Юрий Аркадьевич Манаков (П.П.Шалый)
Der Hundebaron
«Собака» «сдохла» весной 1915 года после выступления В. Маяковского 11 февраля, на котором он прочёл своё «Нате!», и спонсоры закрыли этот уютный дом и приют свободы слова и нравов. Впрочем, есть и другие варианты того, почему закрылось кафе.
Из «собачей» крови выросли самоцветы: бриллианты зауми, рубины бесстрашия, сапфиры и гелиотропы мистики, изумруды сияния, опалы мерцания, аквамарины, жемчуг и кораллы странствий, агаты и турмалины надежды, авантюрины изменчивости и капризов, солнечные янтари творчества, красные шпинели-шинели – камни любви, фортуны и судьбы и другие минералы стихов-стихий.
…Все вы на бабочку поэтиного сердца
взгромоздитесь, грязные, в калошах и без калош.
Толпа озвереет, будет тереться,
ощетинит ножки стоглавая вошь.
А если сегодня мне, грубому гунну,
кривляться перед вами не захочется – и вот
я захохочу и радостно плюну,
плюну в лицо вам
я – бесценных слов транжир и мот.
Маяковский В. 1913
Выступление было подобно взрыву болида. Некоторые «фармацевты» попадали в обморок, другие орали, а поэт на сцене невозмутимо курил огромную сигару.
Это было второе кафе, которое закрыли после чтения «Нате!». Первым было московское литературное кабаре «Розовый фонарь». Выступления Маяковского 19 октября 1913 года, буйство М. Ларионова и Н. Гончаровой, пришедших в кафе с футуристами с расписанными лицами, вызвали скандал и вмешательство полиции.
Футуристический грим, придуманный Ларионовым, – это протест против буржуазно-мещанского этикета. «…Золото ценилось как украшение и стало дорогим. Мы же свергаем золото и каменья с пьедестала и объявляем бесценными. Берегитесь, собирающие их и хранители, – вскоре будете нищими. Татуировка раз навсегда. Мы … раскрашиваемся на час, и измена переживаний зовет измену раскраски…» Своё лицо художник раскрасил чёрным цветом.
Со временем все творческие обитатели собачьего подвала станут бродячими псами или волками. Кого-то пристрелят, кто сам застрелился, кого-то забьют насмерть, кто-то умрёт относительно молодым от болезни или голода, кто-то сможет удрать подальше от пришедших к власти людских живодёров и свирепых псов грядущего режима. А кто-то чудесным образом доживёт до старости.
Маринетти был под Сталинградом в 1942 году, ранен где-то в Ростовской или Воронежской области и умер в госпитале в Швейцарии, после сердечного приступа, в 1944 году.
Зоофутуристу Щенку после многих удач «орла» выпала неудачная «решка».
…Когда я свалюсь умирать под забором в какой-нибудь яме,
И некуда будет душе уйти от чугунного хлада –
Я вежливо тихо уйду. Незаметно смешаюсь с тенями.
И собаки меня пожалеют, целуя под ветхой оградой.
Не будет процессии. Меня не украсят фиалки,
И девы цветов не рассыплют над черной могилой…
Мицишвили Н. Перевод Мандельштама О.
В Петербурге родилось мало хороших поэтов, зато они в нём умирали.
«Квасной монархист» Михаил Булгаков хорошо отомстил футуристам-будетлянам из «Бродячей собаки» своим «Собачьим сердцем». Ну и последняя жена ему в славной вендетте помогла в шпионском романе «Мастер и Маргарита».
– Почему это «Мастер и Маргарита» шпионский, – возмутился я, – это роман про любовь.
– Все романы о любви, – отпарировал Бекар, – и шпионские, и боевики тоже, а внутренние шпионы вреднее внешних врагов, особенно в писательском гадюшнике. «Преступление и наказание» – петербургский психологический детектив, а «Мастер и Маргарита» – московский криминальный роман. У образцовой шпионки Мата Хари настоящее имя было Маргарита. Как и у жены скульптора Конёнкова – Михоэлса из-за неё, том числе, убили. Тогда были очень популярны произведения про шпионов, врагов народа и вредителей. И доблестные действия по их разоблачению и уничтожению.
