Владислав Ярославович Ардалин
Славный город Беллуно
V
Ночь, чащица, глухарь, отрепья,
Неумолимый, хладный гнет.
Живи еще хоть два столетья –
Все будет так. Исхода нет.
Умрешь – начнешь опять сначала
И повторится все, как встарь:
Ночь, ледяная сталь кинжала,
Отрепья, чащица, глухарь.
Последовал громкий хлопок закрытия кожаной записной книжки. Фьорд Йоханссон – талантливый новичок в армии Зимних людей, весь дрожал, хотя и покинул, вместе с другими отрядами пронзительно холодную Долину Зимы около недели назад. Сейчас они находились в сырых, пропахших лиственным перегноем, грибами и черноземом, боскете, в густом словно молоко тумане. Солнце лениво пыталось начать свои обязанности и пока лишь слегка пробивалось сквозь кроны деревьев, что для Фьорда уже было достаточно удивительным явлением – в Долине Зимы солнце было редким гостем. Чащобу пронизывал освежающий ветер, из-за влажности становившийся немного кусачим. Новичок дрожал, но не из-за погоды, а от переживаний наступающего боя, который уже маячил на горизонте, извещая о своем скором продвижении. Даже война, сулившая начаться после сегодняшнего боя и породить в дальнейшим еще больше кровопролития, за которыми никакие девы-воительницы наблюдать точно не будут, со множеством разрушений и последствий, в дальнейшем ведущие к сожалениям – его так не занимала, как мысль о предстоящем будущем.
Фьорд по своей натуре человеком был пугающе нервным, всего боялся и искал плохое даже там, где остальные видели только хорошее. К наступлению позднего юношества, спустя годы тяжелейших усилий над собой, закономерно оставшихся никем не замеченными, ему удалось подметить свои сильные и слабые стороны характера – он придумал действенный способ, всегда помогавший ему успокаиваться и отвлекаться от происходящих вокруг событий. Выход нашелся в поэзии – он писал ее, зачастую не сложную, без излишних хитростей и изощренных литературных реминисценций, но все равно писал, когда было страшно или нервозно, – а она продолжала его успокаивать.
Йоханссон презирал армию – он не понимал, как можно отнимать жизнь другого существа, будь то человек или животное, и уже тем более не хотел понимать, как затем этим можно гордиться, рассчитывая на одобрение, кровью в молоке смешанное с благословлением от своих командиров. Но его семья считала иначе – в Долине Зимы необходимо было не покладая рук работать, чтобы выжить – условия были непосильно тяжелыми. Продолжительность жизни была высока и на всем ее протяжении имелась необходимость обеспечивать себя сытной едой и теплым кровом. Положение усугублялось официальным правилом об ограничении и контроле деторождения. Кому-то от него становилось легче – бремя ответственности не возникало напоминанием о других, а кому-то кардинально сложнее – требовались лишние руки. Правда заключалась в вынужденной мере, как схожий с Долиной Осени результат высокой продолжительности жизни. Местные управители боялись ужасного перенаселения, грозившего, по их мнению, необратимостью последствий, обязательно ведущих к вымиранию всех Зимних людей. Всем, кому такой подход приходился не по душе – отправлялись либо в другие Долины, либо бесконечно путешествовать по никому не принадлежавшим землям. Но изощренность действий беспринципно приводила к результатам заурядным – человек насытившись килограммом капусты не станет утверждать, что килограмм картошки на это не способен. Осознанное расставание с родным домом в поисках лучшей жизни приводило к жизненным испытаниям и бесславной смерти с призрачной надеждой на счастье.
