Владимир Квитко
Амана звали Эйхман. Психология небанального убийцы

…каждое утро выходил из дома на полчаса-час раньше, чтобы пройти несколько километров и быть ровно в половине восьмого. Не ради прогулки, а потому, что там, на лесопилке, выросла ель, и именно эта ель посреди моря домов привлекала меня. В ней я увидел чешские леса, леса страны Mühlviertel; тихий, темно-зелёный шорох и бормотание. И после того, как я, как подобно дураку, проводил ежедневную утреннюю беседу с этой елью, я становился счастливее, внутренне веселее и свободнее. Я с радостью жертвовал этому своё утро. В течение трёх лет я разговаривал с ней, и она знала мою заботу, она знала мою радость и мою печаль, но в основном это была радость.^[127]

Регулярного образования в полном объёме Эйхман не получил. До 4-го класса он учился в начальной школе в Линце, в которой незадолго до него отметился другой весьма известный персонаж немецкой истории и будущий объект его почитания и обожания – Адольф Гитлер. Учился Эйхман посредственно. В 15 лет после окончания училища поступил в государственное Высшее федеральное училище электротехники, машиностроения и строительства (Линц) и проучился в нём четыре семестра.

После того, как его отец открыл собственное дело – горнодобывающую компанию, – он прервал учёбу сына и пристроил его работать на себя. Однако бизнес отца не задался, его пришлось закрыть.

Затем вместо годичной военной службы Эйхман работал волонтёром в «Верхнеавстрийской электрической компании». Отработав два с половиной года, он устроился по протекции (близкий друг отца был генеральным директором филиала) разъездным уполномоченным компании «Vacuum-Oil» по Верхней Австрии. Ему было тогда 22 года. Эйхмана очень устраивала разъездная работа как по своему содержанию, так и по условиям, в основном связанная с пребыванием среди природы во время поездок. В этой работе он проявил себя как хороший организатор, обеспечивая строительство новых заправок и логистику нефтепродуктов.

Отсутствие успехов в учёбе и, как результат, отсутствие академического образования вызывают вопрос о противоречии формального образовательного уровня с карьерными успехами, организаторскими управленческими достижениями на зловещем поприще истребления людей. На протяжении всей службы его окружали как подчинённые, так и вышестоящие руководители с университетскими дипломами и докторскими степенями. Позволительно предположить, что Эйхман был весьма одарённым человеком. В дальнейшем он проявил способности к усвоению материала, изложению его на бумаге, публичным выступлениям. Об этом можно судить косвенно, поскольку в его карьере в СС он был высоко ценим своими руководителями и сотрудниками, многие из которых являлись образованными и высокоинтеллектуальными людьми.

В 1930 году он познакомился с бывшим офицером, который в то время служил чиновником в той же компании и ввёл его в клуб, где были врачи, актёры, бизнесмены из Линца. По-видимому, это был особенный клуб с существующими традициями. Практически сразу Эйхману дали понять, что в него закрыт вход для евреев – аналог будущих территорий, «свободных от евреев» – judenfrei.

Кроме того, он состоял в ассоциации монархистской партии, что послужило ему пропуском в «Немецко-австрийскую ассоциацию молодых солдат-фронтовиков». Почётное место в секции Верхней Австрии занимал отставной генерал-майор фон Иренвальд [von Ehrenwald], который впервые вложил в руки Эйхмана оружие. Члены ассоциации учились стрельбе в большом тире в окрестностях Линца, причём имели разрешение на стрельбу боевыми патронами. Разумеется, их политические взгляды, которые разделял и Эйхман, были националистическими.

