Валентин Анатольевич Синельников
Изумрудный рассвет

4. Экскурс

Савицкий Анатолий Иванович, командир экипажа. Единственный представитель первого поколения колонистов в команде дирижабля. Если, конечно, не считать Алишера, кока. Но труженики камбуза – это отдельная каста, они и числятся в другом профсоюзе. У них своё расписание дежурств, своё начальство.

Забавный курьёз был в том, что Юра появился в этом мире почти одновременно с Анатолием Ивановичем, и даже на пару недель раньше. Но, в отличие от младенца‑несмышлёныша по фамилии Воронцов, свежевыращенный клон Савицкого на момент «рождения» представлял собой вполне зрелого, физически оформленного двадцатилетнего юношу с опытом пяти десятков лет, проведённых на Земле.

Как уже упоминалось, поселенцы первого поколения не любили воспоминать своё прошлое. В этом смысле поведение капитана было нехарактерным. Он обожал сопоставлять жизнь «до» и «после». Околофилософские рассуждения Анатолия Ивановича об отличиях бытия двух разных ветвей человечества всегда имели успех в тесном коллективе.

– Что касается технологического отскока, о котором мы так много говорим, – развивал он за каким‑то рядовым ужином свою очередную мысль, – и о том, что социальный уклад, существовавший в обществе на момент отлёта нашей экспедиции априори предполагал значительно более высокий уровень комфорта для каждого отдельного индивидуума, это, простите, несусветная чушь. Но тут сперва необходимо разобраться с определением того, что мы понимаем под словом комфорт.

Воронцов, доедая салат, гадал, где и когда капитан так поднаторел в риторике¹⁴. Этот вопрос он решил оставить на потом, чтобы не прерывать своего начальника.

– Несомненно, физический комфорт каждой человеческой тушки в плане обеспечения её такими благами, как безусловный базовый доход, бесплатный минимум квадратных метров для проживания, всеобщее бесплатное образование и здравоохранение – это важное достижение земного социума. Мгновенный доступ к информации, возможность коммуникации посредством глобальной сети, это тоже чудесно. Ничего плохого не могу сказать и про дополненную и виртуальную реальность, используемую в разумных пределах.

Но, ребята! Поговорим теперь о другом комфорте. Если сравнить помыслы и стремления среднего обитателя любого мегаполиса планеты Земля с тем, о чём мечтают обитатели Земли Новой, то мы увидим колоссальную разницу. Вы не представляете себе, насколько у вас больше свободы по сравнению с представителями того общества, от которого мы отпочковались. Больше и возможностей для самореализации. Я прекрасно вижу, насколько глубже ваши мечты и помыслы. Соответственно, душевный ваш комфорт на порядок выше, чем у вполне благополучного менеджера, живущего, допустим, в условном Петрозаводске, на берегу Онежского озера.

Я преклоняюсь перед теми, кто замыслил эту миссию по переносу разума через звёздную пропасть. Эти люди смогли осознать глубину прекрасного, в кавычках, болота, в котором мы все на тот момент увязли. Так ведь было задумано изначально: нас не просто отправили покорять неизведанную планету. Нас безвозмездно освободили от пут глобальной сети, к которой с детства незаметно подключалось всё население планеты. Привязка к мировому информационному пространству производилась, разумеется, ненасильственно, и, вроде бы, во благо. Во благо всего общества, во благо каждой отдельной личности. Но, как оказалось, в долгосрочной перспективе получилось всё не так гладко…

Всё вышесказанное, разумеется, относилось к реальности той Земли, которую Савицкий покинул больше ста лет назад. Но, поскольку капитан смутно представлял, что сейчас происходит на бывшей родине, другой реальности у капитана для его слушателей не было. К тому же, космические антенные поля, предназначенные для связи между звёздными системами, были уничтожены вместе со спутниками. Следовательно, обмен «новостями», даже пусть со сдвигом в двенадцать лет, которые требовались электронным импульсам на преодоление расстояния между Тау Кита и Солнцем, стал невозможен.

Анатолий Иванович отхлебнул «чаю¹⁵» из кружки и продолжил мысль:

– Самое главное, всем тем, кто полетел сюда, дали возможность прожить ещё одну жизнь. Совершенно другую; очень сложную, но невероятно интересную. Трудности начального этапа экспансии разогнали застоявшуюся кровь человечества. Мы снова превратились в творцов; мы снова научились ценить тех людей, которые создают вещи, а не тех, кто наживается на рекламе и торговле.

