Василий Иванов
Я вернусь
Вскоре подвернулась возможность обзавестись своим углом. Я взял ссуду в три тысячи рублей в Сбербанке, добавил корову, пенсионные сбережения и купил старый дом. Вместе с Давыдом и Шуриным отцом мы заготовили лес, перестелили полы, потолок. Пожили некоторое время, мебель тоже сами делали. Дети пошли, Давыд с мамой на внуков нарадоваться не могли, Шура вся с головой в семейные хлопоты ушла.
Но в 1953 году Берию объявили врагом народа. Всех кэгэбэшников стала партия клеймить да недостатки выискивать. Докатилась эта мода и до нас. Начальником КГБ в Вилюйске был майор Егоров. Досталось ему, конечно, тогда здорово. К тому времени он строил большой дом девять на десять, взял большую ссуду в том же Сбербанке. Но когда начались эти треволнения, Егоров стал выпивать с горя. Его плюс ко всему еще и уволили. Стройку забросил, на все махнул рукой, запил… Два года сруб мок под снегами да дождями.
Надоумил меня начальник охотинспекции Михаил Чусовской к нему сходить, да с бутылкой. Сам пошел вместе со мной. Отдали принесенное вино. Потом спрашиваю:
–– Пантелеймон Кириллович, что с этим домом будете делать?
–– Не знаю, – говорит. – Уж не дострою, видно. Третий год руки не доходят, а уже ссуду требуют.
–– А ты продай его Василию, у него четверо детей маленьких, семья, мать с отцом. Семья большая, а ютятся в старой каморке. Им бы расшириться, как думаешь?
Кивнул головой Пантелеймон Кириллович. Выпил вино, которое мы принесли, стал думать. Цену поставил – одиннадцать тысяч рублей. Я восемь предлагаю, нету мол, больше. Торговались да рядили, сошлись в итоге на десяти. Я свой старый дом продал за девять тысяч рублей, занял немножко, заначку распотрошил. Отдал десять тысяч Егорову и начал его сруб достраивать. Опять же семьей, я да Давыд, да Шурин папа. Крышу настелили, окна вставили большие, каждый угол от плесени очистили, полы ровные настелили, печь большую вывели. Знатные хоромы получились. Не дом, а игрушечка!
Только пожить в них, считай не удалось. В Мирный переехали, как раз как мне Подгаевский помог заново устроиться. Сначала я сдавал дом в аренду, но денег это давало мало, в Мирном тоже жилье надо, так что потом продал своему другу. В двадцать семь тысяч оценили его государственные страховщики, а у людей таких денег нет, да и нужды в таких домах. Еле-еле продал…
Глава 9. Отец
С тех пор, как я женился, все время ждал сына. Но первой родилась дочь.
Помню, был у нас акушер Шагаян, приезжий откуда-то из-за границы. Я, когда жену в первый раз в роддом привез, попросил у него:
–– Подари мне сына, будь другом!
–– Обязательно, – пообещал доктор.
Увели мою Шуру, а я в коридоре сижу. Два часа ждал. Младенцы плачут хором за стеклянной перегородкой. Волнуюсь. Вышла акушерка Клавдия Березкина:
–– Поздравляю вас, Василий Давыдович, с дочкой! Роды прошли благополучно.
А я не верю собственным ушам:
–– Не может быть! Сына же обещали!
Но оказалось, что может, не всегда медицина помочь может. Назвали дочку Валей. Через два месяца я пошел регистрировать ее в ЗАГС на свое имя, метрику выправлять. Называю имя: «Иванова Валентина Васильевна», а мне отвечают:
–– Поскольку вы не регистрировали брак, дочка ваша может носить двойную фамилию Иванова-Петрова. Только так и никак иначе.
Звоню жене из ЗАГСа:
–– Шура, ты выйдешь за меня замуж, а то тут свидетельство Вале не выдают.
–– Ну, если так, то распишемся, – ответила Шура. Ей не до того было, дите кричит, есть просит, стряпает что-то. Так буднично и решили этот главный женский вопрос.
Вечером стали гадать, какую дать фамилию ребенку. Шура мою фамилию брать не хочет:
–– Я у отца единственная дочь, – говорит. – Петровы прервутся.
