Юрий Ра
Сортировка

Пролог

«Все события выдуманы, все совпадения случайны,

все железнодорожники достойны уважения.

Если кто-то узнал себя в моей книге, то сам виноват…»

«Ни богу свечка, ни чёрту кочерга! – так моя бабушка частенько про меня говорила. И с таким осуждением, словно ей было бы легче, если бы хоть какая-то определённость. Так и представляю, что она хвалится соседкам: «А мой-то, мой младший внук теперь у чёрта работает, кочергой стал. Во!» А те такие в ответ, мол молодец парень, сделал карьеру.

С какого перепугу вспомнил бабусю, давно покойную? Да вот сижу перед окошком в МФЦ, время убиваю, пока обслужат. А сотрудница не торопится, словно не замордованная собянинская девочка, готовая ради положительного отзыва не скажу к чему, а работница ЖЭКа советской закалки. Сижу смотрю на тётку, она на меня. Не знаю, что она хочет высмотреть во мне, но в глазах прямо читается бабушкин вердикт «ни богу свечка, ни чёрту кочерга». А я тогда тоже начну ей транслировать чего-нибудь эдакое, типа «давай справку, вобла сушёная!»

– А вот это хорошо, продолжайте.

– Что хорошо?

– Мысли ваши помогут определиться с сортировкой. А то у вас и впрямь ситуация как из ваших воспоминаний про покойную родственницу.

– Я настолько открыт для диалога, что вы мои мысли читаете?

– Ой, какие мы уникальные! Успокойся, это моя работа – общаться с умершими и определять их статус, потенциал, направленность.

– Ха, какой может быть потенциал у покойника? Заговариваетесь, мадам. Короче, хорош петросянить, давайте справку и я пошел.

– И какую справку вам выдать?

– Вот чудачка человечка, сказал же сразу, мне свидетельство о смерти нужно. Хоть ипотеку закрою досрочно. Ой!

Реально – ой! Только сейчас вспомнил, что я умер. Все мысли про ипотеку, про то, что очень удачно со страховкой от банка вышло, по её условиям мне кредит закроет банк автоматически в случае моей преждевременной смерти. А банки под понятием преждевременная смерть понимают только один вариант – смерть до погашения кредита. А как погасил, то хоть в тридцать лет помирай, долг выплачен, можешь и не жить. Если только еще один кредит возьмешь…

– Вспомнил, болезный? Ну и что с тобой делать?

– Погодите. А чего у вас вид такой? Где нимб, облака всякие, музыка божественная. Что, не могли небесную канцелярию как-то посолиднее оформить?

– «По вере вашей воздастся вам» Слышал такое правило?

– Неа, я атеист.

– А хрен ли заправляешь про нимб? Вот сейчас как закину в пасть крокодилу египетскому, будешь из его пасти про свои грехи рассказывать.

– Э! Хорош, да! что за наезды вообще?! Взялись сортировать, так сортируйте. Оформляйте, отправляйте, не задерживайте… хотя у вас, я смотрю, других посетителей нет. Понастроили контор, а народ к вам не идет, все предпочитают онлайн оформляться.

– Витя, ты дебил? Какое онлайн оформление? Мертвые доступа к интернету не имеют, у них вечный бан ко всем ресурсам. Тут просто порядок такой – индивидуально и без очередей обслуживаем каждую поступившую на сортировку душу.

– Понял. Обслуживайте, раз у вас порядок. Приношу свои извинения.

– Вот опять! Чёрт, чёрт!

– Дамочка, что такое? Чего опять чертыхаетесь?

– Только что был минус один, а извинился и опять нулевой. Вот что ты за урод! У тебя ноль в карме, понимаешь, ноль! – Тетка уже чуть не плакала. Видать, какие-то проблемы с нулевой кармой у неё нарисовались.

– У меня нарисовались? У тебя! У тебя проблемы, идиот! Я тебя не могу никуда распределить, это вообще первый случай за не знаю сколько лет! – она уже кричала, не стесняясь других сотрудников, не опасаясь, что её сейчас запишут на телефон и выложат в сеть.