В то время он обручился с дочерью старшего офицера полиции, дом которой находился напротив гостиницы «Märzen Cellar». В этой гостинице часто происходили собрания членов НСДАП [NSDAP]. В тогдашнем окружении Эйхмана их считали идиотами. Даже невеста Эйхмана, увидев марширующих с песнями коричневорубашечников, назвала их идиотами. В свою очередь на Эйхмана произвели впечатление порядок и дисциплина. И невеста вскоре оставила жениха из-за его восхищения этими марширующими. А интерес Эйхмана к этим «идиотам» возрастал. Вероятно, интуитивно он почувствовал близость к ним, основанную на его стремлении к организованности. Хаос вызывал у него страх, ощущение опасности. Возможно, поэтому он предпочитал Канта Шопенгауэру. Он должен был всегда наперёд знать, «что будет или кто будет». Ему было сложно войти в компанию, где находились незнакомые люди. Неизвестность пугала его. Его способности и тяга к упорядочиванию, к чёткой, регламентированной деятельности стали основой в его управленческой деятельности, которую он успешно осваивал на практике, даже не получив академическую подготовку.

~

По-видимому, нет ничего более важного, чем первый шаг в определении жизненного пути, в выборе своей Судьбы. Во многом именно он является определяющим в движение в некотором направлении. По сути, первый шаг, как бы он ни выражался конкретно, являет собой закладку краеугольного камня в основание жизни на долгие годы. Когда же Эйхман начал движение к своей цели, если она была у него? И действительно ли следует согласиться с Эйхманом в том, что он пришёл в национал-социализм случайно, согласившись с Эрнстом Кальтенбруннером, который привёл его в национал-социалистическую немецкую рабочую партию – НСДАП [Nationalsozialistische Deutsche Arbeiterpartei – NSDAP] и в СС [Schutzstaffel – SS – охранные отряды]. Конечно, свою роль в этом сыграл случай, но для Эйхмана это был счастливый, как впоследствии оказалось, случай, когда удачно совпали его природные побуждения к той деятельности, за которую он был проклят, и включение в структуры, которые дали ему возможность удовлетворить эти побуждения. Безусловно, для него была очень важна принадлежность к НСДАП и СС, которая работала на его амбиции, которая ввела его в круг посвящённых небожителей национал-социализма, присягнувших на верность Германии.^[128] Кроме того, перспективная работа на ниве нацизма позволила Эйхману в дальнейшем облагородить, оформить идеологически многие стороны своей деятельности.

Как начинал Эйхман свой путь к виселице?^[129] Возможно, с одного из собраний НСДАП в 1931 году, куда его пригласил гауляйтер Болек [Bolleck]. Дело происходило в Линце в Австрии. Эйхман запомнил, что ему сказал Эрнст Кальтенбруннер [Ernst Kaltenbrunner]^[130]: «Вы… Вы принадлежите нам!» По этому поводу Эйхман сказал следующее в кружке Сассена в Аргентине: «Затем он достал лист бумаги, заполнил его, и мне нужно было только подписать его. Я до сих помню, что я не задавал никаких дополнительных вопросов, а был счастлив и горд принадлежать, как и Кальтенбруннер, к СС».^[131] Отец Кальтенбруннера и отец Эйхмана^[132] были деловыми партнёрами в Линце, и поэтому, естественно, он и Эрнст Кальтенбруннер были хорошо знакомы. Странным кажется то, что через много лет на Нюрнбергском процессе Кальтенбруннер отрицал давние связи с Адольфом Эйхманом.

Так Эйхман вступил в НСДАП и СС. Это было 1 апреля 1932 года. Номер его партийного билета 889895; номер в СС – 45326. Именно эти номера он назвал своим похитителям-израильтянам, когда они идентифицировали захваченного как Адольфа Эйхмана. Понятно, что такие второстепенные членские номера не давали ему привилегий, которыми могли пользоваться ветераны нацистского движения. Однако судьба предоставила ему шанс стать уникальным, незаменимым, преуспевающим на своём поприще и даже известным.