– Согласен, – пробурчал Буран, – это прочувствовал и показал в лагерном романе «Россия и Чёрт» Аркадий Белинков. А Маяковскому, наверное, в гробу стало тесно и зачесались скелетные останки кулаков, когда в журнале «Новый мир» отмечали очередную круглую дату автора, показавшего добрым дяденькой людоеда «Ивана Васильевича». Машина времени из пьесы «Баня» оказалась не на том месте и не в том времени. И не в тех руках.
Девочки да мальчики
Собрались в подвальчике –
Время убивать.
Пить напитки винные
И биточки псиные
Вместе уплетать!
Дни тоски ненастные
Скитальцы несчастные
Коротают так.
Подвал наполняется,
Стаи всё сбегаются
Бродячих собак.
Потёмкин П., Зенкевич М., Лозинский М., Гумилев Н.?
«Собачники» искали границу искусства и быта, гармонии и абсурда, неуклюжести и совершенства, утопии и реальности. Искали новый взгляд, новый синтез искусств в «Подвале Бродячей Собаки Художественного Общества Интимного Театра».
Даже когда Осипу Мандельштаму потребовалась шуба, он не мог надеть собачью – так и мёрз в своём драном пальто на рыбьем меху – не мог предать верность собакам и благородному собачьему роду.
А А. Ахматова после закрытия кабаре побывала в подвале ещё раз: во время бомбежки в августе 1941 года. Как в бомбоубежище.
***
Уличные псы, задерите вверх носы!
Давайте скажем УФ! Давайте скажем УФ!
Раскачаем все, раскачаем все улицы!
Давайте скажем УФ! Давайте скажем УФ!
Уличные псы, задерите вверх носы!
Давайте скажем УФ! Давайте скажем УФ!
Раскачаем все, раскачаем все улицы!
Децл
Децл, убитый совсем недавно.
Славный народ – собаки!
Владимир Набоков писал, что только такса связывает его с русской литературой. В его жизни было три таксы: Бокс, Trainy (Трамвайчик) и Бокс Второй, которого писатель взял в эмиграцию. Бокс Второй был потомком такс Чехова Хины Марковны и Брома Исаевича.
Чеховы любили животных: у них всегда обитали дворовые собаки. В ялтинской усадьбе жил ручной журавль. По воспоминаниям современников, Антон Павлович не любил котов, но в письмах друзьям упоминал о любимом коте Фёдоре Тимофеевиче. После поездки на остров Цейлон у Антона Павловича появились новые жильцы: «Имя сим зверям – мангус. Это помесь крысы с крокодилом, тигром и обезьяной. Сейчас они сидят в клетке, куда посажены за дурное поведение: они переворачивают чернильницы, стаканы, выгребают из цветочных горшков землю, тормошат дамские прически, вообще ведут себя, как два маленьких чёрта, очень любопытных, отважных и нежно любящих человека. Мангусов нет нигде в зоологических садах; они редкость. Брем никогда не видел их и описал со слов других под именем “мунго”. Приезжайте посмотреть на них». «…Мангусты уже имеют имена. Один мангуст зовётся “Сволочью” – так, любя, его прозвали матросы; другой, имеющий очень хитрые жульнические глаза, именуется “Виктором Крыловым”, третья, самочка, робкая, недовольная и вечно сидящая под рукомойником, зовется Омутовой», но она оказалась пальмовой кошкой. Виктор Крылов – драматург, Евгения Викторовна Омутова – актриса театра Ф. Корша.
Потом у Чеховых остался только один мангуст – Сволочь.
У брата Михаила была такса Йод, одну из дочек Хины Марковны и Брома Исаевича назвали Селитрой: кроме лечебного дела и животных, они любили садоводство.
Антон Павлович регулярно писал Лейкину, хозяину родителей чеховских такс – Апеля и Рогульки – о жизни мелиховских пришельцев: «Таксы Бром и Хина здравствуют. Первый ловок и гибок, вторая неуклюжа, толста, ленива и лукава. Первый любит птиц, вторая тычет нос в землю. Оба любят плакать от избытка чувств. Понимают, за что их наказывают. У Брома часто бывает рвота. Влюблен он в дворняжку. Хина все еще невинная девушка. Любит гулять по полю и лесу, но не иначе, как с нами. Драть их приходится почти каждый день; хватают больных за штаны, ссорятся, когда едят, и т. п. Спят у меня в комнате». Антон Павлович подолгу беседовал со своими таксами о нравственности и добродетели, писал им письма из заграницы и раздаривал всем знакомым щенков.