– Какую сеть, кретин! Умер ты! Что, опять забыл? – Блин, я впрямь забыл не только про факт своей смерти, но и про то, что она мысли мои читает. Надо подумать ей что-нибудь приятное, чтоб успокоилась. Или обойдется?

– Опять! Знаешь, Виктор, мне вся эта хрень с тобой окончательно надоела! Решение принято! Отправляешься на дожитие. Хотя нет, переигровка! Нулёвая твоя рожа, с нуля начнешь!

Свои слова тетка сопровождала оглушительными ударами пальцев по клавиатуре. Я всегда удивлялся способности некоторых людей говорить один текст, одновременно вбивая в клаву совсем другой. Как так-то, у них разные полушария отвечают за набор текстов и разговор? Или у них полушарий больше двух?

– Да чтоб тебя! Нахрена ты такое под руку думаешь! – Крик тетки стал каким-то совсем уж демоническим, заполнил собой все пространство моего фантомного мира, а потом его как отрубило. Зато в носу защипало от пыли, в которой я сидел. Это что, ад? Ничего ж не видно в пыли.

Я протер глаза, действительно ад. Я сидел на пыльной обочине пыльной дороги, а мимо пыля копытами шла вереница адских созданий с рогами и хвостами. Некоторые оставляли после себя полужидкие лепёшки. Прищурился, чтоб увидеть иконку с обозначением персонажа, уровня и хит-пойнтов, бесполезно. Неигровые персонажи, никакие характеристики над мобами не появились. Стоп, какие характеристики? Это ж не игра «Диабло», я же в аду. А тогда что бабища про переигровку кричала? А не помню. Вот тут помню, а тут не помню, как сказал Косой из «Брильянтовой руки». Кстати говоря, Косого помню хорошо, его Савелий Крамаров играет, а вот своё имя… своё имя как-то не очень.

Кто я?! Погоди, так не бывает, ты сейчас соберешься с мыслями и всё устаканится. Вот только уйду с дороги, чтоб коровы не затоптали. Коровы! Рогатые и с хвостами – это коровы, они идут на дойку. А те щёлкающие звуки – это кнут пастушеский, он коровам о долге напоминает. Хотя вымя тоже вполне себе серьезный стимул идти к подойнику, говорят, корове прямо невтерпёж, когда время дойки пропускают хоть чуточку. Кто говорит? Не помню, но точно не Косой.

Релятивная сущность Ехиния продолжала существовать в той форме, в которой взаимодействовала с последним объектом. Причем это было не её осознанный выбор или подспудное желание, а требование производственного процесса. Почему, в чем проблема?! Не-е-ет! «Связь с объектом не разорвана по причине неоказания услуги в надлежащем объеме. Рекомендуем обратиться к специалисту технической поддержки» – пояснительный текст всплыл на панели, эмулированной в пространстве специально для соответствия ожиданиям прошлого объекта.

– Я вот тут что-то воплотила, а оно вдруг сломалось – гундосила Ехиния, продолжая оставаться в форме всё той же человеческой тетки, но гонор сменился растерянностью и видом нашкодившей бухгалтерши.

– И где вас только набирают! Сто тысяч раз сказано было за текущую эпоху – моделирование жизненного цикла объектов разрешается только сущностям со статусов выше релятивного! – не то начальник, не то технический специалист достаточно высокого уровня стоял перед рабочим местом операционистки МФЦ и очень неуютно чувствовал себя в этом скованном законами тяготения, термодинамики и вероятности человеческом теле. А поделать ничего не мог, закон бытия велит, Великую его Сущность через пень об колено! – Ты хоть понимаешь, что наделала?

– Я хотело сэмулировать его жизнь заново, чтоб хотя бы знак кармы считать…

– Говори о себе в женском роде и смени язык на язык объекта! Хотела! Хотела она, а вместо этого что?!

– А его фантом попал в оболочку реального объекта там, в физическом мире.

– Чёрт. Как так могло выйти?

– Полное совпадение характеристик. Искусственный демиург подсуропил.

– Ага, вали теперь всё на искусственного демиурга! Как удобно стало в эту эпоху, как кто накосячил, так сразу «это не я, это демиург». Поубивал бы, да вы все вечные. Ладно, проехали. Божественный класс?