Из всех сторон света – Долину Зимы жаловали меньше всего, от чего искусственного притока почти не наблюдалось, за исключением людей творческих, ищущих вдохновения или совсем отчаянных, пытающихся найти приключений или честную, тяжелую работу. Долины в целом мало знали друг о друге – после Великой Войны все превратились по большей степени в затворников – любое сообщение отсутствовало, никто не хотел тратить средства на прокладку торговых путей для безопасной транспортировки грузов. Смешение людей казалось отрицанием сознательности – большинство желали жить в своем мирке и либо боялись, либо питали откровенную ненависть к другим Долинам. Конечно, право прохода после давней войны имелось у каждого и некоторые не брезговали им плодотворно пользоваться – художники, писатели или преданные делу ученые наподобие Теобальда Бюрена. Глоток свободы. Вызов. Вдохновение! Вдохновение! Иногда заснеженные земли посещали случайные искатели приключений, кто-то из них даже пускал корни, а кто-то обретал друзей, раз за разом их навещая. Коммуникация между четырьмя Долинами безусловно существовала, но не заходила дальше вышеперечисленного – люди с каждым новым поколением сильнее забывали историю и культуру других народов – все превратились в жалкий, обособленный комок, связанный рамками своей Долины, с земли казавшейся необъятной, но с неба – ничтожной.
Посему, когда начали ползти слухи о предстоящей войне с Осенними людьми, а управители сообщили о снятии ограничения воспроизводства людей с условием полного неразглашения – никто не придал этому никакого значения, никто и не узнал об этом. Границы закрыли, а всех желавших попасть внутрь – грубо прогоняли, ссылаясь серьезным ухудшением погодных условий на ближайшую четверть столетия, которое было чревато ужасающими последствиями для находившихся в Долине Зимы. Переселенцев, которые уже проживали на территории Долины выгонять не стали, посчитав, что это вызовет нежелательные подозрения. А все важные указы, как набор армии и снятие ограничений на рождаемость преподносились вынужденной мерой для разрешения экономических проблем Долины.
Когда тревожные слухи вместе с интригующими новостями и строгими указами дошли до семьи Фьорда – она безоговорочно решила о военной необходимости свою семью расширять. Обожание родины сказывалось на готовности делать для нее все, что потребуется – стоит только об этом дать знак. В результате Фьорд начал становиться свидетелем, как из единственного и не повторимого, он превращается в первого и вторичного. Однако судьба не благоволила планам родителей и все три новых домочадца – оказались девочками. Мать Фьорда, как и отец, были готовы на все ради Долины, но только не на то, чтобы их дочурки, такие нежные, хрупкие, со звонким смехом – хотя на самом деле каждая из них весила при рождении под пять килограмм и по строению тела вызывала перспективы стать визуальным синонимом слова внушительный – стали частью военной машины. Из-за этого семейное давление окончательно опустилось на Фьордовы плечи и каждый день для него становился отдельным испытанием. Вариантов было немного – сбежать из Долины ему бы теперь никто не дал, пристроиться в любую отрасль тоже, из-за имевшейся нужды в армии, а не обычных работниках. Поэтому, с камнем на сердце, распрощавшись со своими принципами, Йоханссон пошел в армию. Свобода была куплена кровью.
Прошло несколько лет и Фьорд стал одним из лучших – он усилил физическую форму, научился хорошо фехтовать, метко стрелять из лука и четко выполнять приказы – его вела мысль, что если научиться делать все хорошо, то в итоге любовь к армии раскроется. Но он ошибся. Семье было более чем достаточно его умений и похвалы со стороны старших командиров – они гордо, с предвкушением ждали дня наступления, зная, что он скоро нагрянет, и их сыну предстоит сражаться. В этом семья оказалась совершенно правой – спустя три года с момента как Фьорд вступил в армию – власти Долины Зимы дали распоряжение о нападении на Долину Осени. В официальном указе не было ясной цели зачем – речь велась о каком-то «мстительном воздаянии за старые военные преступления против жителей Долины Зимы, чьи родные и близкие не смогли вернуться домой и пали от пагубной руки другого народа, безжалостно расправившегося с невинными потомками Асов». Но на деле все понимали – причина крылась в неизвестном богатстве, информация о котором возникла достаточно давно и по домыслам была передана нужным человеком, работающим шпионом-информатором в Долине Осени.