Потом согласилась все-таки с моими доводами:
–– Ладно, пусть будет Иванова.
Странно у нас с Валей получилось. Выросла и вышла замуж за Петрова, хороший парень был. Вот тебе и дедушкина фамилия! От судьбы не уйдешь, что ни говори.
За Валей родилась Мира. Она сейчас врач. После нее Виктория, она стала учительницей. Четвертую дочь зовут Вера. Она медсестрой пошла. За ней идет Светлана и только в шестой раз мы дождались долгожданного сына. В честь дедушки назвали его Петром. После Пети жена рожала еще раз. Родилась дочка Прасковья. У меня ныне семнадцать внуков и пока пятнадцать правнуков…
Долгожданный сын у меня родился в 1957 году, уже в Мирном. Большая радость в этом году соседствовала с большой потерей. Не стало моей матери…
Глава 10. Партиец
После встречи с министром МВД, вскоре меня избрали секретарем партийной организации МВД и КГБ. Под моим ведением были: тюремщики, пожарные, прокуратура и судьи. Все они работали вразнобой, каждый сам по себе, по отдельности. А мне предстояло их объединить, охватив партийной деятельностью.
Схлестнулся я с начальниками этих организаций. По уставу они должны были отчитываться партии о проведенной кадровой работе, а отчетов не предоставляли. А народ шел с жалобами, партия, в моем лице, была обязана реагировать на жалобы трудящихся, ведь мы, коммунисты, являлись совестью народа. Начальники же не признавали моих прав, и все вопросы решали самостоятельно.
Я был категорически не согласен с таким положением вещей. В партийном уставе значилось, что перед партией все равны: и начальники, и рядовые служащие, у всех равные права и все наделены обязанностями, нет неприкосновенных. Я работал в этом направлении, направлял письма с требованием не только платить партийные взносы, но и консультироваться по кадровым вопросам, ходить на собрания, на курсы по партийной линии. Но все было бесполезно, они меня игнорировали. Я был как вопиющий глас в пустыне.
О том, как мне быть в такой непростой ситуации, я спросил у второго секретаря райкома Вилюйского района, лектора Еремея Тимофеевича Герасимова. Написал ему заявление, что начальники такие-то отказываются от партийных поручений, их деятельность ограничивается только взносами. Представил свой план работы. Я требовал создания агитационных участков в правоохранительных подразделениях, которое должно принимать участие в решении кадровых вопросов, заниматься политобразованием, защищать права трудящихся. Начальников я приглашал пройти краткий курс истории партии при филиале Марксизма и Ленинизма, которые прошел сам. Брали на курсы только с полным средним образованием, но для меня сделали исключение. На курсах в основном говорили о том, какой должна быть экономика, приходилось много считать. Было трудно, но очень полезно для любого руководителя. А мои подопечные-начальники не хотели проходить эти курсы.
Герасимов выслушал меня и задумался.
–– Давайте мы им все это поручим в приказном порядке, а если не выйдет, проведем партийное расследование достойные ли они начальники, – сказал второй секретарь.
Разумеется, моя жалоба и нагоняй сверху, не понравились начальникам, привыкшим распоряжаться всем самостоятельно. Я получил репутацию «выскочки, выносящего сор из избы» Они продолжали не считаться с требованиями партии, и я решил дать ход попавшему мне в руки делу как раз в этой области. Как раз было дело между двумя начальниками, которые, рассорившись между собой, сделали крайним подчиненного: измывались над дежурным, посылая его с личными посланиями то туда, то обратно. Я влепил им строгий выговор по партийной линии. Это вызвало целый всплеск от них и коллег.
–– Почему вы так поступили, товарищ секретарь? Разве это не наше личное дело общаться или же не общаться друг с другом? – возмутились эти товарищи.
–– Вы ответственные лица, а ведете себя, как дети. По долгу службы вы должны взаимодействовать, а не посторонних людей мучить. Не можете сотрудничать, то учитесь смирятся, на то вам власть дана, – таков был им мой ответ.
Начальника милиции после этого сняли с должности, второго оставили с предупреждением в личном деле. Стали считаться с мнением партии, прислушиваться к моим словам.
