Энджи Томас
Я взлечу

– Сэр, ничего не желаете мне рассказать?

Сонни быстро оглядывается, будто боясь, что нас кто-то подслушает. Но все увлечены разговорами друг с другом.

– Потом, – все же говорит Сонни.

Он такой дерганый – значит, здесь замешан парень. Он мне признался, когда нам было по одиннадцать. Мы смотрели выступление Джастина Бибера на каком-то награждении. По мне, Бибер был ничего, но Сонни вообще с него глаз не сводил.

Вдруг он повернулся ко мне и выпалил:

– Мне… мне нравятся только мальчики.

Ничто не предвещало. Хотя как сказать… Проскакивали всякие мелочи, наводившие на разные мысли. Например, он распечатывал и прятал у себя в рюкзаке фотки Бибера. Странно вел себя с моим братом: что нравилось Трею, тем тут же начинал увлекаться Сонни; он краснел, когда Трей с ним заговаривал, а если у брата появлялась девушка, Сонни впадал в меланхолию.

Но, честное слово, я совсем не знала, что ему ответить.

Сказала что-то типа «Поняла», и все.

Вскоре он рассказал и Малику и спросил, не разрушит ли это их дружбу. Малик, по их словам, ответил: «Ты же не перестанешь из-за этого играть в приставку». Родителям Сонни тоже сказал, и они его приняли. Но, похоже, он до сих пор боится, что кто-то еще узнает и может плохо отреагировать.

Автобус останавливается на перекрестке рядом с кучкой заспанных ребят. Они ждут автобуса в школу Садового Перевала. У них идет пар изо рта.

Кертис опускает окно.

– Эй, Простейшие! Повторите-ка, что вчера базарили!

Разные школы превращают нас во враждующие группировки. Мы называем парней из школы Садового Перевала Простейшими, ну потому что проще не бывает. Они зовут нас придурками из короткого автобуса.

– Чел, иди долбись в свою леденцовую жопку, – отмахивается парень в дутой безрукавке. – Спорим, слабо слезть с автобуса и повторить?

Я фыркаю. Кеандр дело говорит.

Он замечает меня.

– Эй, Бри, малышка! Задала ты вчера жару на Ринге!

Я тоже опускаю стекло. Еще пара парней кивают мне или здороваются: «Йо, Бри, как жизнь?»

Да, обычно ученики разных школ враждуют, но память отца позволяет мне держать нейтралитет.

– Ты видел батл? – спрашиваю я Кеандра.

– О да! Респект, королева.

Видите? В нашем районе я авторитет. Все меня уважают.

Но стоит автобусу доехать до Мидтауна, и я никто и ничто.

В Мидтауне, чтобы тебя заметили, нужно быть кем-то выдающимся. Гением. Там как будто все только и делают, что пытаются друг друга превзойти. Всех заботит, кто получил главную роль в спектакле или концерте. Кому досталась награда за лучшее эссе или рисунок. У кого шире всех диапазон голоса. Это как конкурс красоты, только на стероидах. Либо ты лучше всех, либо ты никто.

Я далеко не лучше всех. Оценки у меня так себе. Наград нет. Всех моих усилий недостаточно, чтобы что-то значить. Я недостаточно хороша, меня как будто нет. Только иногда меня бывает слишком много, учителя не выдерживают и отводят меня к директору.

На крыльце пара пацанов изображают фирменный танец «Я шикардосный» под голос Майл-Зи из телефона. Зачем они по доброй воле так над собой издеваются?

Я хватаюсь за рюкзак.

– Что делаете в обед?

– У меня подготовка к SAT, – отвечает Сонни.

– Офигеть, ты будешь оба экзамена сдавать? – удивляюсь я. Сонни помешан на поступлении даже сильнее Джей.

– Делаю что могу.

– А ты что делаешь? – спрашиваю я Малика, чувствуя, как колотится сердце: а что, если мы с ним пообедаем вдвоем?

Но нет.

– Прости, Бри, – хмурится он. – Надо делать документалку, – и показывает мне камеру.

Эх, а я-то надеялась. Мы, наверно, пересечемся только в обратном автобусе. Ведь и у Сонни, и у Малика в Мидтауне свой кружок друзей. А мой кружок – это Сонни и Малик. Не повезло мне. Когда они проводят время с друзьями, мне остается только дальше быть никем. А еще они оба дофига талантливые. Все художники восхищаются граффити Сонни, а короткометражки Малика выиграли пару наград.