Солдат распределили в окончательные подразделения и ненавистнику насилия с его высокими навыками военной службы досталась роль одного из членов отряда специального назначения. Самая ответственная и сложная в своем исполнении задача теперь была возложена на них. После проникновения на территорию Долину Осени – которая как в дальнейшем оказалось, охранялась всего пятеркой солдат, никак не успевших отреагировать на нападение – отряд Фьорда должен был отделиться от основной армии и взять немного восточнее основного вектора нападения. На месте им необходимо было выждать пока другой отряд – диверсионный, повредит железнодорожные пути. Нападали они, к слову, на город под названием Беллуно – по плану властей, первой целью нападения должен был стать ключевой город всей Долины. К тому же, по последним данным информатора, именно в Беллуно находились несметные сокровища Долины Осени, которые пока что были не досягаемы в своем заполучении. Именно здесь начиналась работа для отряда специального назначения. После разрушения путей диверсионная группа обязана была вернуться и проинформировать о сделанной работе, силой инерции толкнув основную армию к немедленному выдвижению. Выступая, ей следовало зажечь костер из смолянистых веток, давая таким образом командиру Йоханссона сигнал к действию. План заключался в том, что пока основная армия занимала бы город, выманивая и разбивая силы противника, – специальный отряд без лишнего на то сопротивления, как можно незаметнее должен был проникнуть в Замок. Его мост должен был поднять все тот же шпион, являющийся уважаемым лицом в Долине. Затем ему предстояло сопроводить отряд к так называемому «Осеннему Колодцу», известному под таким названием среди Осенних управителей – именно он, согласно всей информации и фактам был входом в несметную сокровищницу. Заключительным аккордом должен был прозвучать захват донжона со всеми укрывающимися людьми и управителями внутри.
Так должно было быть, но все шло не по плану. В Долину Осени армия попала неприлично позднее запланированного – множество слабых новичков давало о себе знать – они не были готовы к длинным переходам и резкой смене климата. К тому же, время шло уже к утру, а сигнала о наступлении все не поступало. Фьорд продолжал сидеть в туманном лесу, сверху с листьев деревьев падала утренняя роса, дрожь никак не проходила, и он снова решил открыть свою записную книжку.
Мы все здесь – словно на
убой.
Не измерима глупость
поколений.
Запомни все, что видишь – ведь
последний.
Пейзаж, и час, и день
настал.
– Фьорд, прекращай ерундой заниматься, мы выдвигаемся. – Прозвучал чей-то голос, похожий на командира.
Фьорд поднял голову. Сквозь туман и густые кроны деревьев теперь был виден тоненький виток черного дыма.
VI
Внутри донжона творился полнейший хаос. На полу лежали раненные, которых успели занести до поднятия моста, либо успевшие самостоятельно, со стрелой в лодыжке или порезом на предплечье добраться до безопасного места. Кто-то пытался оказывать им помощь, другие паниковали и не знали, что делать, забившись по углам опираясь о стенку и обнимая подогнутые колени. Одним из таких оказался Вертер, очевидно, потерянный от происходящего – бедолаге сильно повезло, что он успел добежать до Замка. Элиза также заметила во всей этой неразберихе братьев-мельников, соседей по улице – Лавецки и много других знакомых, которых старушка знала по причине почтенного возраста и насыщенной жизни в прошлом. Знакомых было много, и они мелькали повсюду, пока управителей города нигде не было видно – по всей видимости, они скрывались на самой вершине каменного сердца. Очевидно, никто не был готов к нападению, и никто не знал, что нужно предпринимать.
Элизе нужно было добраться до Осеннего Колодца, местоположение которого было недоступно и неизвестно большинству жителей Долины. Во-первых, территория донжона в обычных обстоятельствах была всегда закрыта для обычных людей. Удел для мнительных господ. Во-вторых, назначение и мир, лежащий под Колодцем – намеренно скрывались на протяжении столетий. Он жертвой стал забытых вод.
