Тэд Уильямс
Башня Зеленого Ангела. Том 1

– Нет, я не собирался входить с тобой в контакт, – ответил Саймон, который теперь, когда ему больше не грозила опасность, почувствовал смущение. – Я пытался отыскать Мириамель – королевскую дочь. Я тебе о ней рассказывал.

– В одиночку, на Дороге Снов? – В голосе Джирики слышался гнев, смешанный с холодным смехом. – Юный глупец! Если бы я не отдыхал рядом с тем местом, где ты находишься, – рядом мысленно, я имел в виду, – лишь Роща знает, какая судьба тебя ждала бы. – Через несколько мгновений от Джирики повеяло теплом. – И все же я рад, что с тобой все в порядке.

– И я рад тебя видеть. – Так и было. Раньше Саймон не понимал, как сильно ему не хватало спокойного голоса Джирики. – Мы находимся на Скале Прощания – на Сесуад’ре. Элиас послал к нам армию. Ты можешь помочь?

Изящное лицо ситхи помрачнело.

– Я не смогу прийти к вам в ближайшее время, Сеоман. Береги себя. Мой отец Шима’онари умирает.

– Я… я сожалею…

– Он убил пса Нику’а, величайшее животное, когда-либо выросшее на псарнях Наккиги, но получил смертельную рану. Это еще один узел в бесконечном мотке пряжи – еще один долг крови к Утук’ку и… – Он колебался. – И еще: Дома собираются. Когда моего отца наконец заберет Роща, зида’я ступят на тропу войны. – После короткой вспышки гнева ситхи вновь обрел свое обычное спокойствие, но Саймону показалось, что он уловил легкое напряжение и возбуждение.

Саймон почувствовал надежду.

– Вы объединитесь с Джошуа? И будете сражаться рядом с нами?

Джирики нахмурился.

– Я не могу тебе ответить, Сеоман, и не стану давать ложных обещаний. Если все будет так, как хочу я, мы будем воевать и снова ситхи и смертные станут сражаться вместе. Но многие, у кого имеются собственные представления, со мной не согласятся. Мы бессчетные сотни раз танцевали вместе в честь конца года с тех пор, как в последний раз все Дома собирались вместе для военного совета. Взгляни!

Лицо Джирики замерцало и исчезло, и на мгновение Саймон увидел затянутый туманом огромный круг деревьев с серебристыми листьями и высокими, точно башни, стволами. На поляне собралось огромное войско ситхи, сотни бессмертных, закованных в доспехи самых разных форм и цветов, мерцавших в колоннах солнечных лучей, пробивавшихся сквозь листву.

– Смотри. Представители всех Домов пришли в Джао э-Тинукай’и. Здесь Чека’исо Янтарные Локоны, а также Зиньяда из потерянного Кементари, прозванная Госпожа Преданий и Йизаши Серое Копье. Пришел даже Каройи, Высокий Всадник, который не появлялся в Доме Ежегодного танца со времен Ши’ики и Сендиту. Все вернулись, и мы будем сражаться как единый народ, чего не случалось со времени падения Асу’а. Смерть Амерасу и жертва моего отца не будут напрасными.

Войско в доспехах потускнело, и Саймон вновь увидел Джирики.

– Я не располагаю всей полнотой власти, чтобы повести наши силы, – продолжал ситхи, – и у нас, зида’я, есть множество других обязательств. Я не могу обещать, что мы придем, Сеоман, но я приложу все силы, чтобы выполнить свой долг перед тобой. Если ты будешь очень во мне нуждаться, позови меня. Ты знаешь, я сделаю все, что смогу.

– Я знаю, Джирики. – Казалось, ему следовало о многом рассказать ситхи, но разум Саймона пребывал в смятении. – Я надеюсь, что мы скоро встретимся.

Наконец Джирики улыбнулся.

– Я уже однажды сказал, мальчик, что мы скоро встретимся – так говорит моя житейская мудрость. Будь храбрым.

– Буду, – ответил Саймон,

Лицо ситхи снова стало серьезным.

– А теперь, пожалуйста, иди. Как ты теперь знаешь, Свидетель и Дорога Снов утратили прежнюю надежность – и стали опасными. Кроме того, я сомневаюсь, что произнесенные здесь слова были недоступны чужим ушам. То, что Дома собираются, не является тайной, но планы зида’я – секрет. Избегай этих мест, Сеоман.

