Валерий Столыпин
Любовь понарошку и всерьёз
Люблю! Люблю! Люблю!
Димка ухаживал за Викой с десятого класса. Поначалу он и не знал, что влюбился, просто таскался за ней везде и всюду, оказывал знаки внимания, считая всё это обыкновенной дружбой.
Димке с мальчиками было не интересно, даже скучно. То ли дело Вика…
У неё такое воображение, такая неуёмная фантазия. Девочка могла часами рассказывать о том, что действительно было, чего хотелось и чего быть никогда не может в принципе, да так интересно.
Димка внимал её романтическим повествованиям, открыв рот, и умилялся.
Учителя, правда, её буйное воображение воспринимали скорее как порок развития. И ладно. Подумаешь, учителя!
На выпускном балу, настроение было ужасно сентиментальное, они обнимались и целовались. Вика плакала, сама не понимая отчего. Было одновременно очень хорошо и слишком плохо.
После школы Димку почти сразу призвали в армию. Вика ждала его, как и обещала на проводах, писала письма.
Вообще-то она ни о чём серьезном не помышляла, но поклялась, как просил Димка, значит нужно выполнять. Хотя, глупое занятие – давать клятвы. Они Вике ошейник напоминают, как у собачки.
Сидишь, привязанная к столбику: тяф-тяф. Мимо проносится до одури интересная жизнь, а тебе остаётся только мечтать.
Замуж она не собиралась, как другие девчонки. Мамка говорила, что только дуры выскакивают за первого встречного. “К выбору мужа, тем более отца детей, нужен серьёзный, взвешенный подход. Это тебе не стакан чая выпить: ответственность на всю жизнь”.
Оно и понятно, но всё же, откуда ей знать, что такое та самая любовь?
С другой стороны – как узнать, какой Димка после службы вернётся? Может у него там…
Но письма от Димки приходили каждую неделю.
“Люблю! Люблю! Люблю!“
Иногда в одном письме раз двадцать эту магическую фразу накалякает.
А если правда любит? Придётся подождать.
Дальше – как карта ляжет. Девчонки, вон, чуть не поголовно замуж выскочили. Некоторые даже родить успели.
И развестись.
Зачем, спрашивается, замуж ходили? Хотели-то чего?
Вот, и Вика не знает, чего хочет. Но Димку ждёт.
Димка демобилизовался немного раньше назначенного срока. Аккорд какой-то им назначили, генералу дачу строили.
Как приехал – сразу к Вике, не заходя к родителям, прибежал.
Целоваться полез.
Совсем не такой парень как раньше. Хуже, лучше – не понять, но другой.
“Ладно, уж, пусть целует. Авось с меня не убудет. Если честно – приятно”.
Через несколько дней Димка получил паспорт и потянул Вику на регистрацию.
Мамка ругается, – не торопись доча, сгоряча можно такого натворить, как потом расхлёбывать – вот где задача. Погуляйте, узнайте, что почём. Два года ведь не виделись, отвыкли, а ты сразу в хомут шею суёшь. Ой, не нравится мне всё это.
– Какой хомут, мама? Не понравится – разведусь. Девчонки говорят, что это теперь совсем не проблема.
Немного больше чем через месяц Вика поняла, что беременна. Пришлось теперь самой торопить со свадьбой.
Не хотела по залёту, вроде как нужда заставляет, а любит или нет, пока не поняла.
“Сама дура. Нужно было предохраняться. Так нет же, пошла у Димки на поводу – ощущения ему, видите ли, не те. Теперь в самый раз, те будут. Как теперь Димка запоёт, мы ведь такой вариант событий не обговаривали? Мамка вообще пришибёт, если что. Ну и что теперь? Не на аборт же идти, в самом деле”.
Свадьбу сыграли скромную.
Мамка к бабушке жить ушла. Молодым её однушка досталась.
Поначалу всё замечательно складывалось, даже слишком: любовь-морковь и всё прочее. На руках не носил, но кофе в постель по утрам, приятные безделушки, букеты цветов, ужины при свечах – всё было.
