Виталий Матвеевич Конеев
Тайна Пророка Моисея

– Барыня, барыня – барыня сударыня.

– Помогите, придурки, Бове! – крикнула бабища.

Здесь на площадке были зеркала, и я, следя за "подельниками" Бовы, повернулся к ним спиной, видя их в зеркало. Они метнулись ко мне, замахиваясь кулаками, чтобы нанести двойной удар по моему затылку. Я, продолжая приплясывать и дёргать Бову взад – вперёд, чтобы он скакал на одной ноге, в тот момент, когда "подельники" Бовы распластавшись в ударе, были менее чем в метре от меня, резко крутанулся и рванул Бову на то место, где мгновенье назад был я. Тяжёлые удары "смычком" пришлись в голову Бовы. Он яростно вскрикнул, продолжая скакать на одной ноге, потому что я постоянно дёргал его:

– Вы чо охуели?!

– Бова, а разве на Кавказе принято материться? – спросил я вежливо.

– Отпутси, гад, – прохрипел Бова, прыгая на одной ноге.

– Нет, не отпущу. Мне по душе танцевать с тобой. А вот песню запомни, душевную, русскую народную: "Вышел Мишка на крыльцо почесать своё яйцо. Сунул руку – нет яйца!.."

– Ты меня оскорбил! Я тебя найду!

– А зачем искать? Я перед тобой. Давай разучивать русские народные песни.

"Подельники" Бовы пытались нанести удары по мне кулаками, ногами, но я в нужный момент подставлял под их удары Бову. И он в ярости изрыгал русские маты. Я подтянул Бову к лестнице. И в тот момент, когда он, набрав в рот слюну, хотел плюнуть в меня, я ударом пятки в его рыло – сбросил вниз, на лестницу. "Подельники" тотчас отступили назад, убежали в квартиру. И в "дело" вступила бабища. Я быстро повернулся к ней спиной, следя за её тяжёлым бегом в зеркало. Она мчалась, выставив вперёд руки, чтобы столкнуть меня на лестницу.

Я выждал момент и рывком отбросил себя в сторону.

Бабища тяжёлым снарядом рухнула вниз, крича что – то похожее на слово "банзай"! Внизу на лестнице раздались звуки падения тела, визг и маты, наверное, "графские".

Едва я подошёл к открытой двери, как Юлия остановила меня.

– Стой здесь. Я введу информацию о тебе роботу. А иначе ты получишь удар током. – Девушка скрылась в глубине квартиры. продолжая говорить: – Женя, сейчас мы выпьем особый, древний элексир.

Мы прошли по коридору в противоположный конец. Дверь перед нами открылась.

– Это кабинет моего прадедушки. А это портрет моей мамы, приёмной мамы.

Характер мамы всегда повторялся в её дочери. Я внимательно осмотрел лицо пожилой женщины. Черты лица указывали на то, что мама Юлии была очень властной женщиной, с упрямым, волевым характером.

– А кем она работала? – спросил я Юлию.

Девушка ответила мне из глубины кабинета:

– Она была ведущим акушером – хирургом и гинекологом. Поэтому дедушка и прадедушка, когда нашли её, предложили ей быть приёмной мамой. А ей уже было семьдесят лет…Она была бесплодной. Сказала мне, что я подарила ей вторую жизнь…

Рядом с портретом Юлиной мамы были ещё два. На одном портрете был молодой мужчина в парадной форме генерал – майора КГБ, а на третьем портрете – пожилой мужчина. Он прижимал указательный палец левой руки к своим губам, а правой рукой указывал вбок, на то, что не вошло в рамку портрета.

– Это мой прадедушка Президент Академии наук России. Двадцатого июня тысяча девятьсот первого года ему исполнилось восемнадцать лет, и он – уже доктор наук – стал профессором. Два раза он добровольцем уходил на фронт, рядовым. Ему пригрозили судом…Он жил в Ленинграде. Во время "блокады" отказался покидать город, говорил, что это будет предательством.

Внизу на портрете было написано русскими буквами латинское слово "силенциум" (молчание, тишина). Но это на языке старо -римском. А на действительном латинском языке это слово переводилось иначе: "Тайна, загадка, опасность".

– Юличка, куда указывает твой прадедушка?

– Я никогда не интересовалась, – ответила за моей спиной девушка. – Но в доме, за городом – мы туда обязательно поедем – есть второй портрет, большой. И там то, на что указывает прадедушка.