– Безбожник. Там все атеисты почти поголовно.

– Магическая предрасположенность?

– Мир без магии.

– Да где вы такие находите-то?! Их же один на миллион. Технологии?

– Первый уровень. Хоть не нулевой.

– Только и радости, что скрижали не на камне высекать. Инфосеть хоть хорошая?

– Еще не изобрели. Железную дорогу построили недавно. Сто пятьдесят оборотов назад. Примерно.

– В звёздную систему вышли?

– Ага. И сразу обратно. Боятся.

– Понятно. Что с фантомом хозяина?

– Не уверена, но кажется, поврежден.

– Фантом объекта?

– Поврежден. Оба в состоянии слияния.

– Ну всё, теперь тебя уволят нахрен. Будешь рекламные туманности формировать. Пошли к начальнику вашему.

– Не могу развоплотиться, закон бытия не пускает.

– Ага, кто-то теперь будет торчать в физическом теле, пока объект не сформируется окончательно. Кто-то без жидкости и белков скоро отдаст концы. И поделом! Моя бы воля…

– И что делать?

– Доведи объект до ума, убери глюки, чтоб бытие его признало живым существом или отзови фантом.

– А тот, который был? Он же погибнет окончательно.

– Ну заминусишь карму, отмоешь как-нибудь. Или не отмоешь.

– Нет уж, Обливионушка, я тут еще повожусь. Мне минус в карму не нужен. И туманности расписывать я не готово. Не готова.

Это всё от палёнки! Пацаны говорят, что от палёнки можно и кони двинуть. Хуже её только Рояль. При чем тут рояль, вспомнить не мог, а что паленкой называют поддельную водку – вспомнил. Я алкоголик? Как все студенты. Я студент? Студак с собой? С собой оказался модный портфель-дипломат, по счастью пластмассовый, так что оттереть брызги коровьей лепешки удалось легко, поплевав на него и протерев ладонью. А потом ладонь вытер о траву. Экий я чистюля, не захотел джинсы пачкать. Джинсы? Это мои штаны, модные и дорогие.

Нет, на дороге я изучать содержимое дипломата не стану, отойду на полянку, авось не затопчут. Да и некому, коровы прошли, других путников здесь не видно пока. А где это, здесь? Я покрутил головой по сторонам – не Москва. О! Я знаю, что Москва столица нашей Родины, и знаю, что выглядит она как-то иначе. Дорога с грунтово-лепёшечным покрытием, частная застройка с заборчиками в стиле «что нашел, всё моё», вороны на березах… это если и Москва, то старая, не моя.

А моя, значит, с асфальтом, автомобилями и самокатами? Слово «самокат» отозвалось странным диссонансом. В голове боролись образы сбитого из досок горбунка на подшипниках и одновременно высокотехнологическое чудо из фильмов про далёкое будущее ярких цветов, переливающееся и мигающее разноцветными же лампочками. То есть и будущее мигает, и самокат. Потому что он на аккумуляторах. Бред какой-то. Взгляд наткнулся на маленький серебряный крестик. Крестик как-бы дрожал и светился, а еще от висел в бесконечно-далекой выси. Самолет! И сразу облегчение – если над коровами летит неслышимый самолет и оставляет за собой инверсионный след, значит я в своём времени. Знать бы еще, кто этот я.

На какие кнопки жала в своем временном физическом теле релятивная сущность под условным именем Ехиния, что такое релятивная сущность, автору романа неизвестно доподлинно, зато точно известно, что минусить карму оно не хотело. Поэтому, зависнув в МФЦ на одну персону, Ехиния изо всех своих компетенций старалась слепить что-то жизнеспособное из двух фантомных пакетов, загруженных в одну физическую оболочку. Попутно она скинула туда же несколько информационных пакетов, по её мнению повышающих шансы на выживание получившегося монстра. Мнение автора никто не спрашивал, но ему показалось, что баба-дура угробила нахрен оба фантома и так просадила свой кармический лимит, что туманности ей уже не пропишут. Скажу по секрету, когда случай стал достоянием гласности, сущность Ехинию отправили писать алгоритмы для колонии муравьёв, мутировавшей и отпочковавшейся в одном из множества полумагических миров. А это уже дно, ниже только создание регламентов размножения плесени.

