Эрвин Роммель
Боевые операции в Северной Африке и на Западном фронте в Европе. 1940–1944
Огонь был открыт быстро, экипажи танков обучили, как вести огонь перед атакой. Боеприпасы у нас были в основном трассирующими, и полк прорвался через новую линию обороны, обрушивая огненный дождь далеко вглубь сельской местности по обеим сторонам. Вскоре мы без серьезных потерь миновали опасную зону. Но теперь было нелегко прекратить огонь, и мы проехали через деревни Сар-Потри и Бёньи, стреляя из пушек. Замешательство противника было полным. Военные машины, танки, артиллерия и телеги с беженцами, доверху набитые пожитками, блокировали часть дороги, и их приходилось бесцеремонно сталкивать в сторону. Повсюду на земле лежали французские солдаты, а фермы везде были под завязку забиты орудиями, танками и другой военной техникой. Продвижение к Авену замедлилось. Наконец нам удалось прекратить стрельбу. Мы подошли к Семузи. Везде одна и та же картина: войска и мирные жители опрометью бегут по обеим сторонам дороги. Вскоре дорога разветвилась: одна шла прямо к Мобёжу, до которого теперь оставалось всего около полутора километров, а другая спускалась вниз, в долину, к Авену. Дорога теперь была забита телегами и людьми, которые съезжали на обочину от танков, или нам самим приходилось спускать их на обочину. Чем ближе мы подходили к Авену, тем сильнее становился затор из машин, через который нам приходилось пробиваться. В самом Авене, незадолго перед этим обстрелянном нашей артиллерией, все население пришло в движение, зажатое между машинами и орудиями по обе стороны дороги перед нашей идущей вперед танковой колонной. Было очевидно, что в городе сильный французский гарнизон.
Я не стал останавливать колонну, а направился с передовым батальоном танков на возвышенность западнее Авена, где намеревался остановиться и собрать пленных и захваченное снаряжение. По пути на южной окраине Авена была выделена разведывательная группа из двух танков и отправлена по главной дороге на юг. Примерно в 500 метрах от города по дороге на Ландреси мы сделали привал, выстроили наши части для наступления и окружили находившиеся в непосредственной близости французские войска. И здесь придорожные подворья и сады были битком набиты солдатами и телегами беженцев. Все движение по дороге с запада остановилось и застопорилось. Вскоре в поле пришлось построить лагерь для военнопленных.
Тем временем позади нас в Авене началась стрельба – судя по звуку, из танковых орудий, – и вскоре мы увидели поднимающееся пламя, вероятно от горящих танков или грузовиков. Связь с танковым батальоном позади нас и с 7-м мотоциклетным батальоном мы потеряли.
Пока это не вызывало у меня беспокойства, поскольку в хаосе бесхозных повозок с беженцами слишком легко образовывался затор. Главное – мы достигли цели. Однако противник в Авене – а там должен был находиться как минимум танковый батальон – хорошо воспользовался разрывом в танковом полку, и вскоре французские тяжелые танки перекрыли дорогу через город. 2-й батальон 25-го танкового полка сразу попытался сбить блокировавшего дорогу противника, но его попытка не удалась, было потеряно несколько танков. Бои в Авене становились все напряженнее. Между 2-м батальоном и нами установилась прерывистая радиосвязь. Бой в Авене продолжался примерно до 04:00 [14 мая]. Наконец Ханке, по моему приказу наступавший с запада против мощных танков противника, сумел с помощью T-IV нейтрализовать французские танки. Медленно рассветало, бой закончился, и связь со 2-м батальоном восстановилась.
Тем временем я неоднократно через штаб дивизии посылал в корпус радиограммы с вопросом, не продолжать ли нам, учитывая наш успешный прорыв линии Мажино, наступление через Самбру. Не получив ответа – радиосвязь отсутствовала, – я решил продолжить атаку на рассвете с целью захватить переправу через Самбру у Ландреси и удерживать ее. Я отдал по радио приказ всем остальным подразделениям следовать за продвижением танкового полка к Ландреси [в 18 километрах западнее Авена].
