не позволившими двери приклеиться к косяку, и нашел оптимальный: лечь поспать еще полчасика и не маяться дурью спозаранку. И знаете, у меня получилось! А дверь покрашу потом, как-нибудь выберу время, сниму с петель и покрашу. Можно было бы и так оставить, но краска куплена, надо будет куда-то вымазать её.

Москва показалась одновременно знакомой и не очень. Вроде бы привычные улицы, но стоит остановиться и всмотреться, тут же внимательный взгляд рождает странный эффект: улицы словно в кино с сильно-сильно ускоренной перемоткой меняются. Сначала они становится грязными и неухоженными, потом на некоторые выплескивается толпа неряшливых унылых торговцев как на блошиных рынках, еще мгновение, продаваны исчезают, всё пространство оказывается завешенным рекламой во много ярусов, проезжая часть оказывается забита машинами, автомобили становятся всё новее и дороже, сами улицы становятся чистыми и красивыми, исчезает реклама и даже провода в воздухе… Наваждение проходит, если помотать головой или перестать торчать на одном месте. Каким-то седьмым чувством я понимаю, что определенная часть меня видела все эти метаморфозы, жила в них.

Странно, разве можно жить одновременно в нескольких временных слоях? А еще возникло понимание, что надо аккуратнее пользоваться воспоминаниями, некоторые объекты, которые я знаю, еще не существуют, они из другого времени. А кое-какие люди сейчас не те, кем станут в будущем. Хотя с людьми всё и так ясно – любой человек через десяток-другой лет становится не тем, кем был. Ну не любой, почти любой. Те же парни, дежурные по станции, которых я увидел в первый день на Сортировке, и через двадцать лет будут сидеть на тех же рабочих местах. И через тридцать, пока на пенсию не уйдут. Жуть какая, неужели на самом деле можно тридцать лет проработать в одной организации в одной должности? Как учителя, как машинисты, как… да много кто так живет. Я не такой.

А я какой? Поживём – увидим. Если разобраться, я в своём нынешнем если не виде, то сознании живу в этом мире первую неделю, глупо составлять о себе мнение по двум-трем дням. Первый шаг только сделан или почти сделан. Так что долой раздумья о своей судьбе! Пару часов всего побегал по общежитию в поисках человека, обещавшего сберечь мои шмотки, забрал большущую сумку с одеждой, бытовой мелочёвкой и парой книжек, в том числе на глаза попался еще шестидесятых годов издания «Справочник эксплуатационника». О! Эту книжку Петру выдал его отец, тоже железнодорожник, всю жизнь проработавший в системе МПС и продолжающий там трудиться. А это что? Тут еще и фотоаппарат! Я что, фотограф-любитель? «Зенит-ЕТ», лучший из худших или худший из лучших? Память подкидывает информацию, что механизм неплох, оптика средняя, а если сравнивать с мыльницами цифровой эры, то объективы вообще супер. Вот только матрица подкачала. В смысле плёнка, кадр двадцать четыре на тридцать шесть миллиметров не обеспечивает приемлемого разрешения, стоит увеличить снимок до формата листа А4, и всё, от зерна не избавиться. Ну и зачем мне такой аппарат? В темноте не снимает, на пленке всего тридцать шесть кадров, естественного цвета сейчас на любительских материалах вообще не добиться… Может продать его? Потом будет видно, пока беру все вещи и еду домой. Опачки, домой –теперь это на Сортировку!

Первая смена на новой работе, вернее на первом рабочем месте в моей такой коротенькой жизни. Планёрка перед сменой, вместо задания на день нам прочитали телеграммы по случаям нарушения правил охраны труда и безопасности движения. Ну, тоже нужно, наверное. А то вдруг кто-то из составителей забудет, что фраза «Гвозди бы делать из этих людей» не канает на его работе – под колесом вагона и гвоздь превращается в плоскую пластинку.

– Фролов, для начала рекомендую изучить нормативную документацию, в соответствии с которой работает станция, ну и дежурный, соответственно. ДээСПэ – сменный помощник начальника и оперативный командир смены.