Новая личность, которой еще предстояло доказать тот факт, что она личность, а не чмо убогое, в этот временной промежуток продолжало сидеть на травке и изучать содержимое дипломата. Только в русском языке читатель не вздрогнет от фразы: «Серёга отложил в сторону нож и начал изучать содержимое вскрытого дипломата». К данной ситуации фраза отношения не имеет, и героя зовут скорее всего не Серёга, и дипломат он не вскрыл, поддев замочки ножом, а банально открыл своими пальчиками. Ну ладно, пальцами, нормальными мужскими пальцами, с характерными мозолями на подушечках пальцев и костяшках кулаков. Эти руки многое бы сказали опытному человеку, но такового поблизости не ошивалось.

В портфеле нашелся диплом на имя некоего Петра Фролова, комсомольский билет и паспорт на его же имя. В дипломе фотографии не было, фотография три-на-четыре в комсомольском билете несла отпечаток незамутненного детства, припухлости губок и наивных глазок. Зато фото четыре-на-шесть в паспорте принадлежало уже возмужавшему шестнадцатилетнему почти мужчине с оттопыренными ушами и суровыми прыщиками на щеках.

– Выходит, что я не студент – разговор вслух с самим собой есть признак высокого интеллекта. Вряд ли идиот стал бы разговаривать с собой, с идиотами никто не любит общаться. – Я инженер путей сообщения. Что бы это не значило. И выпустил меня из своих стен Московский институт железнодорожного транспорта МПС СССР. О как – я железнодорожник, а не путей сообщения вообще инженер. И я Петр, камень в переводе с греческого. Как святой Петр, только живой и не святой.

Откуда-то изнутри и одновременно сверху пришло понимание, что русские живут в России, а Россия прячется где-то на просторах СССР, широка страна моя родная, а собор святого Петра стоит в Риме, а Рим в Италии, а Ватикан… а причем тут Ватикан? Рим столица Италии, Ватикан столица Ватикана. Капстрана, в которой советские люди никогда не были и не будут в товарных количествах, но вдруг в голове нарисовалась картинка, как он стоит в этом самом соборе в рубахе и шортах такой маленький-маленький на фоне такого огромного собора, что Исакиевский можно поставить внутрь, а рядом еще и Покровский присоседить. Покровский, это который Василия Блаженного.

Хрен с ними, с соборами. Я инженер, а инженер звучит гордо. Да? Да! А почему я тут? А потому, что меня распределили на Сортировку. Вот только где она, родимая? Где огромная станция, перемигивающаяся огнями светофоров, самокатов и луноходов? Погодьте, луноходы – это такие модные зимние сапоги, они не перемигиваются. Очень тяжело было вспомнить то, чего ты никогда не знал, или знал, но не ты. Или ты, но ты уже умер. Петр даже опешил от такой мысли, с чего бы ему умирать, он только жить начал, диплом получил, распределился. Можно не лазить по интернету в поисках приличных вакансий, не доказывать, что не бывает молодых и амбициозных профессионалов с десятилетним опытом работы. А вот это воспоминание, оно к чему? Всех же распределяют, и все ноют, что не хотят быть распределенными, а хотят быть свободными людьми.

Петр читал, когда еще не был Петром, что существуют так называемые фантомные боли, когда болит ампутированная конечность. От мысли про фантомную боль его скривило, а в неведомом далеке или высоке, глубоке (нужное подчеркнуть) также скривилась сущность Ехиния. Они одновременно испытали всю гамму чувств разрушенных и перемешанных фантомов, хотя это и читается как бред. А потом всё, как отрезало. Петра отрезало от боли, а Ехинию от материальной оболочки.