Осталось перетерпеть здесь последний год. Всего год еще побыть тихой, скромной Бри, которая сидит одна в уголке, пока друзья купаются в славе.

Как-то так.

Мы становимся в очередь на досмотр.

– Как думаете, Лонг и Тэйт успокоились со вчерашнего? – спрашивает Сонни.

– Ага, как же.

У них хронический синдром вахтера. На той неделе они устроили тщательный досмотр Кертису, хотя металлодетектор на него даже не среагировал. Сказали, что якобы перестраховались.

– В натуре, нормальная охрана так не делает, – говорит Малик. – Даже моя мама досматривает менее жестко, а она работает с преступниками!

Его мама, тетя Шель, работает охранником в суде.

– Кстати, заметили, с прошлого года они еще обнаглели, – продолжает Малик. – Увидели, что тому копу за убийство ничего не было, и решили, что им тоже ничего не будет.

– Может, ты и прав, Малик Икс, – говорит Сонни.

Так мы называем Малика с тех протестов. Тот случай потряс его до глубины души. Меня, не буду врать, тоже потряс, но Малик проникся им на каком-то новом уровне: все время рассуждает о социальном неравенстве и читает, например, про партию Черных пантер. До протестов его интересовала ровно одна Черная пантера – марвеловский Т’Чалла.

– Надо что-то с ними делать, – говорит Малик. – Так дальше продолжаться не может.

– Просто не обращай на них внимания, – говорит Сонни. – Подумаешь, языками чешут.

Кертис проходит через металлодетектор – на этот раз успешно. За ним Шена, Деон, три десятиклассника, потом Зейн. За ними Сонни и Малик. За Маликом иду я.

Рамка не пищит, но Лонг загораживает мне проход рукой:

– Еще раз.

– С чего это? – спрашиваю я.

– С того, что он так сказал, – бурчит Тэйт.

– Но рамка не пищала!

– И что теперь? – спрашивает Лонг. – Я сказал – проходи еще раз.

Ладно. Я снова прохожу через рамку. Не пищит.

– Дай сюда рюкзак, – командует Лонг.

Черт! У меня там запас сладкого. Если найдут, меня могут отстранить от занятий за торговлю. А если вспомнить, сколько раз меня уже отстраняли… блин, могут ведь и исключить.

– Рюкзак. Дай. Быстро, – повторяет Лонг. Я сглатываю.

– Я не обязана…

– Что-то от нас прячешь? – интересуется Лонг.

– Нет!

– Выключи камеру! – приказывает Тэйт Малику. Тот направил на нас объектив и снимает.

– Я имею право вести съемку!

– Давай рюкзак, – повторяет Тэйт.

– Не дам!

– Вообще-то…

Лонг тянется сорвать с меня рюкзак, я отталкиваю его руку. В глазах охранника мелькает что-то нехорошее. Ой, зря я это сделала.

Меня хватают за руку.

– Дай сюда рюкзак!

Я вырываюсь.

– Руки убери!

Дальше все происходит очень быстро.

Лонг хватает мою руку и заламывает за спину. Тэйт тоже заходит сзади. Я верчусь и вырываюсь, но хватка Лонга только крепнет. И вот я стукаюсь грудью о пол, лицом врезаюсь в холодную плитку. Лонг ставит колено мне на спину, а Тэйт снимает рюкзак.

– Эй, вы охренели? – вопит Сонни.

– Слезли с нее, живо! – кричит Малик, не отводя камеры.

– Ты ведь что-то пронесла, – говорит Лонг, затягивая у меня на запястьях пластиковые стяжки. – Поэтому не хочешь показывать, да? Бандюга мелкая! Вчера столько трепалась – что, язык проглотила?

Я не могу вымолвить ни слова.

Он не коп.

У него нет пистолета.

Но я не хочу погибнуть, как тот парень.

Хочу к маме.

Хочу к папе.

Хочу домой.

Пять

И вот я сижу в приемной директора Родс.

Руки стянуты за спиной. Меня пару минут назад притащил сюда Лонг и оставил сидеть. Сам он в кабинете, говорит с директором. Она сказала секретарю, мисс Кларк, позвонить моей маме и приглядеть за мной. Как будто это за мной тут надо приглядывать.

Мисс Кларк копается в моем электронном личном деле, ищет номер Джей. Как она его до сих пор не выучила?

