Владимир Фёдорович Власов
Будда и Моисей

– Всё это – заблуждения, – ответила Натали.

– Но почему же, – робко возразил я ей, – представь только зарождение нашей Вселенной, когда возник этот физически мир после большого взрыва и стал расширятся, создавая пространство. Но ведь до этого физического пространства существовала точка, откуда всё вышло, так называемое, первоначало, исток всего сущего. Наука способна объяснить всё, что случилось после взрыва, но что лежит в основе Первоначала, она вряд ли сможет кода-либо представить, потому что нужно войти в другие координаты мышления. Понять, наконец, что такое антиматерия, если эта запредельная точка содержит её в себе. Но я сомневаюсь, что наука сможет понять антимир, свою полную противоположность реальности. Ведь такие понятия, как "ничто" и "нигде", всегда были для науки загадками и думаю, что с её координатами они так и останутся для неё белым пятном, вернее, тёмным пятном. Поэтому так или иначе, нам приходится абстрагироваться от действительности, чтобы проникнуть в ту точку, откуда вышли современные знанья о мире. А это можно сделать только интуитивно, вспоминая те запредельные знания, которые нас выпихнули из той первоначальной точки, и в которую мы опять вернёмся, когда мир схлопнется.

– Но это же – абсурд, – заявила Натали, – все наши представления о мире будут до тех пор ошибочны, пока мы с помощью науки не раскроем все секреты мироздания. Только тогда мы объясним, что это за точка, и как она действует.

– Чжуанцзы назвал эту точку дворцом "Нигде", – заметил я и процитировал его слова:

И моя мысль в дворце том от всего бы отвлекалась,

И вместе с ней я мог бы уходить и возвращаться,

Не знала б она предела, куда б не направлялась,

И вместе с нею странствиям я смог бы отдаваться.

Натали рассмеялась и заметила:

– Ты – поэт, но не учёный. И все те, кто создают религии, тоже поэты, но не учёные. И мы всегда будем говорить на разных языках.

– Но Клод Бернар сказал, что он убежден, что придет день, когда физиолог, поэт, философ и теолог будут говорить одним языком и начнут понимать друг друга.

Натали улыбнулась и сказал:

– Но это будет ещё очень нескоро.

Мы замолчали. Близился рассвет. Лёгкая дремота смыкала наши веки.

И я понял, что у меня есть два пути удержания Натали возле себя: или я принимаю её точку зрения, даю ей возможность одержать над собой победу, и как бы становлюсь её рабом; или я убеждаю её в своей правоте, вновь завоёвываю её сознание, и безраздельно подчиняю её своей воле, как я однажды уже сделал во время нашего знакомства.

Я понял, что в этом мне может помочь только отец Гонгэ. И он тут же предстал передо мной, как будто вышел из того легендарного дворца "Нигде", существующего в моём подсознании. Он сразу же задал мне вопрос:

– Задумайся над тем, почему люди науки постоянно бьются над разгадкой Истины? И чем ближе они к ней приближаются, тем недоступней она им кажется.

Я пожал плечами.

– Для человека науки с его экспериментальными методами всегда всё будет непонятно и туманно, потому что он не видит цели, ради чего он познаёт этот мир. Познание ради познания – это заколдованный круг, который ничего человеку не принесёт, потому что с его точки зрения причина и цель жизни навсегда останутся непроницаемы для его разума. У него никогда не появится представления о цели мироздания. Он будет всегда двигаться к неизвестной истине, не подлежащей определению и остающейся для него недоступной. Так думали европейцы Огюст Конт и Спенсер. Но истина на Востоке была совсем другая. Истина пребывала у восточных людей в них самих, в началах их разума и во внутренней жизни их души. А душа для них была единственной божественной реальностью и ключом, отмыкающем Вселенную.

– Да! – воскликнул я. – Я так это и думал.

