Виктор Батюков
Из яблока в огрызок и обратно
–Но-но, приз зрительных симпатий потом будешь получать. Продолжай – отодвинул от него водку Гена.
Левый сглотнул застрявший в горле ком, и произнес охрипшим голосом – Плесни горло промочить, дерет.
–Ладно. На, промочи. – сжалился нал ним Огрызкин и протянул стакан.
После выпитого глаза у Виктора заблестели, лицо разрумянилось и он, не усидев на месте, стал расхаживать по комнате, молча, жуя колбасу с хлебом. Изредка бросая косые взгляды на Огрызкина.
Гена наблюдал за мечущимся из угла в угол собутыльником и большим усилием воли сдерживал готовую вырваться ярость. Наконец Левый прожевал бутерброд и подошел к импровизированному столу.
– Ее купил Брызгунов!
Огрызкин, молча налил почти целый стакан водки и выпил его одним махом, даже не поморщившись.
–Та-а-к – растягивая слова, произнес он. – А еще кого вспомнишь?
Левый снова присел к столу, достал из кармана пачку «Примы» и с блаженством, затянулся вонючим дымом.
– Из наших, здесь, больше никого нет.
– А из нормальных людей кого-нибудь знаешь?
Виктор задумчиво посмотрел на облупившийся потолок.
– Марина, продавец из «Восточного» гастронома, кажется, здесь живет, потом Серега Дрогин в 15 квартире. У него точка. Самогоном, гад, торгует, но брать не советую, он туда всякую дрянь, типа димидрола, подмешивает. На утро от него…
– Не отвлекайся, – перебил его Гена. – О вреде самагоноварения ты в наркодиспансере будешь лекции читать, а не здесь. Дальше давай.
– А че, ты у меня спрашиваешь?! – снова вскочил Левый.
– Ты же здесь живешь, а не я.
– Логично – затягиваясь сигаретным дымом, согласился Огрызкин. – Но, видишь ли, я по натуре своей человек не общительный, и за все эти годы так ни с кем из своего дома и не познакомился, а теперь вот хочу устранить этот пробел.
– Тогда обратись в суд. У них есть полный список жильцов. А я больше никого не знаю.– огрызнулся левый и потянулся к бутылке.
– Все ресторан закрыт. Посетителей прошу удалиться, иначе позову вышибалу. – сказал Гена, и спрятал в карман остатки водки.
– Но?
– Где сейчас обитает твоя Синька?
– На пустыре, кажется. Она с Колей Рыжим живет. Там у них целый табор. – Левый, не отрываясь глядел на Генин карман.
– Ладно. Тебе, как сотому посетителю, за счет заведения маленький презент. – улыбнувшись сказал Гена и плеснул из бутылки на дно стакана. – Выпил? А теперь вон отсюда. Я устал и хочу спать.
Виктор тяжело вздохнул и еще раз оглядел убогое жилище, и ,пошатываясь, побрел к выходу. Когда дверь за ним закрылась, Гена допил водку прямо из бутылки, закусил, и полез в свой мешок. Вынув оттуда еще одну поллитровую беленькой, он спрятал ее за пазухой, и тоже вышел из квартиры.
Пустырь был местом жилища почти всех бомжей города. Здесь они, вырыв землянки, создали как бы поселения. Со своим уставом, президентом, службой безопасности и т.д. Все, что добывалось за день, сносилось сюда, и делилось, как при социализме: от каждого по способностям, каждому сколько дадут. Бомжи роптали, но уходить отсюда на свои «хлеба» не собирались. Во-первых, выжить вместе было гораздо легче, во-вторых, милиция хоть и знала о существовании этого «поселка», но предпочитала сюда не соваться, а в третьих – им и идти-то было больше некуда. Зато здесь всегда было, что поесть, частенько, что выпить и все обо всем знали. Именно в эту «справочную службу» и шел Огрызкин.
Когда последние пятиэтажки остались у него за спиной, Гена остановился и поежился от прохладного ночного ветра. «Ну и чего ты сюда притянулся? – задал он сам себе вопрос. – Сидел бы у себя в квартире, пил водку и плевал в потолок. Так нет же, потянуло тебя в эти «хреньковичи». А не боишься, что тебя здесь встретят с распростертыми кулаками? Ведь ты же когда-то отказался продать свою квартиру, и перебраться к ним. За это они, пожалуй, массового гуляния в твою честь устраивать не будут. Эх, погубит тебя, Огрызкин, когда-нибудь твое любопытство».