При том, что в базах данных нашего корабля спрессованы все знания человечества, нам, сообразуясь с уровнем доступных нам возможностей, весьма избирательно приходится их извлекать. Глупо пытаться построить атомный реактор, не имея необходимой технологической базы. Разумеется, всё у нас появится в своё время. Дорастём, так сказать. Не уверен, правда, что мы станем счастливее, достигнув того уровня, что оставили на Земле…

То, чем мы пользуемся сейчас, было разработано нашими предками ещё в начале двадцатого века. Следовательно, мы плавно возвращаемся к теме отскока, с которой я начал. Должен напомнить, что первое десятилетие после посадки спускаемого модуля поселенцы работали с техникой, прототипами которой послужили устройства, бывшие в ходу в середине века двадцать первого. Вроде бы налицо ступенчатая деградация. Экспедиция, как вы знаете, стартовала в начале двадцать второго века. Почему же наши предшественники в выборе вспомогательных механизмов сознательно откатились почти на сто лет назад, а мы, спустя каких‑то двадцать лет, откатились ещё на целый век?

Опять попрошу вас, мои друзья, представить себе вышеупомянутого условного менеджера из Петрозаводска.

Не имея должного технического образования он никогда не поймёт, как работает техника, которая его окружает. Он может ей пользоваться, он с детства прекрасно ориентируется в сложном интерфейсе, предоставляемом ему его внутренней вспомогательной сетью, формируемой его же собственными наноботами. Но отказ любой системы вгонит этого человека в ступор. У него даже не возникнет мысли попробовать решить проблему своими силами.

Вот что ты, Юра, будешь делать, если вдруг перестанет работать твоя радиостанция?

– Возьму паяльник да починю, – пожал плечами Воронцов.

– Примерно так же ответят на подобный вопрос наши механики. Что можно отремонтировать на месте, они отремонтируют. Что потребует ремонта в условиях мастерской, будет восстановлено там. Главное, сейчас Яков и Виктор вовремя определили неисправность, и у них есть план по её устранению. Ведь так, Яша?

– Конечно! – подтвердил, улыбаясь, старший механик. – Непременно всё устраним. Недельку постоим в ангаре, и будем как новенькие.

– Ну вот, собственно, к этому я и веду. Раз временный откат к старым технологиям неизбежен, правильным будет считать, что нам он лишь во благо.

Грузное тело Анатолия Ивановича обмякло в кресле, он замолчал и задумался, вперив взгляд в синеву за иллюминатором.

– Давай дальше, шеф. Складно излагаешь, – потребовал Яков.

– Да я, вроде, всё сказал, sapienti sat¹⁶, как говорится.

– Расшифруй всё же, для непонятливых.

– Вот что я имею в виду, мой друг. Нам здесь и сейчас необходима та техника, которую мы знаем, и которую можем воссоздать или починить. Мы ведь на данный момент даже не можем реанимировать то оружие и приборы, с которыми впервые вышли на поверхность этой планеты. У нас пока слабо развита микроэлектронная промышленность, отсутствуют технологии создания многих важных компонентов. Достаточно ёмкие и компактные аккумуляторы для лазерного и импульсного оружия, хранящегося в арсеналах, также пока не получается изготовить.

А ведь эти вещи сознательно делались по устаревшим на момент отлёта образцам, поскольку взаимодействие с ними посредством информационного поля, так, как мы привыкли на Земле, изначально не предполагалось. Кроме того, перед инженерами стояла задача обеспечить максимальную надёжность всех устройств, которые будут использоваться нами здесь. Ну и, надо сказать, они с честью справились с этой задачей…

Кто‑то постучался. Помощник кока, – его сын, пятнадцатилетний паренёк по имени Темир, не дожидаясь ответа, ворвался в помещение и замер, придерживая дверь в открытом положении. Юра знал, что Темир учится на пилота, и частенько наблюдал, как он практикуется в управлении дирижаблем под присмотром старших офицеров.

– Привет, Темир! – поднял он руку.

– О, салам, Алишер, – поприветствовал командир кока, вносящего в кают‑компанию блюдо с пловом. – Халяль?

– На этой планете всё халяль, дорогой, – улыбнулся узбек, – Хуже, что остальные составляющие к настоящему плову не имеют никакого отношения.