Чтобы добраться до цели необходимо было насквозь пройти главную залу, в которой Элиза вместе с Гертой, Шнобелем и десятками раненых сейчас находились. Затем, в какой-то момент слегка завернуть, пройти на этот раз залу поменьше и оказаться во внутреннем дворике, окруженном великолепным ограждением с золотой инкрустацией, создающей слепящие блики от солнца. В этом дворике и находился Осенний Колодец – очередная тайна Долины Осени, скрываемая словно нежелательная младшая сестра, добавляющая свою напасть к нашим представлениям о страхолюдстве. Любой посторонний, принадлежащий по рождению другой Долине, при попытке проникнуть сюда без сопровождения Осеннего человека – превратился бы в ворох листьев, унесенных тотчас ветром. Со внутренней стороны Колодца, ровно во втором ряду каменной кладки необходимо было подцепить, а затем вытащить три кирпича, за которыми лежала дубовая канатная лестница. После этого – решимость предвосхищала путь.
Но сначала Элизе нужно было отделиться от излишне беспокойной Герты – там, куда она направлялась, лишние люди, играли бы роль грузного балласта. Не придумав ничего умнее уже сказанного, она нарекла ей оставаться помогать раненным, пока сама отправится наверх – к управителям, обсуждать план предпринимаемых действий. От не прекращающего воздействия шока девчушка, ожидаемо к радости Элизы, не стала задавать лишних вопросов и на удивление не пререкалась, а немного погодя – забвенно зашагала к остальным.
Оставался Шнобель и длинноволосая старушка, не предаваясь мукам рационального мышления, взяла пса с собой, под мышку, понимая, что в состоянии туго натянутой струны, в котором находился Замок сейчас, Шнобель бы точно пропал или еще хуже – был бы затоптан. А Герта, будучи впервые настолько потерянной – заведомо не могла за ним уследить. Поэтому, убедившись, что внучка перевела внимание на помощь раненым, бабушка Лиза, пошла в сторону внутреннего двора уже с комком шерсти в руках. На выходе из главного зала ее остановили два солдата, с типичными для людей военной выдержки, постылыми лицами. По их словам, им велели никого далее не пропускать и на выполнение приказа настроены солдатики были серьезно. Впрочем, после возражений Элизы и краткого упоминания истории семьи фон Дерихт – один из стражников ее мгновенно узнал, извинился и пропустил без лишних пререканий.
Наконец она оказалась во внутреннем дворике – подготовительная часть плана была выполнена, но самое сложное еще оставалось впереди. Элиза усадила Шнобеля на гладкий газон, давая себе время немного передохнуть и собраться с мыслями, попутно разглядывая внутренние стенки Колодца. Найти потребные кирпичи не составило какого-либо труда и вместо того, чтобы их аккуратно достать и положить невдалеке с расчетом на необходимость обратного действия, когда она будет вылезать – Элиза подумала об излишней беспокойности такой мелочи в столь критичной ситуации. Поэтому, ловко поддев пальцами – она без сожаления сбросила увесистые кирпичи поочередно вниз. Спустя десяток секунд ответом на ее действие послужили три последовательных глухих удара с примесью отзвуков отколовшихся каменных кусков и крошки.
Спуск вниз был подготовлен и устремлялся в необъятную тьму, конца которой не было видно. Настало время спускаться и Элиза, снова не желая оставлять Шнобеля одного, пусть уже и в безлюдном дворике, с хозяйской нежностью взяла его вновь под мышку. Вместе с ним она подошла к Колодцу и на некоторое время впала в забывчивое состояние схожее со сном или мечтательностью. Спустя пару секунд или минут – в таком состоянии сложно точно определять время – она пришла в себя, аккуратно, чтобы не повредить себе шею, встряхнула головой и взглянула на верного пса, не до конца понимающего, что происходит.