Около 04:00 я с передовым батальоном танкового полка Ротенбурга двинулся в сторону Ландреси. Уже сосредоточивший рассеянные силы 7-й мотоциклетный батальон следовал сзади, и я был твердо уверен, что за ним и оставшиеся части дивизии снова примут участие в наступлении. Отказ радио оставил меня в неведении относительно точного положения полков, и мы передавали все приказы просто в никуда.
Поскольку за ночь никаких припасов не поступило, нам пришлось экономить боеприпасы и двинуться на запад сквозь занимающийся день с молчащими пушками. Вскоре мы стали встречать колонны беженцев и отряды французских войск, готовившихся к походу. Хаос орудий, танков и всевозможных боевых машин, неразрывно спутанных с запряженными лошадьми телегами беженцев, покрывал дорогу и обочины. Держа свои орудия молчащими и время от времени лавируя нашими машинами высокой проходимости вдоль дороги, нам удалось без больших трудностей миновать колонну. Французские войска были полностью застигнуты врасплох нашим внезапным появлением, сложили оружие и двинулись на восток рядом с нашей колонной. Нигде не предпринималось никаких попыток сопротивления. Любые вражеские танки, которые мы встретили на дороге, выводились из строя, когда мы проезжали мимо. Продвижение шло без остановки на запад. Сотни сотен французских войск со своими офицерами сдались по прибытии. В какой-то момент их пришлось вытащить из транспортных средств, ехавших рядом с нами.
Особенно разозлился из-за этого внезапного беспорядка французский подполковник, которого мы догнали застрявшим на машине в безнадежной пробке. Я спросил у него звание и должность. Его глаза горели ненавистью и бессильной яростью, и он производил впечатление совершенно фанатичного типа. Поскольку при таком плотном движении на дороге была большая вероятность, что наша колонна время от времени будет распадаться, я, подумав, решил взять его с собой. Он был уже в сорока пяти метрах позади, когда его привели обратно к полковнику Ротенбургу, который жестом приказал ему сесть в свой танк. Но он наотрез отказался ехать с нами, поэтому, после троекратно сделанного ему предложения присоединиться, ничего не оставалось, как его расстрелять.
Мы проехали через деревню Маруаль [в 13 километрах к западу от Авена], где улица была настолько переполнена людьми, что людям было нелегко повиноваться приказам: «A droit!» [Направо]. Мы ехали с восходящим за спиной солнцем сквозь тонкий утренний туман на запад. Теперь дорога была забита войсками и беженцами за околицами деревень. Наши крики «A droit!» не возымели действия, и продвижение крайне замедлилось, танки ехали по полям вдоль дороги. Наконец мы пришли в Ландреси, город на реке Самбре, где опять на каждой улице и в каждом переулке было огромное скопление машин и французских войск, но сопротивления не было. Мы проехали мост через Самбру, по другую сторону которого обнаружили французские казармы, полные солдат. Когда танковая колонна с грохотом пронеслась мимо, Ханке въехал во двор и приказал французским офицерам выстроить солдат и маршировать в тюрьму.
Все еще полагая, что вся дивизия быстро приближается к Ландреси позади нас, я продолжил наступление на ЛеКато [в нескольких километрах к западу от Ландреси]. Мы проехали большой лес, который противник использовал как склад боеприпасов. На фоне восходящего солнца часовые не смогли нас опознать, пока мы не оказались прямо над ними. После этого они сдались. В деревне Помрёй французские войска тоже сложили оружие. Я продолжал наступление до холма восточнее Ле-Като, где мы наконец остановились. Было 6 часов 15 минут утра. Моей первой задачей было убедиться, что связь с тылом еще существует, после чего я хотел предпринять еще одну попытку связаться со штабом дивизии.
Дивизия Роммеля продвинулась почти на 80 километров с прошлого утра. То, как он ехал со своими танками ночью, было смелым поступком. В то время и позже большинство командиров считало, что даже при развитии победы продолжение танкового наступления в темноте слишком опасно.
Слева от Роммеля передовые части Рейнгардта и танковый корпус Гудериана шли с ним вровень. Рано утром дивизия левого фланга Гудериана подошла к Уазе у Рибемона, в нескольких километрах к югу от Ле-Като.
Это была широкая полоса, прорезанная узкими потоками, несшимися на запад, к морю, через тыл союзных войск в Бельгии. Все попытки их заблокировать оказались слишком запоздалыми, поскольку каждый раз, когда французское командование выбирало новую линию обороны, немецкие танки опрокидывали ее до того, как прибывали более медленные французские резервы, или до того, как они занимали позиции.