Сразу после этого он вспомнил, как оказался тут, на зеленой траве, на обочине грунтовки и вообще жизни, вдали от станции, на которую ехал. Трагическая история по сути: пригородный поезд, везущий его к первому месту работы остановился, задумавшийся Петя услышал малоразборчивое объявление из динамика «станция Сортировочная…», и только выскочив из дверей вагона на пустынной платформе допёр – это Сортировочная Вторая! Ну как допёр, прочитал табличку. Малолюдность крайняя, летняя жара, летающие жуки и бабочки как-бы намекали – следующий пригородный поезд появится не скоро. Логика подсказывала, после Сортировочной Второй будет Сортировочная Первая, дойти до неё можно вдоль путей.

Вся эта цепочка воспоминаний о случившемся с ним или тем, кем он был когда-то (странная мысль) пронеслась в голове и стала логичным объяснением. А раз всё объяснимо, надо продолжать двигаться в выбранном направлении.

Глава 2. Трудоустройство

– Раз я человек, то у меня есть родственники где-то. Может они здесь и живут, не стал бы я распределяться в какой-нибудь Нижнезадрищенск, логично?

– Нелогично – голос памяти был каким-то издевающимся и напоминал что-то совсем недавно пережитое, но напрочь забытое. – Ты идиот, если думаешь, что в СССР кого-то волнует дислокация твоих родственников. Понадобился где-то инженер путей сообщения одна штука, пульнули первого попавшегося, в данном случае тебя. И не факт еще, что ты реально понадобился. Могли и просто так попросить, от скуки.

– Это как? Что ты несешь, дорогая память?

– Плановая экономика, Петюнчик! План, трава, конопля, анашка, дурь, марафет… – улавливаешь тему?

– Нет. Про коноплю слышал, её выращивают. А про анашу только стишок детский. Малыши, малыши, накурились анаши! Тащимся, тащимся!

– Умничка, понял-таки специфику планового хозяйствования! Возьми с полки пирожок.

От этой мысли в желудке предательски заурчало. Петр вспомнил, что никакая мама его в дорогу не собирала, так что «тормозок» в дорогу ему никто не клал. И опыта взрослой и самостоятельной жизни у него – пять лет жизни в общежитии, впрочем и то опыт. Кстати, при мыслях о маме никакие струны в душе не задрожали, мысли о папе тоже скользнули как-то спокойно. Бабушка с дедушкой есть? Вроде есть, но память отметила этот факт также безэмоционально. Выходит, ни привязанностей, ни утрат, что Верхнезадрищенск, что Мухосранск – куда Родина кинула, там и прозябать буду, решил Петр. Он даже вспомнил, как вчера сдал койко-место в общежитии, и эту ночь провел в своей старой комнате на птичьих правах и чужой койке с матрасом, зато без постельного белья. Какие там пирожки в дорогу…

Если читателя раздражает такая неряшливая форма подачи мыслей главного героя то от первого лица, то от третьего, то все вопросы к Петру – он пока сам не понял, кто он и что такое. Прорвавшаяся из глубины души фраза «ни богу свечка…» показалась излишне эмоциональной и нелепой, но явно это какой-то ключ. Петр не раз уже ловил себя на том, что не очень уверен, что он это он, притом, что… личность пока не собралась в кучку.

Иду себе, дипломатом покачиваю, травинку в зубах грызу, пейзажем любуюсь. Пути железнодорожные справа тонкий аромат креозота испускают, коза на привязи посреди полосы отчуждения блеет, мужики в желтушках матерятся на бабку. Идиллия!

– Мужики, почто старушку костерите? Какое такое плохое зло она вам сделала? Вдруг решил вмешаться и спасти человека, хоть я и не Д*Артаньян, а бабка если на Констанцию и смахивает, то на долго и качественно пожившую, с солидным перепробегом после конца срока коммерческой эксплуатации.

– Уж не сомневайся, сделала! Жаба такая, уже третий раз сделала!

– Ироды, нешто я нарочно? Я козу пасу.

– Так что случилось, сограждане?

– Что?! Она нам в этом месяце кабель своей железкой третий раз пробивает! Мы ж только положили его, а ты гадина всё тыкаешь и тыкаешь стержнем в жилу! И как находишь только!

– Да колдунья она, мы таких раньше сжигали живьём!