Я смотрю прямо перед собой. Все стены завешаны мотивационными плакатами. На одном написана полная чушь: «Нельзя управлять чужими поступками. Зато можно управлять собой».

Неправда. Когда тебе заламывают руку, когда ты лежишь на полу и тебя прижимают коленом – ни хрена ты собой не управляешь.

Мисс Кларк набирает номер и через несколько секунд оттараторивает:

– Добрый день, вас беспокоят из Мидтаунской школы искусств. Не могли бы вы позвать к телефону миссис Джейду Джексон?

На звонки в храме Христа отвечает сама Джей, и я жду, что мисс Кларк сразу же начнет объяснять ей, что случилось. Но она хмурится.

– Поняла, спасибо, – и вешает трубку.

Странно.

– Что сказала мама?

– Мне сообщили, что она там больше не работает. Я могу с ней связаться как-то иначе?

Я резко выпрямляюсь – ну, насколько возможно.

– В смысле?

– Могу я позвонить ей на сотовый или домашний номер?

– Вы точно позвонили в храм Христа?

– Совершенно точно, – отвечает мисс Кларк. – Она может быть доступна по сотовому или домашнему номеру?

У меня чуть сердце не останавливается.

Точно, она ведь готовила «попкенчёрч».

Мы его едим, только когда случается что-то плохое. Ее что… уволили?

Не может быть. Мисс Кларк просто ошиблась. Позвонила не туда и не заметила.

Да, точно, дело в этом.

Я отвечаю мисс Кларк, что можно набрать мобильный. Минут через пятнадцать дверь кабинета распахивается и влетает Джей. Она в рабочей одежде, видимо, прямо из церкви.

– Брианна, что с тобой случилось?

Она садится передо мной на корточки и осматривает с ног до головы. Почти как в тот день, когда ее выписали из реабилитационного центра. Тогда она все никак не могла на меня наглядеться. Вот и теперь пристально всматривается в меня… только рук не видит. Она резко разворачивается к секретарю.

– Кто посмел связать моей дочери руки?

На пороге кабинета появляется директор Родс. Почти все ее лицо скрывают очки, рыжие вьющиеся волосы собраны в пучок. Она была директором, еще когда Трей только пошел в старшую школу. Я помню ее по его первой торжественной линейке. Она приторно-сладко улыбнулась мне и сказала: «Надеюсь, через несколько лет ты тоже будешь здесь учиться».

Она не предупредила, что здесь будут охранники, орущие у нее в кабинете про «таких учеников», которые проносят в «нашу школу» «разные вещества». Он закрыл за собой дверь, но я все прекрасно слышала.

«Такие ученики». «В нашу школу». Как будто намекает, что нам здесь не место.

– Миссис Джексон, – произносит директор Родс, – пройдемте в кабинет, нам нужно побеседовать.

– Сперва пусть с моей дочери снимут наручники.

Директор оглядывается через плечо.

– Мистер Лонг, будьте любезны, освободите Брианну.

Он вперевалку выходит из кабинета, берет висящие у него на запястье маленькие ножницы и ворчит:

– Вставай.

Я встаю. Быстрый взмах – и можно пошевелить руками. Джей тут же обхватывает ладонями мое лицо.

– Как ты, малышка?

– Миссис Джексон, пройдемте в кабинет, – напоминает директор. – Брианна, ты тоже.

Мы заходим. Директор взглядом приказывает Лонгу подождать снаружи.

На столе у нее лежит мой рюкзак. Он расстегнут, видно весь мой запас сладостей.

Директор указывает нам на два стула, стоящие напротив ее стола.

– Садитесь, пожалуйста.

Мы садимся.

– Будьте добры, объясните, почему на мою дочь надели наручники, – просит Джей.

– Произошел вопиющий случай…

– Я догадываюсь.

– Не буду отрицать, что охранники переусердствовали. Положили Брианну на пол.

– Не положили, – бормочу я, – а швырнули.

Глаза Джей лезут на лоб.

– Прошу прощения?

– Ученики несколько раз проносили в школу запрещенные вещества…

– Это не оправдание, чтобы применять насилие к моей дочери!

– Брианна сопротивлялась досмотру.

– Это тоже не оправдание!

Директор Родс глубоко вдыхает.