– Короче, Склифосовский! – что-то Старцева на словеса потянуло. Или так и надо?

– А короче не получится. Вот технико-распорядительный акт станции, вот инструкции по обслуживанию подъездных путей, регламент переговоров по радиосвязи, журнал осмотра устройств станции, журнал комиссионного осмотра…

С каждой фразой стопа книг, журналов и папок с подшитыми документами увеличивалась и увеличивалась, достигая уже чуть ли не метровой высоты.

– … и наконец действующие приказы и телеграммы по Московской дороге и сети МПС. Всё это изучать будешь здесь. А в свободное время, Петя, учи Инструкцию по движению поездов и маневровой работе, Правила технической эксплуатации дорог, Инструкцию по сигнализации. В библиотеке получишь, только запишись сначала.

– В свободное время?

– Ну да, между сменами. А как всё выучишь, сдашь экзамены по устройству станции, организации работы, по всем инструкциям, регламентам, приказам и телеграммам. А потом шесть смен под контролем – и ты полноправный дежурный. Нос первого раза никто не сдаёт – такое правило.

Где-то в затылке сильно зачесалось, два дежурных по станции средних лет отвлеклись от управления на целых полминуты и весело лыбились. Причем улыбки выглядели настолько кровожадно, что я понял – всё сказанное не шутка, так было до меня, так будет со мной. Кажется, это действительно инженерная должность.

– Товарищ Старцев, какой вы после этого товарищ? У меня ж голова сломается.

– Тогда в станционные рабочие. Со сломанной головой ты далеко не уйдешь.

– Да шучу я, нормальная тема! К кому меня прикрепите?

– Да вот с Юдиным будешь работать, давно у него учеников не было, заотдыхался Владимир.

– А чего сразу мне-то?

– У тебя крыло попроще, твой парк «Б» не такой запутанный, а к парку «С» локомотивное депо примыкает. И вообще, приято так, сам знаешь. Или надбавка за наставничество тебе лишняя? – заместитель начальника станции спокойно, но планомерно дожимал строптивого дежурного по станции, не выказавшего охоты стать моим учителем.

– Не лишние. Только доплата копеешная в сравнении с нервами, что этот твой знакомец мне попьёт.

– Не боись, Владимир Федорович! Я страсть какой смышленый!

– Как Филипок?

– Точно! Сам не заметишь, как экзамены сдам.

– Ну смотри, ты обещался, ученик. А для начала ноги в руки и…

– Не, сначала я с ТРА станции ознакомлюсь, потом остальные документы вычитаю.

– Да что ты там поймешь?

– У меня высшее образование, я не с улицы пришел. – А вот эта моя фраза Владимиру не понравилась. Видать, не все здесь с институтскими дипломами, сильно не все.

Да уж, не маленькая станция, одно слово – сортировка. Сюда приходят грузовые поезда с четырех направлений, вагоны перетасовываются как пасьянсы на нескольких колодах, а потом уходят во вновь сформированных поездах в разные стороны. В Купянск на Украину, в Венспилс на Латвию, поближе на Москву, Тулу, Елец… тысячи вагонов ежесуточно обрабатывает и отправляет станция. Для непосвященного в эту кухню человека кажется, что главное в работе железнодорожников – перевозка пассажиров. А на самом деле основа основ грузовые перевозки, это и более девяноста процентов всех усилий, и более ста процентов доходов. Более ста, потому как возить нас хороших железнодорожному транспорту обходится дороже, чем мы платим за билет. Деньги от доходов за грузоперевозки покрывают убытки от пассажирского движения.

Как ни странно, но информация, получаемая из многочисленных документов на удивление складно ложилась в мою голову. Вообще, порой появлялось чувство, что раньше я, ну или некая часть меня работала в схожих условиях. Чуть ли не дежурным по сортировочной станции, пусть и не этой, но похожей по размерам.

