Юрий Георгиевич Занкин
Шут Живого Огня. Пьеса с прологом и эпилогом в 3-х действиях и 9-ти картинах
Занавес
Картина 3
В затемнённой сцене имеется лишь одно освещённое место, и это место освещает единственный стол. За столом напротив друг друга сидят двое – Иван Нежин, и сам Нежинский… Они беседеют, говорит в основном лишь Иван Нежин, Нежинский же просто молча, и будто безразлично, слушает своего собеседника…
Иван Нежин
– (во мраке сцены время от времени возникают жестокие эпизоды гражданской войны в России) Господин Нежинский… насколько мы, в России, были способны понять Ваши настоящие чувства… Ваше искреннее чувство любви к России – в Европе Вам сейчас не место… в Европе Вам уже делать нечего… Европа после затеянной ею Мировой Войны уже труп… и, судя по всему, это её Европы, не последняя Мировая Война… Европа, сама по себя, за тысячелетия её существования, замешана на самом её глубочайшем эгоизме… на самой что ни на есть её псевдоисключительности… на философской идеи евросверхцентризма как идеи «Сверхчеловечности», презирающей всё и вся, что выходит за рамки их «европейской исключительности… замешана на самой глубокой ненависти ко всем тем, кто не принадлежит к их клану «сверхчеловеков», а следовательно, кто представляет для них лишь некое средство для накопления ими богатств, силы, и всё возрастающего их могущества, – могущества этих самых всегда «сверхчеловеков»… и если даже европейцы когда-нибудь примирятся друг с другом… они всё равно во вне, за пределами их существования, найдут какой – либо непохожий, отличный от них, объект для их всегдашней ненависти… объект для их новой войны… и затем уже, в последующем, они набросятся на это новый для них объект с их теперь уже новой… ещё одной войны… и этот будет тот объект, кто на них, европейцев не похож… кто не таков как они… и это будет новый иной объект для их новой войны… а посему… у Европы нет длительного мирного будущего без ненависти и войн… и если есть такая страна, какая может противостоять ненавидящей всё и вся Европе, так это, несомненно, наша нынешняя Россия… лишь у России есть несомненной будущее… Может быть через кровь… но эта Новая Россия строит себя как иное Мировое Будущее общности без эгоизма, и злобы… может быть с падениями, и некими может быть трагедийными событиями… и поэтому, я предлагаю Вам, господин Нежинский отправиться в нашу с Вами Новую Россию… России нужны теперь Вы, и Ваш Великий вдохновенный Вселенский Танец теперь нужен этой новой России, где теперь строится иное новое Будущее для всей мировой Цивилизации…Я знаю – Вы много занимались и занимаетесь наукой, хотя и не являетесь учёным… Вы занимаетесь наукой, чтобы раскрыть сначала себе самому пока ещё не ясный механизм, как некую такую тайну вселенной, – тайну полёта человека в Космосе, миную при этом всяческие физические конструкции, и механизмы… скрытую ещё и от Вас тайну бесконечного парения человеческого тела в воздухе… или даже в пространстве вселенной… или даже в пространстве вселенной… И мы Вам в России готовы предоставить все возможности, чтобы ваш вдохновенный Вселенский Танец продолжал существовать в условиях сначала сцены… а затем уже и в других условиях… мы Вам в России готовы предоставить сеть лабораторий, научных центр, чтобы Вы… а вместе с Вами и мы в России могли наконец раскрыть тайну левитации в бесконечном пространстве Вселенной… тайну освоения Мирового Пространства… чтобы затем уже… в дальнейшем эту Вашу удивительную способность сделать достоянием сначала России, а затем уже и всего человечества… а затем уже и всего человечества… если оно, это человечество, будет к этому времени волне себе готово, и этого достойно,-то есть будет жить уже без злобы, страха, и войны… А как только мы узнаем эту от Вас эту Вашу тайну, Россия станет защищённой от всех её внешних врагов… и столь любимая Вами Россия станет самой могущественной державой в мире… самой могущественной державой… станет Россия… и это исполнится благодаря лишь Вам… мы знаем – сколь Вы безразличны к мировой славе… но Ваша акция по разгадке Вашей тайны станет не Вашей славы… Но – Спасением для всего человечества… и о