Какое-то время Эйхман работал в «Vacuum-Oil» и нёс службу в СС. Зарплата позволяла ему угощать однопартийцев пивом и сигаретами. На работе он носил значок НСДАП. Но вскоре положение изменилось – 19 июня 1933 года НСДАП в Австрии была запрещена. Без связи с этим событием после пяти лет работы Эйхмана, как единственного холостого представителя фирмы и самого молодого работника, уволили. Своё увольнение он впоследствии объяснял тем, что «пострадал за веру» – за членство в нацистской партии и СС. Дальнейшая его «трудовая» карьера будет связана с национал-социализмом и начнётся в Германии. Хотя нечто существенное Эйхман вынес из жизни в Австрии. Как пишет Дебора Липштадт:

Антисемитизм был распространён в Австрии, и мало кто был от него застрахован. Для человека, выросшего в такой атмосфере, обвинение евреев в проблемах Германии имело смысл. Это точно соответствовало многому из того, что он слышал о евреях. Антисемитизм, возможно, не был в ДНК Австрии, но он определённо был в воздухе, которым дышало население.^[133]

Удельный вес австрийцев по происхождению в карательных органах нацистской Германии был непропорционально высок по сравнению с их долей в общей популяции «великой Германии» (8 %): 14 % среди членов СС и 40 % среди персонала концентрационных лагерей.^[134] Немало австрийцев было на руководящих должностях, начиная с Адольфа Гитлера, например: Эрнст Кальтенбруннер (начальник Главного управления имперской безопасности), Артур Зейс-Инкварт (последняя должность – министр иностранных дел Германии), Ханс Керрль (министр по делам церкви). Известный диверсант Отто Скорцени, вызволивший Бенито Муссолини после его свержения, также был австрийцем.

Эйхман отправился в Германию как обладатель германского паспорта и с рекомендательным письмом от германского консула, говорящим о том, что податель его был уволен из нефтяной компании из-за своего членства в СС, и письмами Кальтенбруннера, которые тот поручил передать гауляйтеру Болеку в Пассау. Вручив письма адресату, Эйхман пошёл служить солдатом. Он несколько преуспел в военной карьере: получил чин сержанта СС и даже медаль. Он и его подчинённые занимались, как бы сейчас сказали, мониторингом германо-австрийской границы. Приходилось выводить нелегально национал-социалистов, бежавших из Австрии, и действовать в обратном направлении – переправлять пропагандистские материалы в Австрию.

Прошло ещё немного времени, и в начале 1934 года Эйхман уже служил в австрийском легионе СС, в охране концентрационного лагеря Дахау, который буквально через несколько лет окажется в сфере его влияния. Он прошёл курс обучения стрельбе, был причислен к подразделению СС Sturm 13 и в силу крепкого здоровья был направлен в вооружённый патруль. Условия были довольно суровые, но главным образом Эйхману досаждал командовавший подразделением штурмфюрер (лейтенант). Однако все трудности службы не отвратили Эйхмана от национал-социализма, в котором он видел идею товарищества, готовности умереть за что-то великое.

В то время Эйхмана заметил офицер по фамилии Цикем [Zikem], который увидел в нём потенциал и рекомендовал направить его на учёбу в партийную школу в Восточной Пруссии. По-видимому, время, проведённое в школе, не прошло бесследно.

Можно полагать, что на том этапе Эйхман был захвачен романтикой национал-социализма и не мог предвидеть, к чему это очарование его приведёт. Но по прошествии десятков лет можно всё же увидеть некую логику Судьбы, в русле которой он оказался. Он, казалось бы, плыл по течению, но весьма вероятно, что совсем не случайно он оказался в компании нацистов. Дело не только в близости мировоззрения Эйхмана нацистской идеологии. По существу, он был нацистом задолго до вступления в нацистское движение. Вхождение в него дало легитимацию его взглядам, сформировавшимся в ходе его эволюции от монархизма к национал-социализму, в которой немалую роль играли и генетическая основа его личности, и социальная среда его жизни в Австрии в годы детства и юности, пропитанная духом антисемитизма.