– Миссис Джексон, такое больше не повторится. Обещаю вам, что мы проведем расследование и администрация школы применит дисциплинарное взыскание по своему усмотрению. Однако, возможно, Брианна также получит взыскание. – Она обращается ко мне: – Брианна, ты ведь продавала в школе сладости?

Я скрещиваю руки на груди. Хрена с два я стану отвечать. Она хочет свалить вину на меня? Хрен ей.

– Отвечай, – говорит Джей.

– Это всего лишь сладости, – бурчу я.

– Возможно, – говорит директор, – однако продажа товаров, запрещенных к проносу на территорию школы, противоречит нашим правилам.

Тоже мне запрещенные товары.

– Да вы бы и не узнали, если бы Лонг и Тэйт не цеплялись ко всем, кто не белый!

– Брианна, – окликает Джей. Это не предупреждение. Она хочет сказать: все под контролем. И переходит в наступление: – С каких пор сладкое – запрещенный товар? И чем им так моя дочь не угодила?

– Охранники имеют право обыскивать случайно выбранных учеников. Могу вас заверить, что Брианну досмотрели не потому, что она кому-то не угодила.

– Херню не плетите! – Я даже не пытаюсь прикусить язык. – Они всегда прикапываются только к нам.

– Может показаться, что все действительно…

– Все действительно так!

– Брианна! – повторяет Джей. А вот это уже предупреждение. – Директор Родс, когда здесь учился мой сын, он рассказывал мне, что охрана обыскивает одних чаще, чем других. Я сомневаюсь, что оба моих ребенка врут. И надеюсь, что вы не это имеете в виду.

– Мы проведем расследование, – до отвращения ровным тоном произносит директор. – Однако повторюсь, миссис Джексон, охрана не делает никаких различий между учениками.

– Вот как, – отвечает Джей. – Значит, они всех швыряют лицом в пол?

Повисает тишина. Директор прочищает горло:

– Повторюсь, Брианна сопротивлялась досмотру. Как мне сообщили, она спорила и вела себя агрессивно. Это не первый случай, когда у школы возникают претензии к ее поведению.

Ну начинается.

– Что вы хотите сказать? – спрашивает Джей.

– Сегодняшний случай соответствует общей тенденции…

– Общей тенденции несправедливого отношения к моей дочери!

– Повторяю, ко всем относятся одинаково.

– А белых девчонок тоже гоняют к вам каждую неделю за ехидные замечания? – спрашивает Джей.

– Миссис Джексон, Брианна часто ведет себя агрессивно.

«Агрессивно». Слово из четырех слогов. Рифмуется со словом «пассивно».

Я не пассивна,

а значит, агрессивна.

Меня постоянно называют агрессивной. Вообще это должно значить, что я представляю опасность, но я ни разу никого пальцем не тронула. Просто часто говорю то, что не нравится учителям. Все устраивает только миссис Мюррэй – а она, по странному совпадению, единственная чернокожая учительница. Однажды, во время месяца афроамериканской истории, я спросила нашего историка, мистера Кинкейда, почему мы изучаем историю чернокожих только начиная с работорговли. Его бледные щеки покраснели.

– Потому что, Брианна, мы следуем учебному плану, – ответил он.

– Да, но вы же сами его разработали! – ответила я.

– Я не собираюсь терпеть ваши выступления.

– Просто не делайте вид, что чернокожих людей раньше не суще…

Он отправил меня к директору. Написал в записке, что я веду себя агрессивно.

Или вот на уроке литературы миссис Бернс распиналась про классиков, и я закатила глаза: все книги, про которые она говорила, казались охереть какими скучными. Она спросила меня, в чем дело, и я честно ответила, правда, «охереть какими» все же опустила. Меня отправили к директору. Выходя, я что-то пробурчала под нос – она записала, что я проявляю агрессию.

Ну и как не вспомнить случай в театральном кружке. Мы тогда повторили одну и ту же сцену раз сто, и мистер Ито сказал сыграть ее в сто первый. Я шумно вдохнула сквозь стиснутые зубы и с возгласом: «Господи боже мой» – воздела руки. При этом я уронила листок с ролью, и он упал на учителя. Мистер Ито уверял, что я специально в него кинула. Меня отстранили от занятий на два дня.

И это все только одиннадцатый класс. За два предыдущих года тоже много чего случилось. И вот сегодня…

– Согласно школьному уставу, за несанкционированную торговлю запрещенным к проносу товаром на территории школы Брианна будет на три дня отстранена от занятий, – заключает директор Родс, застегивает рюкзак и возвращает мне.