– Сосредотачивая свою волю в сердце, – продолжал отец Гонгэ, – развивая свои скрытые способности, они приближались к тому великому очагу жизни, которого назвали Богом. Свет же, исходящий из Него, освещал их сознание, приводил из к самопознанию и помогал проникать во все живые существа.

– Именно так! – опять воскликнул я, – я испытал уже влияние этого света и научился проникать в головы простых крестьян и рыбаков.

– Вот видишь, – сказал отец Гонгэ, – это только подтверждает истинность моих слов. Именно так поступали Моисей, Будда, Иисус, потому что они были воспитателями умов. Они будили спящие души и создавали вокруг себя совершенные общества. Но что нам даёт наука с её позитивизмом и скептицизмом? Она разрушает человеческие души, так как в своей основе даже не признаёт их существования. Она лишает нас идеала, веры, высшего света, без чего нет будущности человека, потому что нет ни энергии, ни воли, ни самой свободы души. Именно поэтому Истина недоступна человеку науки. Ведь вера, как сказал мудрец, это – мужество духа, который стремительно бросается вперёд, уверенный, что найдёт Истину. Насколько я знаю, даже у вас, христиан, дух – это единственная реальность, а материя – лишь его внешнее выражение, изменчивое, мимолетное. Она как бы является динамизмом духа в пространстве и во времени. Само творчество вечно и непрерывно, как сама жизнь. И сам человек – это производное духа. Ведь можно представить картину мироздания модели как микрокосмос, чем и является человек, который по своей тройственной организации разделён на дух, душу и тело. Он есть подобие и отражение макрокосмоса Вселенной – мира божественного, мира человеческого и мира естественного, который в свою очередь есть тело Бога, абсолютного Разума, соединяющего в своей природе: Отца, Мать и Сына, иными словам, сущность, субстанцию и жизнь. Вот почему, по-вашему, человек – образ и подобие бога, может стать его живым Глаголом. Ведь так же?

– Совершенно верно! – воскликнул я.

– Человек обладает искусством находить Бога в себе, – продолжал отец Гонгэ, – развивая тайные глубины и скрытые способности сознания. Человеческая душа бессмертна и развивается по нисходящим и восходящим линиям в зависимости от телесного или духовного существования. Перевоплощаясь, она эволюционирует, достигая совершенства, освобождается и возвращается к чистому Духу, к Богу, ко всей полноте Его Сознания. Так же как душа возвышается своей человечностью, так же она поднимается и над законами перевоплощения, когда начинает сознавать свою божественность. Всё то же самое происходит и на Востоке. Законы духовного развития для всех одинаковы. В духовном совершенствовании мы постоянно расширяем свой горизонт. Наша душа нацелена на бесконечность. Внутри нас раскрываются бездны бессознательного, из которых мы происходим, и в которые устремляемся. Нас очаровывает беспредельность, и мы испытываем блаженный трепет перед манящей целью необъятного пути к бессмертию, к небытию, к нирване. Мудрец говорил, что человек рождён в углублении волны, и не имеет представления о широте океана, расстилающемся впереди и позади него, но когда его тело поднимается над гребнем волны, то он успевает охватить взором весь необъятный простор океана и его величественный ритм, а взор, измеряющий глубину небесного свода, отдыхает в тишине лазури.

И тут на какое-то мгновение в моём представлении исчез образ отца Гонгэ, его заменила картинка. Я явственно увидел огромное море и плывущую в волнах фигурку Натали. Море бушевало, и головка Натали то поднималась на гребень волны, то опускалась в её впадину. От этого видения у меня сжалось сердце. И я подумал, что именно так Натали и плывёт по жизни со своим духовным багажом, то поднимаясь на гребень своей духовности, то, под влиянием Майкла опускаясь в воронку. И для того, чтобы её вытащить из этой пучины, я должен напрячь все свои силы: интеллектуальные, психические, физические, ментальные, и переубедить её, обратить в свою веру, передать ей моё желание познать совершенную Истину, а не дроблёную научную, которая постоянно подвергается уточнению и исправлению.