том, что главный Спаситель мира это всё тот же великий танцовщик Нежинский не будет никто знать… и вот в этой связи мы хотим Вам предложить следующую схему Вашего, с нашей помощью, если Вы дадите на то Ваше согласие, последующего передвижения из Европы в Россию… Начиная с сегодняшнего дня, Вы должны не сразу, но по – немногу как бы исчезнуть для всей Европы, ну и, кончено Америки… для всех вы становитесь как бы подлинно «сумасшедшим»… тем боле что многие из Вашего же окружения и принимают Вас за подлинно «сумасшедшего гения»… при этом Вы довольно уже длительно время ведёте себя как самый настоящий «сумасшедший»… делаете при этом всё чтобы все окружающие Вас люди принимали Вас за подлинно сошедшего с ума бывшего великого русского Танцовщика Нежинского… дело в том, что как Вы уже знаете, в Советской России в настоящее время закрыли почти все так называемые, действовавшие при царизме, психиатрические лечебницы… «больных» при этом выпустили… был выпущен в том числе и Ваш родной брат Станислав Нежинский, с детских лет находившийся в такой больнице… правда, до Вас, видимо, доходили слухи, что Станислав погиб при пожаре больницы в которой он находился, и которую он сам и поджёг при её закрытии… Но, это всё инициированные нами же слухи… и инициированы они были нами вот для чего… Вот для чего… были инициированы эти слухи… ваш брат Станислав Нежинский жив, и здоров, физически… мы его спасли при пожаре больницы… но он, по – прежнему, не здоров умственно… к тому же ныне он стал утверждать, что в нём одновременно проживают два брата, – братья Нежинские, – он, Станислав, и вы – великий русский танцовщик… поскольку для него, вы, его младший брат, сами по себе умерли, то есть прямиком отправились на небо, с тех пор как покинули его… с тех пор как отправились, по его словам, прямиком на Небо… вот этим самым обстоятельством мы и хотим теперь воспользоваться… и предложить Вам одну, в этой связи, на Ваше усмотрение нашу идею… а идея наша такова: как Вы лучше нас знаете: Ваш брат Станислав чрезвычайно на Вас похож… только выглядит он немного старше Вас, к тому же на его внешность наложило своеобразный отпечаток его несомненное безумие… Но, если Вас немного искусственно состарить, и если Вы, как выдающийся артист сыграете в семье, и на публике, роль ныне сумасшедшего… и Вас при этом отправят здесь, в Европе, в психиатрическую лечебницу… то мы затем сможем подменить здесь, допустим где-нибудь в Швейцарии, в одной из её комфортабельных психиатрических больниц… подменить Вас на Вашего брата Станислава, которой и считает себя Вами,-то есть великим русским танцовщиком Нежинским… а Вас мы отправим в Россию… но уже под Вашим новым именем… и с той поры, после такой замены, Вы станете иным человеком не обременённым уже ничем… не славой, не необходимостью танцевать ради денег, ради Вашей семьи, танцевать старые столь Вам ныне ненавистные роли… Вы и сами лучше меня знаете, что это уже не Ваша жизнь… а Ваше – это Небо, и Ваши полёты в небеса… и связанное с этим Вашими полётами эта Ваша тайна… пока ещё не разгаданная никем тайна… с Вашей же женой мы договоримся… без средства существования не останется не она, не Ваши дети… Вы же лучше меня знаете, что Ваш брак был Вашей ошибкой… да и её ошибкой, – Ваша жена выходила замуж за принца… бога Танца… а оказалась в браке, по её мнению, с юродивым… А с Вашей женой мы договоримся… у Вас на всё про всё имеется всего год… или немного больше… это чтобы убедить всех Вас окружающих в Вашем сумасшествии., – в театре, дома, на сцене играйте играйте роль сумасшедшего как Вы это умеете… и это будет лучше всего для выполнения Вами же поставленной цели – оказаться на Вашей Родине – в России… если за это отпущенное Вам время, до конца Вашего пребывания в Европе, Вы напишете книгу для нас… а также для Ваших будущих читателей в России… и не только… книгу о Ваших чувствах как Человека Воздуха… то это будет лучше всего… поскольку Ваша же жена затем эту книгу подредактирует, чтобы эта вышедшая в Европе Ваша книга выглядела как подлинно «Записки сумасшедшего»… издаст её, и получит, имея ввиду Вашу исключительную известность… крупный