– Но мне нужно отыскать Мириамель, – упрямо сказал Саймон.

– Боюсь, ты отыщешь только неприятности. Оставь свои попытки. Кроме того, нельзя исключать, что она прячется, а ты приведешь к ней врагов.

Саймон с чувством вины подумал об Амерасу, но сообразил, что Джирики не собирался напоминать ему об этом, а хотел лишь предостеречь.

– Ну, как скажешь, – не стал спорить он.

Получается, все было напрасно.

– Хорошо. – Ситхи прищурился, и Саймон почувствовал, что он сейчас уйдет.

Тут ему в голову пришла новая мысль.

– Но я не знаю, как вернуться назад!

– Я тебе помогу. А теперь прощай, мой Хикка стайа.

Черты лица Джирики потускнели и исчезли, и вокруг Саймона остался лишь мерцавший серый туман. По мере того как он начал рассеиваться, Саймон вновь ощутил слабое прикосновение, женское присутствие, к которому потянулся в момент страха. Оставалась ли она с ними во время их разговора? Шпионила ли, как опасался Джирики? Или это Мириамель, которая каким-то образом отделена от него, но чувствует, что он где-то рядом? Кто же это?

Когда Саймон вернулся в свое тело, дрожа от холода под разбитым куполом Обсерватории, он уже сомневался, что когда-нибудь получит ответ на свой вопрос.

6. Морская могила

Мириамель долго расхаживала взад и вперед по маленькой каюте, и ей стало казаться, что доски пола постепенно истончаются у нее под ногами.

Она пребывала в жутком нервном возбуждении и была готова перерезать горло графу, пока он спит. Но теперь, под руководством Ган Итаи, она спрятала украденный кинжал и ждала – вот только сама не знала, чего именно. Мириамель дрожала, но не от гнева и разочарования: ее мучил страх, который ей удалось преодолеть благодаря мысли, что все закончится быстро, но теперь он вернулся. Как скоро Аспитис заметит пропажу кинжала? Несомненно, он решит, что его украла Мириамель. И тогда он придет к ней, готовый ко всему, а она отправится на свадьбу в настоящих цепях, как Кадрах.

Расхаживая по каюте, она обращалась к благословенной Элизии и Усирису с просьбой о помощи, но как-то равнодушно, словно они были ее старыми родственниками, глухими и утратившими разум. У нее больше не осталось сомнений, что все случившееся с нею на этом корабле совершенно не интересовало богов, позволивших ей оказаться в таком ужасном положении.

Мириамель говорила себе, что совершила две ошибки. После детства, проведенного в окружении льстецов и слуг, она твердо верила, что есть только один способ добиться достойной жизни: слушать себя и решительно идти вперед, не обращая внимания на слова и действия других людей, – но именно такое поведение привело ее в столь ужасающее положение. Она сбежала из замка дяди, не сомневаясь, что только она одна способна изменить ход событий, но жестокое течение времени и истории не стали ее дожидаться, и то, что она рассчитывала предотвратить, случилось – Наглимунд пал, армия Джошуа разбита, – и она лишилась цели.

И теперь ей казалось, что самое разумное – прекратить сопротивление, положить конец бесконечным попыткам плыть против течения и начать дрейфовать по жизни, ни о чем не думая. Однако и этот план оказался таким же глупым, как и предыдущий, апатия привела ее в постель Аспитиса, а скоро она станет его королевой. Мириамель на некоторое время позволила безысходности взять над собой верх – она убьет Аспитиса, а потом с ней разберутся его люди, все быстро закончится, и у нее не останется сложных обязательств. Но Ган Итаи ее остановила, и теперь она бездействовала вместе с кораблем, попавшим в штиль.

Наступил час выбора, так говорили Мириамель ее учителя – как в случае с Пелиппой, изнеженной женой аристократа, которой пришлось решать, следует ли ей объявить о своей вере в осужденного Усириса. Картины из детского молитвенника были все еще свежи в памяти Мириамель. Юную принцессу больше всего завораживала серебряная краска на платье Пелиппы. О самой Пелиппе Мириамель особенно не думала, как и о попавших в легенды и истории обычных людях, изображения которых украшали стены.