Я вновь услышал голос отца Гонгэ, он говорил:

– Ты стоишь на правильном пути. Истина не доступна обычному человеку. Обычно ею владели мудрецы – Великие Мудрецы, Первые Посвящённые земли в тайны Неба. До сих пор отголоски этой Истины можно услышать, читая священные писания между строк во всех великих религиях. Нужно только найти их и понять. Все эти куски Истины, разбросанные по разным религиям, можно собрать в единое целое. Ведь все мудрецы, создающие эти писания, говорили об едином и об общем. Когда эта Истина у человека, посвятившего себя её поиску, развёртывается перед его духовным взором, то она совсем не похожа на те учения, которые дают эти церкви и религии, потому что их учения состоят из догматов. Но Истина не состоит из догматов, она подвижна и целостна, и её не стоит дробить догматами, потому что любое деление, как и в науке, отдаляет человека от восприятия общего и единого. Когда мы ощутим эту Истину, единую и неделимую, то перед нами откроется её скрытая сторона, потому что мы начнём проникать в неё, и не в её частички, а в её общее целое, и мы тут же увидим, как начнёт проявляться внутренняя сеть вещей, и познаем всю глубину трансцендентной Истины. В своей духовной практике, ты уже близко подобрался к тому порогу, за которым перед тобой откроется эта Истина, но тебе ещё не достаёт в твоей медитации глубокого внутреннего размышления и созерцания при полном отвлечении всех чувств от земных впечатлений.

Отец Гонгэ в ту минуту намекал мне на что-то так ясно и открыто, но я так и не понял его намёка. А если бы понял, то, может быть, предотвратил мою будущую личную катастрофу. В тот момент я был ещё непосвящённым в совершенную Истину, и мой мозг не был в состоянии считывать с текущей информации знаки будущих изменений и надвигающихся событий.

– Ты поднялся всего лишь на одну ступеньку, – продолжал отец Гонгэ, – ты научился проникать своей интуицией в головы и мысли простых людей, но тебе ещё не известно искусство приводить душу в сознательное соприкосновение с различными видами духов и умение влиять на них. Ты сам всё ещё стоишь на фундаменте ортодоксальной науки, хотя современная физика уже незаметно подошла к идее отождествления материи с понятием силы, что уже стоит близко к пониманию духовного динамизма. И учёные уже при объяснении света, магнетизма и электричества допускают наличие невидимой тонкой и совершенно невесомой материи, которая наполняет мировое пространство и проникает во все тела. Они называют её эфиром, делая робкий шаг по направлению к мировой душе. Учёные пребывают в замешательстве от этого открытия, потому что тоже приблизились к порогу, за которым открывается неизвестный им мир. И ты едешь с моими монахами к высоким деревьям для исследования этого мира, этой новой разумной жизненной силы, воздействующей изнутри, но каким-то способом отделившейся от форм и выбившейся наружу. На этом пути вам придётся разгадать много тайн, чтоб понять это явление. И первая из них – это то, почему эта энергия повела себя так на земле. Вам предстоит проникнуть во внутреннюю суть природы, которую можно назвать потусторонней по отношению к нашим физическим чувствам. Но без этой сознательной жизненной силы невозможно объяснить появление даже самой ничтожной органической клеточки в мире неорганическом. Сам человек является подобием Мировой Души и деятельного Разума, стоящий на пике своего развития среди всех других земных существ. Он раскрывает всю полноту божественной мысли гармонией своих органов и совершенством своей формы. Итак, вы должны проникнуть в потусторонний мир, в эту истинную отчизну души, где нет аналогий с земными понятиями, и где существуют свои законы, которые каким-то образом влияют на нашу земную жизнь в виде животного магнетизма, сомнамбулизма и различных вне бодрствующих состояний души, начиная с ясновидящего сна и двойного зрения и кончая экстазом. Перед вами раскрывается дверь в невидимый мир, и если вы подберете ключи к этой двери, то, входя в неизвестное, должны укрепить свой дух, потому что там, в этом неизвестном, к которому раньше вы стремились с помощью поэзии, музыки и литературы в поисках дуновения бессознательной эзотерики, вы можете столкутся с такими чудесами, что всё ваше мировоззрение перевернётся, и вы почувствуете, если ни страх, то ничтожество и нереальность земной жизни. Перед вами откроется то потустороннее, в которое раньше вы отказывались верить. Я надеюсь, что вашей интуиции удастся подняться до сверхчувственных истин, не имеющих ничего общего с земным разумом, противоречащим его поверхностным представлениям того, что изольет на вас сверхсознание. Вы столкнётесь со сферой инобытия.