С этим временем связан случай, нашедший отражение в его личном досье, содержание которого приводит Симон Визенталь [Simon Wiesenthal]. Рапорт офицера СС сообщал о драке, в которой участвовал Эйхман. Вот что об этом было написано:

Сегодня ночью в таверне Мюнхена произошла драка. Двое мужчин вошли в таверну и настояли на том, чтобы владелец поставил еврейские пластинки. Владелец отказался, и двое стали громко настаивать на своих требованиях. Присутствовал Адольф Эйхман, рядовой первого класса. Эйхман вмешался в дискуссию, высказав точку зрения владельца, возражая против исполнения этого типа музыки. Он напал на двух мужчин. Я, как офицер СС, наводил порядок. В то же время я проверил удостоверения личности участников драки, включая Эйхмана. Эйхман сказал, что он в отпуске, но я отметил, что, согласно его пропуску, его отпуск закончился за несколько дней до этого, и поэтому пропуск был недействительным.^[135]

Этот эпизод не отразился на карьере Эйхмана – никакого взыскания он не получил, напротив – через месяц был повышен в звании. Вероятно, его действия были признаны правомерными с точки зрения эсэсовской морали. С юности прослеживается реальный антисемитизм Эйхмана, который впоследствии оказался встроенным в функциональные обязанности главного специалиста по окончательному решению еврейского вопроса.

Впоследствии комендант Освенцима Рудольф Гёсс [Rudolf Höß], к которому во время войны не раз наведывался Эйхман, вспоминал о встречах с ним:

…даже когда мы были совсем одни и выпивали, так что он был в своём наилучшем настроении, он говорил, что «одержим идеей уничтожить каждого еврея, которого он мог бы достать. Без жалости и хладнокровия мы должны завершить это истребление как можно скорее. За любой компромисс, даже за малейший, придётся потом с горечью расплачиваться».^[136]

Служба в Дахау, по словам Эйхмана, удручала его своим однообразием. И он с радостью при первой возможности оставил её.

~

В конце лета 1934 года Эйхман был откомандирован в службу безопасности СД [Sicherheitsdienst Reichsführer-SS – SD], которой руководил Рейнхард Гейдрих [Reinhard Heydrich]. Это была в то время малочисленная служба, которая на деле являлась информационным центром партии. На момент прихода Эйхмана она насчитывала только 86 офицеров, не считая Гейдриха. Но, по сути, СД была закрытым элитарным клубом, членам которого позволялось многое из того, что не дозволялось другим, поскольку они занимались разведывательной деятельностью, были внутренней разведкой НСДАП. Люди СД не обязаны были участвовать в военных учениях. Им были разрешены запрещённые другим контакты, например, с евреями.^[137] Не лишне заметить и то, что предметом деятельности СД была информация, а афоризм, который произнёс после битвы при Ватерлоо немецкий банкир еврейского происхождения Натан Ротшильд: «Кто владеет информацией – тот владеет миром», актуален во все времена.

Первым занятием Эйхмана была работа над картотекой масонов, а затем сбор артефактов лож «вольных каменщиков» (фартуки, медали, печати и пр.). Эйхман со временем довёл картотечную работу до такого совершенства, что ею пользовались многочисленные департаменты нацистской власти, заинтересованные в информации о конкретных людях, входивших в зону компетенции Эйхмана (масоны, евреи). Более того, на дело рук Эйхмана и его сослуживцев ходили посмотреть, как на экскурсию в музей. Забавный эпизод случился при посещении картотечного зала главным редактором газеты «Der Stürmer» («Штурмовик») Юлиусом Штрейхером [Julius Streicher]. Высокопоставленного посетителя попросили назвать кого-нибудь наугад. Из карточки, которую ему дали, явствовало, что его адъютант состоял в масонской ложе. Картотечное дело развивалось так успешно, что аппарат сотрудников возрос до 20–30 человек. Разумеется, параллельно рос и авторитет Эйхмана.