Он еще немного потоптался на месте, закурил и направился к видневшемуся в дымке огоньку костра.
У весело потрескивающего пламени сидело пятеро довольно потрепанных мужчин и две, почти потерявших различие между полами женщины. Они молча смотрели на разлетающиеся в разные стороны искры, и блаженно жмурились от обволакивающего их тепла. Но когда в свете костра показалась худощавая фигура Огрызкина, все встрепенулись и уставились на него напряженным взглядом.
– Сидите, сидите, – тихо сказал Гена, стараясь, как перед сворой собак, не делать разных движений. – Доброй Вам ночи, господа хорошие. Не пустите ли к Вашему огоньку погреться?
Шесть пар глаз вопросительно взглянули на неопределенного возраста рыжего мужчину, сидящего в прожженном в нескольких местах, стареньком кресле.
– Тебя, кажется, Огрызком звали? – не приглашая к костру, спросил рыжий.
– Ну почему так обреченно? Врач сказал, что я еще поживу.
–Так то врач.– Он еще раз внимательно оглядел гостя. – Что надо?
– Да вот.– Гена вынул из-за пазухи бутылку. – День рождения у меня, а отметить не с кем.
– Брешет! – вклинилась в разговор одна из женщин. – В апреле у него День рождения.
– Цыц! – цыкнул на нее рыжий, и снова уставился на Огрызкина. – Ну так что, и дальше будем в «Что? Где? Когда?» или всетаки скажешь, зачем к нам пришел?
– Могу я присесть? – спросил Гена и, не дожидаясь ответа, присел на корточки. – Вы, наверное, слышали, что сегодня утором на моем участке нашли труп Брызгунова? Из-за него у меня целый день неприятности.
– Да, встретить покойника – это к несчастью.– Снова вставила свое слово женщина.
Огрызкин покосился на нее, не смолчал, и повертев в руках бутылку, продолжил. – В камере я узнал, что он занимался не легальной скупкой квартир. В нашем доме, например, он купил квартиру у Зои.
– Купил?! – вскочила со своего места та женщина, что вмешивалась в разговор. – Это он называет, купил? Налил мне стакан, уговорил подписать какие-то бумаги, потом опять налил, и все, я с копыт. На утро просыпаюсь, а на столе какая-то рваная сотня и записка, чтобы я убиралась из дома в течении суток. А ты говоришь купил. Он так и Шустрика из квартиры вышвырнул. Кстати, из той, где ты сейчас обитаешь.
Гена, удивленно взглянул на нее, затем, молча, отвинтил пробку в бутылке, и поискал взглядом стакан.
– Историк. Метнись за посудой – отдал распоряжение рыжий и когда, один из сидевших поднялся, добавил. И прихвати чем заткнуть.
Когда все было принесено, Огрызкин налил в пластиковый стакан водки и протянул его старшему, но тот невозмутимо продолжал сидеть на своем месте.
– Понял. Его величество опасается заговора – с усмешкой сказал гена и поднял стакан над головой.
– За Ваше здоровье, господа!
От второго предложения рыжий уже не отказался. Вскоре бутылка опустела. Огрызкин достал сигареты, угостил всех и закурил сам.
–Эх. Хорошо, но мало – вздохнула Зоя.
–Так ты хочешь сказать, что я живу в Шустриковой квартире? – вернулся к прерванному разговору Геннадий.
–А то ты не знаешь? Когда Бризгун выбросил Саню на улицу, черезе два месяца привез тебя. Это лет пять назад было. Я еще тогда в своей хате жила.
– Не помню – покачал головой Огрызкин.
– Бедненький – в голосе женщины проскользнули сочувственные нотки. – Ты тогда с полгода ходил по улице как обдолбанный. Бледный, худой. Глядел на всех такими пустыми, бессмысленными глазами, что я по началу думала у тебя с башней не все в порядке. Но потом ничего, оклимался. Только вот чего с Шустриком вы разбрехались? Он ведь за тобой, все это время, как за дитем малым ухаживал. А ты его раз – и на свалку.
Зоя замолчала, и в наступившей, звенящей тишине было лишь слышно, как потрескивают в огне дрова. Гена вздохнул и полез во внутренний карман пиджака. Немного повозившись, он вынул оттуда заветную двадцатку и протянул ее рыжему.