– А кто фотографировал ?

– Мама.

Я давно испытывал чувство голода, но я помнил слова исторического мерзавца Талейрана. "Женщина – первое блюдом мужчины".

И вот передо мной появилась моя очаровательная девушка. На её белом лице был особый "цвет любви", какой бывает только у юных девушек. Она поняла, что я хотел с ней сделать, и её лицо порозовело.

– Вот элексир. Он был приготовлен много лет назад, – сказала нежным голосом Юлия, протягивая мне фужер и прижимаясь ко мне всем телом.

Эту девушку было приятно держать в обьятиях, чувствовать её тело, дыхание.

И, глядя друг другу в глаза, мы выпили густой элексир. Я не верил в мистику, в магию, в потусторонние миры и заговоры, поэтому ничего не ощутил, кроме желания обладать девушкой.

Юлия взяла мою руку и повела меня в глубину огромной квартиры, улыбалась мне. Мы вошли в спальню, где стояла софа, укратая белой простынёй. И дежали на ней две подушки.

– Я её приготовила утром, потому что была уверена, что приведу тебя.

Девушка ушла в душ, а я направился к окну, за которым стояло красивое многоэтажное здание. В нём находились только коммунальные квартиры, почти по песне В.В. "На тридцать комнаток одна уборная". В нашей квартире было пятнадцать комнат. И завтра на входной двери в почтовом ящике меня будет ждать повестка из полиции.

Я не дошёл до окна потому, что противно было вспоминать этот "гадюшник", вспоминать здесь в роскошной квартире, ожидая любимую девушку, мечтая о неё. У меня перехватило дыхание, когда я мыцсленно увидел прелестное тело Юлии, закружилась голова от бурного тока крови.

Девушка вышла из душевой комнаты, закутанная в простыню. И, принуждённо смеясь, сказала:

– Я всё понимаю…Я сейчас подумала… Может быть, лучше жить без секса? Женя, согласись, это будет замечательно, правда?

Она с надеждой посмотрела в мои глаза и огорчённо вздохнула, увидев мой ответ на моём лице.

Я заставил Юлию лечь на софу.

– Раздвинь ножки.

– Я не могу, – ответила Юлия, сильно сжимая колени, и, нервно смеясь, сказала: – У меня почему – то зубы стучат.

Я стремительно разделся, поднялся на софу и, чувствуя отчаянное сопротивление – развёл колении Юлии в стороны. Она тотчас закрыла свои нижние губы ладонями.

– Ручки – смирно!

Девушка торопливо бросила свои руки вдоль тела, а я начал любоваться её красивыми нижними губами. Вот о чём я мечтал много лет, видел во сне и страстно жаждал увидеть наяву перед собой.

Девушка лежала неподвижно, а её лицо, шея и верхняя часть груди покрылись румянцем.

Я обхватил руками бёдра Юлии и впился губами в её нижние губы. Я начал быстро лизать их, покусывать зубами. Маленький клитор затрепетал, значит, девушке всё нравилось.

– Женечка, очень остро. Я не могу, – умолюще попросила меня Юлия.

– Оттолкни меня.

Но Юлия, обхватив мою голову, прижала её к паху.

Я перевернул девушку вниз лицом, чтобы облизывать и целовать её белое и нежное тело. Я проводил языком между её ягодиц, зная, что ей это очень нравится, что это возбуждало Юлию. Но жажда, как можно скорей "войти" в роскошное тело и испытать райское удовольствие – заставило меня прервать целовать и облизывать Юлию.

Я вновь перевернул девушку на спину и резким движением всего тела ввёл член в сокровенное девичье место. Юлия вскрикнула и очень сильно, изо всех сил – начала толкать меня в грудь, быстро говоря:

– Нет, я так не хочу! Не смей! Мне очень плохо!

И пыталась столкнуть меня со своего тела, но я сжал пальцами девичьи плечи и продолжал быстро двигать своим членом в глубине её нежного тела, чувствуя, понимая, что это рай – обладать любимой девушкой

Она очень нежно и слабо прошептала:

– Женечка, так нехорошо… – и затихла.

Из её прекрасных закрытых глаз скатились на виски слёзы. Я не останавливался ни на мгновенье. Шли минуты и часы. У меня судорога свела ноги. Но я терпел боль.