В своей деятельности Эйхман неминуемо сталкивался с государственными секретами, в том числе связанными с происхождением именитых нацистских деятелей и их окружения. Ему приходилось проводить специальные расследования, одно из которых касалось «некой особы», которую он именует «диетическим поваром фюрера».^[138] Эйхман вспоминал об этом эпизоде:

Я до сих пор помню свою работу, касавшуюся очень секретного расследования на фоне работы диетолога фюрера… Оказалось, что диетолог в соответствии с расовыми Нюрнбергскими законами имел еврейское происхождение. В то время об этом было столько шума, что мой начальник попросил все документы по этому вопросу. Я больше никогда об этом не слышал. Единственное, что Гитлер женился на своём диетологе незадолго до своей смерти. Её звали Ева Браун.^[139]

Это расследование должно было быть проведено «с максимальной скоростью, с участием как можно меньшего количества людей». Оказалось, что эта дама была любовницей фюрера и стала за 40 часов до совместного самоубийства его женой. Это была Ева Браун.^[140] Эту информацию грифом «Совершенно секретно» немедленно закрыл шеф гестапо, группенфюрер Генрих Мюллер [Heinrich Müller]. Конечно, владение государственными тайнами возвышало Эйхмана в собственных глазах, питало его эго. Разумеется, близость к секретам повышала не только его самомнение, но репутацию и социально-психологический статус, влиятельность.

Однако похоже, что и картотечная работа не очень увлекала Эйхмана. Поэтому он согласился перейти в бюро, которое возглавлял фон Мильденштейн [von Mildenstein], занимавшийся еврейскими вопросами. Фон Мильденштейн дал новому сотруднику задание прочитать книгу Теодора Герцля «Еврейское государство»^[141]. По прочтении этой работы Эйхман написал информационную статью для функционеров СС. Именно с этого момента началась карьера Эйхмана в СД как специалиста по всемирной сионистской организации. А после перевода фон Мильденштейна на другую работу его место занял Дитер Вислицени [Dieter Wisliceny], который и возглавил вновь созданный еврейский отдел. Основная его задача заключалась в поощрении и принуждении евреев к эмиграции из Германии, поскольку главная задача нацистов заключалась в очищении от их присутствия всей территории страны. Интуитивно понимая пути решения этой задачи, Эйхман наладил контакты с еврейскими функционерами как в Германии, так и за рубежом, стиль и характер которых, естественно, по-разному описывается им и его партнёрами.

К своей должности Эйхман отнёсся очень серьёзно. Он читал соответствующую литературу. Одной из книг была работа Adolf Böhm «Die Zionistische Bewegung» [ «Сионистское движение»] (1-й том), которую Эйхман знал настолько хорошо, что цитировал страницы наизусть.^[142] Он писал большие статьи в журнал для руководителей СС и методические пособия по вопросам сионизма и еврейским проблемам, читал лекции. Он любил щеголять не только своей чёрной униформой, но и своим знанием иудаизма и сионизма. В это же время Эйхман изучал религиозную философию и даже пытался овладеть ивритом, правда, безуспешно. Однако он сумел создать впечатление, что знает не только иврит, но и идиш. Более того, вероятно, не без его участия распространилась ложная история его происхождения, что он якобы родился в Палестине. Эта легенда создавала иллюзию его «общности» с руководителями еврейских общин и работала на него на протяжении всей его службы в Главном управлении имперской безопасности. Этот миф даже послужил дымовой завесой в послевоенное время, направив взгляды его преследователей на Восток.