– Коля, пошли кого-нибудь за добавкой, а то что-то зябко стало – тихо попросил он.
Рыжий взял деньги, повертел их в руке и поднял глаза.
– Историк. Возьми Пухлого, и рысью на точку. Будут выеживаться, скажи, что я послал. Давайте только быстро.
– Сколько брать? – спросил он, пряча купюру в карман.
Старший вопросительно взглянул на Гену.
– На все.
– Слыхал? Вперед.
Когда гонцы удалились, Огрызкин с трудом встал, и принялся разминать затекшие ноги.
– Где у вас клозет? Мне по маленькому отлучиться надо.
– Десять шагов в любую сторону – усмехнулся Костя.
Отойдя немного от костра, Геннадий снова закурил, постоял, подумал, и махнув рукой зашагал в город.
Лежа на своей продавленной кровати, Огрызкин пытался вспомнить всю свою прошлую жизнь, но кроме помоек, мусорных баков и обшарпанных стен этой квартиры, ничего в памяти не всплывало. «Но ведь не родился же я сразу тридцатилетним бомжом. – вслух сказал он. – Когда-то у меня наверное была мать, ходил в школу, наверное служил в армии. Где это все? Что со мной случилось пять лет назад?»
С этим вопросом Геннадий и задремал.
По годами отработанной привычке, Огрызкин проснулся, когда за окном только, только занималась заря. Сев на краешек кровати, Гена сладко потянулся, затем, порывшись в своем бездонном мешке извлек оттуда бутылку минералки. С жадностью выпив половину, он утерся, немного посидел и тяжело вздохнув, поднялся. «Да. Водка лучше, чем вода. Я воду пил однажды. Она не утоляет жажды.» – Процитировал вслух чье-то четверостишие, и прихватив котомку, вышел из квартиры.
«Ну и где мне прикажите его искать? – спросил сам себя Гена, стоя у входа в подъезд. – Где он сейчас обитает. Я и представления не имею, а промышляет по моему по всему городу. Кого не послушаешь, все только и жалуются: «Здесь был Шустрик, здесь был Шустрик». – тьфу. Действительно Шустрик. «А тот его раз – и на свалку» – всплыли вдруг в памяти слова Зойки. «А ведь тоже – приободрился он. – На свалку нужно заглянуть, место там теплое, а он всегда там, где есть, чем поживиться».
Огрызкин уже собирался было двинуться в путь, как слева послышался цокот женских каблучков. Он обернулся и на секунду застыл. Изящной походкой к нему приближалась молоденькая, чуть больше двадцати лет девушка с красивыми темно-каштановыми, чуть вьющимися волосами, милым, приятным личиком и карими бездонными глазами.
– Вы не подскажите, как мне найти Геннадия Яблочкина? – спросила она красивым, звонким голоском.
Огрызкин, словно завороженный, смотрел на нее, не отрываясь.
– Что ж Вы молчите? Не знаете?
Он отрицательно замотал головой, не в силах произнести ни слова.
– Хм. – хмыкнула девушка, оглядела его с ног до головы, чуть задержала взгляд на лице и неторопливо пошла дальше.
Гена встряхнул головой, словно отгоняя наваждение, повернулся и зашагал в другую сторону. «Или я схожу с ума, или одно из двух»– пробормотал он, заворачивая за угол, но в последний момент не выдержал и оглянулся. Девушка стояла посреди тротуара и смотрела ему вслед. «Что-то слишком много родственников у этого Яблочкина – подумал Гена, шагая в направлении свалки. – Может он какой-нибудь подпольный миллионер? Типа Корейки. Или иностранный шпион. Продал жителям Аляски секрет изготовления унитазов, а теперь их послы за ним охотятся, чтобы гонорар вручить. Но почему лицо этой шпионки мне кажется знакомым? Где мы могли встречаться?»
За этими размышлениями он даже не заметил, как вышел на дорогу, ведущую к свалке.
«Вот блин это мне еще пять километров топать?» – прочел Огрызкин надпись на указателе.– Знал бы раньше, пузырь бы раздобыл. Все бы веселей шагалось.»
Когда он отошел с километр от перекрестка, впереди показался человек, тянувший на встречу тележку. Подойдя поближе, Огрызкин узнал в нем Сашу Шустрика.