– Мастерство твоё, Алишер, известно во всём флоте. И да будет в веках прославлено твоё умение подбирать к блюдам правильные ингредиенты. Присаживайтесь, друзья мои. У нас тут беседа интересная.

Повара и его помощника усадили на почётные места, налили им чаю; Воронцов, как самый младший в экипаже, начал раскладывать «плов» по тарелкам.

– Шеф, – подал голос Кирилл, – Не обижайся, но по твоим словам выходит, что Земля – отвратительное место. Ты будто бы целых пятьдесят три года мучился там, и лишь попав сюда, осознал, что прожил первую свою жизнь зря.

Кок, неодобрительно цокнув языком, что‑то пробормотал по‑узбекски.

– Злой язык у тебя, Киря, – ухмыльнулся командир. – Но за прямоту твою люблю тебя. Видишь ли, всё познаётся в сравнении. Давай для начала спросим у Алишера, как ему жилось на Земле, а затем я постараюсь объяснить несколько, на мой взгляд, простых вещей.

Все присутствующие с интересом уставились на кока, предвкушая познавательный рассказ. Но тот явно относился к большинству, не желающему жить прошлым.

– Не обессудь, Толя. Может, в другой раз. Пойдём мы, дел много. Тесто подошло, хлеб печь пора.

Алишер встал, слегка поклонился, быстро провёл ладонями по жидкой бородке и вышел за дверь. Темир вскочил и побежал вслед за отцом, на ходу допивая чай.

– Что‑то нас не туда занесло, – огорчился капитан, – надо будет позже сходить на камбуз, извиниться. Ну, не беда, я знаю, чем задобрить нашего кока. Итак, раз привлечь чужой опыт не получилось, продолжим объяснение на собственном примере.

Анатолий Иванович, задумавшись, разгладил пальцами усы.

– Представьте себе, что все дирижабли нашего воздушного флота вдруг начали летать сами, грузовики в аэропортах тоже перестали нуждаться в водителях. Штабелёры, загружая и выгружая грузы катаются туда-сюда без участия операторов.

– Ерунда какая‑то! – возмутился Фридман. – Я знаю, конечно, что на Земле людям запрещено управлять транспортом. Но применительно к нашей технике я даже представлять себе такого не хочу.

– Вот. А на самом деле, разницы в данном случае никакой. Всё первое поколение колонистов жило до отлёта сюда в таких вот ужасающих, в кавычках, условиях. При этом нисколько не комплексуя по данному поводу. Если ты чего не пробовал, тебе того и не надо. Только здесь я оценил этот невероятный кайф – упругость штурвала в руках. Мощь машины, которая подчиняется твоей воле. Я ведь участвовал в создании всего этого. Мы строили первые самолёты, испытывали их. Разбивались… Кто‑то насмерть…

Взгляд Анатолия Ивановича на мгновение затуманился; капитан торжественно перекрестился. Юра вдруг подумал: не связана ли хромота их начальника с тем периодом его жизни?

– Но это того стоило. Это оказалось таким делом, за которое не жалко всё отдать. У нас были любые чертежи – от самолёта Можайского до последних образцов беспилотных лайнеров, способных двигаться в трёх средах. Несмотря на такой задел, предоставленный нам предками, мы чувствовали себя пионерами авиации. Ведь многое приходилось менять. Искать замену недоступным нам сплавам и пластикам, пересчитывать прочностные характеристики узлов под условия другой планеты. Под другой состав и другую плотность атмосферы, под отличную от земной силу тяжести. Перекраивать, казалось бы, незыблемые формулы. Техническое творчество это, скажу я вам, увлекательная штука. Когда занимаешься интересным и нужным делом, уже не обращаешь внимания на то, успел ты пообедать, вовремя ли лёг спать…

– Я понял! – воскликнул Воронцов. – У меня такое было, когда я осваивал схемотехнику. Всю ночь ковыряешься с деталями, паяешь. Потом под утро подключаешь питание к только что собранному тобой приёмнику, а он оживает, начинает говорить разными голосами.