Активная интеллектуальная деятельность Эйхмана не может не вызвать удивления. Откуда взялась у него потребность в изложении мыслей на бумаге, в чтении? Он был не очень прилежным учеником в школе. Не любил читать, хотя в детстве отец пытался привить ему вкус к чтению. Но, занявшись еврейскими делами, начал покупать литературу и активно читать всё, что связано с еврейской темой: приобрел «Еврейскую энциклопедию» и много другой литературы, все еврейские газеты, какие мог раздобыть. Известно, что у него образование было далёким от университетского. И вдруг что-то с ним произошло или открылось в нём – возможно, под влиянием содержания той деятельности, к которой он был приставлен. Если же бросить взгляд лет на двадцать в его будущее, то можно увидеть сочинения Эйхмана, – если говорить, не касаясь содержания, о форме, о стиле изложения, о работе с различного рода источниками, – которые достойны, по моему мнению, во всяком случае университетского диплома (разумеется, моё суждение основывается на переводах с немецкого на английский язык). Кстати, как автор Эйхман был исключительно работоспособен и продуктивен. После него остались тысячи страниц, написанные за относительно короткий период. В то же время нельзя назвать Эйхмана теоретически подготовленным нацистом. Он был нацистом душой и делом. Но, по его словам, «Mein Kampf» [ «Моя борьба»] Адольфа Гитлера он не дочитал до конца.^[143] Да и на вопрос о программе НСДАП, членом которой он был, на допросе дал ошибочный ответ, назвав 12 пунктов в ней вместо 25, хотя 4-й пункт имел непосредственное отношение к его практической деятельности. Да и вообще он не интересовался литературой о национал-социализме.^[144] Как выясняется, для того чтобы быть истинным нацистом, нет необходимости быть подкованным теоретически, достаточно уловить дух нацизма. Эйхман тому – прекрасный пример. И ещё один важный момент для понимания подготовленности Эйхмана к занятию еврейскими делами – он не читал «Протоколы сионских мудрецов»^[145], поскольку его начальник, фон Мильденштейн, сказал ему, что это чушь, хотя для многих антисемитов эта фальшивка неизвестного авторства была настольной книгой.

Известность и репутация Эйхмана росли с помощью Гейдриха. Еврейский отдел Эйхмана контактировал с другими отделами гестапо, различными департаментами, такими, как Министерство иностранных дел, Министерство торговли… В 1937 году Эйхман уже был «признанным экспертом по еврейскому вопросу». Об отношениях с евреями он высказывался следующим образом: «У меня они полностью в руках, они не смеют сделать и шага, не посоветовавшись со мной».

Осенью 1937 года Эйхман вместе со своим новым начальником Гербертом Хагеном [Herbert Hagen]^[146] отправился в Египет и Палестину. Нацистов интересовали проблемы легальной и нелегальной эмиграции евреев. Практически они проверяли возможности депортации евреев из Германии. Ко всему прочему они хотели увидеть «сионизм в действии». Но англичане не дали им разрешение на въезд в подмандатную Палестину, которую им удалось увидеть только из Хайфы. На этом этапе интересы нацистов и сионистов совпадали, как бы это кощунственно ни звучало. Нацисты хотели очистить Германию от евреев, а сионисты – увеличить еврейское присутствие в Палестине. На пути достижения этих целей стояли британцы, не желающие впускать евреев в Палестину и опасающиеся раздражать арабов эмиграцией евреев. Миссия Хагена-Эйхмана провалилась. Однако Эйхман отличался тем, что своё поражение мог представить как достижение, написав в отчёте, что имеются огромные возможности по созданию разведывательной сети на Ближнем Востоке.

Весной 1938 года нацистская Германия аннексировала Австрию, и Эйхмана отправили заниматься еврейскими делами в Вену. Он уже тогда уверовал в своё знание еврейской истории и сионизма, что и демонстрировал перед функционерами еврейских организаций. На многих из них он произвёл довольно яркое впечатление: «И тогда вошел Эйхман, подобный молодому богу; он был очень хорош в то время, высокий, чёрный, блестящий».^[147] Он был, по сути, единовластным повелителем евреев Вены, без его соизволения руководители общины не могли и шага сделать, чем он весьма гордился. Все контакты с представителями еврейской общественности, и не только местной, но и мировой, осуществлялись только через Эйхмана.