– Здорова, Шурик.– поздоровался Гена, когда они поравнялись.
– И ты не болей. К нам лыжи навострил? – приостановился Шустрик и вытер вспотевший лоб.
– Вообще-то тебя ищу.
– А че меня искать? Вот он я. Ни от кого не прячусь.
– Поговорить с тобой хочу. Давай помогу.
Шустрик дернулся как от удара, еще крепче вцепился в тележку и прибавил шаг. Но тогда я сам. Сам нашел, сам сдаю, и нечего на хвоста садиться. Сегодня рабочий день, хвосты обрубаются.
– Да, я так, по дружески.
– По дружески?! – Саша приостановился и гневно посмотрел на Огрызкина.– С каких-то пор мы с тобой друзья?
– Так ведь жили когда-то вместе. Ты от голодной смерти меня когда-то спас.
– Да? А как расстались не помнишь? Я пришел голодный, усталый. Только прилег, а ты как с цепи сорвался. Убирайся, орешь, с моей хаты, чего разлегся. Что ты вообще здесь делаешь? Не помнишь? А я все помню.
– Прости. Я же не знал, что раньше это была твоя квартира. Я тогда ничего не помнил. Прости. Хочешь закурить. – И Огрызкин протянул ему измятую пачку «Примы».
Шустрик немного подумал, взял сигарету, и устало присел на краешек тележки. Гена примостился рядом. Оба закурили.
– Что ж ты молчал все эти годы? – после недолгого молчания спросил Геннадий Сашу.
– Ждал, когда ты извинишься. Знаешь, я всегда знал, что все это так и произойдет. Потому, наверное, и не удивился, когда увидел тебя на дороге.
– Да, после того, как я тебя выгнал. Прости, как ты ушел, прошло года четыре. Мы сталкивались с тобой тысячи раз, но ты никогда даже словом не обмолвился. Посему?
– А о чем было говорить, если ты не о чем не помнил?
– Я и сейчас не помню. – Огрызкин тяжело вздохнул и отбросил окурок. – Сань, возвращайся домой, нам о многом нужно поговорить.
Шустрик молча смотрел куда-то вдаль, пока огонек сигареты не обжег кончики его пальцев. – Хорошо. – наконец сказал он. – Помоги дотянуть тележку до приемного пункта.
Через три часа загруженные под завязку едой и выпивкой Огрызкин с Шустриком сидели в их квартире и вели неторопливый разговор. Точнее, говорил в основном Шустрик, а Гена лишь изредка вставлял два-три слова, в остальное время сидел понуро опустив голову.
– Скорее всего он меня у вино-водочного отдела вычислил. Я там частенько тогда пасся. – продолжал свой рассказ Александр, выпив очередную рюмку. – Подкатил ко мне, слово за слово, познакомились. Предложил выпить, ну, а кто ж это на халяву откажется. Ну, я его домой и пригласил. Налили по сотке, он правда, не пил. Так пригубил чуть-чуть. Потом какие-то бумаги стал подсовывать, мол, это чистая формальность. Чиркни вот здесь и все. Мол, ему подзарез, чья-нибудь подпись нужна. Ну я с дуру и подмахнул себе приговор.
– А после второй стопки ты отключился. – вставил Геннадий
– А ты откуда знаешь? – удивленно вскинул на него глаза Шустрик.
– Да он так ни одного тебя поимел.
– Ну да. Через два дня я оказался на улице. Прижился рядом здесь, на теплотрассе и стал наблюдать, кто в мою берлогу въедет. День пусто, второй, неделю, месяц, а на следующий подруливает к подъезду такая крутая иномарка, а из нее тебя вытаскивают. Чуть тепленького.
Огрызкин удивленно взглянул на Шустрика.
– Да, да. Короче взяли они тебя с шофером под белы рученьки и потянули в подъезд. Вскоре они вышли, сели в машину и уехали, а я рысью в квартиру. Вхожу, а ты лежишь на этой самой кровати, как сломанная кукла. На все мои вопросы только глазами моргаешь. Жалко мне тебя тогда стало, молодой еще был, беспомощный. Вот и пришлось мне тебя, как дитя малое из ложечки выкармливать. Через неделю ты ходить стал, через другую – разговаривать. Все про какую-то Таню выспрашивал.
– Какую Таню? – удивленно спросил Огрызкин.