«…– Бром Исаевич! – обращался к нему брат голосом, полным тревоги. – Как же это можно? У отца архимандрита разболелся живот, и он пошел за кустик, а мальчишки вдруг подкрались и пустили в него из спринцовки струю воды!.. Как же вы это допустили?
И Бром начинал злобно ворчать», – вспоминал старший брат Антона Александр.
Рассказ «Каштанка» Чехов написал раньше, чем завёл своих Брома и Хину. У него героиня не такая, как на рисунках первого иллюстратора и в советском мультфильме. Каштанка – это помесь таксы с дворняжкой, а не бульдог – сердился Антон Павлович.
В подмосковной усадьбе музее-заповеднике «Мелихово» 22 декабря 2012 года установили памятник таксам Антона Павловича, брошенных Чеховым на «растерзание волкам». Он их оставил в Подмосковье, когда поехал в Крым писать знаменитую «Даму с собачкой».
«” Славный народ – собаки! “– говорил он иногда с добродушной улыбкой» – вспоминал об Антоне Павловиче писатель А. И. Куприн, большой любитель крупных пород.
Славный народ – таксы!
Ослепительный собачник-чудесник
Петроградскому мальчику было десять лет, когда закрылась «Бродячая собака». Он знал про кафе, любил стихи и обитателей «Собаки» и сам стал поэтом. Но со своей программой: для него главными были относительность, бессмыслица идиотских ситуаций в жизни и абсурд принятой литературной формы. Как сказал Альбер Камю: «Абсурд рождается из столкновения человеческого зова с безрассудным молчанием мира».
Шерлок Холмс любил лимерики – поэту нравились английские абсурдисты, фрики, Алиса в опрокинутом мире и детектив Шерлок Холмс. У себя на щеке молодой поэт нарисовал собаку: он любил собак, особенно такс. А стихи писал такие: «У вороны, собственно говоря, было пять ног, но об этом говорить не стоит».
Или такие:
Пристала к пуделю рука
торчит из бока кулаком
шумят у пуделя бока
несется пудель молоком
старуха в том селе жила
имела дойную козу
и вдруг увидела собаку
в своём собственном глазу
тут она деревню кличет
на скамью сама встаёт
помахав зубами причет
херувимскую поёт.
Хармс Д. 1928
Или:
…Рычит бульдог на таксика:
«Не дам вам ничего!»
Бежит бульдог за таксиком,
А таксик от него…
Хармс Д. 1928
А «Шестилапый» кур потом появился, но у другого автора. И другое время. А поэту не удалось убежать от цензурного пса по кличке НКВД.
…Но только я понял, что я вижу мир, как перестал его видеть. Я испугался, думая, что мир рухнул. Но пока я так думал, я понял, что если бы рухнул мир, то я бы так уже не думал.
И я смотрел, ища мир, но не находил его. А потом и смотреть стало некуда.
Тогда я понял, что покуда было куда смотреть – вокруг меня был мир. А теперь его нет. Есть только я.
А потом я понял, что я и есть мир.
Но мир это не я.
Хотя, в то же время, я мир.
А мир не я.
А я мир.
А мир не я.
А я мир,
А мир не я,
А я мир.
И больше я ничего не думал.
Хармс Д.
Культ культурной культуры
К женатому Ван Догу пришли галеристки поглядеть его работы и обговорить, при положительном решении, проведение его персональной выставки в их галерее. У них была Своя Галерея на Пушкинской 10. У Ван Дога уже были служебная квартира, жена и дочь. Ван Дог рассказал Гумеру – Ричи слышала. Она и пересказала.
– Ура! У меня будет персональная выставка!
Галеристок оказались две. Одна была художница, дочь известного ленинградского советского графика, другая – искусствовед с псевдонимом.