Мы выходим в коридор со звонком с первого урока. Раскрываются двери классов, все высыпают в коридор – сегодня их как-то особенно дохрена. На меня пялятся, как никогда раньше, оглядываются и перешептываются. Я наконец перестала быть невидимкой и уже об этом жалею.

Домой мы едем молча.

«Бандюга». Всего одно слово из трех слогов. При желании можно много с чем зарифмовать. Синонимы: «бандит», «хулиган», «нарушитель», «преступник», «гангстер»… Лонг считает, что «Брианна» – тоже синоним.

За эту бандюгу

никто не даст поруку.

Какая хрень. На хер это слово. На хер эту школу.

Вообще все на хер.

Я смотрю в окно на жалкие останки Сада. Мы едем по Кловер-стрит, раньше это была одна из самых оживленных улиц Садового Перевала, но после протестов от нее остались только груды обожженного булыжника и дома с забитыми окнами. Одним из первых разнесли супермаркет, потом разграбили и сожгли магазин электроники. Магазин уцененных товаров сгорел дотла. Теперь за продуктами приходится ездить либо в «Уолмарт» на окраине Сада, либо в маленький магазинчик на западе.

Я бандитка из развалин.

– Похоже, никто не собирается ничего отстраивать, – говорит Джей. – Как будто это напоминание нам всем, что будет, если мы им не угодим. – Она оборачивается. – Бусечка, как ты?

Дедушка говорит, что мы, Джексоны, не плачем – мы стискиваем зубы и решаем проблемы. Как бы ни щипало глаза.

– Я не сделала ничего плохого!

– Не сделала, – соглашается Джей. – Ты имела полное право не показывать им рюкзак. Но, Бри… обещай мне, что, если такое вдруг случится снова, сделаешь все как скажут.

– Чего?!

– Малышка, может случиться непоправимое. Такие люди иногда злоупотребляют властью.

– А у меня никакой власти нет, так?

– У тебя ее больше, чем ты думаешь. Но в таких обстоятельствах я… – Она сглатывает. – Я прошу тебя, просто делай что скажут. Как только опасность минует, мы им всем покажем. Главное, чтобы она миновала. Хорошо?

То же самое она уже говорила мне про копов. Типа просто делай что скажут. Они ни в коем случае не должны подумать, что ты представляешь опасность. Короче, надо растечься лужицей и молча сносить удары, чтобы хотя бы выжить.

Я начинаю думать, что уже пофиг, как я буду себя вести. Меня все равно будут принимать за того, за кого принимают.

– В этой школе ко мне постоянно цепляются!

– Понимаю, – вздыхает Джей. – Да, это несправедливо. Но, малышка, осталось продержаться всего два года. И не попадать так часто к директору. Бри, нельзя допустить, чтобы тебя исключили. Если для этого нужно молчать в тряпочку, значит, придется помолчать.

– Нельзя даже за себя постоять?

– Только тогда, когда оно того стоит. Необязательно по любому поводу закатывать глаза, ехидничать и хамить…

– Как будто одна я так делаю!

– Не одна, но только такие девочки, как ты, получают за это записи в личное дело!

Мы обе замолкаем.

Джей медленно выдыхает носом.

– Малышка, иногда у чернокожих просто другие правила игры. Черт возьми, иногда мне кажется, что все вокруг режутся в шашки, а у нас шахматная партия с гроссмейстерами. Это ужасно несправедливо, но такова жизнь. К сожалению, Мидтаун как раз такое место, где приходится не просто играть в шахматы, но еще и по усложненным правилам.

Как же я все это ненавижу…

– Не хочу туда возвращаться!

– Понимаю, но выбора у нас нет.

– Почему я не могу учиться в Саду?

– Потому что мы с твоим отцом поклялись, что ни ты, ни Трей не переступите порога этой школы! – отвечает Джей. – Тебе не нравятся мидтаунские охранники? Бри, местных досматривают копы! Это не школа, а тюрьма. Здесь не могут подготовить к достойной жизни. Мидтаун, может, и не сахар, но там у тебя хотя бы есть шансы…

– Какие шансы? Шансы, что меня будут валять по полу, как тряпку?