– А я почем знаю. Как только я с обхода возвращался, ты сразу ко мне с одним и тем же вопросом летишь: «Ты Таню не встретил?» – Я спрашиваю: «Какую Таню? Как выглядит? Где живет?» – А ты только плечами пожимаешь и опять полдня молчишь. Но постепенно, об этой девахе ты забывать стал, все реже и реже ее вспоминал, жизнью начал интересоваться, курить научился, на промысел стал со мной выходить. А в один прекрасный день вдруг и заявляешь: «Что это ты ко мне в квартиру таскаешься? У тебя, что своего жилья нет? Командуешь тут, как у себя дома». – Ох и обидно мне стало.
– Прости не со зла я, по дурости. – опустил голову Гена
– Да, ладно. Короче, вот такая сказка у нас с тобой получилась.
– Да-а-а. Глупо все как-то у нас вышло. А слышь, Сань, откуда ты знаешь, что меня Огрызкиным зовут? Ведь до этого ты же меня не знал?
– А я когда вошел, на полу, возле кровати бумажка лежала. Типа свидетельства о рождении. Там и было написано, что ты Огрызкин Геннадий Степанович.
Тут, из разговор прервал осторожный стук в дверь.
– Кого это несет? – насторожился Шустрик.
– Пойду, посмотрю. – поднялся с кровати Гена.– Может это менты по моему вчерашнему делу. Хотя они так не стучат.
Огрызкин распахнул дверь, на пороге стояла та самая девушка, которую утром он встретил у подъезда.
– Вам кого? – чуть охрипшим голосом спросил он.
– Мне сказали, что здесь должен проживать…Что вы на меня так смотрите?– засмущавшись спросила девушка.
Гена, не отрываясь глядел на ее лицо и ему показалось, что время вдруг с бешенной скоростью побежало в обратную сторону. И вот, он уже стоит не в обшарпанной тесной квартире, а в уютной, хорошо обставленной двухкомнатной квартире, прилично одетый с букетом цветов.
– С Днем рождения, Танюша!
– Ой, спасибо, Геночка. Походи. Гости все уже собрались. Только тебя ждем.
В прихожую вышел отец девушки.
– А! Гена! Проходи, проходи. Давно ждем.
– Здравствуйте, Василий Александрович. Поздравляю Вас с Днем рождения дочери.
– Спасибо. Сегодня, так сказать, юбилей у нее. Целых 20 лет стукнуло. Страшно подумать, какая она уже старая
– А вы не бойтесь, Василий Александрович. В девках мы ей засидеться не дадим.
Танин отец как-то не хорошо взглянул на Гену, но растянул губы в улыбке и похлопал его по спине.
– Я знаю. Пошли к гостям.
– Дорогие гости! – повысил он голос, когда с парнем вошли в зал. – Хочу представить вам друга моей дочери Яблочкина Геннадия Сергеевича. С самых, так сказать, пеленок они вместе. – Все приветливо улыбнулись кроме белобрысого паренька. Чье место находилось рядом с Таниным. Праздник проходил шумно и весело. Гена весь вечер танцевал с именинницей, поднимая тосты за ее здоровье, а под самый конец праздника его отозвал в сторону Василий Александрович.
– Слушай, Ген. Ты человек серьезный, давай на чистоту. Ты любишь мою дочь?
– Да. Очень.
– Тогда ради любви к ней. Оставь ее в покое. Ну не пара ты ей, пойми. Кто ты? Слесарь на заводишке, а она в институте учиться, переводчиком будет. За границу на стажировку поедет. Не она тебе нужна, ни ты ей.
– А кто это решает? Кому кто подходит. И слесарь может любить и заботиться о любимой девушке так, как любой дипломат не сможет.
Отец Тани внимательно на него посмотрел, протянул ему рюмочку коньяка и улыбнулся.
– А ты, я вижу, не отступишься. За настоящую любовь.
Гена выпил ароматную жидкость и вновь оказался на пороге убогой квартиры.
– Таня?
– Да. А вы кто? – изумленно спросила девушка.
– Я Гена, Гена Яблочкин.
– Гена?! – она в ужасе прикрыла лицо руками. – Что же они с тобой сделали?
– Все в порядке, Танюшка. Уже все в порядке. Ты проходи. Я тебе сейчас все объясню.
Шустрик удивленно глядел на вошедшую в комнату красивую девушку.