Некоторые галереи назывались по номерам квартир: так проще, ничего выдумывать не надо. Прибавить к номеру квартиры «Авангардистов», «Символистов», «Академию», 10-10 и полный порядок. Зимой Ван Дог с женой сходили, поглядели выставку знакомого скульптора в их галерее. Текст буклета скульптору написал знаменитый в Питере искусствовед – скульптор что-то подремонтировал на его даче. Плата – комплиментарная статья.
Галеристки посмотрели на работы Ван Дога и сказали:
– Непонятно, но декоративно. Выставка будет.
Наглинтвейнились по случаю холодной погоды и высказали задушевное:
– Ты должен переспать с каждой из нас. Так принято.
Такой вид закоренной «дедовщины» или «бабовщины»? Или властный петербургский цук не умер? Или такова питерская творческая традиция? Что, они хуже какой-нибудь Верни? Натурщица Верни через постель помогала художникам входить в парижский богемный мир. Конечно, нет миллионов, как у наследницы Майоля, но есть Галерея и связи в международном художественном мире – галеристы и кураторы важнее творцов. Верни через постель, при согласии жены, помогла ленинградскому художнику и вырезателю гравюр из библиотечных старых редких книг войти в парижскую богему и стать известным. Крошка Цахес достиг цели и замка.
Сказано было при жене. Ван Дог и его жена были не готовы к такой богемной жизни. Поэтому, вхождение в конвенциональную художественную и галерейную жизнь Питера не задалась с самого начала. Благочестие и верность не в чести. В галереи вход остался закрытым навсегда. Надо было пройти через «посвящение», чтобы стать питерским «корпоративно-посвящённым».
Ван Дог говорил:
– Я могу дать только то, что у меня есть, что во мне есть и что я понимаю. Этого Я ПОКА не понимаю.
– Эх, ты, зажатый в костюм пуританина наивный провинциал. Верящий, что есть идеальное и чистое, даже сдача норм ГТО. Не видевший ничего, кроме русалок на клеёнке, олеографий и картинок в учебниках. «Это что, – сказал Гумер, – злые языки разносят, что на Пушкинской 10 в Новой Академии Художеств в члены Академии посвящают пластмассовыми, резиновыми и другими членами». У них есть «Музей грязного белья», в нём есть сундук, в котором хранятся эти игрушки из интим-салона, одеяла, простыни и другое тряпьё – произведения искусства. На простынях и одеялах в новые членкоры и академики и посвящали. Кто-то провозгласил основателя Новой Академии Художеств государственным художником и одним из Председателей земного шара. На Хлебникова в гробу, думаю, икота нашла.
В Манеже один художник, живущий за границей, выставил цикл работ «ДУхи Петербурга», или «ДухИ Петербурга» – примерно так картины назывались, точно не помню – обоссаные листы ватмана, вставленные в рамочки.
А в этой академии выставлены тряпочки со следами различных жидкостей. О-О-О, Уорхол отдыхает. Оскар Уайльд и Иоанн Кронштадтский тоже. Наиболее близка в последние годы жизни культовому питерскому художнику 90-х была эстетика Гитлера и Третьего Рейха. И не ему одному из той тусовки. Какое-то время он по приглашению пожил в Германии. Выставили.
Машина желаний оказалась со старым как невротик двигателем.
– Чайки мечутся над морем… – вздохнул Буран.
«Строгий Юноша»
А как художник, похожий на паука в цилиндре, заочный френд Андрюши Уорхола, начинал и вместе с ним «выставлялся»! В ГРМ. Здесь, но тем не менее. Получал от него подарки и сам дарил. Получил банку томатного супа «Кэмпбелл» и постеры с банками супа «Кэмпбелл». Вся тусовка была счастлива.
Попкультурный менталитет стал визитной карточкой города так же, как собачья группа «кинолог», поющий буддист, лимонный музыкант, чёрный пёс…
И где-то это хорошо. С питерским нарциссизмом и гормонально-молодёжным выпендрёжем. Всколыхнули каменное болото. Этакая культурная колония для малолеток с лозунгом: «бодрость, тупость и наглость».
Паролем «новых художников» был вопрос: «Куришь?» Подразумевалась травка.