– Эй, специалист, ты там хоть чего понимаешь? Зачитался, притих как мышь под веником – не удержался Юдин.

Я уже более шести часов сидел за спинами дежурных рядом с девушкой оператором и вглядывался то в нормативные документы, то на пульт. Действительно, глубоко погрузился. И задницу отсидел, и ноги затекли, и на мочевой пузырь давит. Надо пройтись размяться. Только отвечу, чтоб не приняли за невоспитанного или высокомерного человека.

– Да чего тут не понимать, станция как прочие, никакого космоса с черными дырами или бермудских треугольников пока не нашел.

– Ха! Это верно, что пока. Погоди, начнёшь сам работать, будут тебе и черные дыры, и треугольник как минимум один. На грузовой двор маневровый тепловоз пошлешь, и всё – с концами!

– Это как?

– А на грузовом дворе нет над ним нашей власти. Там только составитель решает, что нужно делать и как долго он будет переставлять вагоны. И стрелки ручные, и пути не централизованные.

– Это я еще не дошёл до грузового двора.

– То-то! А то ишь, станция ему не космос… Так и ты не Гагарин поди.

Да, в дневную смену работать нормально, хоть и долгое это дело – двенадцатичасовая смена. Ладно я, сижу сзади да документацию изучаю, а вот дядьки всю смену не умолкают: дают задания, проверяют правильность восприятия команд, да всё не своими словами, а строго по регламенту. Ну как строго, не без вольностей, но в пределах разумного. Только что досталось на орехи Ленке – оператору при дежурном. Она отвлеклась на доклад по селектору поездному диспетчеру и не услышала команду Юдина машинисту поезда на осаживание состава. Ух как он разорался!

– Ты что, овца тупая, не объявила по громкой связи, поезд вагонами вперед пошел! А вдруг подавим кого на парке!

– Вы не говорили мне!

– Ты должна была слышать, как я команду машинисту отдал!

– Я с диспетчером разговаривала!

– У тебя два уха! Одним в трубку, другим меня слушаешь, третьим Курдюкова! Чтоб последний раз!

– Я сейчас объявлю.

– Сиди уже! Я сам объявил.

– Так какого…

– А для порядка, чтоб не спала. И в глаза мне смотри!

– Так вы ж ко мне спиной сидите, Владимир Федорович. И вообще, не кричите на меня, я вам не жена.

– Выкручивайся как-то, ты оператор. Это как жена, только на двенадцать часов и за зарплату.

Реально, дежурные слушают эфир по трем каналам, диспетчеров, оператора, дежурных стрелочных постов, друг друга, рассказывают анекдоты в свободное время, да еще мне ухитряются пояснять свои действия. Гай Юлий Цезарь рядом с этими монстрами выглядел бы бледно. Опять же про него рассказывают, что он мог делать три дела одновременно, но никто не уточняет, с каким результатом. А тот правитель вполне мог так косячить, что простым смертным и не снилось. Да что мог – точно напортачил сильно, его ж подчиненные зарезали прямо на рабочем месте за что-то. Наверняка за косяки.

Первая ночная смена далась мне с диким напрягом – после двух часов ночи я перепробовал всё – попить водички, умыться холодной водой, выйти на улицу подышать и сделать зарядку, отжаться раз двадцать. Бодрости не прибавляло ничего. Зато объявления по громкой связи для работающих на парках в ночи звучали особенно громко. А ближе к трём часам дежурные подговорили Ленку почитать «Отче наш». Оказалось, что так здесь называют памятку по охране труда, и читать её положено днем. Зачитываемые ночью правила означают, что на станцию с проверкой заявилось начальство.

– Вот пусть теперь побегают, а то забились по норам, храповицкого дают – ржет Юдин.

– Ленка, тебе не стыдно, народ же пугаешь своей молитвой – добавляет Курдюков.

– Так вы ж сами велели читать!

– А ты и рада поиздеваться над народом.

– Да тьфу на вас!

– Это мы еще сирену не включали.

– Окститесь, половину же города перебудите.