Юлия погладила своими ладошками мои плечи и тихо попросила:

– Женечка, пощади меня. Я сейчас умру. Мне очень плохо.

Я "остановился", не желая этого делать. Простынь была сильно окрашена кровью. Девушка пыталась встать с софы и рухнула на пол. Я взял её на руки и понёс свою драгоценность в душевую комнату.

Юлия быстро пришла в себя и, уже смеясь, обхватив меня руками, прижалась ко мне всем телом. И вот так мы пошли в кухню, похожую на зал.

За годы жизни в детстком доме я почти каждый день приходил в кухню к тёте Гале, чтобы помочь ей. И полюбил варить еду. И сейчас, осматривая в огромном советском холодильнике продукты, я хотел создать что – то вкусное для моей идеальной девушки.

– Женя, я хочу иметь детей. Мечтаю давно.

Юлия уже забыла, что хотела жить со мной без секса…

Я очень тонко снимал кожуру с картошки, как вдруг что – то соединилось в моей голове, и я вспомнил, что на столе в кабинете под прозрачным листом пластика лежала фотография. На ней было запечатлено странное лицо.

– Юля, а кто это в кабинете на фотографии, которая находится на столе?

– Это папа моего прадедушки.

– А что у него на лице?

– У него оторвана нижняя челюсть.

– На войне?

– Нет, в ГПУ.

– А почему он попал в ГПУ?

Юлия вышла из – за моей спины. Её лицо было грустным.

– Его жестоко пытали, чтобы он выдал всё, что имела семья…А прадедушке тогда было шесть лет. И он уже умел фотографировать. И сам создал миниатюрный фотоаппарат. И когда он, и его мама пришли в ГПУ, чтобы увидеть моего пра – прадедушку, он тайно сфотографировал своего папу. А его папа задолго до своего ареста разучил с ним азбуку на пальцах руки… Ой, Женя, я не буду рассказывать потому, что очень грустно. Весь клан…а это почти тридцать человек…были убиты в ГПУ. А мой прадедушка попал в детсткий дом. И у него всегда был страх перед властью....Нет, Женя, я больше не буду говорить. Ты сам всё узнаешь, когда мы приедем в дом прадедушки, узнаешь: кто я.

– А я уже знаю: ты идеальная девушка.

– Нет, – почему – то взволнованно заговорила Юлия. – Я не идеальная.

– Ты плохая?

– Я хорошая.

– У тебя есть что – нибудь, кроме баллончика с газом?

– Да, травматический пистолет и бронежилет, полицейский. Его привёз дедушка из США. Он был военным атташе в США, в Израиле.

И вот такой девушке неграмотные аульные парни предлагали цветы, которые они украли на кладбище.

Юлия привалилась ко мне, сидевшему за столом и чистившему картошку, и нежно сказала:

– Женя, у тебя было что – то плохое? Расскажи. Мы должны всё делать вместе. Почему ты скрываешь? Если бы ты сказал, что ты академик, я бы поверила.

Я вспомнил трагедию графа Грея, который скрылся за спиной неграмотным Шекспиром. "Она его за муки полюбила…"

Это неправда. Не только девушкам, но и всем людям неприятно слушать горестные биографии. А у меня был жуткий крах, катастрофа. Я в студенческие годы по видеосвязи беседовал с профессорами университетов США, Великобритании. Меня приглашали учиться, бесплатно, работать преподавателем, заниматься науками. Меня любили девушки, мне подражали парни.

Каждое утро, проснувшись, я испытывал в душе счастье. Сказочный мир ждал меня впереди…

Действие странного препарата, который подсыпала мне Виталина, закончился в то время, когда я находился в поезде, который вёз меня в далёкую "зону".

В маленьком "купе" были четыре лавки. На лавках, нас "зеков" сидело шесть человек. Значит, двое должны были спать под лавками.

Все пятеро были убийцами. И хоть я молчал и не отвечал на их вопросы, но на моём лице был виден интеллект человка с высоким образованием, человека, который был на верхней "ступени" социальной лестницы. А они были "внизу" и люто ненавидели тех, кто был "выше" их по интеллекту, по социальному положению.

Чтобы унизить меня или по обычной своей привычке они пердели и злобно хохотали, ставили себя "крутыми", старались матами поддеть друг друга.