Штирлицы искусства пестовали героическое мировоззрение и отвязность балагана. Сделать новое из старого, перекомпозиция, коллективная работа. Похоже на Гоголя: «Если бы губы Никанора Ивановича да приставить к носу Ивана Кузьмича, да взять сколько-нибудь развязности, какая у Балтазара Балтазарыча, да, пожалуй, прибавить к этому ещё дородности Ивана Павловича – я бы тогда тотчас же решилась». Так у них и получалось, но было актуально.
И по мнению Ван Дога эклектичный бриллиант оказался фальшивой обманкой. Но жили «академики» весело.
На одном из вернисажей ведущий кричал:
– Фамилия?!
– Сахаров! – отвечал Руководитель.
– А точнее?!!
– Сахарюк!
– А еще точнее?!!!
– Цукерман!
– По врагам народа!
Это пробило не только по ушам, но и по мозгам. Выплывший анекдот из 60-х–70-х. Запущенный КГБ против академика-правозащитника пасквиль оказался востребован новой похабной академией искусств.
Фасады и музеи имперско-могильной рукой держат крепко обитателей на всех этажах культуры. Кто-то живёт в петровскую эпоху, кто-то в пушкинскую, а кого-то во времена ЧК и НКВД. Имперское часто кажется величественным.
А начинали с перемен. Точнее – с «Книги Перемен», но так совпало…
Молодёжь окраин, коммуналок и пригородов создала свою маргинальную культуру со своим языком и дресс-кодом. Музыка, музыка: «Мы требуем перемен!» Новая власть – это попкультура. И массмедиа, которыми управляют политики.
Почти повторив конец XIX – начало XX века в конце 80-х XX-го века некоторые питерские чудомудилы в цилиндре влезли в старые мутные воды, обгаженные итальянскими футуристами. Не будетлянами.
Новая фашизация и новая фашистская революция ползуче свершились в 90-е годы. Начавшаяся шизореволюция, по определению Андрея Хлобыстина, быстро превратилась фашизореволюцию и затем эволюционировала в нацизм, в национал-большевизм спальных, центральных и других районов и стран.
Кислый нацбол и тряпичный аполлон – они вернусь на 70 и больше лет назад к д’Аннунцио, Маринетти, Муссолини и даже Гитлеру. А не к будетлянам и другим российским футуристам, хотя там тоже всё было неоднозначно. У машины стремлений оказалась только одна передача: революционно-традиционалистская.
При участии неутомимого художника открылась галерея моды «Строгий Юноша». «Строгий Юноша» это пьеса Юрия Олеши, в которой показано, как человек становится конформистом и капитулирует перед вождём и властью.
К концу века они оказались близки черносотенцам начала века и национал-соцреалистам и фашистам.
Слово итальянское, и, по мнению немецкого исследователя Эрнста Нольте, источником фашизма были националисты Энрико Коррадини, легионеры Габриэле д’Аннуцио и бывшие марксисты под руководством Бенито Муссолини: «…нужно пройти школу марксизма, чтобы обрести истинное понимание политических реальностей…» Цели марксизма и фашизма местами совпадают. Источником фашизма Муссолини был итальянский футуризм. Фашизм для дуче был способом достижения власти.
«Всякий, кто обладает чувством исторической последовательности, идеологические источники фашизма может найти в футуризме – в его готовности выйти на улицы, чтобы навязать своё мнение и заткнуть рот тому, кто с ним не согласен, в его отсутствии страха перед битвами и мятежами, в его жажде порвать со всяческими традициями и в том преклонении перед молодостью, которым отмечен футуризм», – писал философ Бенито Кроче.
Если в декабре 1918 – январе 1919 года в Италии открылись первые клубы фашистов-футуристов, то в январе 1919 года в Петрограде была основана организация коммунистов-футуристов (комфутов). В сборнике на сообразительность «Красноармейские забавы» 1927 года издания для красноармейцев вполне обычной была задача на составление из свастики различных геометрических фигур.
Город художников
– Я – не число! – так Габриэле послал коллег депутатов, которым необходим был кворум.
Это был второй после Данте поэт Италии.