денежный гонорар за эту Вшу книгу… этот гонорар тоже послужит дополнительным средством для дальнейшего безбедного существования Вашей жены, и Ваших детей… так что, дорогой мой… не о чём больше не беспокойтесь, не волнуйтесь!.. Ваша ныне задача, – убедить в Вашем сумасшествии окружающих… чтобы Вас поместили в клинику для умалишённых… и писать писать на фоне будто бы Вашего сумасшествия эту Вашу книгу… а через год мы поменяем уже в клинике Вас на Вашего брата… и с той поры Великий русский Танцовщик Нежинский, он же Станислав Нежинский, окажется в какой-нибудь комфортабельной европейской психиатрической лечебнице… а новый гражданин России… под именем… допустим «Иван Нежин»… окажется уже в России… окажется в России… тем самым исполнив до конца свою мечту, – стать новым гражданином прежней, но ныне обновлённой, Родины… стать новым гражданином в муках рождаемой новой России… став гражданином Нежиным… начав иную жизнь, оставив прежнюю уже исчерпанную Вами жизнь… начав иную жизнь с начала… начав иную жизнь с самого её начала… итак, к барьеру великий русский Танцовщик… в прошлом… а через год свободный гражданин России, ну и для начала просто цирковой артист… и просто цирковой артист… Итак… в барьеру, отдавший все свои долги Нежинский… к барьеру… к барьеру, Иван Нежин… к барьеру…К барьеру… Итак… Далее… что было дальше после данного разговора теперь уже двух «Иванов Нежиных… Итак…
Иван Нежин
– (Образ сидящего за столом Нежинского уходит в тень… но из тени в углу сцены высвечивается судорожный Шут, который воет, стенает, и проклинает такую вот ничтожную тупую стеклянную Америку, а вместе с ней и злобную эгоистичную Европу…) Заполучив свою Балерину в браке… выйдя, как ему казалось, из ужасной клетки «не свободы», он попал в ещё более ужасающую для него клетку, – а именно, в клетку «Танцев Шута за деньги»… в клетку «постоянный нехватки денег… в клетку поиска денег… в клетку «битвы за деньги». А вот к этому наш танцующий Шут был явно не готов… Он был к этому не готов… и он метался в этой своей новой «клетке»… метался… метался… пока ни встретил он Курьера из столь далёкой, и пока что недоступной, для него России… из столь далёкой и пока что недоступной для него России… и вот надежда для Шута сверкнула таким сладким, и таким сверкающим, лучиком… и Шут, наш Шут, ожил… Настолько ожил, что заиграло в нём всё его действо в его внешнем мире магическими красками как – будто бы его безумства… как будто бы его безумства… его безумства вот в этом ничтожно – скучном для него здравом мире… и заиграло вдруг… при этом, день ото дня росло в нём раздражение… день ото дня не уставал он утверждать: как отвратителен ему вот это пустой никчёмный мир… не могущий понять, что у этой жизни есть главное… нет никакой отдельной частной жизни…… нет никакой отдельной частной жизни… и есть Жизнь Духа… и во имя Духа… во имя Спасения небесной Жизни Духа… рождаемого здесь… На вверенной Наследнику, живому человеку, Спасаемой Наследником Живого Земле… во имя, и для Жизни… Духа Жизни… Там… в Космосе… Духа битвы за Спасенье горней Жизни на вверенной Земле… поскольку жизнь на вверенной Наследнику Земле есть Жизнь для Духа… во имя Духа… а другой жизни, в вечности для Вечности, просто нет… не существует… а другого просто нет… Тут и сорвался Шут… наш Шут сорвался… когда администратор Морис Волни сообщил ему что по правилам Палас – театра между «номерами Нежинского» будет играть оркестр, и будет гореть свет, и будет работать буфет… Шут сорвался, и объявил что в таких условиях он танцевать не будет… а на неустойку ему плевать… ведь, – «главное это Искусство, а не буфет»… и на этот раз Шут победил… но, в дальнейшем он уже всё более и более настойчиво и более целеустремлённой стал «перегибать палку» собственного безумия… как-то перед спектаклем Нежинский собрался надеть костюм «Призрака розы», когда услышал… как американский оркестр уродует музыку Чайковского… Этого Шут Бога, и от Бога, уже вынести не мог… никак не мог… этого он вынести не мог… и этот американский оркестр… и эта сытая довольная, но в массе своей бесконечно тупая публика американского театра… казались ему и