– Но не уничтожит ли нас эта сфера!? – испуганно воскликнул я.

– Я думаю, что нет, – ответил отец Гонгэ, – человек неуничтожим, а человечество представляет собой сферу сознания как частицу Мировой души. Если даже что-то теряет форму, оно остаётся в определённом коде навечно в общем информационном поле и может проявиться в любое время, когда настанет такая необходимость. Куда-то уходя, мы лишь продолжаем свой путь. Один ваш европейский мыслитель сказал, что каждая сфера бытья стремится к более высокой сфере, потому что благодаря своим откровениям и предчувствиям она уже достигает той сферы. Идеал, в какой бы форме он не был, есть только предвиденье, пророческое прозрение в это высшее существование, к которому стремится каждое живое существо. Это высшее существование бывает всегда более внутреннее по своей природе и более духовное. Внутренне это живое существо уже готовится к проникновению в высшую сферу. В этом ему помогает энтузиазм и экстаз – некие мимолётные взрывы глубин внутреннего мира души, похожие на извержения лавы из кратера. Вся жизнь человека и всего человечества только приготовление и преддверие к этой жизни духа. Человек идёт к этому многими ступенями посвящения. Он – как ученик жизни, который несёт в себе будущего ангела. Он работает над ускорением расцвета своей души, потому что божественная Одиссея не более как ряд метаморфоз, где каждая форма, как результат предшествовавших, является одновременно и условием для последующих форм. Божественная жизнь есть ряд последовательных смертей, когда дух сбрасывает свои несовершенства и свои символы и отдается растущей силе притяжения, исходящей из неизреченного Центра всех сил – "из Солнца разума и любви".

– Но я слышал, – перебил я отца Гонгэ, – что те сущности, которые проявляются рядом с деревьями с электронными ловушками, не всегда обладают человеческими свойствами, а иногда и враждебно относятся к человеку. Я полагаю, что они прорываются в нашу сферу из низшей сферы.

– Всё зависит от того, на что настроенные эти ловушки, – ответил отец Гонгэ, – если они настроены на диапазон низшего мира, то они и будут извлекать в нашу сферу сущности низшего мира, который могут нас уничтожить как враждебную им субстанцию. Что я вполне допускаю, наблюдая за превалирующей в мире англо-саксонской моделью развития, которая насаждает насилие и духовное вырождение. В этом вы и должны разобраться. Человек по части тонкого мира ничего не знает. Мы даже не знаем хорошо нашу собственную сферу. Как говорил Ламартин, человечество подобно ткачу, работающему на станке времени с изнанки. Придет день, когда, взирая на другую сторону ткани, человечество узрит картину дивную и величавую, вытканную на протяжении веков его собственными руками, причём, само оно не видело ничего, кроме путаницы нитей на изнанке ткани. В этот день человечество преклонится перед Провидением, проявляющем себя в нем самом. Так что я считаю ваш путь к великим деревьям символическим и последовательным. Рано или поздно такое должно было случиться в истории человечества. Ведь Великие Посвящённые поэтапно подводили человечество к восприятию Высшей Истины. Как сказал один француз о том, что Рама указал человеку лишь вход в храм, Кришна и Гермес дали к нему ключ, Моисей, Орфей и Пифагор показывали внутренность храма, Будда указал на сокровища этого храма, а Иисус Христос ввёл в его святилище. Вам же предстоит постигнуть умом суть этого святилища. И тогда придёт время духовного возрождения и социального преобразования, наука познает Истину, к религии вернётся ее нравственная мощь, а искусство творчества возродится, превратившись в одно гармоническое целое.