Димка к отцу своему автослесарем в мастерскую работать устроился. Деньги неплохие. Старался, всем необходимым обеспечивал.
Вика между тем к пузику своему и семейному положению привыкла: хозяйственная стала, домовитая.
Переделает всё по дому, сядет в кресло, животик гладит, разговаривает с тем, кто внутри, музыку для него включает. Моя, – говорит, – Анжелочка. Ангелочек ненаглядный.
Родила в срок.
К Димке успела прирасти, привязаться. Готовится к его приходу, словно безграничное счастье встречает. И он не отстаёт: милая, дорогая, любимая.
Через месяц после родов муженёк неожиданно нервным стал: раскричится, уляжется лицом к стенке и сопит как паровоз.
Немного погодя и вовсе запил. Сначала помалу, раз в неделю, потом чаще. Начал приползать еле живой каждый день.
Анжелка, родилась действительно девочка, совсем маленькая. Этот, она теперь Димку иначе называть не могла, сходу орать начинает. Дочка пугается, зайдётся в истерике – не успокоить.
Говорить Димке, чтобы успокоился, без толку – лыбится, клянётся, что любит безумно, а сам ведёт себя как скотина.
Начнёт скандалить – ум у него напрочь отшибает. Не поймёт Вика, он это или не он. Словно подменили. Теперь вон, ещё новость: помада губная на воротнике и запах парфюмерный как от проститутки.
Говорит, что краска так пахнет, отметку, мол, на кузове делал. Интересно на ту штучку, что он пометил, посмотреть. Говорила мамка, – не ходи замуж за первого встречного. Не послушала. Получай, любимая!
Сегодня совсем никакой припёрся. Вика даже кормить его не стала, обиделась. Легла дочку усыпить, отвернулась к стенке. Димка разорался, из постели вытащил и кулаком приложился. Прямо в глаз попал.
Вика, со страха и от боли, заехала ему коленом между ног, за что получила добавку, теперь уже ногами.
Ревела всю ночь.
А Димка, изверг треклятый, храпит и перегаром на всю квартиру.
Под утро Вику разморило, уснула. Просыпается, а на зеркале от трюмо размашисто губной помадой кривыми буквами выведено: «Люблю! Люблю! Люблю! Только тебя. Прости».
“Ну, нахрена мне такая любовь? Гнать нужно этого любовника в шею, пока не поздно. Интересно, похмеляется сейчас или очередную метку на кузов ставит?”
Вечером Димка пришёл раньше времени. С цветами, конфетами, тортом, шампанским и коньяком. Улыбается, целоваться лезет.
Вика его простила. Очень уж уговаривал.
Окончательно, как водится, помирились в постели.
“В принципе он ничего, хороший. Если бы только не пил… пускай уж такой, чем никакого. Без мужчины в доме нельзя”.
Немного погодя Анжелка проснулась, заныла.
Димка коньяк допил и опять беситься начал.
На этот раз разукрасил Викусе оба глаза, перебил нос и сломал палец.
Утром на зеркале слово люблю было написано пять раз.
Вика вытерла зеркало, посмотрелась в него и подумала: нет, это я себя люблю.
И вызвала милицию.
Попробуй, разберись
Анна Фёдоровна работала секретаршей у Егора Степановича Кретова, хозяина и по совместительству генерального директора цеха металлообработки.
Элегантная, яркая, модная, лёгкая, улыбчивая, позитивная. Она нравилась всем, особенно молодым мужчинам.
Анечка умела и любила флиртовать, легко увлекалась, часто получала приглашения на рандеву в интимной обстановке уютного ресторанчика, в театры и просто на прогулки.
Отказывала встретиться или интересно провести время Анна Фёдоровна не часто, только тем ухажёрам, которые ей сильно не нравились или на стадии предварительного знакомства вели себя некорректно.
Со стороны Анечка выглядела легкомысленной шалуньей, но никто не слышал от претендентов на её благосклонность о реальной победе.
Было как-то раз, похвастался тридцатилетний айтишник, будто провёл с ней страстную ночь. Публичное аутодафе, когда Анечка вывела шутника на чистую воду короткими меткими вопросами, состоялось немедленно, как только ей сообщили о наглой выходке.