Про него ходила легенда, что он пьет вино из черепа девственницы и носит туфли из человеческой кожи. Цифры на руке и абажуры из человеческой кожи появились позже и в другом месте.
С творчеством поэта в России познакомились в 1893 году, его знали все, и он был звездой. Н. Гумилёв в 1916 году написал посвящение «Ода д’Аннунцио». Может потому, что одним из его девизов был такой: «Ни дня без совокупления!»
Через 100 лет этому девизу следовала богема Ленинграда-Петербурга. И не только этому, но и другим, пришедшими с д’Аннунцио, Маринетти и футуристами:
«Мы воспоем растущее торжество машины».
«Гоночный автомобиль прекраснее статуи „Ники Самофракийской“».
Очередным достижением д’Аннунцио стало исправление лесбийских наклонностей Иды Рубинштейн, столь распространённых в богемном Петербурге, и создание полноценной женщины.
Габриэле Рапаньетта-д’Аннунцио, наркоман, сибарит, авантюрист и любитель женщин, любил прогуливаться с ньюфаундлендом и белой лилией: Гаврила, чай.
Без собак хорошим поэтам никак.
Когда сверхчеловек, лысый, кривоногий и маленького роста Габриэле д’Аннунцио, с бойцами захватил город и стал в нём диктатором, он ввёл приветствие вытянутой рукой и чёрные рубашки с черепами. Дуче и фюрер позаимствовали римское приветствие.
– В этом городе, кстати, родился знаменитый Роберто Бартини, – заметил Буран.
– Маяковский, узнав о захвате города, написал:
Фазан красив,
ума ни унции.
Фиуме спьяну взял д’Аннунцио.
Маяковский В.
Художники конца 80-х, начала 90-х годов решили поковыряться в старых идеях и выдать их за свежие, как бы продолжив прерванную линию.
Искусством стали клубная субкультура, рейв-вечеринки и китч. Вместо танго, стихов и живописи в «Бродячей собаке». Ритмы ускорились, желания не уменьшились, а души измельчали. Но некоторые очень быстро отошли от авангардной эстетики и склонились к эстетике «Blut und Boden» – «почвы и крови». Другие – к хипповому лубку с лозунгом: «Мы никого не будем бить!», «Красные матросы любят папиросы» и «Давайте любить друг друга!».
Москву и провинцию фашизореволюция и эстетика нацизма-соцреализма тоже не забыла посетить. И некоторые поэты поползли по той же лестнице.
Полезли выставки в самых главных музеях с экспонатами из советского светлого прошлого. А выставка «Закат утопизма» или «Эстетика Третьего Рейха» у нас актуальна как нигде. Пророком оказался Строгий юноша. Но заимствовать ничего не возможно, а научиться нигде нельзя. Даже попсе. Соблазнительность фашизма и нацизма хороша для людей, которые не любят думать о последствиях. Пророком оказался несозревший Строгий попсовый и китчевый юноша, востребованным. Поставил город и ГРМ на уши, оказался востребованным лицом города того времени. Его выгнали из новой Германии за пропаганду нацизма. Инициации оказались не из той оперы. Мартосентябрь 1945–1953 года никак не наступит. Попса, папа, попа, поп. Нужда человечности и позёрства.
Попса может и созидать, разрушать: зависит от того, какой знак поставить.
Строгие юноши всегда предлагают себя. Во всех сферах.
Как любой диктатор, Габриэле д’Аннунцио был суеверен и всегда заменял 13 на 12 + 1.
Многомыслие
На корпоративном праздновании Нового года в небольшом петербургском издательстве несколько человек встали и, подняв бокалы и отставив локти, провозгласили здравницу за царя, за белую гвардию и за светлое сталинское прошлое. Несколько приглашённых не поддержали тост и не встали. Это очень смутило и сконфузило одного из авторов и друга издательства, кандидата исторических наук, африканиста: он полагал, что здесь все единомышленники. Всё бы ничего, но он недавно вместе с сотрудниками музея похоронил коллегу – эксперта по фашизму, африканиста, убитого молодой националистической порослью. И его возмущение убийством было искренним. И он постоянно ходил на Марши против ненависти.