пошлыми, и отвратительными… настолько отвратительными, что в бешенстве его и понесло… и вот уже рыдающий, стенающий, охваченный отвратительной судорогой, безумный Шут стал кататься по полу… и выть и рыдать… рыдать и выть… проклиная при том, и этот гнусный театр… и саму Америку… и свою несчастную судьбу, что занесла его на этот остров… остров зла, наживы, и его, этого острова, никчёмного существования… на другой день… и в последующие дни… Нежинский в театр не явился… сезон был сорван… в этом театре для этой публики сезон «Шута» был сорван… сезон «Великого Шута»… был им самим, его «шутейной выходкой», и сорван… театр он тогда поменял на его безумную любовь в только что родившейся дочери… с детьми он сходился легко и радостно… узнавая в них, как в неком таком милом его сердцу зеркале, себя самого… узнавая в себе такого же существа – как и они милые его сердцу дети… этот взрослый мир его угнетал, и злил… а с детьми он сходился легко… легко и радостно… для родившейся дочери он сам готовил еду… сам кормил её… сам делал её игрушки… сам играл с ней… изобретая для неё всё новые игрушки… всё делал детке сам… для детки делал он всё сам… и последнее, что он подарил ей: была вырезанная им их дерева лошадка… «Лошадка твоя устала…», – сказал он ей, и больше ничего уже он не дарил… и больше никому и ничего он не дарил… и больше никому он не дарил… лошадка… его лошадуа так устала… его лошадка устала так… он больше не дарил.
Иван Нежин
– («уставшая Лошадка «Нежинский» безумно летает над пространством сцены) Так прошло два вывернувшие жизнь Танцора на изнанку года… но как – то… одним «благословенным» утром все, кто так иль иначе окружали благословенного блаженного актёра, собрались на пристани встречать свою «Игрушку»… Сам Дьявол (он же оставленный Танцором Директор) преподнёс его жене букет прекрасных роз… а с внове будто обретаемой «Игрушкой» по русскому обычаю обнялся… облобызался… и стал рассказывать всё также обнимая Танцору про новый его ангажемент… на самых выгодных для бедного, в безденежье тогда, Шута условиях… «Лошадка устала…», – всего лишь выдавил на эту дьявольски заманчивую речь, когда-то друга и любовника, унылой друг – Актёр… «Ты устал… и я устал… они устали… но дело… дело которому мы служим… дело прославление российского балета… разве не достойно оно того чтобы забыть про всякую усталость… мы служим, служим, мой дорогой… мы служим достойнейшему делу… Мы Служим… Служим… забудь, лошадка про усталость, как и я забыл… Забудь». «Лошадка»-то забыла… пока она забыла… Но ван Вахтен тогда уже о нём писал, – «Прекрасен наш Танцор… как – будто не прошли два года его простоя… прекрасна его форма… по – прежнем прекрасен его космический прыжок… он лепит из себя того кого захочет… любая роль ему подвластна… он может быть высоким, или низким… прекрасным, иль уродливым… чарующим, или магически ужасным… влекомый вместе с остолбеневшей публикой некой невыносимой его астральной силой… но он пугающе при этом во всякой его роли безумен… Безумен он… и это его главная отныне слепая яростная роль… Он яростно безумен… Он яростно безумен… и это Роль его… отныне единственная Роль… и как летал он… как никогда ещё по сцене не летал… Так человек… обычный человек летать не может… так может порхать над сценой, легчайшей бабочкой, волшебник – послечеловек… безумно впавший в магию отринувший реальное лунатик… понятно, что это «его летание» является ничем иным как массовым гипнозом танцующего мага… безумнейшего мага… Понятно, что сам по себе так человек летать не может… Не может он летать… но может завораживать впадающую в транс под магией чарующего танца подвластную астральной силе публику… то магия внушения… то транс… а нарушать законы физики любой, пусть и безумный, маг не может… Нет не может… не может нарушать… не может он законы нарушать… Не может нарушать… не может… не может он по воздуху… и в воздухе, реальной птицей, без всяких крыльев за его спиной, подобно человеко – птице… подобно человеку – птице… отринувшей земное тяготенье… Не может он… летать… Не может он летать… летать не может он… Не может он летать… то магия… гипноз… не может он летать».