Вдруг меня разбудил резкий порыв ветра. Я открыл глаза и увидел серый рассвет и кружащиеся вокруг шхуны смерчи вихря. Натали рядом со мной не было. Я вскочил на ноги и едва удержался на палубе от сильного порыва ветра. Так начинался этот день.

День пятый «Дворец морского дракона «Рюгу»

Я в церковь не хожу. Молиться – не молюсь.

Что в этом проку?

Я вижу этот мир, и искренне дивлюсь,

И верю в Бога.

И если скажет кто, что рай и ад кромешный –

Его творенье,

Кивну ему, подумав, делом грешным,

Всё – заблужденье.

Und Gott sprach: Es sammle sich das Wasser unter dem Himmel an besondere Örter, dass man das Trockene sehe. Und es geschah also. Und Gott nannte das Trockene Erde, und die Sammlung der Wasser nannte er Meer. Und Gott sah, dass es gut war.

Вдруг меня разбудил резкий порыв ветра. Я открыл глаза и увидел кружащиеся вокруг шхуны смерчи вихря. Натали рядом со мной не было. Я вскочил на ноги и едва удержался на палубе от сильного порыва ветра.

Держась за поручни, я огляделся.

Монахов, как видимо, тоже разбудил хлопок от резкого порыва ветра, сорвавшего тент над их головами. Тент, как гигантская птица, улетел в море. В лицо мне ударили струи ливня вперемежку с солёными брызгами волн. Мне показалось, что я лечу в пропасть, но затем меня подбросило так, что я на некоторое время ощутил себя в воздухе. Вдруг потемнело. Схватившись руками за стропы грузового крепления, я огляделся. Было непонятно, день это или ночь. Бушевал шторм.

Я шаг за шагом, перебирая поручни руками, перебрался с кормы к центральной части шхуны к монахам, держащимся за канаты грузового крепежа.

– Где американка? – крикнул я, стараясь перекричать грохот ветра.

– Не знаю, – сказал Хотокэ, – она же была с вами.

– Наверное, спустилась в кубрик, – сделал предположение Мосэ, – женщинам опасно оставаться на палубе в такой шторм.

Волны вокруг поднимались как горы. Казалось, ещё мгновение и стена воды накроет наше утлое судёнышко. Мотор судна работал с надрывом, в его работе слышались перебои. Тако стоял на капитанском мостике, стараясь всей своей тяжестью тела удержать руль и не завалить судно на бок. Держась за поручни, к нам с трудом пробирался Исаму. Порывы ветра валили с ног. Стараясь перекричать вой ветра, Исаму призвал нас спуститься в машинное отделение. Палубу заливала вода.

– А американка уже там? – спросил я его.

– Не знаю, – ответил он. – Там – дед. Она, наверное, с ним, а я вот слежу за грузом, чтобы его не смыло за борт.

– Вам помочь? – спросил я его.

– Нет. И вы идете туда, – орал Исаму, – а то здесь вас смоет с палубы к чёртовой матери. А я проверю крепления.

Мы, с большим усилием, превозмогая порывы ветра и держась за канаты, направились к спуску в машинное отделение. У самого входа в него нас накрыло такой сильной волной, что мы кубарем скатились вниз. В машинном отделении старик суетился вокруг работающего двигателя. Меня и монахов бросало из стороны в сторону, мы то приседали, то оказывались в воздухе, пол уходил из-под ног. Однако старик в этом ограниченном пространстве, казалось, чувствовал себя как рыба в воде. Он передвигался с ловкостью юноши. Ничего не осталось от его шаркающей походки. Все его движения были выверены, стремительны и точны. Он то переключал какие-то рычаги, то хватал маслёнку и заливал масло в какие-то отверстия, то гаечным ключом подтягивал какие-то болты. Его сноровке мог позавидовать любой бывалый моторист.