Молва о нём быстро распространялась. С конца марта (1938) имя Эйхмана можно было найти в письмах и рапортах, написанных евреями как в Австрии, так и за рубежом. Он заявил всем, что «был избран руководить еврейскими делами в Вене». «Евреи смотрели на него и Гитлера как на двух Адольфов, совершивших Холокост».^[148] Эйхман был лицом антиеврейской политики Гитлера, и не только для евреев. Гейдрих представил его высшим лицам рейха. По его словам, ему «никогда не приходилось долго ждать в приёмной Гейдриха. Хотя это было очень интересно, потому что там можно было встретить разных людей, и, если кто-то был замечен в приёмной Гейдриха… не имело значения, какой у него ранг, вы знали, что это важный человек». Нет сомнений в том, что Эйхман действительно был важным, видным чиновником. На Ванзейской конференции^[149] Гейдрих официально назначил Эйхмана межминистерским координатором по «окончательному решению еврейского вопроса». Тем самым Эйхман достиг в своей деятельности высшей точки. Он был талантливым организатором, даже изобретательным в своей дьявольской деятельности по крупномасштабным перемещениям населения. Беттина Штангнет говорит, что «у него был талант организатора и талант создания того, что не имело прецедента, того, чего ещё не было». С этим трудно не согласиться – прецедентов тому, что он «творил и организовывал», в истории человечества не было.

Безусловно, отправка евреев за пределы рейха принесла нацистской казне немалые деньги. Здесь уместно напомнить об одной бизнес-инициативе Эйхмана, которую поддержал Гейдрих. Речь идёт об отправке примерно тысячи евреев на лайнере «Сент-Луис» [St. Louis] по маршруту Гамбург – Вест-Индия. Каждый из 937 пассажиров должен был заплатить за билет приличные деньги, а мог взять на борт только определённую сумму. Наличных не хватило, например, для того, чтобы сойти на берег на Кубе, так как требовалось иметь при себе 15 000 долларов, что эквивалентно приблизительно сумме в 280 тысяч долларов в 2020 году. Кроме того, из-за махинаций кубинских чиновников с туристическими визами они были аннулированы. Проект предусматривал и оплату возвращения, если судно будет вынуждено вернуться обратно. Впрочем, так и случилось. Ни Куба, ни Соединённые Штаты Америки, ни Канада, ни страны Южной Америки не дали убежище беженцам. Они вернулись в Европу, которая через короткое время была захвачена гитлеровской Германией. Только те немногие, кого приняла Великобритания, не испытали ужасов нацизма. Все другие, оказавшиеся в Бельгии, Франции и Голландии, прошли через концентрационные лагеря. Страны Западного полушария не прошли тест на человеколюбие. Евреи оказались никому не нужными, не достойными сострадания и милосердия. Мир отвернулся от них, а затем через два десятка лет стал выказывать сочувствие по поводу миллионов погибших евреев и ненависть к их палачам. Но счёт следует предъявлять не только конкретным исполнителям, но и их пособникам, которых, увы, всегда хватало. Безусловно, велика вина Великобритании, закрывшей Палестину для эмиграции евреев из-за опасения возможных осложнений с арабами и ставшей, по сути, соавтором Катастрофы.

В свою очередь, нацистскому руководству стало ясно, что у них развязаны руки – за евреев никто не заступится. С евреями можно не церемониться – таков был вывод из «плавания обречённых», как назвали впоследствии рейс судна «Сент-Луис». Так что в окончательном решении еврейского вопроса германские нацисты были не единственными виновниками. Стала видна безнаказанность – до Нюрнберга было далеко – за политику очищения Европы от евреев, включая их истребление. Да и строго говоря, впоследствии, если иметь в виду вину нацистов за окончательное решение еврейского вопроса, то Нюрнбергский трибунал должен был быть судом не только над главными нацистами, но и над их пособниками, которые вслух не назывались, поскольку сами были судьями («А судьи кто?»). Как известно, продолжить дело Гитлера – Эйхмана в послевоенное время вознамерился Сталин. «Дело врачей» (главным образом еврейского происхождения), убийство членов еврейского антифашистского комитета и другие антисемитские акции – по сути и по исполнению мало чем отличались от гонений на евреев в нацистской Германии. И, как венец всей антиеврейской кампании, подготовка к депортации евреев в «места не столь отдалённые». Слава Богу, случилось пуримское чудо – умер тиран, а с его смертью исчезла угроза истребления евреев СССР, но не ушла эпоха унижения и притеснения…