Затаили обиженные на меня злобу.
И однажды, после выхода указа Хрущева о «пятитысячниках» мы проводили собрание по этому вопросу – кого из партийных лидеров выдвинуть для помощи колхозам. Тут они возьми и предложи меня. Да еще обставили так вкрадчиво.
–– Товарищ Иванов общественными силами построил общежитие в колхозе, контору милицейскую расширил, просветительскую деятельность развернул. Такому деятельному человеку самое место в колхозе. Он из отстающего колхоза передовой сделает!
Лишь бы, значит, меня убрать…
Вижу я, что их дело выгорит, потому что не противоречат партийной линии, а вроде как даже ее поддерживают. Проголосовали «за» это предложение, большинством голосов утвердили мою кандидатуру. А я про себя подумал: «Не бывать этому»!
Поехал я в Якутск. Пробился на прием к Подгаевскому. Вызвал он кого-то из отдела кадров:
–– Есть ли у вас свободные вакансии? Если имеется, товарища направьте, – распорядился.
–– Есть место начальника милиции в Усть-Нере, – рапортуют из отдела кадров.
Я испугался, ведь пишу по-русски до сих пор неважно, да и далеко от родных мест. Так и так, говорю, благодарствуйте, но не могу я. Рассердился тогда Подгаевский.
–– А ты думаешь у нас должности на дороге валяются? Для тебя одного министерство работает?
Тут я ему и рассказал, что меня в колхоз хотят отправить, в отстающий. Там работа такая, что с моей контузией долго не заработаешься, да еще и с семьей.
Вызвал Подгаевский моего тогдашнего «знакомца» Атласова.
–– Скажите, капитан, у нас в Якутске есть какая-нибудь свободная должность?
–– Новый отдел создается против тунеядства…
Я как услышал это слово, подумал: «Неужто для тунеядцев еще какие-то отделы создают?» Задачи размытые, ответственности много, а толку мало. Тунеядство не партийными приказами изживать надо, а личным примером на производствах да стимулированием. Не хотелось бы мне в таком отделе работать, но выбирать было не из чего: либо отстающий колхоз, либо тунеядцы.
–– Когда к работе приступать? – спрашиваю у Атласова.
–– В Мархе дом купили под штаб. Будет вас четыре человека в отделе. Поедешь туда, спросишь заместителя начальника отдела – товарища Сивцева…
Оказалось, я знал этого человека. У нас с ним были весьма недружеские с ним отношения, еще с давних времен, как я в тюрьме работал. Я попросил время подумать и вышел из министерства. Иду и думаю, может, все-таки согласиться?
Быть бы мне в отделе тунеядства, если бы не одна случайность.
Еду в автобусе, переживаю, думаю… И тут с мужиком знакомым одним разговорился. Бронислав, так его звали, узнав о моих перипетиях, тут же посоветовал:
–– Я сам из Ленска, а сейчас в Мирный еду. Там дивизион создают по охране алмазов на разработках. Вакансий полно и участковые тоже нужны! Прям позарез!
Меня как будто в сердце кто-то толкнул, сразу понял – вот он, шанс! Вот так, совершенно случайно я принял решение, которое полностью перевернуло мою судьбу. Переезд в строящийся город, алмазную столицу Южной Якутии, стал судьбоносным решением, о котором я никогда в своей жизни не сожалел.
Глава 11. Мирный
20 июля 1959 года я написал заявление министерству, в котором просил отправить меня работать в Мирный. Мирный тогда еще не был городом, он только строился. Люди жили там в палатках, потому мне посоветовали оставить семью в Вилюйске, пока все не устроится. Но я знал, что не смогу оставить жену и детей.
Через семь дней получил телеграмму: «Командировать Иванова в Мирный в распоряжение командира дивизиона такого-то и райкома партии». За четыре дня мы сдали дом, продали скарб, который невозможно было увезти в Мирный. На человека, без разницы, взрослый или ребенок, можно было взять всего лишь 75 килограммов груза. Взяли мы с собой кровати, одно кресло, одежду всякую, посуду, чтобы детям было на чем спать и сидеть. Миру оставили у бабушки с дедушкой, Шуриных родителей, а сами с женой и пятью остальными детьми (младшая дочка еще не родилась) оставили родной Вилюй.