В общем, я оказался на том "дне", из которого вышел, из детсткого дома. Вокруг меня словно был дурной сон. Ещё недавно профессора нашего университета дружили со мной и настойчиво приглашали меня к себе, домой. Гордились знакомство со мной. И вдруг я здесь среди пердевших убийц, которые хвастались для авторитета или запугивания своих "подельников" – убийствами.

Да кто устроил для меня этот кошмар, почему, зачем?

Ко мне подошёл, ласково улыбаясь, "зек" лет тридцати и протянул грязный, облупленный пряник.

– На, закуси.

Эту "уловку" я знал в детстком доме, и я жестоко бил тех, кто применял её к скромному мальчикику. Подходил наглый ровесник и предлагал ему пряник, всегда грязный. И едва мальчик отказывался взять "подарок", хам начинал возмущённо говорить:

– Ты почему хамишь? Ты чо меня оскорбил? Давай деньги!

Но едва видел меня, как тотчас начинал нарочито дурашливо, весело кричать мальчику:

– Я разыграл тебя, пошутил, а ты не понял! Наивный!

– Встань перед ним на колени, – приказывал я, а мальчику говорил: – Бей его в морду. Десять раз изо всех сил, чтобы не шутил больше.

Я не ответил "шестёрке", но сильно напряг все мышцы тела.

– Ты чо гордый? Брезгуешь со мной говорить? Ты стукач? Ты слушал наши разговоры. Настучишь охране? – он повернулся лицом к "смотрящему" "купе" и радостно сказал: – Я его раскусил. Он признался, что стукач. Да ещё "опущенный".

Все "зеки" словно по команде встали с лавок. "Смотрящий" шагнул ко мне, изображая своим ощером добродушную улыбку.

– А чо ты, пидор, скромничал? Мы тебя уже давно подозревали. Сымай штаны и вставай буквой "Гю". И не тяни время. Хуже будет.

"Шестёрка" стоял спиной ко мне, в метре от меня. И я, сорвав себя с лавки, рубанул ребром ладони в ухо "шестёрки". И тотчас сделав стремительный шаг навстречу "смотрящему", вонзил в него, как пулемётную очередь три удара "фениксами" – в печень, в горло, в солнечное сплетение.

Остальные, трое разом рванулись ко мне.

Безумный гнев, ярость взовали мою душу, и я метнулся вперёд и начал молниеносно ломать им зубы, носы, втыкать пальцы рук в горло, в животы. Я хватал их руки и выворачивал из суставов, ломал пальцы. "Зеки", кто ещё держался на ногах, дико вопя, чтобы привлечь внимание охраны, бросались на стены, на решётку входной двери. А я продолжал их калечить. Наверное, я убил бы их. Но прибежали солдаты и начали ломать прикладами автоматов решётку.

– Перестань! Стреляем!

И когда солдаты ушли, я вежливо сказал хрипящим и скулящим "зекам", которые расползались по углам "купе":

– Всем лечь под лавки. Не вставать без моего разрешения.

Я – детдомовский, поэтому хорошо знал, что обязательно должно было произойти.

Поздно вечером я начал имитировать "крепкий сон" – размеренно и тихо я посапывал. А сам из – под опущенных ресниц следил за "смотрящим". Под утро он медленным жестом руки стянул со своего зада штаны и, лёжна животе, вытащил из заднего прохода "удавку". После этого он тихо щёлкнул пальцами. Вся его "братва" тотчас медленно и осторожно начала выползать из – под лавок.

Я молниеносно сорвал себя с лавки, схватил правую руку "смотрящего" и, вращая, вырвал её из сустава. "Смотрящий" дико завопил, а его "братва" нырнула под лавки и затихла там…

После ужина девушка взяла мою руку и повела меня по огромной квартире. Все двери плавно открывались перед нами. Юлия остановилась перед стеной. Она дрогнула и начала смещаться в сторону. За тонкой стеной был длинный платяной шкаф, в котором висело много одежды. костюмы, куртки, рубашки.

Юлия сняла с дюралевой перекладины джинсковый костюм.

– На нём две шпионские видеокамеры. Они выглядят, как обычные заклёпки. И передают на расстояние до ста метров видео и звук. Когда ты пойдёшь в кабинет полиции, я буду внизу смотреть по "мобильнику" за тем, что произойдёт в кабинете. Если на тебя нападут, я немедленно отправлю видео в следственный комитет и в генеральную прокуратуру.