– Вот, Саша, знакомься – вынырнул у нее из-за спины Гена.– Это Брызгунова Татьяна Васильевна. Та самая Танечка, о которой я тебя спрашивал.
Шустрик подавился куском непрожеванной колбасы, закашлялся и замахал руками.
– Ну, ну, не удивляйся. Я тебе сейчас все объясню.
Таня брезгливо присела на краешек кровати, а Гена в волнении стал расхаживать по комнате.
– И так, несколько лет назад из-за присутствующей здесь дамы, не будем уточнять, сколько в одном доме по соседству жили две семьи. Принадлежали они, как модно теперь выражаться, к разным слоям населения, но их дети очень дружили между собой. Дружба эта еще началась с детского сада, потом плавно перетекла в школу, ну и так все 18 лет. Родители мальчика были обычными работягами, а родители девочки, точнее родитель, так как ее мать умерла при рождении малышки, был обеспеченный человек. Поэтому к их дружбе они относились по-разному. Мальчишкины – не вмешивались в их отношения, а отец девочки к ее увлечению относился более, чем прохладно. Он все ждал, что ей надоест этот безродный юноша и она, в конце концов, обратит свой взор на ту партию, которую подготовил для нее отец. Но время шло, а чувства молодых людей не то что не угасали, а наоборот разгорались все больше и больше. Парень ушел в армию, но легче отцу девочки не стало. Она писала письма, ждала и даже не смотрела на того молодого человека, что зачастил в их дом. Юноша, исполнив свой долг перед Родиной, вернулся и устроился на завод слесарем, и они уже стали поговаривать о свадьбе. Этого отец девочки допустить не мог. За два месяца до дня рождения дочери он поехал на другой конец города и с помощью водки и клафелина практически отобрал квартиру у одного одинокого человека. Затем на празднике он подсыпал все тот же клафелин в рюмку парню и вместе со своим другом отвез туда бесчувственное тело. Дочери, наверное, он соврал, что парень уехал на Север на заработки.
– Нет. – поправила его Таня. – Она сказал, что ты женился на какой-то иностранке и уехал в Америку.
– О, как далеко твой папа меня заслал. Но не суть в этом. По прошествии пяти лет он ждал пока ты окончишь институт, Василий Александрович снова попытался выдать тебя замуж за своего белобрысого субъекта.
– Опять немного не верно. Он застукал его в постели с другой девушкой. Хотя тот клялся, что кроме меня ему никто не нужен. – снова поправила его Таня.
– Тогда он вспомнил обо мне и стал меня искать. Кстати, Зинкину квартиру он купил также как и твою Саня, но уже для своего напарника, как бы в награду. Но я отвлекся. Василий Александрович хотел вернуть меня обратно и сделать из меня человека достойного, на его взгляд, руки своей дочери. Ради этого он приезжал позапрошлой ночью сюда, но рядом с ним был все тот же белобрысый тип, который пытался отговорить его от этого безумного шага. И может быть, отговорил бы, если бы Василий Александрович не вышел на задний двор по малой нужде. Там он столкнулся. – Гена вдруг замолчал и внимательно посмотрел на Шустрика.
– Кхм. Там он столкнулся со своей смертью. Ну вот, вкратце и все.
– Да-а, прямо детектив какой-то.– растягивая слова, произнес Саня.
– И что же нам теперь делать? – взглянула на Гену Таня.
– Уступить жилье законному владельцу, а самим ехать домой. Я пять лет не видел родителей. Как они там?
– Живы, здоровы. Все ждут, когда ты им напишешь или позвонишь из Америки.
– Вот им сюрприз будет. Ты готова? Тогда пошли на остановку.
– Зачем? Я сейчас такси вызову- девушка достала из сумочки мобильный телефон и набрала номер. – Через пять минут будет.
– Скажи, тебе отца не жалко? – спросил ее Гена, подойдя почти вплотную.
– Как тебе сказать. Конечно, я его любила, ведь он мой отец, но сделал очень много зла. За что и поплатился. Но давай не будем бередить еще не зажившую рану. Сейчас машина подъедет.
Когда они выходили из квартиры, Шустрик потянул его за рукав.
– А как ты догадался, кто его укокошил?
– А я и сейчас не знаю – пожал плечами Огрызкин-Яблочкин.
Из подъезда Гена вышел первый, и нос к носу столкнулся с блондином.