Лишь совсем недавно ее заинтересовали их чувства. Могли ли воевавшие короли, изображенные на гобеленах Санцеллана, расхаживать взад и вперед в своих древних залах, когда им приходилось принимать мучительно трудные решения, не думая о людях, которые родятся через столетия, а стараясь рассмотреть незначительные факты текущего момента, чтобы увидеть в них закономерность, способную помочь им сделать правильный выбор?

Корабль тихонько покачивался на мелкой зыби, солнце неспешно поднималось в небо, а Мириамель продолжала расхаживать по каюте и думать. Наверняка должен существовать путь, который позволит сохранить отвагу, не совершая глупостей, быть упругой, не превращаясь в расплавленный воск. И где-то между крайностями есть возможность уцелеть? И если так, сможет ли она выстроить для себя дальше достойную жизнь?

В каюте, освещенной лампой, вдали от солнца, Мириамель продолжала размышлять. Она мало спала прошлой ночью – и сомневалась, что уснет в следующую… если вообще до нее доживет.

В дверь негромко постучали. Мириамель считала, что готова к встрече с Аспитисом, но ее пальцы дрожали, когда она потянулась к дверной ручке.

Пришла Ган Итаи, но в первый момент Мириамель подумала, что это другая ниски, так сильно изменилась внешность смотрящей-за-морем. Золотисто-коричневая кожа стала почти серой, на лице появились новые морщины, глаза покраснели, и Мириамель показалось, что они смотрят на нее откуда-то издалека. Ниски завернулась в плащ, словно влажный застоявшийся воздух, предшествующий буре, мог вызвать простуду.

– Клянусь милосердием Эйдона! – воскликнула Мириамель, поспешно впуская в каюту Ган-Итаи и закрывая за ней дверь. – Вы больны? Что случилось? – Конечно, Аспитис узнал о пропаже кинжала – другой причины для ужасного вида ниски быть не могло. Мириамель даже с некоторым облегчением смотрела теперь в будущее. – Вам что-то нужно. Вода?

Ган Итаи лишь устало подняла руку.

– Мне ничего не нужно. Я… размышляла.

– Размышляли? О чем? – спросила Мириамель.

Ниски покачала головой.

– Не перебивай меня, девочка. Я должна кое-что тебе сказать. Я приняла решение. – Ниски уселась на кровать Мириамель, двигаясь так, словно она постарела на сорок лет. – Во-первых, ты знаешь, где находится шлюпка?

Мириамель кивнула.

– В центре корабля, по правому борту, висит на веревках брашпиля. – Все же была некоторая польза от детства, проведенного на берегу моря.

– Хорошо. Отправляйся туда сегодня днем, когда будешь уверена, что тебя никто не увидит. И спрячь там вот это. – Ниски распахнула плащ и бросила на кровать несколько свертков. Четыре меха, наполненных до верха водой, и еще два, завернутых в мешковину. – Хлеб, сыр и вода, – объяснила Ган Итаи. – И несколько костяных крючков, чтобы ты могла поймать рыбу и пополнить запас еды. Еще кое-какие мелочи, которые могут оказаться для тебя полезными.

– И что это значит? – Мириамель вопросительно посмотрела на пожилую женщину.

Ган Итаи все еще выглядела так, словно на ее плечах лежала огромная тяжесть, но глаза приобрели осмысленное выражение. Более того, они заблестели.

– Ты спасешься. Я не стану сидеть и смотреть, как тебя опутывает зло. И не смогу называть себя истинной дочерью Навигатора, если ничего не сделаю.

– Но это же невозможно! – Мириамель пыталась прогнать безумную надежду. – Даже если я сумею покинуть корабль, Аспитис выследит меня за несколько часов. И ветер поднимется задолго до того, как я успею добраться до земли. Неужели вы думаете, что я сумею исчезнуть в дюжине лиг открытого моря или грести быстрее, чем плывущее под парусом «Облако Эдны»?

– Грести быстрее? Нет. – На лице Ган Итаи появилось странное гордое выражение. – Конечно нет. Мой корабль быстроходен, как дельфин. Ну, а как… предоставь это мне, дитя. Таков мой долг. Однако тебе предстоит сделать кое-что еще.

Мириамель проглотила дальнейшие возражения. Глупое упрямство ни к чему хорошему не приводило ее в прошлом.

– Что?

– В трюме, в одной из бочек, стоящих у правого борта, лежат инструменты и другие металлические предметы, залитые маслом. На бочке есть надпись, и ты найдешь ее без труда. Спустись в трюм после заката, возьми долото и молоток и разбей цепи Кадраха. Но он должен будет это скрыть – на случай, если кто-то спустится в трюм.