– Да ладно, не буду.

Оказалось, что в помещении поста управления станцией висит рубильник от сирены оповещения всего железнодорожного узла о воздушной тревоге. Раз в год её положено проверять, но даты проверки нигде не расписаны. Так что скучающие командиры станции иногда включают её просто так, якобы для проверки. А весь город вздрагивает в непонятках – это так весело! Я только одного не могу понять – когда эти люди успевают заскучать с таким ритмом работы.

Офигеть! Я с трудом додержался до восьми утра, чтоб свалить домой и не свалиться по пути, но мне объяснили – это еще не конец, сваливать рано. После ночного дежурства руководство смены в лице двух дежурных по станции и двух маневровых диспетчеров остаётся на доклад о прошедшей ночи. Что успели к дневной смене подготовить, как сработали, где накосячили, ладно ли с дисциплиной. И главным в смене является не дежурный, как мне заливали, а именно маневровый диспетчер. Понял, запомню – не всему тут можно верить, старшие товарищи порой пускают дезу. Но принципиально не понравилось другое – с учетом предсменного инструктажа и утреннего доклада трудовая ночь у командиров-движенцев длится не двенадцать, а все тринадцать часов. Мой тяжелый вздох развеселил коллег, заканчивали доклад мы на веселой ноте.

– Молодой, ты с нами после смены пивка засадишь? Тут по пути.

– Вы офигели! Да я сейчас прямо на ступенях упаду и засну.

– Да, слабая пошла молодежь, пойдем составителей покличем, как раз небось помылись и выходят.

Блин, я чего-то не понимаю! Как так? Одни всю ночь, не закрывая ртов управляли процессом, другие всю ночь висели на вагонах, расцепляли вагоны, бегали по щебенке… а потом пить пиво? Этот народ не победить!

Глава 6. На путях

Проснулся в своей комнате ближе к вечеру голодным невыспавшимся и с тяжелой башкой. Организм, шокированный такими условиями труда, после отработанной смены на последнем издыхании дополз до койки, а потом упал на неё и, сука такая, не мог заснуть часа два! За что?!

– Хренов мозг, ты устал? Так спи, чего тебе надо? – А он такой:

– Я слишком устал, чтоб нормально отдыхать. Ты издевался надо мной, теперь моя очередь продемонстрировать тебе, Петр, всю гнусность твоего поведения. Мучайся и запоминай. Еще одна такая ночь…

– Идиотский организм, да у меня впереди годы такого труда! Каждая вторая смена будет ночная. Привыкай, ты не на курорте.

– Мне такой график не подходит, Петр. Сделай что-нибудь.

– Спи уже, организм!

И он заснул. Я тоже, но пару часов мы с ним упустили. Проснувшись ближе к вечеру, задался вопросом: «А сколько сейчас времени? А то дома из пожрать всё настолько скромно, что постящийся монах бы всплакнул» И я еще не знаю, когда закрываются местные продуктовые магазины. Это такая эпоха, где «Всё на благо человека и всё во имя человека». А раз продавец тоже человек, то магазины закрываются где-то в восемь вечера, где-то в девять. А тот круглосуточный дежурный магазин, в который Семен Семеныч Горбунков ездил на такси, остался в комедии Гайдая. Память подсказывает – в этом городе, а заодно и во всей области ни одного дежурного магазина нет.

Отоспавшись и кое-как придя в себя я неожиданно выяснил, что выходной закончился, и завтра опять надо идти на смену. Постойте! У меня после ночи по графику двое суток отдыха, где они? Начал икать их с помощью календарика и выяснил, что первые сутки я банально продрых, а вторые чесал пузо, отходя от двух смен на станции.

– Как же тяжело работать, народ! И что, мне теперь всю жизнь корячиться? – Но изнутри кто-то добрый и родной начал успокаивать:

– Да ты не истери, пообвыкнешь, втянешься со временем, все так живут и ничего…

– А я может не хочу, чтоб «ничего», я хочу долго и счастливо, такого варианта нет?