Иван Нежин
– (Шут, как умирающий принц, лежит в его собственной кровати бездвижно… вокруг неподвижного, не видящего мир Шута, собрались все персонажи «Тиля», им не законченного, не сыгранного «Тиля»… те персонажа поднимают на руки Шута… и взгромождают его на крест… и вот уже на вздыбленном кресте висит не «Тиль»… но – мехнически страдающий «Петрушка»… всегда страдающий, стенающий, «Петрушка»… он и висит… оживший заново, всегда на дьявольской верёвочке, «Петрушка»… он и висит…) Тем более, теперь ему ближе всего был теперь его благословенный Тиль, – персонаж воюющий с пустым ничтожным, злобным, миром: пройдоха – Шут… так… на ходу… по ходу действа меняющий бесчисленные маски… не узнаваемый в толпе… с издёвкой над толпой… меняющий его раскрашенные его лихим безумьем маски… «Война!.. опять война… Это война!…», – в толпе кричали его, безумные в его жестоком и блажном лукавстве маски… вот снова… снова сменяемые маски… Он ставил «Тиля»!.. давно хотел поставить «Тиля»… но ранее Директор… а после жена Актёра… не поощряли его стремлений ставить «Тиля»… считая что «Тиль» провальная для Бога танца роль… Они считали так… но «Тиль» считал иначе… считал, что родина его Россия, и есть тот восстающий, и рвущий цепи жестокого готового на новые убийства мира, «Тиль»… Тот воин… тот воин – шут… Шут – воин «Тиль»… Он Шут, как «воин Тиль»!.. О, эти рвущие жестоки оковы маски – сказки… с одной стороны жестокая, всегда воинственная ничтожная по духу и для духа действительность… с другой – насмешка сказка… сказка «насмешливого духа» в каком-то смысле оправдавшая действительность… «Надо заставить смеяться… надо заставить смеяться… надо заставить… смеяться…», – бормотал незадачливый Шут… ставя главный… может быть самый главный спектакль в жизни Лицедея… ставил главный Шут от Бога, и для Бога… ставил главный Лицедей… в масках «не живых людей»… ставил драму гибели лихой Планеты… безумный ставил Лицедей… он ставил… ставил… Он ставил… и силы… и без того растраченные на глупость, косность, и злобу мира… покинули его… по мере же того как каторжным трудом с тяжёлым скрипом компоновался в исходном безумии Шута, и Автора, его балет… Его балет… Шут таял на глазах… Он таял на глазах… и вот уже на сцене металась не фигура воина – Шута… Но – тень Шута… с которой вместе этот мир мчал неизбежно к своей конечной и неизбежной Катастрофе… Мир мчался к неизбежной Катастрофе… Шут это знал… Он это чуял… Шут чуял это, – по миру бродят тени «Гнева», и «Войны»… по миру бродят тени «Гнева», и «Войны»… Шут это знал… в толпе он чуял… среди фигур – теней торговцев… знатных дам… блестящих кавалеров… крестьян… солдат… купцов… шпионов… бродили также инквизиторы… а вмести с ними – палачи… И палачи… фигуры эти были громоздки, неуклюжи… уродливы… среди фигур размытой гибкой тенью бродил – летал насмешливый, и молчаливый, безумец – «Тиль»… бродил – летал… безумец… меняя маски на ходу… насмешливые маски… на ходу… изображая, то глупость надутой, и блудливой дамы… то жадность пошлого купца… то важную кичливость горе – кавалера… то пьяную задиристость солдата… то – скорбные фигуры нищих… то скорбь и фальш просящих, стоящих на коленях, нищих… надменных злобных мрачных инквизиторов показывал толпе… безумный шут… и подлую законченность шпионов… показывал… показывал… Летал… летал… меняя маски на ходу… скользящей тенью… «пройдоха Тиль»… летал… Меняя тени на ходу… меняя куклы – тени… Но вот… раздался грохот полкового барабана… за ним тоскливый и визгливый вой трубы… раздался… мужчин, что помоложе, отправили в солдаты… а женщин – в сёстры милосердия… и Шут был схвачен палачами по знаку одного из группы инквизиторов… был схвачен Шут… повешен Шут… под одобрительные жесты, и обвиненья, придвинувшейся ближе к месту казни, и угрожающей Шуту, толпы… и угрожающей Шуту толпы… и вот повешен Шут… Подвешен Шут…Но вот уже висит не Шут… не Тиль… Иная кукла, иная маска висит, – рождённый заново «Петрушка»… оживший заново, всегда болтавшейся на дьявольской верёвочке, Петрушка – маска… Он и висит… он ожил вновь… и он висит… Он и висит… он будто ожил… германский «маска – Тиль» ожил российской кукольной игрушкой… воскрес «Петрушка»… и Он воскрес… германский «Тиль» воскрес… воскрес «Петрушкой»… и Он воскрес… воскресла Кукла… и Он воскрес. До премьеры оставались считанные дни, когда издёрганный на грани помешательства бедняга Шут сломал измученную бесконечными показами случайно набранным актёрам ногу… с тем погрузился в темноту, – в блаженный отдых погрузился… с тем оказался в забытьи… с тем погрузился в забытьё… с тем оказался в забытьи… Шут впал в беспамятство… лечивший в то время сломанную ногу и душу Шута врач Роберт Джонс впоследствии писал… писал он так, – «Печальный, с тенью смерти на невидящем челе, лежал он как умирающий, но не лишённый истинного благородства, потусторонний принц… лежал как истый принц… вокруг бедняги «принца» сгрудились актёры в костюмах всех персонажей «Тиля», – в костюмах по эскизам самого Шута… Всех персонажей «Тиля»… но «Тиль» был как бы мёртв… он как – бы мёртв был… тем более что в комнате где находился Шут, и те кто выразил желанье почтить недвижного Шута, весь воздух был исчерпан… там можно было задохнуться… но те, кто был в мертвящей душу тесной комнатёнке как саркофаге, терпели – желая возвращения Шута… желая оживления Шута… но Шут, и он же принц, как – будто вовсе не хотел вернуться к этой жизни… он не желал вернуться к этой жизни… вот к этой суетной, лишившей сил… последних сил лишившую уставшую Лошадку, жизни… Он не желал вернуться к жизни… Он не желал!.. Лошадка эта давно уже устала… и Он устал… И Он давно устал… последним словом «Петрушки» были, – «Война… опять Война… грядёт Война…» С тем «Петрушка» умер… он так устал.