– Молодец, Юра. Ты хоть и мажор, но мажор правильный. Суть уловил. Большинство людей на Земле, по крайней мере, в то время, когда я там жил, не имели возможности заниматься чем‑то подобным. Устройства стали слишком сложными, слишком компактными. Их создание стало уделом ограниченной группы технических специалистов, по сути, отдельной касты людей, отбираемых в гильдии инженеров и учёных ещё в детские годы. Система профориентации безошибочно отсортировывала «физиков от лириков». И неизвестно ещё, кто был несчастнее – запертые в наукоградах «головастики», или плебс, беззаботно проживающий свои жизни в мегаполисах.

– А я бы, шеф, не отказался от беззаботной жизни в большом городе, – мечтательно пропел Кирилл. – Никаких тебе жутких тварей, никаких природных катаклизмов. За тебя уже обо всём подумал кто‑то наверху. Предоставил тебе работу, хату. Много свободных раскрепощённых девушек вокруг. И, главное, есть куда их повести. В городе куча развлечений на любой вкус. Чем плохо?

– Ты бы через месяц запросился обратно, балбес. Уж я‑то тебя знаю, как облупленного. Взвыл бы от тоски, и сбежал бы из этого рая.

– Ну… пожалуй. Но если б не знал, что можно как‑то по‑другому, не сбежал бы. Ты же сам сказал, что всё познаётся в сравнении. Значит, пора рассказать нам о своей скучной и никчёмной земной жизни.

– Мне, я считаю, грех жаловаться на свою прошлую жизнь, – сказал Анатолий Иванович. – Поскольку я состоял в пресс‑службе при Новосибирском Академгородке, мне повезло по работе объездить весь земной шар. А это, как вы, наверно, можете догадаться, совсем не то, что годами сидеть на одном месте. Ведь большинство жителей планеты самой глобальной сетью привязано к определённому ареалу обитания. Да и не попутешествуешь особо в условиях энергодефицита…

Второй помощник захохотал.

– Ух ты. Мы тут выслушали увлекательную лекцию о тупой безысходности существования плебса, а лектор‑то, оказывается, вовсе не относился к этому самому плебсу!

– Ничего ты, Киря, не понял, – расстроился Анатолий Иванович. – Мне, побывавшему во многих местах, лишь яснее была видна общая картина.

– Да ладно, скучаешь поди по Земле?

– Вот ты дурачок. Будто не понимаешь, что настоящий Савицкий никуда не улетел. Он, по всей видимости, продолжил работать журналистом дальше, как и работал, до самой пенсии. На этой планете оказался всего лишь его молодой клон. И этот клон в полном восторге от своей новой жизни. И ни за что не променял бы её на предыдущую.

Но Кирилл из вредности продолжал гнуть своё.

– Ну неужели совсем‑совсем ничего не хотелось бы оттуда перетащить?

– Хм. Странная конечно, штука… Ни за что не догадаетесь по чему я по‑настоящему скучаю иногда.

Заинтригованные, все замерли в ожидании. А капитан вовсе не спешил продолжать. Он опять откинулся на спинку кресла, будто задумался о чём‑то.

– Иваныч? – не выдержал второй помощник.

– Во, вспомнил! – будто бы очнулся командир. – Слово вспомнил. Этносы! Разнообразие этносов.

– Чего-о???

– Скучаю я, друзья мои, по огромному количеству культур, существующих на Земле. По шотландцам с их юбками, по чопорным англичанам, по странным японцам, по индусам, креолам, неграм в конце концов… Когда улетали, никто ведь не подумал, что кто‑то будет тосковать по этому сумасшедшему человеческому винегрету!

5. Металлический птеродактиль

Утром в кают‑компании дирижабля состоялось ещё одно важное совещание.

Жора разложил на столе навигационную карту, на которой вахтенные каждые двадцать минут отмечали местоположение «Яхонта». Юра пробежал глазами сначала по короткой цепочке точек, которая обозначала изменение курса дирижабля перед тем, как он оказался внутри циклона. Затем его взгляд скользнул по плавным изгибам маршрута, проделанного ими за неполные сутки, уже вместе с ураганом. Последняя из точек находилась как раз напротив Мыса Доброй Надежды. Именно так наши воздухоплаватели про себя успели окрестить крайнюю западную оконечность Южного материка.

По осунувшемуся лицу Анатолия Ивановича было видно, что он практически не спал, решая сложную задачу по спасению воздушного корабля.

– Итак, ребятки, что мы имеем на данный момент.

Палец Савицкого упёрся в маленький массив чёрных прямоугольников на краю жёлтого бесформенного пятна. Жёлтое пятно обозначало Южный материк. Прямоугольники – Новый Шанхай.