~

Стиль общения Эйхмана с еврейскими функционерами не отличался деликатностью. Так, например, бывший государственный контролёр, отставной судья, доктор Миха Линденштраус [Dr. Micha Lindenstrauss] вспоминал в своём выступлении перед 1200 австрийскими судьями более 60 лет тому назад, о том, как за полгода до начала Второй мировой войны Эйхман вызвал к себе делегацию лидеров немецких и австрийских евреев, в том числе и его отца Аарона [Aaron Walter Lindenstrauss]. Речь шла о репатриации евреев в Палестину, которой нацисты не препятствовали, а поощряли её. Однако тон, который избрал Эйхман, был оскорбительным и унизительным. Он кричал на отца Михи Линденштрауса: «Ты заплатишь своей головой, и вы все заплатите головами, если не уберёте отсюда евреев!» Точнее, он сказал не «евреев», а «ваше еврейское тряпьё».^[150] Похоже, что подобное не раз случалось с Эйхманом, когда он имел дело с абсолютно зависимыми от него людьми, который распоряжался их жизнью и смертью. Бывало, что он распускал руки. Один случай рукоприкладства он упоминает в воспоминаниях, правда, придавая этому инциденту позитивную окраску – он с высоты своего положения снизошёл до извинения перед евреем, доктором Йозефом Лёвенгерцем [Dr. Josef Löwenherz], который был активным деятелем еврейской религиозной общины.^[151]

По всей видимости, таким образом у Эйхмана прорывалась накопленная злость, которую он не всегда мог разрядить в/на своём ближайшем окружении. Объект, который оказался для него идеальным, – евреи, как с точки зрения его глубинной установки, нацистской идеологии, дающей возможность представить обращение с ними как заслуженное; а также выход его ярости был для него абсолютно безопасным, поскольку евреи находились в его руках в состоянии полной беспомощности. Он наслаждался властью над еврейскими лидерами подобно двоечнику, в руки которого волею Судьбы попали ненавистные ему учителя. Вряд ли всё-таки следует называть предложенный Эйхманом стиль взаимодействия сотрудничеством. Имея это в виду, надо внимательнее отнестись к порицанию еврейских функционеров общин и руководителей гетто, обвиняемых в сотрудничестве с нацистами. Хотя и здесь были редкие исключения.

Однако нельзя не сказать и об эпизоде, приведённом Квентином Рейнольдсом в книге «Министр смерти» и показывающем личность Эйхмана с совершенно неожиданной стороны. Эпизод был связан с могилой основателя сионизма Теодора Герцля, похороненного в Вене. К Эйхману обратились два видных еврейских функционера и попросили помочь перевезти в Рим останки Герцля или отдать приказ, чтобы не допускать надругательств над могилой. Эйхман сказал им, что Герцль ему знаком по книге профессора Адольфа Бёма. И Эйхман действительно помог – на следующий день издал приказ о наказании тех, кто посмеет осквернить захоронение Герцля. Через несколько месяцев десяти венским евреям [миньян – מניין] разрешили посетить могилу Герцля в тридцать пятую годовщину его смерти (1939). Единственный выживший из этой группы, доктор Даниэль Бруннер [Dr. Daniel Brunner], рассказывал, что когда они вошли на кладбище, то были поражены, увидев одиноко стоящего Эйхмана… Во время чтения поминальной молитвы [кадиш] Эйхман продолжал тихо стоять.^[152]