На катер наш скарб не поместился. Я договорился с двумя владельцами моторных лодок и перевез членов семьи с остатками вещей. Переправились с грехом пополам.
На берегу грузовых машин не оказалось. А порт был в полутора километрах. Еле нашел заправочную машину, договорился, погрузил скарб. Перевез своих на речной вокзал. Оттуда мы держали курс на Нюрбу на корабле. В Нюрбе с большим трудом отыскали дом брата Тихонова. Там переночевали.
Из Нюрбы в Мирный в то время летали одни «Антошки». Разумеется, наше все имущество в тесный биплан не поместилось, пришлось взять с собой только самые необходимые вещи. Получилось, что весь рейс разместился на наших вещах, но никто не сетовал. Все пассажиры самолетика были в приподнятом состоянии, все ждали от нового, строящегося города, только хорошего.
В Мирном первым делом отыскал горотдел милиции. Он находился в двухэтажном деревянном здании, едва ли не единственном «крупном» строении будущего города. Показал бумагу о своем назначении, попросил машину.
Меня направили к исполняющему обязанности начальника дивизиона ВОХР Михайлову. Увидев мою большую семью, детей мал мала меньше, он разинул рот:
–– А… Ты зачем детей с собой взял? – спросил Михайлов.
–– А куда мне их девать? – ответил вопросом на вопрос.
Только к вечеру нашли куда нас устроить. Привезли в какой-то маленький деревянный домишко с двумя дверьми. Очевидно, это был дом на две семьи. Как и все только что построенное жилье, было неудобно и тесно. Наша квартира представляла собой всего одну комнатку с двумя окошками чуть больше двух ладоней, и печкой-буржуйкой из половины бочки. А я обрадовался, что не в палатке будем жить. Многие ведь так жили, уже видел в городе.
Быстро нашел дрова. Растопил печку, жена заварила чай. Согревшись я отправился искать доски, чтобы сколотить нары для детей. Возле фабрики по упаковке да переработке руды лежала груда старых досок, вроде никому не нужных. Спросил у сторожа, объяснил для чего мне они нужны. Он оказался добрым товарищем. Дал пять больших досок, да еще и помог смастерить нары…
Так мы и переночевали, начали жить. Семья моя была не в восторге от новых условий жизни, но жена не ругалась, дети не капризничали, все понимали и терпели, отцу и мужу видней… Я был им за это благодарен. Через восемь дней мне, как семейному, выделили старый трестовский дом. Дом, конечно, сказано сильно. Скорее сарай. Стены в нем были из обычных досок. Но для нас он показался настоящим дворцом после той комнатушки, где лежали все на одних нарах.
Я быстро соорудил перегородки и у нас появились две отдельные комнаты. Утеплил стены мхом, отыскал на фабрике четыре трубы, батареи, кирпичи и сделал печь, повесил в комнатах радиаторы. Стены изнутри обшил фанерой, взятой оттуда же, с фабрики. В этом доме мы перезимовали, благо зимы не то, что у нас, на Вилюе.
В 1960 году весной нам выдали квартиру в частично-благоустроенном доме. Центральное отопление, вода… Считай, только ванны не было и туалет на улице. И зажили мы еще лучше. А еще через десять лет жизни в Мирном к выходу на пенсию получил я четырехкомнатную благоустроенную квартиру в каменном доме…
Так я стал настоящим мирнинцем, прикипел к этому городу всем сердцем, пустил здесь корни… Любому, прошедшему войну, слово «мир» бесконечно дорого, можно сказать даже свято… Я люблю свой город Мирный, горячо люблю жизнь, свою семью. Я счастлив, что мне довелось пройти славный боевой путь и прожить счастливую долгую мирную жизнь после войны. Миллионы солдат на Великой Отечественной сложили головы за мирную жизнь. Как любой ветеран я всем сердцем хочу, чтобы вы, наши дети, внуки и правнуки берегли завоеванный нами мир…
БЕРЕГИТЕ МИР!