– Разбить его цепи? Но весь корабль меня услышит. – Мириамель почувствовала, как ее охватывает усталость.

Она уже не сомневалась, что план ниски невозможно осуществить.

– Если меня не подводит нос, очень скоро начнется шторм, – заявила Ган Итаи. – А корабль издает множество звуков под сильным ветром. – Ниски подняла руку, чтобы предотвратить дальнейшие вопросы. – Просто разбей цепи, после чего уходи из трюма и возвращайся в свою каюту или любое другое место, но не позволяй никому закрыть тебя на замок. – Она выразительно взмахнула рукой. – Даже если тебе придется притвориться больной или безумной, ты не должна допустить, чтобы тебя закрыли на ключ. – Золотые глаза смотрели на Мириамель до тех пор, пока та не почувствовала, как исчезают все ее сомнения.

– Да, – сказала она. – Я так и сделаю.

– Затем, в полночь, когда луна окажется вот здесь, – ниски указала на точку на потолке, словно небо находилось прямо над ними, – спустись вниз за своим ученым другом и отведи его к шлюпке. А я позабочусь, чтобы ее спустили на воду. – Ган Итаи подняла взгляд, словно ей в голову пришла новая мысль. – Ради того, чего-нет-на-карте, сделай так, чтобы в лодке были весла! Отыщи их после того, как спрячешь воду и еду.

Мириамель кивнула. Что же, вопрос решен. Она сделает все, что в ее силах, чтобы жить, но если потерпит неудачу, то не будет сопротивляться неизбежному. Даже став ее мужем, Аспитис Превес не сможет заставить ее жить против воли.

– А что будете делать вы, Ган Итаи?

– То, что должна.

– Но это был не сон! – Тиамак начал сердиться. Как же убедить огромного грубияна риммера? – Со мной говорила Джелой, мудрая женщина из леса Альдхорт, ей помогала девочка, она появлялась во всех моих последних снах. Я читал про такое. Это одна из возможностей Искусства адептов.

– Успокойся, друг. Я не говорю, что ты все выдумал. – Изгримнур отвернулся от старика, терпеливо ждавшего следующего вопроса, который задаст ему герцог. И, хотя он не мог ответить, тот-кто-был-Камарисом, казалось, получал детское удовольствие от внимания и мог часами с улыбкой сидеть рядом с Изгримнуром. – Я слышал про Джелой. Я тебе верю. И, когда мы сможем отсюда уйти, твоя Скала Прощания станет вполне подходящей целью. Ходят слухи, будто лагерь Джошуа находится где-то рядом с ней. Но я не могу допустить, чтобы любой сон, пусть и призывающий к срочным действиям, заставил меня уйти прямо сейчас.

– Почему? – Тиамак и сам не знал, по какой причине он чувствовал необходимость покинуть постоялый двор как можно скорее. Просто ему надоело быть бесполезным. – Что мы можем сделать здесь?

– Я жду Мириамель, племянницу принца Джошуа, – ответил риммер. – Диниван послал меня на этот богом забытый постоялый двор. Быть может, он и ее сюда направил. И раз уж я поклялся ее найти – а я потерял след, – то должен некоторое время здесь оставаться.

– Но если он послал ее сюда, почему она еще не пришла? – Тиамак знал, что напрашивается на неприятности, но ничего не мог с собой поделать.

– Возможно, ее задержали. Быстро добраться сюда пешком невозможно. – Маска спокойствия начала сползать с лица Изгримнура. – Проклятье. Успокойся! Я рассказал тебе все, что знаю. Если хочешь уйти, иди! Я не стану тебе мешать.

Тиамак закрыл рот, повернулся и захромал туда, где лежали его вещи. Он принялся их разбирать, без особого желания готовясь к уходу.

Но следует ли это делать? Ему предстояло длинное путешествие, и лучше проделать его со спутниками, пусть и не обращающими внимания на его чувства. Или правильнее вернуться в свой дом на баньяне, в самом сердце болот, возле деревни Роща. Но соплеменники потребуют от него ответа, они захотят узнать, чем закончилась его миссия в Наббане – и что он им ответит?

Тот, Что Всегда Ступает по Песку, помоги мне избавиться от сомнений и неуверенности!