Мне было всё равно, что Юлия была очень богатой девушкой. Потому что я с первого класса был уверен, что легко мог достигнуть больших высот в своей жизни. Потому что я хотел быть только первым, любой ценой. И я тренировался в спортивном зале изо всех сил, так как знал, что в нашей стране люди презирали умных, талантливых детей, ненавидели тех, кто хотел быть первым среди первых.

"Не высовываться" – это лозунг России.

Я не позволял себе вспоминать о катастрофе…

А рядом со мной стояла, прижавшись ко мне, очаровательная девушка. Её движения, голос, дыхание – всё соблазняло меня.

– Женя, я здесь. Я с тобой – сказала она, пристально глядя в мои глаза.

Но тут я вспомнил то, что было похоже на тень, которая появилась и через секунд пять исчезла в то время, когда я "танцевал" с кавказцами танец "орла". На том этаже, с которого я и Юлия спустились вниз, внезапно погас свет. И человек, смотревший на меня или на то, что происходило внизу, отпечатался в моём сознании, как тень.

На каждом этаже висели под высоким потолком советские люстры. Выключить свет мог только консъерж. Кто – то вышел из квартиры, возможно, чтобы спуститься вниз, услышал шум и, пользуясь тем, что свет не горел, подошёл к лестнице.

Кавказцев все боялись, в России, потому что они хорошо себя "ставили", зная, как запугать людей. И человек, увидев "танец "орла", немедленно отскочил от лестницы.

И хотя этот вариант поведения незнакомца был единственно верным, я попросил Юлию посмотреть видеозапись. Над входом в квартиру Юлии висела видеокамера. Монитор видеокамеры стоял в кабинете на столе.

На площадке лестницы были советские настенные изображения победы коммунистического труда, барельефы. Улыбчивая, счастливая свинарка держала на руках тройню – три поросёнка. А рядом стояла трактористка. За её спиной был трактор. В руках трактоистки были гаечный ключ и раскрытая книга. На обложке книги было, разумеется, напечатано "Ленин".

Отражение лестницы повторилось на огромной книге, которую счастливо улыбаясь, читала трактористка – и попало в обьектив видеокамеры, но как слабая тень.

– В замке прадедушки есть шпионская аппаратура. Она может "проявить" тень человека, – сказала Юлия. – Но робот тебя не пропустит в замок… на второй этаж не пропустит.

Юлия повернулась ко мне, прижалась всем телом к моему телу и, внимательно глядя мне в глаза, с надломом в голосе проговорила:

– Женя, ты должен стать моим законным мужем.

– Я уже давно воспринимаю тебя своей женой.

– Тогда завтра мы заедем в сельский районный центр и зарегистрируемся в ЗАГСе…и робот тебя пропустит в секретный зал.

Мне всегда было приятно, когда Юлия прижималась ко мне. Но однажды она перестанет это делать…

– Нет, Женя, я всегда буду так обнимать тебя.

– А почему у тебя нет телохранителей?

– Мама запретила, строго. Она запретила мне иметь подругу, ходить в рестораны, в театр… парни привязываются.

Она указала пальцем на старинные документы, что лежали под стеклоплатиком на столе.

– Это копии…Вот Указ Петра Первого о том, чтобы мой предок создал в России Государственный банк. Мои предки жили во Франфуркт – на – Майне, были банкирами. Пётр пригласил их в Россию…А в этом документе Пётр обьявил, чтобы весь клан моих предков перешёл в православие, сменил имена на русские, "прозывался" русскими. И чтобы каждый первенец служил в армии, начиная со звания "поручик"…

– А почему твои предки не покинули Россию после октябрьского переворота?

– Они были патриотами. Когда большевики ограбили моих предков – отняли даже одежду – то они пошли работать грузчиками, дворниками, поломойщиками на те фабрики, которые недавно им принадлежали.

– А где жили?

– Землянки выкопали на окраине Питера. Надеялись, что власть большевиков скоро рухнет. И начнётся реставрация.

– Если твои предки стали нищими, то почему их преследовало ГПУ?

– Я не знаю.

– Юличка, как ты…?

– Я тебя ждала, а ты меня не заметил.

– Ты помнишь, что сказал в тамбуре вагона бандит о "Госте"?

– Да.

– Сейчас второй "Гость" ищет меня.