– Парень, ну ты же не в сказку попал. Да и в сказке не всё радужно бывает. Хорошо, если ты тот рыцарь, который победил дракона. А если окажешься в том десятке, который он до этого проглотил? Да и про Иванушку-дурачка сказка с подвохом.

– А там-то что не так?

– У Ивана старшие братья тоже в сказке жили. Братья сеяли пшеницу да возили в град-столицу. Так они её всю жизнь и сеяли, жали, молотили… заработали себе радикулит и артрит, а потом от старости померли.

Состоявшийся разговор с самим собой окончательно укрепил меня в мысли, что всю жизнь дежурным по станции я работать не буду. Надо расти, делать карьеру. Вот только как? Самый простой вариант – быть родственником начальства, начальничьи детки растут быстро. Не мой вариант, его надо реализовывать еще до рождения. Ладно, что дальше? Постепенно стать родственником начальника. А поскольку усыновление в моём возрасте да при живых родителях не канает, в родственники пролезть можно только через постель. Через личное пространство дочки большого начальника, если точнее. Ну… вариант рабочий, но как-то мне не очень, тем более, что большие начальники живут не в этом городе. И последний вариант – старательно и упорно трудиться, чтоб заметили, сказали: «Ой какой хороший мальчик, давайте его приподнимем» – тоже так себе вариант, прежде всего потому, что требует дофига усилий, времени и результат может не порадовать. Приподнимут куда-нибудь, да там и бросят в приподнятом состоянии. Потому что сын у начальства подрастёт, дочка замуж выйдет за оболтуса, которого тоже надо двигать. Так что нет, терпение и труд никуда не приведут.

В дневную смену меня отправили кататься. Изучать станцию своими глазами, без этого нормально работать не получится, так сказал наставник, подтвердил Старцев, одобрил внутренний голос. Начальник станции при оформлении на работу вообще предлагал полгода поработать составителем, но это уже перебор, а то и беспредел. Если я что-то понимаю, а что-то я очень хорошо понимаю, то работа эта не только очень тяжелая, но пипец какая опасная! Опаснее, чем у монтажника-высотника или такелажника в порту.

Катался я на подменном маневровом тепловозе, чем-то напоминающем катер-буксир в порту. По всему периметру локомотива располагаются трапы с перилами по пояс, так что ехать можно было не в кабине, а практически на открытой палубе, держась за поручни. Волн не наблюдалось, но всё равно лучше было держаться, поскольку на поворотах, вернее в кривых ощутимо мотало, еще и ветер в лицо – романтика, блин! И гудки, гудки это вообще нечто особенное! Каждую команду составителя машинист обязан дублировать соответствующим сигналом, состоящим из длинных и коротких гудков. Это делается, чтоб составитель контролировал правильность восприятия команд. На рацию надейся, но держи в голове – в любой момент может откзать.

Кстати, удивительное дело, руководителем маневров считается и является составитель, крепко бухающий субъект без образования с рацией через плечо, а не машинист, обладатель высшей рабочей квалификации, выучивший свою машину «от и до», получающий приличную зарплату. Хотя да, в Союзе уровень зарплаты со статусом руководителя никак не коррелируется. Пожалуй, у начальника большой станции она не выше, чем у машиниста. А на станции скромной, начальник получает заметно меньше, и высшее образование вообще не залог хорошего заработка. Человек, выбравший путь инженера сможет обогнать своих сверстников по уровню доходов только через много лет, и то при очень большом везении.

Так вот, составитель – в маневровой бригаде не только глаза и уши, он еще и мозг. Он определяет как, когда и что локомотив будет переставлять. Параллельно он сцепляет и расцепляет вагоны, подкладывает и убирает тормозные башмаки, включает в группе вагонов тормоза, осматривает вагоны на предмет их исправности и готовности к перестановке. Как такие важные вещи можно доверить такому бухарику? Так больше некому, он на поле порой единственный представитель славного племени движенцев – командиров отрасли. А то, что пьёт не по-детски, так у него и выбора особого нет.