Дрожавшие пальцы Тиамака коснулись пергамента, он вытащил страницу из утраченной книги Ниссеса и немного покачал ее на ладони. Этот маленький успех в любом случае никто у него не отнимет. Он, и только он, ее нашел. Но печаль печалей, рядом больше нет Моргенеса и Динивана, чтобы восхититься отрывком!

 
…Приведите из Скалистого сада Нуанни, —
 

прочитал он про себя. —

 
Того, кто хоть и ослеплен, но может видеть.
Найди Клинок, что положит Розу
К подножию великого Дерева риммера.
Найди Призыв, чей громкий Зов
Назовет имя Зовущего.
На корабле в самом Мелком Море,
Когда Клинок, Призыв и Человек
Придут к правой Руке Принца,
Тогда Пленник снова обретет свободу…
 

Тиамак вспомнил ветхое святилище Нуанни, которое нашел во время своих блужданий по городу несколько дней назад. Тяжело дышавший, полуслепой священник не сумел рассказать ему ничего важного, хотя весьма охотно заговорил с ним после того, как Тиамак бросил несколько мелких монеток в чашу для приношений. Судя по всему, Нуанни был морским богом древнего Наббана, но дни его славы прошли до того, как появился юный Усирис. Сейчас последователей древнего Нуанни почти не осталось, заверил его священник, и, если бы не несколько маленьких островков, где обитали его суеверные почитатели, никто из ныне живущих не помнил бы имя Нуанни, хотя когда-то бог охранял моряков и его истово почитали все, кто бороздил океаны. Старый священник полагал, что это последнее святилище бога на континенте.

Тиамак получал удовольствие от звучания теперь уже знакомого имени, которое ему встретилось в пергаменте, но сейчас о нем не думал, он размышлял о первой строке таинственного стихотворения – может ли «Скалистый сад Нуанни» означать разбросанные острова залива Фираннос?..

– Что у тебя там, малыш? Быть может, карта?

– Ничего. Вас это не касается. – Тиамак быстро свернул пергамент и убрал в сумку к другим вещам.

– Нет нужды пытаться откусить мне голову, – проворчал герцог. – Давай, приятель, поговори со мной. Ты и в самом деле уходишь?

– Я не знаю. – Тиамак не хотел поворачиваться и смотреть на него. Риммер был таким огромным и внушительным, что вранн рядом с ним чувствовал себя ужасно маленьким. – Может быть. Но мне будет сложно проделать такой длинный путь в одиночку.

– Кстати, а как ты пойдешь? – Интерес в голосе Изгримнура казался искренним.

Тиамак задумался.

– Один я не буду привлекать внимание. Поэтому выберу самый прямой путь, по суше через Наббан и владения тритингов. Это будет долго, но я не боюсь лишних усилий. – Тут он нахмурился, вспомнив о больной ноге. Она так и не зажила, и он понимал, что едва ли сможет пройти значительное расстояние. – Возможно, я куплю ослика, – добавил он.

– Для вранна ты хорошо говоришь на вестерлинге. – Изгримнур улыбнулся. – Ты используешь слова, которых я не знаю.

– Я же объяснял, – сухо ответил Тиамак. – Мне довелось учиться вместе с эйдонитскими братьями в Пердруине. Кроме того, я многое узнал от Моргенеса.

– Конечно, – кивнул Изгримнур. – Но если тебе придется путешествовать – не привлекая внимания, как ты сказал, – что тогда? Ты воспользуешься тайными тропами болотных жителей или что-то вроде того?

Тиамак посмотрел на Изгримнура и обнаружил, что тот внимательно его изучает. Тиамак тут же опустил глаза, пытаясь скрыть улыбку. Риммер пытался его обмануть, словно Тиамак был ребенком! Однако это показалось вранну забавным.

– Наверное, я полечу.

– Полетишь?! – Тиамак представил недоумение, которое появилось на лице герцога. – Ты спятил?

– О нет, – серьезно ответил Тиамак, – это фокус, известный всем путешественникам-враннам. Как вы думаете, почему нас можно увидеть только в Кванитупуле, где мы позволяем себя увидеть? Вам наверняка известно, что когда огромные, неуклюжие жители материка заявляются во Вранн, они не находят там ни одной живой души. А дело в том, что мы, когда требуется, можем летать. В точности как птицы. – Он искоса бросил взгляд на герцога. Лицо Изгримнура выглядело именно так, как он рассчитывал. – К тому же, если бы мы не умели… как бы мы добирались до гнезд на вершинах деревьев, где откладываем яйца?