Город‑порт остался значительно восточнее того места, где на карте красовалась последняя карандашная метка.

– Важный вопрос, озвученный Кириллом на предыдущем совете, требует ответа. И решения. Сейчас от Шанхая нас отделяет тысяча шестьсот пятьдесят миль. Яша по моей просьбе прикинул запас хода, которым мы обладаем на текущий момент.

Этой ночью каждый не раз производил вычисления, поэтому все уже примерно представляли цифру, которая будет озвучена.

– При отсутствии ветра наш корабль в экономичном режиме пройдёт в лучшем случае полторы тысячи миль.

Экипаж поприветствовал эту крайне полезную информацию угрюмым молчанием. На то, чтобы выйти из циклона могут потребоваться сутки, а то и двое. Зависнуть в бесконечном дрейфе посреди Антарктического океана – перспектива малопривлекательная. Погодная аномалия, которая несла их сейчас на юг, – явление для этого времени года крайне редкое. Попутного ветра в ближайшие месяцы не будет. Единственный выход – выбраться как можно быстрее из урагана и вызвать по рации буксир. При таком раскладе спасательная операция может занять от двух недель до месяца. Все это прекрасно понимали.

Палец Анатолия Ивановича пропутешествовал вдоль побережья Южного материка, скользнул по Мысу Доброй Надежды и упёрся в россыпь жёлтых причудливых «клякс» рядом с ним.

– Впереди по курсу у нас находится безымянный архипелаг. Два больших острова, и с десяток помельче. Изначально я планировал обогнуть острова с запада. Потом мне показалось, что есть возможность пройти вот этим вот проливом.

Ноготь капитана упёрся в голубую полоску между двумя «кляксами».

– Как видите, пролив достаточно широк. А оба больших острова архипелага – это конусы потухших вулканов. Высоких вулканов. В отличие от плоского мыса, возле которого мы сейчас находимся. И в связи с этим у меня возникла интересная мысль!

***

– Юра, продублируй потом ещё раз на китайском, – попросил Анатолий Иванович, переключая свою гарнитуру на громкую связь.

Воронцов кивнул и поднял вверх большой палец.

– Доброе утро, уважаемые пассажиры, – уверенный, хорошо поставленный голос капитана полился из динамиков, установленных во всех помещениях «Яхонта». – Через тридцать минут наш корабль войдёт в зону повышенной турбулентности. Возможны резкие толчки, тряска. Просьба всем ещё раз проверить, хорошо ли закреплен на полках ваш багаж. За пятнадцать минут до входа в зону прозвучит дополнительное оповещение. После второго предупреждения все пассажиры обязаны немедленно занять места на своих койках и выдвинуть предохранительные поручни. Убрать поручни и покинуть койки можно будет только после специального объявления.

С камбузом и медпунктом командир связался чуть позже, потребовав у кока и штатного фельдшера дополнительной проверки того, хорошо ли уложена посуда и прочее имущество.

После того как Жора завершил плавный разворот несколькими кабельтовыми ниже острова по ветру, Анатолий Иванович выгнал его из за штурвала, переключил управление на джойстики и повёл дирижабль сам.

Когда командир принял решение встать с подветренной стороны острова, все долго не могли поверить, что это не глупая шутка. Постановка воздушного корабля на якорь отрабатывалась экипажами лишь в теории, поскольку на практике являлась процедурой весьма опасной. Швартовка воздушных гигантов в аэропортах всегда выполнялась многочисленной, хорошо обученной бригадой, как правило, в безветренную погоду.

Но якорь‑таки на дирижаблях имелся. И механики, конечно, не забывали обслуживать тросовую якорную лебёдку. В рамках общего регламента.

И вот, кошмарный сон экипажа сбывался наяву.

Под рубкой – пляж чёрного песка, украшенный абстракцией из разбросанных как попало плетей светло коричневых водорослей. «Яхонт» медленно подползал к склону горы, вершина которой терялась в завихрениях тумана. Берег выглядел крайне негостеприимно. Из джунглей, покрывающих склон, торчали красные перья скал. В другой ситуации пейзаж выглядел бы сказочно красиво, но сейчас при взгляде на эти острые каменные ножи Юру сразу прошиб холодный пот.

– По одному стрелку на каждый сектор! Места занять немедленно!