Прикиньте, ночью зимой в метель при температуре, скажем, минус пятнадцать, этот работяга всю смену провисит на поручне головного вагона, вглядываясь в снежную пелену и резкие тени, если район станции освещен. А если фонарей над головой нет, то этот же составитель вынужден освещать дорогу ручным фонариком. Как он это делает, если одной рукой держится за поручень, а второй сжимает тангенту микрофона своей переносной радиостанции, какой конечностью держит фонарь? Провисев смену на морозе прижавшись к ледяному боку вагона, бедный составитель просто не может не принять на грудь, иначе заболеет. А ежели он заболеет и не сможет выйти на работу, на его место в свой выходной должен будет встать товарищ, поскольку станция не может остановиться ни на час. Так что кто не выпил после работы – нарушитель дисциплины и затаившийся враг.

Всё это я «вспоминал» и заново осознавал, катаясь на площадке тепловоза и наблюдая за маневрами, знакомясь со спецификой работы, сравнивая, как выглядит в натуре станция, которую я наблюдал на пульте дежурного в виде дорожек огоньков.

– Петь, подтащи башмаки, сейчас состав закреплять будем!

– Не положено!

– Борзый или лень не позволяет?

– Без желтухи по путям ходить не имею право! – сигнальный жилет скорее оранжевый, но его всё равно называют желтухой. И да, я реально не имею права ходить по путям без жилета. Это как каска на стройке или заводе – от плиты не спасёт, но должна быть на голове.

– Хрен с тобой, золотая рыбка, попросишь у меня пятерку до зарплаты!

– Кто на что учился! Не дай бог кто увидит из ревизоров, потом проблем не оберемся. И вставят не только мне, но и начальству. А оно потом распределит по всем, тебе такое надо?

– Ладно, сиди на тепловозе!

Опасная работа у составителя, чего там говорить. Особенно страшно, когда его начинают подгонять дежурные по производственной необходимости, тогда нестойкий работяга реально ускоряется, начинает нарушать технику безопасности, упрощать свои действия. Вот тут и до беды недалече. Там не обошел хвост состава за три метра, тут вообще подлез под вагонами, где-то не подложил башмак под колесо… Беда ходит рядом, чем чаще человек упрощает, тем выше вероятность травмы или брака в работе.

А знаете, что такое брак в поездной работе? Вполне официально браком называют сход вагонов с рельс или серьезное повреждение вагонов и локомотивов. То есть если сравнить брак у токаря и брак у составителя или дежурного по станции, то выглядеть они будут по-разному. В одном случае это шпилька не того диаметра, а в другом – вагоны с углем, лежащие на боку.

Катаюсь всю смену, ничего не записываю, просто запоминаю особенности и нюансы. Запах разогретого огромного дизеля под боком по неведомой причине доставляет удовольствие, его рев совершенно не мешает радоваться жизни. В голове всплывает слово «романтика», весьма неожиданно и даже странно. Какая может быть романтика в функционировании большого механизма, чья работа направлена на сортировку вагонов? И да, под понятием «механизм» я имею в виду всю сортировочную станцию. Маяковский бы оценил масштаб и размах, написал бы что-нибудь эдакое, а я так не умею.

И вообще, время романтиков ушло, сейчас время прагматиков, циников и приспособленцев. Или прагматик и приспособленец, это одно и тоже? Нет, есть нюансы, приспособленец стремится выжить при любом раскладе, а прагматик старается любой расклад заставить приносить пользу. Прагматику лучше, он не идет на компромисс с реальностью, он с ней торгуется, причем успешно. Так что запишите меня в прагматики. Как нет записи? Блин, засада! Кто-то внутренний противным голосом подсказывает, что тип мышления должен быть соответствующим, мол каждый сам определяет свой стиль поведения, и отношения с миром тоже каждый выбирает те, на какие способен. Так что, если я хочу хорошо встроиться в этот мир, надо брать в руки инструмент и встраиваться. Раз уж не смог родиться в семье товарища Паристого – начальника Московской железной дороги. Вот его сыном небось хорошо быть, сразу и стартовый капитал, и условия для роста.