– Клянусь красной кровью! Эйдон на Дереве! – громко выругался Изгримнур. – Будь ты проклят, болотный житель. Ты надо мной смеешься, да?

Тиамак сжался, ожидая, что сейчас в него полетит какой-то тяжелый предмет, но через мгновение увидел, что герцог смеется и качает головой.

– Наверное, я сам напросился, – проворчал он. – Похоже, у враннов есть чувство юмора.

– Не исключено, что им обладают и жители материка, – ответил Тиамак.

– Однако проблема остается, – не сдавался Изгримнур. – В последнее время жизнь постоянно заставляет нас делать трудный выбор. Клянусь именем Спасителя, я сделал свой и теперь должен с ним жить: если Мириамель не появится до двадцать первого дня октандера – в День Души, – тогда я скажу «достаточно» и отправлюсь на север. Таков мой выбор. А теперь твоя очередь – ты либо останешься, либо уйдешь. – Изгримнур снова повернулся к старику, который наблюдал за их разговором с кротким непониманием. – Надеюсь, ты останешься, маленький человечек, – добавил он.

Некоторое время Тиамак на него смотрел, потом встал и подошел к окну. Внизу темный канал блестел в лучах полуденного солнца, точно зеленый металл. Тиамак уселся на подоконник и спустил больную ногу вниз.

 
У Инихи Красный Цветок были темные волосы, —
 

тихонько запел он, глядя на проплывавшие мимо плоскодонки. —

 
Темные волосы, темные глаза. Она была стройной, как лоза,
И пела для сизых голубей.
Ай-ай, она пела для них всю ночь напролет.
 
 
Шоанег Быстрый Гребец услышал ее,
Услышал и полюбил. Он был сильным, как баньян,
Но у него не было детей.
Ай-ай, у него не было тех, кто понесет его имя.
 
 
Шоанег призвал Красный Цветок,
 Ухаживал за ней и завоевал. Их любовь была быстрой
И опасной.
 
 
И она пришла к нему домой.
Ай-ай, ай-ай, и ее перо повисло над его дверью.
 
 
Инихи родила мальчика,
Выкормила его и любила. Он был милым, как прохладный ветер,
И носил имя Быстрого Гребца.
Ай-ай, ай-ай, вода была безопасной для него, точно песок.
 
 
Ребенок рос удивительным,
Он греб и бегал. Легкий, как кролик,
Уходил далеко от дома.
Ай-ай, ай-ай, он не любил домашний очаг.
 
 
Однажды его лодка вернулась пустой,
Она плыла, тихо вращаясь на воде. Пустая, как скорлупа ореха.
Ребенок Красного Цветка исчез.
Ай-ай, ай-ай, ветер унес его, подобно пушку семян чертополоха.
 
 
Шоанег сказал, забудь о нем,
Жестко, бездушно.
Он был глупым птенцом,
Что летит прочь из дома.
Ай-ай, ай-ай, отец проклял его имя.
 
 
Инихи не могла в это поверить,
Она скучала и скорбела по сыну. Печальная, как осенние листья.
От ее слез промок камышовый пол.
Ай-ай, ай-ай, она плакала об утраченном сыне.
 
 
Красный Цветок отчаянно хотела его найти,
Она надеялась и молилась, подобно охотящейся сове,
Кто стал бы искать ее сына.
Ай-ай, ай-ай, она найдет утраченного сына.
 
 
Шоанег сказал, что запрещает ей,
Он кричал и приказывал. Он разгневался, как пчелиный улей,
Если она уйдет, у него больше не будет жены.
Ай-ай, ай-ай, он сорвет ее перо со своих дверей…
 

Тиамак смолк. Баржа с оравшими что-то враннами пыталась пройти по узкому боковому каналу и терлась о сваи причала, торчавшие перед постоялым двором, точно гнилые зубы. По воде канала бежали волны. Тиамак повернулся, чтобы посмотреть на Изгримнура, но герцог вышел из комнаты. Остался только старик, продолжавший глядеть в пустоту, по его губам бродила странная улыбка.