– Ты, главное, не переживай, родной, ладно? – произнесла Элиза. – Когда будем спускаться, постарайся не дергаться, а то хозяйке будет тяжеловато, хорошо? – И затем, немного погодя, добавила, – Тише спускаешься – целее будешь, правильно?
На что пес ответил лишь взволнованным скулением, как бы подчеркивая, что понял все сказанное, что он доверяет хозяйке и будет делать так, как она сказала, но ему все равно самую малость не по себе. Элиза осторожно перешагнула через стенку Колодца, нащупывая правой ногой первую ступеньку. Убедившись, что все порядке и можно двигаться дальше, старушка перекинула вторую ногу и начала медленно спускаться. Она осторожно перебирала ноги и одновременно с этим быстро перехватывала одной рукой очередную округлую деревяшку, застывая между этими сложными махинациями на пару секунд без поддержки. Совершать все это, спускаясь в темный и сырой Колодец, от которого вдобавок веяло мертвым холодом – было довольно проблематично, от чего все приходилось делать крайне медленно, но при этом все равно неаккуратно, так как мозг то и дело норовил поторопить тело. Спуск также осложнял Шнобель, который хоть и был собакой размером с кошку, все равно имел вес – в подобного рода ситуации, особенно для старушки таких лет как Элиза – многократно приумножавшийся, не говоря уже о том, что просьбу хозяйки Шнобель игриво проигнорировал и то и дело вертел своей мордой, пытаясь уразуметь происходящее вокруг. Бабушка Лиза хотела было начать жалеть, что взяла его с собой, но тут же представила возможные переживания, оставь она его в жуткой суматохе наверху и отбросила подобные мысли в сторону.
Осенний Колодец казался безмерно глубоким, хотя на деле по заверениям старых писаний, канатная лестница не превышала длину двадцати метров. Элиза все продолжала спускаться и спускаться, стремительно теряя силы. Мерно затухали звуки кровавой сумятицы – казалось, будто она происходит где-то вдалеке, а не над головой в соседней зале. Примерно на середине этих ненавистных в данный момент Элизой двадцати метров, у нее начало сводить в судороге мышцы рук, а ноги капризно стали ослабевать. Конца не было видно и казалось, что если он и наступит, то сугубо в виде завершения жизненного пути. Двадцать метров скользкой деревянной лестницы, ведущей во хладную тьму, из которой бессовестно дул гудящий сквозняк, с собачонкой, хоть и небольшой, но собачонкой, в одной руке и быстрые перебирания округлых перекладин другой на фоне отсутствия каких-либо физических усилий за последнюю сотню лет, под приглушенный аккомпанемент воплей, грохота и стука – все давило тяжелым грузом на нее, давило настолько, что она вспомнила свои же слова, произнесенные Альберту с Гертой на завтрак – о неспешности жизни, о необходимости ловить момент и жить не прошлым с будущим, но настоящим. Именно неспешной казалась ей жизнь, хотя на самом деле это был очередной самообман, которым пропитаны жизни существ человеческих, дабы в очередной раз убежать и забыться. От чего даже ситуации и моменты, протекавшие стремительней реки Ундины у ее самого устья перед падением в бездну Края – все эти отрывки, а может местами и обрывки жизни – все они одинаково со временем искусственно забальзамировались в формальдегиде воспоминаний. От прошлого не убежать, от будущего не скрыться. Погруженная внезапно в эти размышления Элиза, отвлекшаяся ото всех мешающих факторов, не заметила, как преодолела оставшуюся половину спуска.