– Ничего я не колдунья. Козу где-то пасти надо? Вот сюда и вывожу. А спицу, к какой козу привязываю, я втыкаю туды, где землица помягче. А не в ваш кабель говённый.

– Ага, а мягче земля как раз где мы её перекапывали при прокладке, говорю ж – ведьма. Вали отсюда со своей козой, чтоб больше не видели!

– Не ругайтесь на старуху, просто в милицию сведите, а там разберутся. Кто разрешил выпас в полосе отчуждения, зачем она кабель тыкает…

– Парень, ты шёл, вот и иди. Мы как-нибудь и без тебя, и без милиции порешаем всё.

И я пошел дальше на звук сигналов локомотивов, соударяющихся вагонов, непонятного бухтения под небесным сводом по громкой связи. Подъем на небольшой взгорок открыл эпичную картину – внезапно под моими ногами предстала станция почти целиком, ну или один из её парков. Кто знает, вдруг меня прислали на реально большой и серьезный объект. Хотя станционные пути и находились в ложбине, то есть под моими ногами, противоположная сторона пучка скрывалась вдали, а посчитать количество путей не получалось. Я начал считать, шевеля губами, сбился, снова сбился, а потом плюнул. Если возьмут работать, то всё в своё время узнаю. Еще во сне сниться начнет.

Звуки огромного железнодорожного узла нахлынули мощным валом, я утонул в этой какофонии. Было ощущение, что через какое-то время они станут для моих ушей что-то означать. Как по заказу мозг неожиданно начал их расшифровывать: вот маневровый локомотив продублировал гудком сигнал остановки, а это далекое шипение – работа вагонных замедлителей, и сразу божественный звук скрипки над всей станцией – стальные колеса пытаются вырваться из тисков этих самых замедлителей. «Ква-ква-ква-ква!» – маневровый диспетчер дал задание на перестановку вагонов, не доверяя хрипящей рации, висящей через плечо у составителя. Знамо дело, чем сквозь треск помех прорываться, проще ориентироваться на такое понятное «ква-ква-ква». Откуда я всё это знаю, я что, работал на станции в период практики? Кто я?

Я Фролов Петр, выпускник МИИТа и жертва косорукого архангела. У меня за спиной как два крыла две жизни: одна короткая и прямая как лом жизнь советского школьника, студента и физкультурника; вторая похожа на провода от наушников, засунутых в карман, в которой было всякое… Вторую вспомнить было интересно, но трудно. Раздваивались воспоминания о родителях, подружках, странные картинки из армии… Тот я служил что ли?! Промелькнул Ватикан и собор святого Петра, словно одна часть меня посещала его. Паломник? Дорогие иностранные машины, пальмы, непонятные явно порнографические кадры не то из жизни, не то из кино – интересно, но противно. Или наоборот, противно но интересно посмотреть опять…

Так вот почему как отрезало былые привязанности – призрак умершего человека поселился во мне. Абсолютно ненаучно, вразрез к классическим христианством, да и индуизм, насколько я про него что-то знаю, не предполагает реинкарнацию в живого взрослого человека. Жопа какая-то. Хотел поморщиться от такого неприличного слова, но понял – для духа слово не то что приличное, а чуть ли не термин. Интересно, давно ли он умер и где? Сколько лет он скитался неприкаянный? Может вообще, из Киевской Руси, нет из Киевской перебор. Точно, он из царской России, потому и на моление в Ватикан ездил. Летал? На аэроплане? Как на Боинге, вы что-то путаете, уважаемый призрак. Вы же в России жили, а там никаких Боингов и Мерседесов не было. Были, но не у всех? Что значит, не та Россия, которая была, но которая будет? Жопа какая-то у меня в голове, прости-господи.

Еще час ходу вместно копания в своей голове, от которого можно и глузду съехать, и завиднелся среди деревьев административный корпус станции. Ему его показали с третьего этажа поста управления всей станцией. Огромный как орган пульт управления на четыре руки привлекал больше внимания, но Петр одернул себя – потом насмотрится. Сейчас надо заниматься трудоустройством.