– А почему ты так уверен?

– Я предполагаю, что стал "подсадной уткой" для второго "Гостя".

– Женя, где ты был шесть лет?

– Я отбывал уголовный срок за убийство "Гостя", которого никогда не видел. И ничего о нём не знал…Но сейчас меня интересует другое…Твой прадедушка записал информацию о разговоре со своим отцом в ГПУ?

– Да. Мама читала. А мне запретила читать…Женя, давай уедем из страны.

– Меня не выпустят.

Конечно, я не собирался пугать мою маленьку принцессу, но она требовала ответ. А задержка с ответом всегда означало: человек лживый. Но теперь у меня появился страх за жизнь Юлии. Её могли убить в любой момент, как построннего человека.

Заставить её сидеть в квартире было невозможно. Она – сильная и властная, уже командовала мной.

– Пойдём, ты примеришь бронежилет, а потом… – я держал в голове желание заняться сексом.

ГЛАВА

Я надеялся, что повестки в почтовом ящике, что висел на двери коммунальной квартиры, не будет. Но просматривая пачку "расчётных" листков увидел свою фамилию.

Входить в "гадюшник" я не хотел, и едва увидел повестку, как тотчас, бросив в ящик "расчётки" жильцов, повернулся к Юлии, чтобы увести её вниз, как услышал знакомый голос, что прозвучал за дверью:

– За что?

Этот голос я услышал в первый раз в детстве, когда позвонил по телефону в редакцию…заместителю редактора Кравцову. Едва я начал говорить о теме статьи, как человек вежливо перебил меня:

– Стойте. Кто ваши родители? Какое положение они занимают? Кем служат?

– У меня нет родителей. Я живу в детстком доме.

– Что?! – вскрикнул зам редактора. – Ты живёшь в крысятнике и смеешь отнимать моё время? Ты хам и наглец! – и он бросил трубку на рычаг аппарата, говоря: – Всякая сволочь отнимает моё время.

После "пересуда" ко мне подошёл человек с гладким, неприметным лицом. И, не глядя мне в глаза, протянул мне паспорт, листы бумаги, ключи и тонкую пачку денег.

– В паспорте у вас уже есть прописка. За аренду комнаты уплачено на год вперёд, как и за аренду офиса "Детектив". Живите, осматривайтесь, ищите не пыльную работу.

Я приехал на метро по адресу прописки. Вошёл в грязный коридор с ободранными стенами, на которых висели куски старых советских газет. В длинном коридоре с проломленным полом я нашёл дверь с номером, который был указан в паспорте – "13".

Ключ долго не проворачивался в замке. Вдруг я услышал знакомый голос за спиной.

– Позвольте представиться, Геннадий Петрович, профессор, доктор филологических наук.

Я с интересом посмотрел на Кравцова. Геннадию Петровичу было лет шестьдесят, значит, он был из СССР. Я, уже открыв замок и входя в комнату, назвал своё имя.

– Женя, у вас очень умное лицо. Давайте дружить. Приходите ко мне на чай, в любое время.

В маленькой узкой комнату было огромное огромное окно с грязными стёклами, стоял продавленный диван и стены, залитые толи чаем, то ли мочёй.

В этом огромном доме до октябрьского переворота жили очень богатые люди, а сейчас – это было "дно".

Я медленно прошёл по скрипучему, продавленному полу к окну с грязными стёклами. Хотел опустить ладони на подоконник, но он был покрыт толстым слоем пыли. За окном была видна Кремлёвская башня с красной звездой.

Глядя на красную звезду, я непроизвольно презрительно хмыкнул, потому что вспомнил выступление метрополита по телеканалу "Спас". Он разоблачал на основе Документов преступления большевиков. И вдруг сказал, что красноармейцы срывали с "богатырок" православные кресты и приклеивали красные звёзды.

А если это было так, то почему красноармейцы лепили на "богатырки" и синие звёзды?

Примерно, в январе 1918 года все заводы и фабрики России не работали. А кто шил новую "богатырскую" форму для солдат и командиров. Миллионы мундиров, шинелей, "богатырок".

И никому в России, кроме меня, не известна была Правда!

Я давно перестал думать о том, почему я оказался за "решёткой"?

Под подоконником стояла маленькая тумбочка. Я выдвинул из неё ящик, увидел кубической формы пакет чёрного чая, не раскрытый пакет. Взял в углу комнаты чайник, железную кружку и вышел в коридор.