– А на ловца и зверь бежит первым. Ну, как, узнал, где живет Яблочкин?
Гена повернулся к идущей сзади Тане и тихо попросил. – Извини, дорогая, но у тебя не будет двадцатки. Одному человеку нужно долг вернуть.
Она молча вынула деньги и протянула ему. Гена плюнул в середину купюры и с размаху припечатал ее на лоб блондина.
– Узнал. Он с сегодняшнего дня живет по старому адресу. – И взяв под руку Таню, прошел мимо опешившего парня, к подъехавшему такси.
Ровно в 17.00 двери заводской проходной распахнулись, и оттуда бурлящим потоком выплеснулась шумная толпа рабочего люда, бегущая скорее занять свое место у домашнего очага. И только Яблочкин, дождавшись, когда все спешащие к своим собратьям по разуму – диванам скроются, не спеша, вышел за территорию предприятия. Он, прищурившись, посмотрел на яркое летнее солнце и сладко потянулся.
Прошло всего два месяца со дня возвращения его в прежнюю жизнь, и вот снова все тот же цех, все тот же верстак, и все те же монотонные, отупляющие действия. Ведь завод – это не то место, где ты мог бы проявить свои индивидуальные качества. Железобетонное чудовище, дышащее кислотами и воняющее машинной смазкой, не потерпит этого. Ему не нужны талантливые люди, ему нужны усердные работяги, которые, без лишних вопросов и «выпендрежа», будут выполнять, по возможности качественно, порученную им работу. Инициатива и всякие мысли при выполнении порученного задания строго наказываются.
После того как завод выжал из человека все, что ему было нужно, он оправляет человека либо на инвалидную группу, либо на пенсию, тут уж как ему повезет, платя при этом ему минимум пенсии, чтобы бывший работник не смог умереть с голоду первые 2-3 года. А там, как говорится, выбор за самим пенсионером.
И вот Гена стоял на широких ступеньках, ведущих от прохладной к тенистой аллее парка, и подставлял лицо теплым лучам.
– Яблочкин! Ну где ты запропастился, горе ты мое? – раздался откуда-то снизу девичий голосок. – Я тебя жду, жду, а ты здесь солнечные ванны принимаешь? У нас дел невпроворот. Ты хоть не забыл, куда тебе сегодня нужно?
– Помню. В институт, сдавать последний экзамен. – не открывая глаз и блаженно улыбаясь ответил Гена.
– Да-а? А в котором часу? – язвительно спросила девушка.
– В шесть.
– А сейчас сколько?
– Ну так ты ведь на машине. Успеем.
– А вдруг пробки?
– Ну так мы их откупорим – он вытащил из кармана штопор, рассмеялся и бегом спустившись по ступенькам, обнял девушку за талию. – Здравствуй, Танечка. Я так рад тебя видеть.
– Да ну тебя, дурак – притворно она надула губки и попыталась увернуться от поцелуя. – Гена. Перестань, люди смотрят.
– Поехали уже.
– Не-а. Пока не поцелуешь, не поеду.– Юноша приблизил свое улыбающееся лицо к ее.
Таня вздохнула и посмотрела на него глазами полными любви.
– Ну как сегодня прошел день? – спросила она, выводя машину со стоянки.
– А-а. – Он брезгливо махнул рукой. – Все одно и тоже. Словно не было этих…– тут он осекся и виновато взглянул на Таню.
– Ген. Я же просила.
– Извини. Короче, завод – это такое болото, что всколыхнуть его может только атомная бомба.
– А авиационная не подойдет? – девушка чуть заметно улыбнулась.
– Не-а. у нас станок «Гельотина» так грохочет, что взрыв этой бомбы никто и не услышит. Только атомная.
–Усегда гатоу!
– Идиот – улыбнулась Таня.
– Я тебя тоже люблю. А как у тебя день прошел?
– А-а, так –она небрежно махнула рукой, и уловив его взгляд, улыбнулась. – Провозилась с одним документом. Даже и не заметила, как день пролетел. Так и не закончила, а завтра сдавать. Пришлось домой взять.
Гена печально вздохнул. Созерцание весь вечер телевизора и Таниного затылка его мало прельщало.
Поняв, о чем он сейчас вздыхает, девушка попыталась его успокоить- Но там совеем чуть-чуть осталось, всего две-три странички. Я быстро.