– Давай двигай, Петя, не заблудишься! – высокий и худой блондин с прической как у типичного африканца и носом достойным испанского идальго по имени Юра чуть ли не перекрестил выпускника института. Кстати, этот дежурный по станции был моложе Петра, но совершенно не испытывал никакого пиетета к своему будущему начальнику. Второй дежурный по имени Игорёк был таким же молодым, но еще более наглым.

– У вас все такие молодые работают?

– Ага! Третья же смена!

– И что?

– А, ты ж новичок. На узле сформировали сквозную комсомольско-молодежную смену во всех подразделениях из выпускников техникума. И вагонники, и локомотивщики – все молодежь, все друг друга знаем.

– И сильно косячите?

– Как накосячим, так и разгребем. Все друг друга прикрывают.

– Банда у вас, получается. Небось и путейцы в преступном сговоре.

– Типа того. А ты вроде шаришь. Работал на станции?

– Типа того.

– Усёк. Ладно, ты идти собирался, вот и иди, а то разбегутся лица, приближенные к начальству, оформиться не сможешь.

Но сразу уйти не получалось – Петр буквально прилип глазами к пульту. Огромная многосегментная тумба зеленого цвета как подкова охватывала кресла двух дежурных по станции. Сотни кнопок и лампочек, табличек и пломб на ней создавали ощущение чего-то сверхсложного в управлении. Сразу вспомнилось, как выглядят приборы управления современного пассажирского лайнера – в самолета все скромнее и проще в разы. Над пультом торчало несколько микрофонов, селекторный аппарат чуть не полсотни абонентов, три радиостанции. Пока Юрий общался с Петром по поводу административного здания, второй дежурный по станции буквально распластался над двумя рабочими местами, постоянно жал на какие-то кнопки и говорил, говорил, говорил по многочисленным трубкам и микрофонам, не выпуская их из рук. При этом жал на кнопки он вслепую, взгляд же Игоря был прикован ко второму блоку пульта – стальной стене размером десять метров на три, на которой светящимися ячейками были выложены все пути и стрелочные переводы станции, светофоры и переезды. Секции путей загорались то желтым, то красным, то гасли, светофоры перемигивались своими тремя цветами.

– Что, нравится?

– Ну дак, солидно! -Петр не покривил душой. Это было гораздо круче, чем симулятор истребителя или космического корабля в компьютерной игре.

– Ну-ка, что означает один зеленый и один желтый мигающий на входном?

– С полосочкой?

– С полосочкой.

– Поезд принят на бок по пологой стрелке, следующий светофор открыт.

– Молодец, будет из тебя толк!

– Да пошёл ты! Вернее я пошёл. – И Петр таки ушел от доморощенных экзаменаторов навстречу своей судьбе.

Первый этаж административного корпуса тонул в темноте, дверь на второй выглядела весьма непрезентабельно, а еще из-за неё тянуло сыростью и запахами душевой. И только третий этаж выглядел адекватно, а первая же дверь в коридоре имела табличку «Приёмная». Стандартная приёмная, которая неумело скрывалась за дверью, выглядела как классическая приёмная. В ней наличествовал стандартный шкаф, герань, стол с печатной машинкой и секретаршей, а также две двери с надписями «Начальник станции» и «Главный инженер». Секретарша была тут же атакована с натиском, достойным имперских штурмовиков при захвате «Сокола тысячелетия» под управлением Харрисона Форда:

– Начальник у себя?

– Работу докладывает.

– Что, сам что ли? С какого?

– Я хрен его знает тарщ майор. А вы по какому вопросу?

– На работу пришел оформляться.

– Да ну? Кем?

– Ну раз место начальника занято, буду замом.

– Ох ты ж! Что, сняли Валерку всё-таки? Ты по оперативной работе или по безопасности будешь теперь? С отделения дороги прислали?

– Бери выше. Из Москвы!

– Ох них! Ангидрид твою перекись марганца! А Николай Николаевич не в курсе!

И относительно молодая женщина немодельной внешности метнулась в кабинет начальника. А уже спустя три минуты Петр был приглашен в кабинет, отделанный панелями от шкафов перед светлы очи самого. Идущее селекторное совещание с отчетами о выполнении плана погрузки-выгрузки на станциях не стало помехой разговору.