Дверь соседней комнаты была чуть приоткрыта. За дверью стоял Геннадий Петрович. Он выскочил из комнаты, тоже с чайником.

Мы вышли в огромную кухню, похожую на зал. В его центре находились квадратные электрические плиты, шесть штук, но работала только одна плита. На противопложной от нас стороне. За плитой стояли друг против друга два человека. Спиной к нам стоял полицейский с погонами "лейтенанта". А перед ним – горделиво вскидывая голову и создавая на лице важное значение, которое человек начал создавать, едва мы вошли в кухню – дёргался из стороны в сторону "шестёрка". И начал вскидывать вверх правую руку, показывая нам наколку на предплечье, "Герцог". Тот, который шесть лет назад в вагоне предложил мне "закусить пряник". В пересыльной тюрьме ему накололи на спине изображение головы свиньи и "опустили". Он получил срок за изнасилование маленькой девочки.

Геннадий Петрович шепнул мне:

– Это наш участковый. А перед ним "Герцог", хороший человек. Наверное, из благородных.

– Ну, что – то маловато, – услышал я голос участкового и узнал его.

Это был Хайло.

Когда "шестёрке" кололи наколку, то "зеки" дали ему кликуху "Нюшка". Он дёргал носом, может быть, потому, что я расплющил ему нос.

Нюшка посмотрел на меня и не узнал. И я не собирался обоим напоминать о себе. В зале было четыре умывальника, но в трёх из них были кучи мусора.

Я помыл кружку и чайник, набрал воду и поставил чайник на плиту, встав спиной к Нюшке и Хайло.

– Ну, и зачем ты мне сдался такой? – сказал Хайло. – Я тебя поставил "смотрящим" дома. А в перспективе я думал ставить тебя на район. И Красавчик согласен был. А ты мне гроши суёшь, смешные.

– Я исправлюсь.

– Работай честно. И план выполняй, по – советски.

Хайло быстрым шагом прошёл мимо меня и Геннадия Петровича, засовывая в карман штанов пачку денег. Нюшка сзади хлопнул по шее Геннадия Петровча, который стоял рядом со мной, властно сказал:

– Генка, теперь все будут платить по полторы тысячи. – Он сбоку заглянул мне в лицо и льстиво заговорил: – А ты кто? Как тебя зовут?

Я продолжал смотреть на свой чайник.

Как общаться с человком, который изнасиловал пятилетнюю девочку, который обязан был весь "срок" ходить по бараку на коленах, жить в сортире, там кушать и спать, быть битым каждый день и подставлять зад каждому "зеку", кто хотел его.? На "зоне" такой "опущенный" не имел права подходить к любому "зеку", заговаривать с ним. И я не собирался как – либо отвечать Нюшке.

Я молчал, и за меня ответил Геннадий Петрович:

– Женя студент МГУ.

– А…а... студент. Где – то я тебя видел. Ну, привет.

Нюшка протянул мне руку для пожатия, но я повернулся к нему спиной.

Вода закипела сразу в двух чайниках, и я немедленно вышел из кухни.

– Женя, вам нужно было пожать "Герцогу" руку. Он будет вам мстить. А сейчас идёмте ко мне. У меня сахар, чай элитный… Мама…Она бывшая секретарь горкома партии. Была членом ЦК. Дружила с Хрущовым, Брежневым и даже с Горбачёвым… – И, уже входя в свою огромную комнату, Геннадий Петрович добавил: – Я очень умный…

– Дурак! – прозвучал сильный голос, похожий на мужской.

Геннадий Петрович пнул воздух ногой. И тотчас опять прозвучал непонятно откуда голос:

– Перестань дрыгать ногой. Я же сказала: не люблю!

– Женя, – шёпотом заговорил Геннадий Петрович, – вы ей не очень верьте. Она умом тронулась. На психе лечилась. Но не помогло! Говорит Бог знает что.

Вся комната была завалена книгами. Они стояли на стеллажах, на полу, на столе, громоздились кучами перед входом.

Из – за стеллажа появилась инвалидная коляска. На ней сидела пожилая женщина лет восьмидесяти. Она, вращая крупными руками колёса, направила коляску ко мне, внимательно, пристально глядя мне в лицо.