Коснувшись старческими ногами твердой поверхности Элиза первым делом отпустила пса – руки уже не отзывались болью, она их просто не чувствовала. Шнобель же, радостный от того, что может снова сноваться и вдоволь беситься – принялся наворачивать круги вокруг хозяйки, лая и виляя хвостом. А та, сперва оглядевшись, заприметила рычаг, в паре метров находившийся от спуска, и неспешно к нему побрела. Отвечал этот рычаг за систему освещения двух основных рукавов катакомб, пролегавших от спуска в Колодец до Оссуария и Сокровищницы Долины Осени. При его активации специальный механизм поджигал масляные лампы, вкрученные в потертые деревянные балки, служащие подпорками всем подземным путям. Каждая из ламп была соединена единой трубой, сокрытой в стенах, которая в свою очередь ползла наверх, прямиком в главную залу донжона и достигая поверхности, представляла собою большую декоративную чашу, формами и очертаниями напоминающую статую Осеннему цветку Гелениуму, где вместо шапки восхитительных солнечно-желтых, багрово-рубиновых цветков небольшого размера, находились отверстия. В них, в качестве обязательного ежемесячного ухода за лампами, бережно заливали масло. Оно медленно растекалось и затем поражая множество отдельных маленьких каналов, достигало в конечном итоге каждую из ламп. Свет возникал посредством активации сложного устройства, состоящего из двух кремниев в форме колесиков – привидение рычага в действие заставляло одно из них резко дергаться, создавая таким образом искру и поджигая торчащий конец фитиля, закрепленного над маслом.
Два туннеля озарились теплым оранжево-красноватым светом из-за характерного перелива стекла окутавшего лампы. Использовав эту махинацию как небольшую отдышку Элиза вместе со Шнобелем снова продолжили путь, резко прибавив в своем шаге, правда, ненадолго. Не далее, как пару метров после канатной лестницы, начинался покатый – покрывшийся тонким слоем льда – спуск, уходящий хоть и под небольшим, но вполне достаточным, чтобы скользить без приложения всяких сил, углом. Единственными помощниками старушки в передвижении вызвались каменные выступы на стенках туннеля, позволяющие время от времени восстанавливать равновесие. Намного проще было Шнобелю, который вследствие своего малого веса и острых когтей не ощущал никакого хитростного подвоха при спуске. Холодом начинало веять все сильнее и даже Элизу, женщину, привыкшую к непреклонно капризной Осенней погоде – начинало по-настоящему пробирать.
Спустя минуты своеобразного скольжения вглубь казавшегося бесконечным туннеля, неосвещенные рукава которого по всей протяженности уходили то влево, то вправо – Элиза добралась до требуемой развилки. Основной туннель продолжал прямо вести к массивным дверям Сокровищницы, а его ответвление к краеугольному камню Осенних Людей – вечным покоям предков. В виде Оссуария они появились после времен, когда четыре Долины постепенно угасали в кровопролитной Великой войне и всякий новый день обрастал своими, приукрашенными густыми красками, легендами. Но каждая такая легенда оставила после себя горькое послевкусие былины – то, что всегда приходит с абсолютно любой войной, независимо от стороны победителя – ее павших ангелов. И именно им – всем погибшим в Долине Осени – было решено посвятить отдельное место в обширной системе туннелей, находящейся под возведенным Беллуно и его окрестностями. На тот период времени небольшая часть катакомб уже использовалась под первые богатства Долины и все в унисон согласились обустроить еще один. Грустный памятник о содеянном.
Для постройки Оссуария решили пригласить некоего мастера Де Тюри из Долины Весны, являвшимся единственным человеком не из Долины Осени, когда-либо видевший Осенний Колодец и систему туннелей под ним. Впоследствии, через несколько лет после проектировки и всевозможной помощи с возведением – Де Тюри подло убили. По завершению проекта мастер решил ненадолго остаться пожить в Беллуно – семьи у него не было и после столь морально тяжелой работы ему требовалось меланхоличное окружение Долины Осени, а не наивно-романтичный – как он на тот момент считал – вперемешку с надрывающе-рабочим ладом, дом. Однако в один из обыденных дней, когда даже дождю лениво покидать облака и он лишь ритмично постукивает – в дом Де Тюри – который находился на том месте, где сейчас стоит ремесленная лавка – незаметно прокрались. Тело поспешно сбросили с Края, а всем, кто интересовался великим мастером – таких на первых порах было немало – сообщили о срочно возникших обстоятельствах важнейшего заказа, вынудившие Де Тюри покинуть Беллуно ранним утром, само собой на лучшем скакуне, который управители могли ему выделить. И теперь, к нынешнему дню никто не помнил о талантливом человеке из Долины Весны, хотя даже спустя века в одном из туннелей под Осенним Колодцем находится мастерское творение его рук.