В машинном отделении Натали не оказалось.

– Где американка? – спросил я его, испытывая некоторое волнение.

– Её здесь не было, – ответил он, – я думал, что она с вами. Шторм начался так внезапно, что я не успел вас предупредить.

– Так где же она?! – в ужасе воскликнул я.

– Да вы не переживайте, – ответил старик, – она, наверное, спустилась в носовой кубрик. Мы её там и хотели разместить, но она предпочла остаться на палубе с вами. Нужно сходить туда и проверить, может быть, ей что-то нужно. Но вы не выходите сами, а то вас сдует с палубы. Внук освободиться, я пошлю его к ней.

Я немного успокоился.

– Сейчас всё зависит от этого мотора, – продолжал весело говорить старик. – Это – сердце корабля. Если он заглохнет, корабль погибнет.

– И мы вместе с ним? – спросил Хотокэ.

– Не исключено, – ответил старик. – Но бывали и другие случаи. Например, под Сайпаном наш транспортный корабль был потоплен американской авиацией, так трое солдат держались на воде трое суток, пока не утих шторм.

– А сколько солдат утонуло?

– Утонули все. Только эти трое и спаслись.

Глядя на весёлого старика, можно было подумать, что он вернулся в свою молодость, когда ещё служил на военном флоте и топил американские авианосцы.

– Сколько этот шторм продлится? – спросил его Мосэ.

– Не знаю, – ответил старик. – Главное, чтобы выдержал мотор, и не сломался руль. Сыну удавалось выводить корабль и не из такого шторма. За умение оставаться наплаву ему дали кличку Тако.

– Мы знаем, – сказал Мосэ, но в это время почувствовал, что его желудок подступает к горлу.

– У вас есть здесь туалет? – спросил он старика.

– Нет, – ответил тот. – Терпи.

Мосэ почувствовал, что ещё мгновение и его вырвет прямо на машину. Он бросился к лестнице и стал подниматься на палубу.

– Куда? – крикнул старик. – Вернись! А то смоет, как щепку.

Но было уже поздно. Мосэ вырвался наружу в то самое время, когда его желудок содрогнулся от рвотных конвульсий. Он рыгал прямо на палубу, но вода тут же смывала всю желчь, которая из него выходила. Ветер мотал его по корме из стороны в сторону, катая как пустой бочонок. Когда ему, зацепившемуся за поручни, немного полегчало. Он в ужасе увидел гигантскую волну, накатившую на Исаму, который держался изо всех сил за канат разорванного крепления. Половину груза уже смыло с палубы за борт. В мгновение ока волна оторвала Исаму от каната утащила с собой в морскую пучину.

Как только порыв ветра ослаб, Мосэ бросился к машинному отделению и кубарем свалился вниз с лестницы.

– Исаму унесло в море, – заорал он не своим голосом.

Старик замер, мгновенно оценивая обстановку, но затем проворно устремился к лестнице, приказав на ходу нам не высовываться наружу и следить за манометром, чтобы стрелка не зашкаливала красное деление.

– Как это произошло? – спросил Хотокэ Мосэ.

Но тот, вместо ответа, опустился на скамейку и схватился за голову. Некоторое время мы находились втроём в машинном отделении, затем к нам спустился Тако, отец Исаму, бледный как смерть.

– Как это произошло? – спросил он у Мосэ.

Тот, уняв в теле дрожь, ответил:

– Мне стало плохо. И я поднялся наверх. Вижу, Исаму держится за канат, а его прямо волной уносит в море. Меня тоже волной сбило с ног, и я ухватился за поручни. А потом Исаму исчез в воде. Я ему никак не мог помочь. Меня чуть самого не смыло за борт.

Тако тяжело опустился на скамейку рядом с Мосэ.