Кирилл убежал наверх, Виктор спустился в один из нижних стрелковых блистеров. Маловероятно, что из кустов в такую погоду на них вдруг выскочит какая‑то безумная птица, но предосторожность лишней не будет. Юрия также отправили вниз, следить за процессом постановки. В рубке, не считая капитана, находящегося за штурвалом, остались Белов и Фридман.

– Отдать якорь!

Жора, перекрестившись, переключил тумблер стопора лебёдки, и в то же мгновение где‑то под ногами звонко затрещал храповик.

Юра, прильнув к стёклам нижней полусферы, увидел, как железное тело якоря скрылось в зелени джунглей. Трос провис. Потом натянулся под нагрузкой.

– Есть, – повернувшись в сторону люка, крикнул он, – якорь взял!

Капитан сбросил газ. Ветер, потерявший свою яростную мощь в тени острова, всё же оставался сильным. Под его напором воздушный гигант начал плавно пятиться назад. Яков стравливал трос; Анатолию Ивановичу оставалось удерживать машину на безопасной высоте.

Его пальцы, крепко сжимавшие джойстики, побелели. По лысине текли капли пота.

– Кажется, наш дурацкий план сработал, – сквозь плотно сжатые зубы выдавил командир, когда «Яхонт» отошёл от берега на достаточное расстояние.

И тут нос корабля резко повело в сторону.

В завихрениях ветра дирижабль начал «рыскать». Амплитуда¹⁷ этого процесса, конечно, была огромной, поэтому между рывками проходил довольно большой промежуток времени. Но на самый первый рывок рулевой не успел среагировать.

«Динь‑динь‑динь! Тун‑н!!!» – сказал натянувшийся до предела якорный трос.

Корпус корабля ответил стоном металлического каркаса и звоном растяжек.

От толчка, произошедшего в результате резкой остановки, внутри гондолы также случилось много всего интересного. На камбузе послышался грохот и звон бьющейся посуды; со стороны пассажирских кают – тяжёлые удары непонятного происхождения и даже приглушённые крики.

– Дела неважные, – спокойно объявил Анатолий Иванович, гася маневровыми двигателями второй рывок, – хорошо, что волос на голове нет. На лысине свежую седину не видно.

– Если что, шеф, готов менять, – подскочил Жора.

– Да не, я нормально уже. Дело в другом. Если ветер не уляжется, и нам придётся отрабатывать такие рывки весь день до вечера, то насмарку идёт весь мой гениальный план по экономии топлива на обратную дорогу. Тогда уж проще отцепиться и дрейфовать дальше. Как минимум, кучу нервов сбережём.

Потирая плечо, из люка, ведущего на нижний пост, показался Воронцов. Его во время резкой остановки хорошо приложило о борт.

– Анатолий Иванович!

– Чего тебе, малой?

– Я картинку из руководства вспомнил. Там, где в сильный ветер рекомендуется дирижабль на две растяжки ставить, под углом в шестьдесят градусов.

– Да я уж думал про это. Слишком опасно.

– Проще не бывает. Я спущусь, гайдроп¹⁸ за камень на берегу закреплю, а из кабины потом длину подрегулируем на кнехте.

– Просто у него всё. Тебя точно не отпущу. Случись что, твой отец мне голову оторвёт.

– Я пойду, – сказал вдруг Георгий, – Юра дело предлагает.

– Я предложил, я и пойду! – заупрямился Воронцов, аж покраснев от возмущения. – Я на тренировках тысячу раз по тросу спускался.

В этот момент налетел очередной шквал. Капитану пришлось на несколько секунд отвлечься на управление. А когда он смог снова сосредоточиться на том, что происходит в кабине, Юрий уже стоял в обвязке перед люком, готовый к десантированию.

– Ладно. Давай только без фокусов! Жора, помоги Юрку.

***

Гондола дирижабля снова нависла над пляжем.

Юра, регулируя скорость спуска «восьмёркой¹⁹» и подстраховывая себя жумаром²⁰, благополучно прибыл вниз. Твёрдая земля под ногами, как это бывает обычно после долгого полёта, показалась внезапно зыбкой.

Махнув рукой Георгию, Воронцов выпрыгнул из обвязки, оставив её болтаться на десантном тросе, и потрусил вдоль линии прибоя вправо, туда где он ещё сверху приметил подходящий камень.