Нашей дивизии настало время оккупировать захваченную территорию и собрать огромное количество пленных – примерно две механизированные дивизии. Я постоянно информировал штаб дивизии о нашем продвижении, но все сообщения передавались вслепую с командирского танка танкового полка, и невозможно было сказать, принимали их или нет. Тем не менее я не очень обрадовался, когда вскоре после этого узнал, что лишь небольшая часть танкового полка и часть мотоциклетного батальона дошли до холма восточнее Ле-Като. Офицера немедленно отправили в тыл. Затем я попытался отъехать назад, чтобы установить контакт, но вскоре попал под огонь противотанковых орудий из Ле-Като и был вынужден вернуться.
3. Наступление Роммеля, 16–17 мая 1940 года
Нарисованная Роммелем карта, показывающая его продвижение за 24 часа до 7:30 утра 17 мая – по отношению к соседним дивизиям и танковой группе фон Клейста. Эта карта показывает необычайную глубину, дальновидность и дерзость его удара – от Серфонтена до Ле-Като
Тем временем Ротенбург с частью танкового батальона Зиккениуса вел бой с французскими танками и противотанковыми орудиями на холме Ле-Като, но вскоре уничтожил их. Я вернулся в танковый батальон, который тем временем сформировал круговую оборону, и ждал там до прибытия части мотоциклетного батальона под командованием капитана фон Хагена. Теперь я чувствовал, что положение перед Ле-Като в безопасности, и, все еще полагая, что остальная часть дивизии почти сомкнулась, приказал Ротенбургу удерживать свои позиции с помощью мотоциклетного батальона, который находился под командованием. Затем я отправился обратно на своей машине связи в сопровождении T-III, чтобы подтянуть и развернуть остальную часть дивизии. По пути мы наткнулись на несколько застрявших машин мотоциклетного батальона и танкового полка, чьи экипажи сказали нам, что в Ландреси следует проявлять осторожность, так как несколько наших машин были обстреляны там вражескими танками. Затем я на большой скорости поехал [на восток] в Ландреси, где танк T-III, который шел впереди, заблудился в городе. Когда мы наконец выехали на дорогу в Авен, то увидели стоявшую на дороге в сотне метров впереди немецкую машину, обстрелянную вражескими орудиями. Должно быть, где-то рядом находился французский танк или противотанковое орудие, но у нас не было времени на долгую болтовню и тому подобное! Когда мы проезжали мимо, раненые мотоциклисты отчаянно кричали нам, чтобы мы взяли их с собой. К сожалению, я не мог им помочь – слишком многое было поставлено на карту. Обе машины на максимальной скорости пересекли опасную зону и выехали на дорогу в Маруаль. Затем T-III сопровождения встал в результате механической неисправности.
Теперь машины стояли, куда ни глянь, повсюду и поперек дороги. Вдоль дороги толпились французские офицеры и солдаты рядом со своим оружием. Но они, видимо, еще не оправились от испуга перед немецкими танками, и поэтому мы, насколько это возможно, криками и знаками из едущей машины велели им двигаться. Немецких войск не было видно. Мы на максимальной скорости поехали через Маруаль. К востоку от деревни мы внезапно обнаружили остановившийся из-за механической неисправности T-IV, но его 75-миллиметровое орудие было в рабочем состоянии. Мы вздохнули с облегчением. В такой момент T-IV был надежной защитой.
Теперь французские войска стояли повсюду, по обеим сторонам дороги, большинство из них расположились возле своих машин. К сожалению, не было возможности отправить их на марш в качестве пленных, так как у нас не было людей для конвоя. Там, где нам удалось заставить их двигаться, они шли только до тех пор, пока с ними был наш броневик, а как только мы проезжали, исчезали в кустах.