– Этот проклятый шторм, – выругался он. – Так внезапно налетел на нас, что мы даже не успели подготовиться. И по радио нам ничего не передали, как будто его и не было на локаторах. Откуда взялась такая сила, в десяти метрах от корабля ничего не видно. Я сообщил в службу спасения, что человек за бортом. Будут искать. Нам самим может понадобиться помощь, где-то трос управления руля заедает. Мы можем двигаться только прямым ходом с незначительным отклонением. Да, сейчас самое главное – удержать корабль против волны. Техпомощь и службы спасения прибудут сюда, когда шторм немного утихнет.

– А что с Исаму? – вымолвил Мосэ. – У него есть шанс спастись?

– Исаму-тян хорошо плавает. Отличный матрос. Но выжить в такой шторм шансов мало. Не знаю, если выберемся живыми, увидим.

– Нам тоже грозит опасность? – спросил побледневший Хотокэ.

– Я же сказал, что у нас заклинило руль, – ответил ему Тако. – В такой ситуации всё может случиться. Ну, я пошёл, а то за рулём мой отец, а у него уже не те силы, что были раньше.

Тако тяжело поднялся со скамейки и выбрался из машинного отделения.

– Зря мы пустились в такое путешествие, – сказал Хотокэ, – сидели бы сейчас в нашей хижине и горя бы не знали.

Мосэ ничего ему не ответил.

Через некоторое время в машинное отделение спустился старик.

– Шторм стихает, – сообщил он. – Исаму нигде не видно. Может быть, ещё и выживет. Не впервой купаться в море. К нам выслали катер береговой охраны. Наверное, возьмут на буксир. Что-то случилось с рулевым управлением.

– Знаем, – ответил Хотокэ. – Капитан нам уже сообщил.

Некоторое время все молчали. И тут неожиданно для всех Мосэ заговорил:

– Я видел, как огромный корабль упал с неба прямо в море рядом с нашей шхуной.

Хотокэ посмотрел на своего товарища как на сумасшедшего, однако старик отнёсся к его сообщению очень серьёзно.

– А как он выглядел? – спросил он.

– Он был огромным. Таких я ни разу не видел. Похож на двухкилометровую сигару. В окружности – как небоскрёб.

Старик задумался.

– Но странное дело, – продолжил Мосэ. – Этот корабль был похож на космический звездолёт. Может быть, он и вызвал такую волну, которая накрыла нас.

– Этот корабль ты видел после того, как Исаму смыло с палубы? – спросил старик.

– Нет, – ответил тот, – до этого.

– Упокой его душу, – произнёс Хотокэ слова молитвы, вытащив из рукава свои чётки. – Наму-амидабуцу.

– Об упокоении его души ещё рано думать, – вдруг произнёс старик.

– Это почему же? – спросил Хотокэ. – Вы полагаете, что он может быть жив?

– Всякое бывает, – уклончиво ответил старик. – Может быть, когда-нибудь он и вернётся, но меня уж точно не будут в живых, да и отца его – тоже.

– Почему это? – удивился Хотокэ.

– Но вы же слышали сказку об Урасима Таро, когда тот побывал в гостях в подводном дворце «Рюгу». Правда, туда его доставила черепаха, жизнь которой он спас, заплатив за неё деньги мальчишкам. Погостил он там некоторое время, вернулся домой, а родственников его уже не было в живых, и местность вокруг вся изменилась. Потому что прошло очень много времени, но он остался таким же молодым, как и раньше. Принцесса Ото-химэ на прощание подарили ему шкатулку, и просила ни при каких обстоятельствах не заглядывать в неё. Но он от отчаяния, что никого из знакомых не встретил, открыл шкатулку, из которой поднялся дымок, и волосы у него поседели, как у меня, и лицо стало морщинистым. Он превратился в старика.

Старик замолчал, как будто сожалея о своём былом прошлом.

– Но это же сказка, – сказал Хотокэ.