Иван Нежин
– (сценические действа пластических актёров, и также декорации в их непрестанном суетном движении, изображают всё то что в тексте автор приводит ниже) Он был беспомощен как брошенный ребёнок… не принимая эту жизнь… вот эту жизнь… он был к тому же беспомощен. Он был беспомощен… еда, питьё, имущество, достаток, то были не его слова… вот эти близкие всем окружавшим Бога Танца людям понятия не нравились ему… Ему они не нравились… жену он упрекал в её пристрастии к мехам… из – за которых убивают милую и близкую его душе земную живность… А также не разделял её желания днями готовить, и поглощать, трупы, в недавнем живого мяса… трупы загубленных животных… не разделял такой же животной страсти… жены, и прочих дам… к алмазам… жемчугу… и прочим дорогим камням… ради которых ныряльщики рискуют жизнью… ныряя на гибельное дно… или же шахтёры рискуют жизнью спускаясь в тёмные, опасные, удушливые недра шахт… к тому же тот Директор… тот Дьявол, кто приобщил его к тому, что люди почему-то называли запросто «Искусством»… так называли… так называли они, но не считали Служением… но не считали «Служением в искусстве людям»… А он считал искусство лишь поводом Служения заблудшим людям, для исправления людей… он так считал, что́ Дьявол, в лице Директора, вымарал в отсутствии Шута… его Шута как Бога… душу Бога он вымарал… а что взамен… взамен воздвигнул стену между просто человеком… и сценой… воздвигнул кладбищенское действо взамен потерянной исчезнувшей «души Искусства»… где «мастер Пикассо», как некий такой прообраз Дьявола… кубами, ромбами, овалами… кругами… рисовал ему актёров… и их любое действо… и всякое любое действо… и где чудовища на сцене в конструкциях из дерева, картона… и бумаги… их части… в таких же дьявольских конструкциях… тел человеческих… соединялись… грудились… вертелись… совокуплялись… творя иные формы… иные дьявольские… формы… и тут же распадались… И тут же распадались на новые фрагменты – формы… такой же силы… такой же дьявольской, чудовищной, смертельной силы, – как будто бы хотели предсказать… и показать… и это всё… вот это всё… вот – вот закончится… поскольку земному… живому, данному Творцом живому… приходит мертвенный конец… всему живому грядёт кладбищенский конец… Идёт Война… Грядёт Война… Придёт Конец… Всему Живому… придёт бессмысленный Конец. Так думал Шут… Шут и тогда был в форме… по – прежнему он танцевал как бог… никто… никто с ним в Танце не мыслил состязаться… и… всё же Лошадка… она устала… Дьявол был пошл… Дьявол был так далёк для «уставшей Лошадки»… Дьявол… ныне мертвенный Дьявол… был пошл… хотя… много лет до того, тот же Дьявол – Директор и косвенно создал Шута… он и создал великой «Действо Шута»… по началу его он и создал… когда-то он создал Шута… Но Шут не желал быть «творением Дьявола»… не желал быть «от Дьявола»… и нынешний Шут, с его новым «отвергнувшим Дьявола Танцем», и Дьявол, когда-то его близкий друг… больше не встретились… так и не встретились… Так и не встретились… ибо, их встречу… последнюю встречу когда-то творивших единое Действо людей… нельзя уже было назвать встречей близко знавших друг друга людей… когда-то творивших единое дело, людей… Шут уже был вне дружбы… как и вражды… Шут уже был вне жизни… Не по ту… не по эту сторону жизни… Шут уже был вне дружбы…… Шут уже был вне жизни… Шут стал безумен… Шут стал осколком «Войны»… Шут стал исходом «Войны»… Шут СТАЛ БЕЗУМЕН… «Шут» стал «безумьем Войны… Нынешний Шут стал исходом Войны… нынешний Шут был Безумен… Шут был будто Безумен…
Иван Нежин