Оссуарий представлял собой настоящее инженерное чудо и был полон изумительных деталей. Вход в него ознаменовывала надпись на уже давно забытом древнем языке – общим для всех Долин. Высеченные слова как бы с легкой внешней простотой и невыносимо тяготеющей внутренней – умещались на небольшом каменном выступе. Мысль, заложенная в одной строчке, была лапидарна и гласила истину, от которой нельзя никуда скрыться, но которую многие старательно избегают в своей жизни:
Они были тем, что я есть, и я буду тем, что они есть.
По замыслу Де Тюри надпись создавалась в напоминание о войне, ее обязательном исходе – люди должны помнить об этом и помимо возможности поскорбеть – не забывать о бренности собственного бытия. Но у Долины Осени, верней – у всех причастных к власти управителей были свои планы. После постройки Оссуария прошло два года – неравнодушные жители продолжали неуклонно стекаться в Беллуно почтить память павших. Никто не праздновал каждый год прошедшую несколько сотен лет назад победу – в первую очередь это являлось грустным воспоминанием, шрамом, оставленным в сердцах. Ведомые человеческой любознательностью, неизбежной даже для убежденных затворников, паломников поразил интерес к остальной части Беллунских катакомб, включая огромные двери, отворить которые они были не в силах. Естественно, Сокровищница была местом, куда простым жителям вход был воспрещен, как минимум из-за соображений сохранности всех накопленных материальных благ. Однако не эта причина лежала камнем преткновения на пути любопытства паломников – сильные мира сего боялись допустить проникновения простого человека в Мир Призраков – бескрайнюю долину, находящуюся за Сокровищницей в низине отвесной скалы, по легендам в которую попадали души умерших Осенних людей.
Интерес скорбящих паломников снежным комом возрастал и помимо возможности потенциально неприятных инцидентов среди них, появлялась опасность – в случае нарушения порядков – в распространении информации о секретной Сокровищнице и Мире Призраков другим Долинам, что стало последней каплей для управителей. Они решили задействовать «программу очищения памяти», взяв сразу за основную цель Осенний Колодец и Беллунские катакомбы. Процесс ожидаемо оказался долгим и болезненным, а его ознаменованием послужило бесчестное убийство Де Тюри. Вторым шагом «очищения памяти» послужило множество жестких запретов – для уменьшения числа недовольных первоначальные меры их приведения намеренно казались краткосрочными. Сперва ограничивалось разрешенное количество раз для посещения Оссуария; затем сославшись на обрушение некоторой части туннелей, их запретили посещать под предлогом опасности. Наконец, в Беллуно возвели донжон, отгородив Колодец и навсегда запретив посещать его любому, не имеющему отношения к власти.
Началась третья стадия программы, подразумевавшая в себе изменение общественного сознания – количество недовольных и интересующихся происходящими событиями увеличивалось с каждым днем, от чего радикальных мер становилось недостаточно. Управители начали видоизменять историю, переписывать ее на нужный им лад, и распространять так называемые ложные события, не происходившие на самом деле, но которые при упорном повторении на протяжении некоторого времени – непременно становятся настоящими. Влиятельные семьи Долины наделялись особыми привилегиями, обязуясь на своих балах или встречах всенепременно вести разговоры о несуществующих событиях, заранее продиктованных вершителями судеб. А те, кто неутомимо отказывался промышлять переписыванием истории – заканчивали также как достопочтимый Де Тюри. Сделано это было спустя два с половиной года после завершения Великой войны для сохранения интересов власти и секретов Долины Осени. Ведь, как известно, чтобы о каком-то событии или месте не знала другая Долина – сделай так, чтобы о ней забыла своя собственная.