– Трудно тебе, Женя, с таким характером жить. Ты честный и благородный. Нельзя быть таким…А вот посмотри… – Она протянула мне большую фотографию. – Если бы ты меня увидел такой лет шестьдесят назад, то влюбился бы безумно.

Я взял фотографию и увидел на ней голый девичий зад девушки, стоявшей "раком". Девушка, вывернув шею, смотрела в обьектив и улыбалась.

– Женя, – торопливо сказал Геннадий Петрович, уходя за стеллаж, – это фотография порнозвезды США.

– Это я! – сильно сказала женщина. – А фотографировал меня Никитушка. Он любил позицию "раком". Никитушка Хрушов.

– Мама, ты всё придумала на психе…

– Заткнись, дурак! Квартиру в "сталинке" просрал…А меня зовут Ксения Евгеньевна…Да, Никитушка любил "раком"....А член у него был меньше пяти сантиметров…Сильно комплексовал, злился. А я подсказала ему, что греки растягивали член гирьками…

– Мама, ну, что за фантазия?

– … Вот он повесил стограммовую гирьку. Так и выступал с трибуны. А потом на выставку импрессионистов поехали. И он вначале смеялся, заливисто, одобрял художников: "Народ должен увидеть идиотизм нового времени". И вот тут мы подошли к картине, где был нарисован огромный член!

– Мама, это была река!

– Член, мужской! – рявкнула Ксения Евгеньевна. – А внизу члена к его головке была привязана толстой верёвкой гиря, на которой было написано "100 грамм". У бедного Никитушки челюсть отвалилиась. Едва я успела поправить его челюсть, как он начал матом крыть художников. И так дико, что все разбежались, спрятались. Боялись, что на Колыму попадут. Но Никита был добрый.

Из – за стеллажа выглянул Геннадий Петрович и, указав пальцем на свою маму пальцем, покрутил им у своего виска, бормотнув:

– У неё сдвиг по фазе.

– А Генка мой от Никитушки…

– О! – воскликнул за стеллажом Геннадий Петрович.

– Да, от Никитушки Хрущова. Любила я его…А когда родила, узнала, что Никиту "скинули". И ко мне в роддом пришёл Андропов, председатель КГБ сказал, что партия приказала молчать, что сын от Хрущова. И я молчала. Даже Лёнику не сказала от кого сын.

– Это она о Брежневе, – бормотнул Геннадий Петрович.

– Да, он баб любил, хотя член у него был тоже, пятикопеечный. Долго мне глазки строил. На Пленумах прямо говорил с трибуны:"Хочу!" Я устала и ответила:"На!" На даче, как только я встала раком, прибежала жена Лёника и настукала его черенком лопаты. По лицу стукала. Шищки были. Долго не сходили. И газеты сообщили, что Лёник приболел. Народ плакал, скорбел, мол, умрёт страна без Лёника…А потом пришёл Горбачёв. Он был неграмотный. Я за него тексты писала. У него тоже был маленький: четыре с половинной. И не стоял. Раиса долго просила меня, чтобы я подняла его член…Я подняла… А он тоже любил "раком". И, трахая меня, вдруг придумал "перестройку", "новое мышление"…А по новому мышлению подарил немцам ГДР. Хотел подарить Сахалин япошкам, но не успел болезный. А в психушку я попала из – за Ельцина. Он, как унтер – офицнерская вдова, сам себя скинул в речку с моста…

– Мама, унтер – офицерская вдова сама себя высекла, а не с моста сбросила.

– Одно и тоже…Я схватила его, держу, кричу:"Утонишь!" А он мне в ответ:"Ты мой промысел не знаешь, отпусти!" Я ему:"Борька, вылезай, ты сам себя решил высечь, как унтер – офицерская вдова, по Гоголю!" Он укусил мои руки и, улетая в воду, крикнул:"Я не читал Гоголя!" И скрылся под водой. Я его вытащила из воды, а потом всё рассказала репортёрам. Они побоялись разоблачать Борьку, настучали на меня в "органы". И вечером ко мне пришли трое из КГБ и отвезли на спиху. Целый год я маялась, а вернулась…В квартире, в "сталинке" другие люди. Это сын Никитушки продал квартиру за пять миллиона долларов. А деньги вложил в пирамиду…Я всем членам Политбюро ЦК КПСС раком дала, чтобы они подарили мне эту квартиру. А Генка её просрал!