– (пластика актёров утверждает – «Эфир» это Любовь… Земля – «эфир» это Любовь… и Космос, вверенный Наследнику Живого, есть также подлинно Любовь… Иного не дано… «Огонь – эфир» есть Жизнь… есть истинно Любовь… однако, идущая на Земле война способна разорвать «Живой Эфир» Вселенной на части…способна разорвать Вселенную, как душу бедного Актёра, в клочки… На части… На части…) «Война» теперь рефреном, лейтмотивом, пронизывала всю пластику его действ… всю речь, всю жизнь, безумного Шута… «Зачем… зачем все эти убийства… вся эта бойня… Зачем… Зачем… моря вот этой крови… повсюду моря вот этой крови… Зачем здесь столько крови… так много крови на Земле… Зачем?…»…И тем не менее уже «безумный Шут» любил встречаться и беседовать с любезным его сердцу Пичлером… учёным… венгерским математиком… с кем этот… для многих «идиот»… «Шут – идиот»… на равных обсуждал проблему разлитого по космосу «эфира»… как средства энергетического спасения людей от теми же людьми униженной земли безумным выкачиванием из недр её, Земли, угля и нефти… и прочих «полезных… но добываемых кровавым потом полезных ископаемых». Шут видел в этом средство и способ «спасения земли»… а также – способ «летания в эфире»… но как бы по воздуху… но с помощью «эфира»… но как бы по воздуху… но с помощью «эфира»… Шут тем самым спасал, по мнение его, и птиц… коих, и дирижабли… и самолёты… сбивали на лету… тем самым Шут хотел спасти и птиц… и птиц… хотел спасти… к чему ж они пришли в своих беседах, – Шут, и известный математик… Да, к чему они пришли в итоге… а вот к чему: среда «эфир» имеет частоту известных колебаний… как, впрочем, и чувства человека… как чувства Бога… создавшие «эфирную среду»… те чувства, что имея исходной частотой «эфира»… здесь, на земле творят «эфирную огне – среду»… которая и даст затем любому человеку на земле использовать сию «среду» для получения бесконечной неограниченной энергии… для обретения способности летать… и многое чего ещё… и многое чего ещё… того, что на протяжения столетия… тысячелетий… считали люди… называли люди «вселенским чудом»… но то уже не «чудеса»… Не «чудеса» то будут… а явь… и главное, и первое в его исходе, первейшим и главнейшим является такое чувство, которое способно призвать по резонансу на землю космический божественный «эфир»… является Любовь… Любовь земного человека друг к другу… и к неземному Богу… и к неземному Богу взаимная (от человека к Богу… от Бога к человеку…) Любовь… взаимная среди живых… Любовь… среди разумных и живых… Любовь… «эфир» в конце концов есть истинно разлитая во всей Вселенной истинно Любовь… «Эфир Любовь»… есть Истина… «эфир» есть Истина… Спасенье Человека… есть истинно Любовь… Одна Любовь… всё, или ничего… или одна Любовь… иль ничего… Одна Любовь есть Истина… из истин Истиной является одна Любовь… Одна Любовь есть Истина…
Иван Нежин
– (Шут бегая в гору, сбегая с горы, неся при этом с собой деревянный крест, ищет Бога… Находит Бога, и возвращается домой… при том, уже дома, плача и лежа на кровати с огромным крестом на придавленной этим крестом его груди радостно смеётся) Теперь находят на него приступы молчания… или смеха без причины… его жена, часто видит его бегущим в гору… или с горы… на вопрос жены – зачем он это делает?… следует ответ мужа – «Я это делаю потому что никак не могу найти Бога… Бог ищет меня… и я ищу Его… и я ищу Его…» А однажды, после такой пробежки она его застала лежащим на кровати с огромном крестом выпущенным на грудь поверх свитера… и из глаз его при том текли слёзы… и как бы отвечая на её молчаливы вопрос он произнёс жене…
Нежинский
– Я нашёл Бога… я наконец нашёл Бога… и Бог любит меня… и поэтому там… на горе… когда я нашёл Бога, я сегодня летал… сверху я видел вас с Кирой (Кира это моя дочь)… но вы меня не замечали… потому что я летал не видимо… не видимо для вас, но видимо для Бога я летал… и я Его нашёл… и потому мне радостно… (смеётся)… я с Ним летал… и потому мне радостно (опять смеётся)… и потому так радостно…
Иван Нежин
– Однажды на одном из приёмов затеянных специально для него, и куда его жена затащила почти что силком… одна из дам присутствовавших на вечере кокетливо спросила Шута, – «Ну, а вы, Нежинский… что вы сделали за последний год…», – и получила такой ответ от него… такой ответ от него получила эта дама…
Нежинский
– Весь этот год я старался быть сумасшедшим… и играл весь этот год мою «сумасшедшую роль»… и я её играл… и у меня при этом не плохо получилось… в принципе я почти что стал этим «сумасшедшим»… кое-что ещё нужно подправить… а так… я им стал… я им уже стал… и может быть это будет моя лучшая роль… и я почти что им стал… и почти что все при этом поверили… впрочем… я и так им стал… а они мне поверили… а они мне поверили… а я им стал… а они мне поверили…