– Так ты по распределению?! Какого хрена тогда мозги полощешь! Инку с панталыку сбил, она чуть на пороге не растянулась. Где вас только таких дураков находят? Один врет, другая бегает и орет как заполошная.

– Кому я врал?

– Ты сказал, что из Управления дороги приехал?

– Нет. Сказал, что из Москвы. Чин по чину, мол на работу трудоустраиваться.

– А чего она мне тогда по ушам ездила: Валерку сняли, нового зама прислали.

– Так я причем? Ваш кадр, вам виднее.

– Ты, я смотрю, тоже кадр.

– Тогда пошел я в кадры. Оформляться.

– Кем? У мен вакансий нет.

– А, вот и чудно. Давайте бумажку с печатью и подписью, что отказываетесь от молодого специалиста. Я тогда распределение аннулирую.

– Ага, разбежался! Меня ж потом с этим самым в отделении сожрут. Нет уж. Сейчас чего-нибудь придумаем.

– Придумайте. И жильём обеспечьте. И аванс с подъемными выпишите, чтоб я мог как человек устроиться в вашем Зажо… городе. У вас же город? Или в гостинице согласен пока пожить за счет организации.

– В гостинице? С этим не очень, то есть не так чтобы совсем, просто у нас её нет в городе.

– Совсем?

– А нахрена? Кто к нам поедет? Разве что вот такой как ты кадр. Дежурным по станции пойдешь?

– Так это не инженерная должность! Я что, за этим пять лет в институте знания получал?

– Вот тут ты ошибаешься, станция у нас внеклассная, так что на эту должность принимают специалистов с высшим или техническим образованием. Так что имею полное право.

– Ну ладно, для начала согласен дежурным.

– Э, нет, для начала ты составителем поездов побегаешь, станцию подучишь, специфику…

– А что сразу не с башмарей начинать? Или давай станционным рабочим, буду вагоны зачищать? Нет, товарищ начальник, на это я несогласный. Да и вы не имеете права молодого специалиста на рабочую должность ставить.

– Откуда вы такие грамотные вылезаете-то?

– Из института. Вы, Николай Николаевич, тоже МИИТ заканчивали?

– Не, я заочник. Всесоюзный заочный кончил.

– Ну тоже ничего. Кстати, про жильё я не шутил, обязаны как молодому специалисту…

– Не беси, а. Знаю, грамотный. Родственники у тебя тут есть?

– Мне еще тут родственников не хватало. У меня вроде все умные.

– Не дерзи, будет тебе общежитие. Но не сегодня.

– А сегодня мне где ночевать?

– В комнате матери и ребенка на вокзале. За мать ты точно не сойдешь, а за ребенка проканаешь.

– Не смешно. А я не шучу. Мы обычно одну комнату свободной держим. Перекантуешься денек-другой. Иди короче в кадры, мне сейчас работу уже докладывать!

Отдел кадров был дальше по коридору, а там Петр попал в руки крупной и добродушной женщины с такой подходящей ей домашней фамилией Окорокова. Документы Перта были взяты, изучены и переписаны. Пока кадровичка заполняла новенькую трудовую книжку, молодой специалист внезапно для себя выяснил, что является офицером. Из военного билета, который на полянке изучить Петя не удосужился, он узнал, что за время учебы в институте он успел стать лейтенантом запаса. Какие-то смутные воспоминания закружились в голове, причем черная железнодорожная форма сменялась мятой хэбэшкой без погон, а та аккуратно подогнанной и выцветшей солдатской формой с сержантскими лычками на погонах. Пальцы зашевелились, вспоминая порядок обращения с охотничьим ружьём, автоматом Калашникова, гранатометом РПГ-7, и почему-то сразу несколькими моделями пистолетов. Пролетело воспоминание радиолокационной станции, неожиданно укладывающей рельсошпальную решётку на щебеночную насыпь.

– Вводный и первичный инструктаж проводить?

– Да понятно всё, на головку не наступать, в просвет менее пяти метров не лезть, неисправными электроприборами ни-ни, услышав лай караульной собаки… стоп, это из другой оперы.