***
Скульптор берёт шарики от шарикоподшипников, вкладывает их в полости и продаёт их молодожёнам, как символ неразлучности. А это образец кассетного боеприпаса. Творец не увидел аналогии с посеянными зубами дракона, из которых вырастают железные солдаты, генералы, зелёные человечки и наёмники ЧВК.
***
Слепой энергичный поводырь ведёт «посвящённых» Новой похабной Академии по дороге съеденного, пережёванного и высранного. Критики сыты и счастливы – есть поп-попа-попс художник, гуру. Отдел новейших течений ГРМ при деле – там есть «посвящённые» в Новую Академию Художеств. Город нуждается в герое, даже герое серости и попсы.
Потребителей поп-нарциссов, дерьма, бунта культурных колоний для малолеток – востребовано в испуганном обществе.
***
После «Ордена нищенствующих живописцев» и газоневских в Ленинграде ничего заметного не было. На безрыбье и ротан-головёшка – щука. В чреве гнилой системы хороший плод не рождается, а чужой не приживается. Кукушка в саду камней хвалит хвалящего себя и петуха, а у мракобеса рождается мракобес, у тирана – тиран. Давно замечено, что тюрьмы, виселицы и плахи народ строит для себя сам. И кормит тюремщиков, палачей, опричников и мозгоправов.
***
Границы между художественной провокацией и жизнью стёрлись или не замечаются. Проект «Грязное бельё» оказался востребованным. Рюшечки, гламур, тряпочки, салонная красота с духовностью почвы и крови, декоративность и взывание к стройному мракобесному прошлому. Власти и народу это понравилось. В телевизоре, в жёлтой прессе, в министерстве идеологической обороны кремля (МИОК).
Философия бонобо хиппи питерской Системы, конечно, привлекательна, когда тусовка одна большая корпоративная семья. Но не до такой же беспардонной степени.
***
Попытка Ван Дога со своим наивным пониманием живописи и искусства войти в питерскую художественную крепость не удалась, не убедила. Есть пространство Малевича – в нём живут дизайнеры и угловатые чёрноквадратисты авангарда. Есть пространство ДАДА – в нём живут сюрики, механические чудовища и человек как машина. Есть пространство Кандинского, Малевича и Мондриана – в нём живут мыслящие облака, синие всадники, железные люди, красные кони и разноцветные флаги космических кораблей.
***
Проблема в том, что у искусства не может быть истории. Может быть только история искусств – у каждого направления свои анналы – автобиографии. У каждого художника своя история искусства. У каждого художника своя образность, у каждого стоящего живописца своя биография: Тициан – это не Рембрандт, Ван Эйки – это не Ван Гог и т. д. Начиналось то у неандертальцев с календаря, праздников и пожеланий. С практического применения, а не с заумной духовности. Общими бывают технология, материалы и антропология, пасущаяся в различных полях сознания, знания, желания, резонанса шаманского звука стены пещеры или холста.
***
Бум-бум, кадмиевый жёлтый, светлый, средний, тёмный. Не лимонный, нет и нет. Солнце зовёт всегда.
Бум-бум: тощие звери – весна. Охра с жиром.
Бум-бум: сытые звери – осень – пора на охоту, готовить запасы на зиму. Охра с жиром и сажей.
Эстетику и духовность позже пристегнули к насущным потребностям. Как там у пана Лема: «Культура как ошибка»?
Есть нецивилизованное самодурное пространство Живописи. Живы, дживы, жизни – человековедения, его желаний, комплексов и шаманства.
Больше всего Ван Дога привлекали живописное пространство Ван Гога и Ларионова. Мощная мазня Вселенной у одного и светлый лучизм у другого. Ларионовская собачка устала и легла отдохнуть, пока бабы выговариваются. Время от жары и болтовни застыло и зависло в Живописи Ларионова. Время плавится под солнцем – магию времени освежает дождь в Живописи «После дождя» Ван Гога. Лучистые ларионовские гуси гогочут куда-то, кому-то и что-то. На холстах у этих живописцев солнце и звёзды светятся из каждой секунды жизни. У Ларионова Гогеновская теплынь и Ванговская пастозность. А Маяковский любил басовитых скотчтерьеров.
***
…Красота!