– Да, сказка. Но у нас во флоте был случай, очень похожий на эту сказку. Бои тогда шли уже за Окинаву, американцы бомбили Токио, а что делалось на Окинаве – вообразить себе трудно. Мы яростно сопротивлялись, потому что знали, что это – наш последний рубеж. Тогда вместе с камикадзе появились морские смертники – кайтэн. Их садили в торпеды или в мини-подлодки и они, управляя ими, топили вражеские корабли. Кайтэн также как камикадзе наводили ужас на американцев. Так вот, однажды двум кайтэн командование дало задание уничтожить вражеский линкор. Они сели в две торпеды и с миноносца были выпущены в цель. Все видели по полоскам на воде, что они приближаются к линкору. Но неожиданно перед самым бортом линкора они исчезли. Взрывов не последовало. Через несколько минут камикадзе потопил этот линкор. Командование решило, что кайтэн погибли, не дойдя до цели. Их имена внесли в списки героев, хранящиеся в храме Ясукуни. Родители одного кайтэн жили на полуострове Ното в префектуре Исикава, а другого – в Хиросиме. И вот прошло уже много времени после войны и вдруг недалеко от Ното взрывается американский военный корабль. Когда комиссия расследует это происшествие, то выясняется, что корабль был подорван торпедой кайтэн времён второй мировой войны. Разгорается крупный скандал. Соединённые Штаты ничего не могут понять, как их союзница Япония могла атаковать их военный корабль. В конце концов, приходят к заключению, что это была диверсия со стороны Китая, Северной Кореи или Советского Союза. Далее ещё интереснее. Возле Хиросимы рыбаки обнаруживают неразорвавшуюся торпеду, времён прошлой войны с живым кайтэн, сидящим в ней. Они вылавливают торпеду и доставляют в порт. Полиция допрашивает молодого человека, но он несёт такую околесицу, что его помещают в психлечебницу. Он рассказывает врачам, что во время атаки линкора, их обоих похищают люди из дворца Морского Дракона «Рюгу». Там их принимают в подводном дворце как почётных гостей, угощают саке и всякими морскими деликатесами. Оба кайтэн очень озабочены и недовольны. Они объясняют, что наверху идёт война, и им нужно принести свою жизнь на алтарь отечества. Но им говорят, что война уже окончена, Япония потерпела поражение, и их включают в команду корабля «Рюгу», который является как бы подводным авианосцем. Представляете?! Он несёт ещё какой-то бред, но его уже признают сумасшедшим и отправляют в психушку. Второй кайтэн, по-видимому, погиб, подорвав американский корабль. Что произошло со временем, никто понять не может. Как они выжили и проявились после столь длительного времени? Один остался в живых, а другой погиб. Вот такие дела.

Мосэ и Хотокэ слушали рассказ старика с большим вниманием.

– А что его родители? Признали в нём своего сына? – спросил Мосэ.

– Дело в том, – ответил старик, – что родители того, что жил в Хиросиме, погибли во время атомной бомбардировки. А родители другого матроса приезжали для встречи с ним из Ното в психлечебницу Хиросимы. И парень по фотографии опознал их сына. Кстати, управляемый торпедный аппарат этого парня хорошо сохранился, хотя прошло уже много времени. Так вот, его выставили в качестве экспоната в музее японской военной техники времён второй мировой войны в токийском храме Ясукуни. Там вы можете его посмотреть.

Старик опять вышел на палубу. Двое монахов остались одни.

– Что ты думаешь обо всём этом, – спросил Мосэ у Хотокэ.

– Какая-то чертовщина получается, – ответил тот. – Чудеса, да и только.

– Никакой чертовщины нет, – уверенно заявил Мосэ. – Это ещё раз подтверждает нашу теорию параллельного мира. И время там течёт совсем по-другому. Оно течёт намного медленнее. Выходя из него, люди как бы сохраняют своё время. Поэтому считается, что существа, обитающие там, живут вечно. Для нас и в самом деле их жизнь кажется вечностью. Это так называемый вход в четвёртое измерение.

– Почему же они воруют людей из нашего измерения? – спросил Хотокэ.