Я отдал танку T-IV приказ удерживать высоту к востоку от деревни Маруаль и отправлять прибывающих с запада пленных на восток. Затем мы поехали дальше, но не успели проехать и нескольких сотен метров, как водитель сообщил, что ему нужно заправиться. К счастью, у него в машине еще оставалось несколько полных канистр бензина. Тем временем Ханке сообщил мне, что он получил донесение от экипажа T-IV, что деревня за ним снова оккупирована противником. На моей легкобронированной машине не могло быть и речи о сражении с французскими танками и противотанковыми орудиями, поэтому я поехал обратно к T-IV с идеей установить оттуда радиосвязь со всеми частями дивизии и организовать быстрое продвижение дивизии вглубь территории, которую мы захватили. К счастью, нигде поблизости не было слышно звуков сражения.
Едва я вернулся к T-IV, как на горизонте появилась мотострелковая рота, быстро двигавшаяся по дороге из Марбе [в 8 километрах к западу от Ландреси]. Теперь, надеясь, что вслед за этой ротой последуют другие части, я снова поехал в направлении Авена, но не нашел ничего.
Немного восточнее Марбе французская машина вышла из бокового поворота слева и пересекла дорогу прямо перед моим броневиком. На наши крики она остановилась, из нее вышел французский офицер и сдался. За автомобилем в огромном облаке пыли приближалась целая колонна грузовиков. Я быстро повернул колонну в сторону Авена. Ханке забрался на первый грузовик, а я некоторое время стоял на перекрестке, крича и подавая знаки французским солдатам, чтобы они сложили оружие – война для них закончилась. На некоторых грузовиках были пулеметы с расчетами для защиты от атак с воздуха. Сквозь пыль невозможно было разглядеть, какой длины была колонна, а поэтому, когда проехало с пятнадцать машин, я встал во главе колонны и поехал к Авену. У самого города нам пришлось делать крюк по полям, дорога была перекрыта горящими машинами.
Наконец мы подъехали к юго-западному въезду в Авен, где обнаружили часть батальона Париса [фамилия командира], стоявшую возле кладбища. Не останавливаясь, Ханке привел автоколонну на стоянку и там разоружил войска противника. Теперь мы обнаружили, что за нами было не менее сорока грузовиков, многие из которых везли солдат.
Штаб дивизии прибыл в Авен около 16:00, и теперь части одна за другой стали занимать территорию, которую мы захватили ночью и рано утром. В ходе этого наступления 2-й дивизион артиллерийского полка успешно предотвратил ввод в бой 48 французских танков к северу от Авена. Танки стояли строем вдоль дороги, некоторые с работающими двигателями. Несколько водителей были взяты в плен прямо в танках. Это спасло 25-й танковый полк от атаки этих танков в тыл.
Потери 7-й танковой дивизии при прорыве продолжения линии Мажино (16/17 мая) в официальной истории дивизии оцениваются как 55 убитых и 50 раненых, на участке дивизии взято в плен около 10 000 человек вместе с 100 танками, 50 бронеавтомобилями и 27 орудиями.
Донесение заканчивается: «У дивизии не было времени собрать большое количество пленных и снаряжения».
Задав дислокацию дивизии между Ле-Като и французской границей западнее Сиври, я полтора часа отдохнул. Вскоре после полуночи поступил приказ на следующий день, 18 мая, продолжить наступление в направлении Камбре. Около 07:00 утра следующего дня в штаб прибыл адъютант 25-го танкового полка и доложил, что в лесу Помрёй [на полпути между Ландреси и Ле-Като] закрепились мощные силы противника и ему удалось прорваться с запада на восток на броневике под покровом ночи. 25-й танковый полк, продолжавший удерживать позиции у Ле-Като, срочно нуждался в горючем и боеприпасах, и командир полка приказал доставить их ему как можно быстрее.
Около 08:00 я отправил оставшийся танковый батальон в марш на Ландреси и Ле-Като с приказом прорваться к полку и доставить туда боеприпасы и горючее. За ними должен был следовать 37-й бронетанковый разведывательный батальон. Позже я вместе с Мостом и Ханке догнал танковый батальон в лесу в полумиле от деревни Помрёй и застал его ведущим бой с перегородившими дорогу французскими танками. На дороге завязались ожесточенные бои, и возможности обойти позиции противника ни с одной из сторон не было. Наши орудия казались совершенно неэффективными против тяжелой брони французских танков.
Французские танки имели от 40 до 60 мм брони, тогда как даже у немецких средних танков толщина брони составляла всего 30 мм, а у легких и того меньше.