– Шансы на достойное будущее! – Джей перекрикивает меня и глубоко вздыхает. – В жизни будет еще много Лонгов и Тэйтов. Как бы я хотела, чтобы их не было. Главное, никогда не позволяй им лишать тебя будущего. Разок дашь слабину, и они возьмут верх. Понимаешь?

Я-то ее понимаю, а вот она меня? Мы с ней долго не произносим ни слова.

– Если бы… если бы только мне было по карману дать тебе хоть какой-то выбор… Но выбора у нас нет. Особенно сейчас.

«Особенно сейчас».

– Что случилось?

Джей ерзает в кресле:

– С чего ты взяла?

– Мисс Кларк звонила в церковь. Ей сказали, что ты там больше не работаешь.

– Брианна, мы не будем обсуждать…

Господи.

– Тебя уволили, да?

– Только временно…

– Тебя уволили? – повторяю я.

Она сглатывает:

– Да.

Черт. Только не это.

Только. Не. Это.

– Во время протестов разрушили детский сад при церкви, и страховая компания отказалась возмещать ущерб, – отвечает Джей. – Пастору и совету старейшин пришлось ужимать бюджет, чтобы оплатить ремонт, и меня сократили.

Охренеть.

Я не тупая. Джей делает вид, что ничего страшного не случилось, но у нас и так проблемы. Нам уже отключили газ. Месяц назад пришло предупреждение о выселении. Джей тогда убила на аренду почти всю зарплату, и до следующей мы жили на бутербродах.

А теперь ее уволили, и зарплаты больше не будет.

А значит, черт знает сколько не будет газа.

Потом не станет еды. И дома. А что, если…

– Бри, малышка, не волнуйся, – говорит Джей. – Бог не даст нам пропасть. – Ага, этот бог мог бы и помешать пастору ее уволить, он же в церкви главный. – Я уже хожу на собеседования, – продолжает она. – Как раз с одного ушла, когда из школы позвонили. И подала на пособие по безработице. Негусто, но лучше, чем ничего.

Уже и это успела?

– И давно тебя уволили?

– Это не имеет значения.

– Нет, имеет.

– Нет, не имеет, – повторяет Джей. – У нас с Треем все под контролем.

– То есть Трей в курсе?

Джей несколько раз открывает рот и снова закрывает.

– Да.

Ну конечно. Когда нам отключили газ, Трей знал заранее, что его отключат. А я поняла, что случилось, только когда проснулась от холода. Когда прислали уведомление о выселении, Трей тоже был в курсе, а я случайно подслушала их разговор. Хорошо бы действительно не волноваться, но не получается. Такое чувство, что Джей не слишком доверяет мне, раз не сообщает важные новости. Как будто думает, что я слишком молодая и не смогу их принять.

Я же как-то приняла то, что ее несколько лет не было рядом. И вообще я не такая хрупкая, как ей кажется.

Джей паркуется перед нашим домом, за подержанной «Хондой Цивик» Трея, и поворачивается ко мне. Я смотрю в окно.

Ладно, может, я все-таки немножко незрелая. И что?

– Я понимаю, что ты волнуешься, – говорит она. – Дела в последнее время идут не слишком гладко. Но все наладится. Когда-нибудь. Как-нибудь. Надо просто верить, – и тянется погладить меня по щеке.

Я уворачиваюсь и открываю дверь.

– Пойду пройдусь.

Джей хватает меня за локоть:

– Брианна, постой!

Меня начинает трясти. Я, значит, беспокоюсь, потому что у нас большие проблемы, а она говорит – надо верить?

– Отпусти, пожалуйста.

– Нет, малышка, не отпущу, пока мы не поговорим. Сегодня был трудный день.

– Я справлюсь.

Она ведет большим пальцем по моей руке, будто хочет выжать из меня слезы.

– Неправда. И ничего постыдного в этом нет. Помни, что не всегда нужно быть сильной.

Может, и не всегда, но сейчас точно нужно. Я вырываю руку.

– Я справлюсь.

– Брианна…

Я надеваю капюшон толстовки и ухожу по тротуару прочь.

Иногда мне снится, что я тону. Непременно – в огромном синем океане, очень глубоком – дна не видать. Но я говорю себе, что не умру, даже если легкие заполнятся водой и я уйду на глубину. Я буду жить. Потому что я так сказала.

И вдруг оказывается, что я могу дышать под водой. Могу плыть. И вот океан уже не такой и страшный. Он прикольный. Я даже могу им управлять.

Но я тону наяву, и это совершенно неуправляемо.