Лучше бы он промолчал. Сделала его Анна Фёдоровна в два счёта: показала, что он на самом деле из себя представляет. Да как ловко… это нужно было видеть.
Был у женщины пунктик: её нереализованной мечтой был удачный брак. В мужья Анечка хотела непременно богатого или знаменитого, но обязательно с возможностями и средствами.
Мечтала она обычно вслух, в основном во время офисных чаепитий и на девичниках, которые устраивала довольно часто. Женщины за бокалом вина готовы душу наизнанку вывернуть. Вот и она…
Жизнь свою семейную Анна Фёдоровна распланировала аккуратно и весьма детально, так же как делопроизводство вела, и файлы с документами расставляла. Она чётко знала, где будет справлять свадьбу, сколько и каких гостей пригласит, как будет одета.
Семейная стратегия предполагала немедленную беременность, отдельную детскую комнату в квартире с дизайнерским интерьером, массу необходимых мелочей и прочее, и прочее…
Про любовь она никогда не распространялась. Видимо эта категория запросов предполагалась само собой разумеющейся или вовсе не была включена в реестр предпочтений.
Анечка с художественным изяществом описывала будущую дочурку, сыночка, легко и с интересом вещала о системах воспитания, развивающих играх, закаливании, рассказывала, какие навыки привьёт своим отпрыскам, в какие кружки и секции будет их водить.
Работа… это точно нет. Когда, если у тебя малолетние детишки и мужик на руках?
Время шло, знакомства расширялись. Анечка не сидела, сложа руки: совершенствовала и разнообразила наживки и снасти, закидывала леску с крючками и поплавками то далеко, то близко. Она была натурой неугомонной, творческой, с серьёзными интеллектуальными и эстетическими запросами, с незаурядными способностями.
Претендентов на её руку было в избытке, но всё не то, и не так.
И вдруг Анна Федоровна притихла, затаилась. Тихо исполняла привычные обязанности, без обычных разговоров, без шуток и описаний счастливого будущего.
Население офиса и цеха насторожилось. Анечка была центром вселенной, заводилой. Что-то определённо произошло. Но что?
Потом её затошнило. Обычно, как это случается у всех женщин, которые отведали, не предохраняясь от возможных последствий запретный плод. Тест на беременность выдал две полоски.
Это же здорово, думали подруги, свершилось. Кого-то упитанного заарканила.
Офис шептался, выдавая “на гора” одну за другой тонны предположений и версий, но, ни одна из них не соответствовала действительности.
Анна Фёдоровна молчала, что было ей совсем несвойственно, а животик рос.
Внешне её жизнь никак не менялась. Её никто не встречал после работы, никто не провожал, на её пальце так и не появилось символа супружеской верности в виде свадебного колечка.
Разве что одеваться Анечка стала строже и проще, причёски перестала делать в салоне, маникюр местами слезал с аккуратных прежде ноготков.
Даже самые отчаянные поклонники прекратили вокруг неё кобелировать и виться. Работа – дом, дом – работа. До самого декретного отпуска.
Из родильного дома её встретили дружно, почти всем офисным составом, включая Егора Степановича и его молодую супругу, Ирину, свадьбу с которой весело и шумно отгуляли две недели назад.
Мальчонку Анечка назвала Егором. Это заставило подружек и весь коллектив призадуматься. Конечно, бывают всякие разные совпадения, почему нет?
По фирме поползли шепотки да шушуканья. Посещая Анечку в очередной раз на её съёмной квартире, подружки, не стесняясь в словах, задали вопрос в лоб, – папа Егора – Кретов?
Анна Фёдоровна то ли не смогла, то ли не успела ответить, из её глаз водопадом хлынули слёзы.
– Так, ясно, понятно… а он, а Егор Степанович в курсе? Не молчи, чего он-то сказал, собирается делиться с сыном фамилией, денег даёт, квартиру покупать думает?
– Ничего не сказал… сама, мол, решай, что и как. Не было, мол, такого уговора, чтобы рожать. Одно дело секс, другое – семья. И точка. Денег не даёт, признавать не хочет.