Мы некоторое время постояли, наблюдая за боем с близкого расстояния, пока я наконец не решил вести батальон на юг через лес на Орс [в 6,5 километра к юго-западу от Ландреси]. Мы снова столкнулись с французами на северной окраине Орса, и продвижение замедлилось, пока мы пробивались вперед. По неизвестной причине колонна боеприпасов и горючего танкового полка за батальоном не последовала. Был полдень, когда мы наконец достигли позиций Ротенбурга. Он доложил, что его отряд удержал позицию, отражая сильные танковые атаки противника, но теперь он не может двигаться дальше и срочно нуждается в бензине и боеприпасах. К сожалению, в тот момент у меня не было возможности ему помочь.
Теперь к лесу Помрёй отправили необходимые силы, чтобы открыть кратчайший путь на Ландреси. Тем временем французская тяжелая артиллерия начала обстреливать наши позиции круговой обороны. Их огонь был точным, и часть позиции пришлось освободить. Уверенный в том, что битва у леса Помрёй скоро решится в нашу пользу, я отдал приказ танковому полку наступать на Камбре. К 15:00 ситуация улучшилась настолько, чтобы начать наступление.
В этих отрывках повествования Роммеля обилие подробностей несколько заслоняет смысл, и поэтому их можно кратко обобщить. Колонна с боеприпасами и горючим, оставленная к юго-востоку от леса Помрёй, дошла до двух батальонов 25-го танкового полка, расположенных возле Ле-Като, только через час. К тому времени, когда эти танки заправили боеприпасами и горючим, тот танковый батальон, который привел Роммель, уже ушел далеко вперед по безумной дороге к Камбре.
Я отдал приказ усиленному батальону Париса как можно быстрее обезопасить дороги, ведущие из Камбре на северо-восток и север. Под предводительством нескольких танков и двух групп зенитных самоходных орудий батальон продвигался на широком фронте и на большую глубину прямо через поля на северо-запад, поднимая большое облако пыли. Танки и зенитные орудия периодически вели огонь по северной окраине Камбре. Противник в Камбре, не сумевший в пыли разглядеть, что большинство наших машин небронированные, видимо, подумал, что с севера на город наступает масштабная танковая колонна, и не оказал сопротивления.
Ничего не могло быть хуже того, как французское командование использовало свои бронетанковые силы: у него было 53 танковых батальона против 36 немецких. Но все немецкие батальоны были собраны в дивизии (которых было десять), а половина французов были подразделениями поддержки пехоты. Более того, даже их семь дивизий бронетанкового типа задействовались по частям.
До войны единственными французскими бронетанковыми соединениями были так называемые «легкие механизированные дивизии» (200 танков), трансформированные из кавалерии. Три из них французы использовали для наступления на Бельгию. В то время наличествовали также четыре «бронетанковые» дивизии (всего по 150 танков), которые были сформированы зимой. Эти четыре дивизии бросили по отдельности и одну за другой против семи немецких бронетанковых дивизий (в среднем по 260 танков в каждой), которые двинулись через Маас огромной уже сплоченной фалангой. 1-ю французскую бронетанковую дивизию направили в Динан, но у нее кончилось горючее, и она была захвачена в плен, как уже писалось. 3-ю – направили в Седан, но распылили на поддержку находившейся там пехоты, ее остатки были опрокинуты тремя дивизиями Гудериана. 4-я (под командованием де Голля), недавно сформированная и недоукомплектованная, вступила в бой с флангом Гудериана, когда тот двинулся к Уазе, но была отброшена. 2-ю дивизию растянули вдоль 40-километрового участка фронта вдоль Уазы, и две передовые дивизии Гудериана быстро прорвались сквозь эту тонкую сеть статичных мелких подразделений.
Три французские механизированные дивизии в Бельгии дислоцировались к северу от Камбре, и, хотя две из них были разбиты в бою с танковым корпусом Гёппнера на Фламандской равнине, они все еще представляли собой мощную силу. 8 августа им приказали нанести удар на юг, в сторону Камбре и Сен-Кантена, но этот приказ не был выполнен, поскольку значительную часть танков выделили в поддержку пехоте на различных участках.
Что же касается англичан, то у них во Франции было всего десять танковых частей, и все они были рассредоточены по пехотным дивизиям. Первая бронетанковая дивизия отправилась во Францию только после начала немецкого наступления.