Спустя несколько поколений, что для Осенних людей сроком было величественным – память о системе туннелей и Осеннем Колодце в массовом сознании стерлась, на данный момент оставив равное по количеству пальцев руки семей, знающих обо всех ужасных событиях «программы очищения памяти». Все эти семьи – среди которых была и семья фон Дерихт, будучи одной из самых влиятельных уже на тот момент – так или иначе принимали участие в ней. Дед Элизы – Эрих фон Дерихт не хотел терять своего высокого положения и, хоть и с неприязнью к самому себе, согласился на сотрудничество, как в свое время согласился его прадед. Эрих знал, что скоро у него появится сын Максимилиан, которому нужна будет постоянная забота, от чего выбор, не поддавался всякому сомнению. В дальнейшем семья фон Дерихт стала главной в Беллуно, с ней не только считались управители, но также уважали другие семьи, поскольку дед Элизы, стараясь искупить свою вину, совершал много хороших поступков. Так продолжалось до тех пор, пока Эрих не умер.
Как человека очень значимого для города и Долины Осени в целом – его, скрывая ото всех, упокоили в Оссуарии, а во избежание лишних вопросов – устроили показательное для простого народа прощание на Ундине с накрытым чучелом. В тот период Элиза была уже смышленым ребенком и смерть вечно веселого, доброго, такого родного дедушки встала у нее комком в горле, надежно обозначив один из самых грустных дней в ее жизни. А сразу же за ним, не давая времени смириться с болью потери, наступил еще самый грустный, затем еще один, и еще – целая череда утрат. Фамильная судьба. Первым делом умерла жена Эриха – Клара, не выдержав смерти возлюбленного, с которым она провела больше половины своей жизни. Здоровое сердце остановилось и утром она не проснулась, отправившись к своему супругу на три дня позднее. Затем наступил черед отца Элизы – он не придерживался таких же нравов, что и дед – по его мнению лжи во благо не существовало, тем более если ложь – полноценная «программа по зачистке памяти» всей Долины Осени, включая близких друзей. Для него это было за гранью допустимого, даже ради блага собственного ребенка. Максимилиан намеревался совершить переворот власти, но после определенных намеков со стороны передумал и безо всяких предупреждений, поскакал в Долину Зимы, оставив маленькую Элизу с матерью и ее сестрой. Поскольку управители держали всю информацию в тайне, вереница тяжелых ударов фамильной судьбы продолжилась, нацелившись на этот раз на мать Элизы. Патриция фон Дерихт пришла в непонимающий ужас, после того как ее муж не вернулся однажды домой. В день исчезновения его странным образом не видели, и никто не мог даже предположить, где его искать. Решив, что предпринимать какие-либо попытки бесполезно, ведь он мог упасть в бездну Края – все, включая друзей, расстроившись на пол дня, ко второй его половине благополучно пришли в норму. Все, кроме Патриции – она не собиралась оставлять вопрос открытым, и безосновательно решив, что супруг мог также отправиться в лес – пошла его там искать. Однако нашла она только разъяренного медведя, который, испугавшись столько резкого посетителя чащи как человек, напал на Патрицию, убил ее и был таков. Оставалась одна тетка, но внимательно следя за происходящим, она пришла к выводу, что семья фон Дерихт безнадежно проклята и исчезла из жизни Элизы, оставив ее окончательной сиротой, и отдав под попечительство управителям, взявших на себя полную ответственность об обеспечении и воспитании девочки в память о великих заслугах Эриха фон Дерихт, и его предков.