Кромка воды, он знал – самое безопасное место на пляже. Странно, но сухопутные хищники никогда не прячутся в песке ближе двадцати метров от границы суши. А морские гады редко подходят к этой же границе со своей стороны. Но оставшиеся пятьдесят метров до того места, где Юра планировал закрепить гайдроп, проверить было необходимо.

Самый простой способ – насыпать в карманы обкатанную океаном гальку, и двигаться, швыряя камни туда, куда планируешь наступить ногой. Так молодой человек и поступил. Вскоре он уже застёгивал карабин на гайдропе, надёжно обёрнутом вокруг скалы. Обратный путь должен был занять ещё меньше времени.

Гордый и счастливый, Юра вприпрыжку бежал назад, шлёпая тяжёлыми башмаками по плоским языкам волн, вылизывающих пляж, когда жуткий звук, идущий сверху, заставил его остановиться, пригнуться и обхватить голову руками.

Это сигналил «Яхонт».

Не понимая, что происходит, Воронцов, до этого внимательно смотревший себе под ноги, поднял, наконец, глаза.

То, что он увидел, было невероятно настолько, что он тут же зажмурился. Впрочем, большой четырёхмоторный самолёт, летящий, как казалось, прямо на него, никуда не исчез и после того, как Юра глаза вновь открыл.

От второго гудка «Яхонта» у него заныли зубы.

Машина приближалась справа. Она шла низко над водой, вдоль берега; лётчик, похоже, собирался посадить её в той же бухте, где нашёл убежище дирижабль. С самолётом явно творилось неладное. Оба двигателя на левом крыле работали с перебоями и «стреляли», правые движки натужно ревели. За машиной тянулся дымный след.

Все последующие события произошли очень быстро.

Неизвестный лётчик, наконец заметивший слона в том месте, где он намеревался плюхнуться, сперва потянул рычаг на себя, но, увидев, что не успевает набрать высоту, резко отдал его и взял правее, намереваясь проскочить под брюхом воздушного корабля, ближе к его корме.

Скорее всего, гигант не почувствовал бы прохода самолёта под своим телом, но, чего‑то испугавшись, лётчик включил форсаж как раз в тот момент, когда его машина скользила под килем «Яхонта».

Корма дирижабля медленно пошла в сторону и вниз. Нос, соответственно, качнулся вверх. Юре с той точки, где он находился, не видно было Анатолия Ивановича, но, судя по всему, тот тут же попытался выровнять корабль. Маневровые движки взревели… И заглохли.

Хвостовой плавник самолёта перерезал топливную магистраль, проложенную рядом с обшивкой дирижабля. Потеряв часть хвоста, почти потеряв управление, чужой аппарат взмыл над каменистым мысом, прикрывающим бухту с востока, и скрылся за ним.

«Вот мы и встретились с ночным птеродактилем-буревестником!» – промелькнула мысль в голове у юноши. И тут же он, забыв обо всём, сломя голову, понёсся к тому месту, где оставил обвязку. Она стремительно удалялась, поднимаясь выше и выше. Трос скользил по песку, разматывая петли.

Юра прыгнул, надеясь успеть ухватиться, но куда там! Конец верёвки издевательски качался над ним на недосягаемой высоте.

Напирающий спереди ветер всё сильнее задирал нос «Яхонта». А корма его опасно приближалась к воде. Корабль казался целым, но понятно было, что на одной из его секций повреждена оболочка, и часть лёгкого газа сейчас уходит в атмосферу.

Подать дирижабль вперёд капитан не мог – там был опасный склон. Включение маршевых движков на реверс означало следующее – ещё ниже просадить корму, допустить её залипание к поверхности воды, и, в итоге, утопить эти движки. Оставался один способ спасти корабль.

Воронцов в остолбенении наблюдал, как вниз рушатся тонны воды из балластных цистерн, как с противным щелчком улетает в кусты обрезанный Жорой гайдроп, как бешено разматывается якорный трос. Выстрел жвака‑галса²¹, и «Яхонт» – Юрин дом, Юрина крепость, взмыл в небеса. Подхваченный верховым ветром, гигант начал быстро удаляться, в попытке развернуться вразнобой работая двумя оставшимися моторами.

Ещё минута, и он пропал в тумане.

О том, что только что произошло на берегу, какое‑то время напоминал лишь едкий запах выхлопных газов и якорный трос, наискосок уходящий в воду. Потом запах улетучился, остался только стальной трос.