– Вот кому совершенно не стоит завидовать.

– Ты о чем?

– Его убьют через двадцать лет. Сына Паристого. Того, у которого всё здорово, который родился у правильного человека.

– За что?

– За бизнес. Тёрки по работе. Сам понимаешь, передел собственности, источники доходов…

– Да уж, внутренний голос, умеешь ты успокоить. Слыхал я, что дикий капитализм не зря диким называют. Убедил, не пойду в дети больших начальников. В смысле, в зятья не пойду. А то тоже грохнут и разбираться не станут, что я не родной.

Получается, что не всегда хорошо там, где хорошо сейчас. А еще вдруг показалось, что я как бревно плыву по течению. Увидел распределение на руках и пошел как телок туда, куда распределили, и оформился на ту должность, на какую поставили. Хотя нет, воде чуток подергался. Всё равно, не очень активная жизненная позиция у меня. Надо решить, что мне надо и добиваться поставленных целей. А что надо? Жильё, еда нужна, одежда, легитимность. Вроде всё есть, разве не так? Чего загоняться сверх меры. Учусь на дежурного по внеклассной сортировочной станции, наработаю опыт, стану нужным специалистом с правильным послужным списком. Таким кадрам даже в лихие девяностые квалификация позволит на хлеб заработать, правда без масла.

В очередной раз в голове прозвучали мысли про беспросветную муть впереди. Это плохо, то есть хорошо, что предупрежден, плохо, что так и будет. А еще я понимаю, что пока лично мне в ближайшей перспективе впрямь можно особо не дергаться – за жильё в выделенном общежитие берут сущие копейки, на еду и одежду зарплаты хватит. Если, вернее, когда сдам экзамен и стану полноценным дежурным, зарплата будет полная и премия пойдет, одному на жизнь хватит. Один оклад две сотни, а на него еще ночные, а еще премия… Хотя с ночными я маху дал, там только звучит красиво, мол пятнадцать процентов. Но эти проценты не на оклад умножаются, не на ночные смены, а исключительно на ночное время, так что при всей тяжести сменного графика работы, особенно с непривычки, надбавка выходит не более десятки в месяц. А премию получать – надо постараться выполнить месячное задание и не упороть косяка типа схода и не попасть под проверку ревизора. Не сделал в журнале нужную запись или не то время проставил, и готово нарушение!

Но всё равно, три сотни вполне можно получать на руки, а одному с такими деньгами жить можно, еще и на развлечения останется. Вот только с развлечениями в городке под названием Новоузловск не очень хорошо. Танцы, алкоголь и телевизор. Ах да, еще в библиотеке книжки можно брать художественные. И в Москву ездить за впечатлениями, благо не сильно далеко. А скоро в продаже появятся видеомагнитофоны по цене подержанной машины и видеокассеты с иностранными фильмами никакого качества по цене отечественного мужского костюма, вот культура-то попрёт! Весело, хоть в городскую самодеятельность записывайся. А кстати, вариант. Гитарой управлять я могу, если не ошибаюсь. Но тут того, надо пробовать. Ровно как в анекдоте:

– Вы на скрипке играть умеете?

– Не знаю, не пробовал.

При воспоминании о гитаре пальцы сделал характерные движения, руки чуть согнулись в локте. Ага, помнят руки! Причем такое помнят, какое тут еще не играют, так что вполне смогу что-то изобразить. Наверное.

Тепловоз ощутимо тряхнуло в переводной кривой очередной стрелки, которую мы проезжали, так что меня выкинуло из раздумий и почти сбросило с площадки. Эге, надо держаться, а не в облаках витать! Тепловоз заехал на грузовой двор, всем известное проклятое место, где дежурный не видел происходящего и не контролировал маневровую бригаду. И да, это стоило увидеть, особенно мне, молодому специалисту.