Вымыл все февраль
и вымел –
не февраль,
а прачка,
и гуляет
мостовыми разная собачка.
Подпрыгивают фоксы –
показывают фокусы.
Кроме лапок,
вся, как вакса,
низко пузом стелется,
волочит
вразвалку
такса
длинненькое тельце.
Бегут,
трусят дворняжечки –
мохнатенькие ляжечки.
Лайка
лает,
взвивши нос,
на прохожих Ванечек;
пес такой
уже не пёс,
это –
одуванчик.
Легаши,
сеттера,
мопсики, этцетера.
Даже
если
пара луж, в лужах
сотня солнц юлится.
Это ж
не собачья глушь,
а собачкина столица.
Маяковский В. Краснодар. 1926
***
Можно повторить слова Щенка:
– Призрачный болотный город диктует.
И добавить:
– Город-кладбище. В живописи. За малым исключением. Питер – это графика, это – линия, а не живое пятно света, цвета и Солнца. Живопись – это время. Линия – это судьба красивой буквы, это судьба Акакия Акакиевича.
Есть ли искусство?
Началось с глаза.
Или сглаза.
В компании кто-то принёс коробку масляных красок и кисточки. На листке бумаги попробовал что-нибудь изобразить, пока соседи разливали напитки. Получился глаз. И даже похож получился, почти живой, смотрящий. Спокойный, он был один цветной на белом клочке мелованной бумаги. И взгляд что-то говорил.
В двадцать с чем-то лет началось путешествие по дороге нового.
Живопись можно представить как голос – чистый, звонкий, хриплый, глухой – но всегда страстный. Или как запах. Или как музыку. Или мазню разноцветной глиной, кровью или мозгами. Или как медитацию. Или как «Портрет Дориана Грея» с алыми парусами, или как «Портрет» Гоголя с перерезанным горлом. Или… Но всегда погружение в цвет и фактуру. А не в раскрашивание рисунка. Греческий платонический стиль не привлекал – ближе были пещерные росписи времён открытия и познания мира. Познание, а не каноны и повторения по принципу «как учили». Пусть ничего не получится, но это МОЁ путешествие.
***
Hundertwasser на первой лекции студентам говорил, примерно, следующее: вы зачем сюда пришли – искусству нигде не учат.
***
Урал реальный и мифологический Ван Дог не смог вытравить из себя, как делают некоторые приезжие провинциалы. Они вписываются в питерскую тусовку и вполне успешны. Кроме былого имперского нарциссизма и величия город всегда подвержен западным веяниям и влияниям. Дикие колонии и гламурная метрополия.
Но они или вернувшиеся ленинградские блокадники, или дети блокадников на Урале и возвратившиеся в родное поле смыслов. Они – не уральские роковары ДДТ и не искатели земных сокровищ смыслов. Они обращались к пустому, нулевому, но сакральному месту, где присутствовал некий издохший идеал, обитающей в горизонтали и вертикале империи, мужского аполлонистического государства Платона, неприступными стенами Кремля или Рейхсканцелярии Гитлера. Но не из современного вещества, а из старых и отживших форм и представлений. Как писали Ганс Поссе и Игорь Голомшток, «” героический мир античности преодолел усталость от жизни, пришедшую с христианством”. Их жизнеутверждающее, реалистическое искусство противопоставлялось всегда, существующим параллельно, реакционным, упадническим тенденциям, проявлявшим себя и в болезненных фантасмагориях Иеронима Босха, и в “истерическом надрыве” мастера Изенгеймского алтаря Матиса Грюневальда, и в мрачном мистицизме Эль Греко», в свежести импрессионистов, эмоциональности фовистов, субъективности экспрессионистов…
***
Не вписался в питерскую топонимику в своё время и «пчиловод» Рудым Панько. Пасечники – все чаклуни, колдуны и ведуны. Они слово природы видят и знают.
Знатоки хотят «школу», чтобы было узнаваемо понятно, а не отсебятина. Школа – это ступеньки, лестница, познание, Платон, Плутарх. Но живопись – это немного другое, не болтливое, своё живое. Против природы переть трудно. Мистическое как желание, знание и сознание. Откуда появляется «текст» живописного рассказа картины – неизвестно.