– А ты… чего делать думаешь, как поступишь? Требуй компенсацию. Он отец – пусть отвечает. Заставь тест на отцовство сдать, на алименты подай. Ты же умная, шустрая, делай что-нибудь. Как ты думаешь одна маленького Егорку растить да воспитывать?
– А что я, он же как бы и прав, не просил меня рожать, жениться не обещал. О чём я, дурра набитая, думала, сама не понимаю. Сама себе жизнь сломала. Он-то теперь счастлив, жена красавица, на десять лет его младше.
– Предъяви ультиматум, заставь раскошелиться. В конце концов, не силком же ты его на себя затаскивала. Ты ему что, за деньги отдавалась или сам за тобой ухлёстывал? Цветы покупал, в рестораны водил, подарки делал?
– Делал…
– Ну и… слова всякие говорил… про красоту там, про глаза, губы… неужели ни разу про любовь не обмолвился?
– Ещё как говорил… но жениться-то не обещал. Я сама… сама всё-всё придумала, сама теперь и расхлёбываю.
– Подруга… ты вправе требовать… если не любви и семейного счастья, то участия в судьбе сына. А жена, Ирка, тоже пусть знает, что у неё мужик – кобель похотливый с низкой социальной ответственностью.
– Она уже знает и что? Та ещё штучка, рыба-прилипала. Сказала, что её не касается, с кем, как и сколько раз спал Егор. Любит, мол, больше жизни и никому не отдаст.
– А он?
– Пригрозил, что без работы оставит, если вякать буду. Куда я тогда с довеском?
Вот такая, понимаешь, история с географией. Кто прав, кто виноват? Попробуй, разберись.
Осторожно, двери закрываются!
Люська Степанова, миниатюрная кареглазая блондинка с удивительно шелковистыми волосами цвета спелой пшеницы, точёной фигуркой и рельефными выпуклостями, работающая у нас в цехе кладовщицей – женщина общительная, разговорчивая.
Все домашние и семейные проблемы она запросто выставляла на суд общественности: считала публичное обсуждение взаимоотношений с мужем нормальным и правильным.
На тот момент Люсьен состояла в третьем браке. Сын от первого мужа вырос, жил самостоятельно от маменьки, а супруг – Игорь Вольнов, был человек скромный, довольно обеспеченный и имел двухкомнатную квартиру в собственности.
Звёзд с неба супруг не доставал, но на хлеб с маслом и кусочком сёмужки зарабатывал. Люську любил беззаветно, по причине чего баловал, как мог и на капризы её старался не реагировать.
Игорь считал, что женская сварливость, подозрительность и лёгкая вздорность, это признаки неравнодушия. Ему даже нравилось, что Люська ревнует, что тайком роется в его карманах, проверяет звонки и сообщения в смартфоне, эмоционально реагирует на случайно брошенный в сторону симпатичной дамы взгляд.
У него это был второй брак.
С первой женой Игорь развёлся не по своей воле: она была искательницей приключений. С Инночкой он расходился во взглядах на жизнь, в понятиях добра и зла, в отношении к семье и браку.
Спустя год после свадьбы мужчина понял, что это был случайный, ни на чём кроме секса не основанный семейный союз.
Люся была совсем другая. Наверно она немного перегибала со стремлением всё устроить по-своему, всегда и во всём быть лидером, но не была равнодушной.
Заводилась Люська с пол оборота, знала за собой эту особенность характера, но придерживать вспыльчивость не желала: считала скандалы и выволочки обычными приёмами защиты и приемлемыми элементами воспитательного процесса.
Идея переделать Игоря под себя ни на минуту не покидала её милую головку. Люська постоянно и целенаправленно поправляла любое суждение мужа, корректировала его желания и потребности, переворачивала с ног на голову идеи и цели.
Воспитание не позволяло Игорю принимать участие в боевых действиях. Обычно он уступал: прижимал кудрявую Люсенькину головку к своей широкой груди и успокаивал, соглашаясь с её мнением.