Гена понимающе кивнул головой.
– Останови здесь. У нас есть еще немного времени, хочу пешочком пройтись – попросил он.
Припарковав машину у тротуара, Таня включила сигнализацию и взяла Гену под руку.
– Как ты думаешь? – спросил он задумчиво, глядя куда-то вдаль – Может зря я затеял все это с учебой?
– Как это зря? – Таня от возмущения даже остановилась.
– Ты что так и хочешь всю жизнь просидеть в своем, как ты называешь, болоте?
– Ну почему же? Пойду на рынок, торговать буду.
– Ой, не смеши меня. С тебя такой же торгаш, как с меня Пугачева. Ты вон в прошлое воскресенье мобильник хотел сбыть. Купил за сто, а продал за двадцать. Хорошо наварился? Так что иди тихонько и вспоминай все, что мы с тобой учили.
– Да, ты права. Вот отучусь, стану историком и тогда…
Он вдруг схватил девушку за талию, оторвал от земли и закружил в воздухе.
– Поставь, где росло. Уронишь. – Смеясь, попросила Таня, крепко обнимая его за шею.
– Нет, тебя нельзя ронять. Ты у меня хрустальная. – серьезно ответил Гена и опустил ее на асфальт.
– Отучишься и что? В школе историю будешь преподавать? – возвратилась девушка к прерванному разговору.
– Нет, что ты. Займусь любимым делом – мечтательно прищурился парень.
– Это каким же, если не секрет?
– Хочу восстановить исторические памятники по всему бывшему союзу.
Таня тяжело вздохнула и пригладила на его голове растрепавшиеся по ветру волосы.
– Идем скорее. Через десять минут экзамен – вернула она Гену из облаков на землю и они ускорили шаг.
Почти час Таня мерила шагами коридор перед аудиторией пока из нее не вышел Яблочкин.
– Уф – выдохнул он и в изнеможении прислонился к стене.
– Ну? Как? – сгорая от нетерпения, бросилась к нему девушка.
– Кажется, ответил на все вопросы, но окончательный диагноз покажет вскрытие.
– А ты все шутишь.
– Я серьезно. Результаты будут завтра. Сможешь днем заскочить посмотреть?
– Конечно. Я же умру от любопытства до вечера. Ну что? Куда сейчас? Домой?
– Вообще-то хотел в Париж заскочить, по Елисейским полям потоптаться, но раз ты хочешь домой, поехали домой.
Таня взяла Гену по руку и они медленно пошли к выходу.
– Танюшка. Скажи мне, только честно, ты веришь в то, что я поступлю?
– Какие могут быть сомнения? Обязательно поступишь. Ты же ведь у меня такая умничка.
– Тогда может быть махнем куда-нибудь в кафе, посидим, отметим это дело?
– Я бы с удовольствием, но…– Таня тяжело вздохнула, затем, чуть помедлив вскинула голову и улыбаясь взглянула на Гену. – А давай завтра. Вот завтра увижу тебя в списках поступивших и поедем отмечать, а сегодня извини, у меня, сам понимаешь…
– Понимаю. Завтра так завтра. А сегодня мы отпразднуем сдачу моих экзаменов…– Он вопросительно взглянул на спутницу.
– У нас, кажется еще плов оставался.. – потупив глаза, смущенно произнесла Таня.
– ..по восточному – улыбнувшись, закончил фразу Гена.
Вернувшись домой, молодая пара поужинала и как-то незаметно для себя разбрелись каждый в свой угол. Таня засела за свою работу, а Гена, развалившись на диване, тупо переключал каналы телеприемника.
«Нет, ну совершенно невозможно смотреть, когда классную рекламу перебивают показом какого-то дубового фильма – чертыхнулся он, выключил телевизор и поднялся – А новости – это просто репортаж с арены боевых действий. Мне кажется лучше в наше время читать Пушкина и Сенкевича, чем глотать валидол у экрана».
Гена уже подошел к полкам с книгами, когда на кухне зазвонил телефон.
– Я сниму – крикнул он в сторону Таниной комнаты и поднял трубку.
– Здравствуй, сынок. Ты не мог бы заскочить к нам на минутку? – раздался знакомый с пеленок, родной голос.
– Да, мама. Конечно, сейчас приду.
Гена положил трубку и вышел в прихожую
– Тан, я к своим ненадолго.