Но однажды что-то пошло не так. Игорёк заартачился, не захотел, видите ли лететь в отпуск в Дубай, счёл такие траты нецелесообразным, неприемлемым расточительством.
Она, Люська, не посчитала, а он, паразит, посчитал…
– Да кто ты такой, чтобы мне перечить! Я сказала, полетим – так тому и быть!!! И не смей противиться. Я всё продумала до мелочей, всё предусмотрела. У меня даже купальник в тему куплен, со стразами, специально для Эмиратов. Как я в нём могу показаться в нищебродной Турции? Думаешь, что говоришь? А девчонки… я же всем-всем сообщила про Дубай… даже снимки отеля и пляжей показала, а ты… опозорить меня хочешь?
Короче, понесло Люську по кочкам и буеракам. Орала, как ненормальная, истерила, а когда исчерпала оптимально эффективные, действенные в проблемные моменты семейных склок аргументы, начала в очередной раз шантажировать разводом.
Люська свято верила в свои колдовские чары. В привлекательность верила, в неотразимость. Надеялась, что сейчас дожмёт своего недоделанного Игорька (так она называла мужа, когда эмоционально делилась на работе переживаниями), а он…
Обычно в подобных ситуациях муж безоговорочно капитулировал, ещё и виноватым себя считал: извинялся, сувенирами и украшениями задаривал, а тут впился в неё пустым безжизненным взглядом, кулачищи сжал, скулами играет.
Люська испугалась, даже съёжилась инстинктивно. Таким она Игоря никогда не видела.
Её расчёт был до безобразия прост: внушить муженьку, что он неправ, что женщина всегда лучше знает, как поступить, если не получится – сыграть на его сентиментальности, на романтических чувствах, наконец, на великодушии, деликатности и порядочности.
Люська совсем не боялась унизить Игоря, рассердить. Он не был тщеславен и обидчив, ему не были свойственны мужское самодовольное тщеславие и чувство превосходства.
Люська не хотела вызывать цунами, достаточно было волнения средней интенсивности, чтобы муженёк понял, что может её потерять. Пусть выбирает: она или Дубай.
Понятно, что он выберет то, что нужно. Главное – преподнести это решение, как его собственное, пусть почувствует себя победителем даже в поражении. Женщины – существа ловкие, изобретательные не в меру.
Кроме этого у неё был убойный аргумент: целый пакет козырных карт в рукаве в виде нежности и страстного секса. Люська умела когда нужно преподнести свои достоинства в красивой глянцевой упаковке.
Минут пять Игорь стоял неподвижно, потом развернулся, полез в антресоль и достал оттуда чемодан. Как раз тот, что Люська в Дубай взять хотела.
Сначала она обрадовалась – победа, безоговорочная капитуляция без аннексий и контрибуций, но Игорь открыл шкаф с её вещами, начал небрежно запихивать, нисколько не заботясь о том, что они могут помяться.
Люська стояла с открытым ртом, глотая пузыри воздуха, как карп в ожидании отправки на сковородку и ничего не могла осмыслить. Она ведь не собиралась на самом деле разводиться, она хотела в Дубай, только и всего…
– Завтра куплю тебе путёвку в Дубай. Съезди, отдохни. Наверно ты права… кто я такой, чтобы перечить? Несовершеннолетних детей у нас нет, разведут быстро. Приедешь – документы, думаю, будут готовы. Ладушки, любимая? Ты же этого хотела?
– Нет-нет, о чём ты, Игорёшенька, какой развод, я пошутила?
– Возможно… А я – нет. Довольно с меня, устал от твоей бурной деятельности на ниве модернизации меня. Будем считать, что не сошлись характерами. Пока не разведёмся и не найдёшь, где жить – будем спать в разных комнатах. И не нужно меня благодарить. Ты женщина самостоятельная, свободная, с чем тебя и поздравляю.
Вот такая получилась неприглядная история.
А Люська вторую неделю всему цеху мозг выносит: плачет и плачет. А чего, собственно, она хотела? Сама же разводом мужа стращала.
Всем ведь известно, что мысли материальны, что нужно быть осторожными с желаниями, даже шуточными: они время от времени сбываются.