Прошло много лет с тех пор, как мать Тиамака пела ему эту песню. История об ужасном выборе Инихи Красный Цветок была ее любимой. От мыслей о матери в горле Тиамака перехватило. Он предал доверие, которое она хотела бы, чтобы он сохранил, – и он в долгу перед своим народом. И что теперь делать? Ждать здесь вместе с обитателями материка? Отправиться к Джелой и другим членам Ордена, которые его звали? Или с позором вернуться в родную Рощу? Тиамак знал: что бы он ни выбрал, призрак матери будет наблюдать за ним и скорбеть из-за того, что он повернулся спиной к своему народу.

Он нахмурился, словно ощутил вкус горечи. Но в одном Изгримнур был прав. В нынешние мрачные дни жизнь заставляет каждого делать трудный выбор.

– Тащите ее! – послышался голос. – Быстро!

Мегвин проснулась и обнаружила перед собой белую пустоту. Переход получился таким странным, что на мгновение она подумала, будто еще спит. Она наклонилась вперед, пытаясь переместиться сквозь серую пелену, но что-то ей мешало. Она ахнула и ощутила яростный, сильный холод. Мегвин склонилась над пропастью и посмотрела на стену кружившегося снега. Грубые руки сжимали ее плечи.

– Держите крепче!

Она отпрянула, стремясь избежать опасности, стараясь избавиться от тех, кто ее держал. Когда она ощутила, что ее со всех сторон окружает надежный камень, она сделала глубокий вдох и прекратила сопротивляться. Падавшие снежинки быстро заполняли следы, оставшиеся от ее колен у края пропасти. Под снежным покровом почти исчезли остатки костра.

– Леди Мегвин – мы здесь, чтобы вам помочь!

Она ошеломленно огляделась по сторонам. Двое мужчин продолжали крепко ее держать, третий стоял в нескольких шагах за спиной. Все были одеты в тяжелые плащи, лица защищали от холода шарфы. У одного на плаще она заметила потрепанный символ клана Кройх.

– Зачем вы меня сюда притащили? – спросила она. – Я была с богами!

– Еще немного, и вы бы упали, леди, – сказал мужчина, стоявший у ее правого плеча. По его руке, сжимавшей ее плечо, Мегвин поняла, что он дрожит. – Мы искали вас три дня.

Три дня! Мегвин тряхнула головой и посмотрела в небо. Судя по слабому сиянию солнца, после рассвета прошло совсем немного времени. Неужели она действительно провела с богами столько времени? Казалось, миновало всего одно мгновение. Если бы мужчины ее не нашли…

Нет, – сказала она себе. – Это эгоизм. Я должна вернуться – а если бы я упала в пропасть и умерла, от меня уже не было бы никакой пользы.

У нее есть долг: выжить. И это больше, чем долг.

Мегвин разжала пальцы, и камень дварров упал на землю. Она почувствовала, как ее сердце увеличивается в размерах. Она оказалась права! Она поднялась на Брадах-Тор, как велел голос во сне. И здесь ей вновь приснился сон, столь же захватывающий, как те, что привели сюда.

Мегвин чувствовала, что к ней тянется посланец богов в образе высокого рыжего юноши. Хотя черты его лица скрывал туман сна, она догадалась, что он очень красив. Возможно, это один из павших героев старого Эрнистира, Эйргад Твердое Сердце или принц Синнах, которых взяли на небо, чтобы они жили с Бриниохом и остальными богами!

Во время первого видения в пещере она лишь почувствовала, что он ее ищет, но, когда попыталась до него дотянуться, сон рассеялся, оставив ее одинокой и замерзшей на вершине скалы. Потом, когда она снова заснула, Мегвин поняла, что посланец опять пытается ее найти, ощутила, как отчаянно он к ней стремится, поэтому напряглась изо всех сил, продираясь сквозь ткань сна, чтобы до него добраться. Но когда она наконец его коснулась, он мгновенно перенес ее в земли, где жили боги.

И она не сомневалась, что увидела там одного из них! Но его окутывал туман – быть может, живые смертные не способны смотреть на богов в их истинной форме – лицо, которое появилось перед ней, не могло принадлежать ни мужчине, ни женщине. И доказательством тому служили горящие, невероятные, золотые глаза. Быть может, ей показался сам Бриниох, что перемещает тучи! Посланец, чей дух оставался с ней, казалось, что-то сказал богу о высоком месте – и он не мог иметь в виду ничего, кроме того места, где лежало спящее тело Мегвин, пока ее душа металась во сне, – затем посланец и бог упомянули королевскую дочь и умершего отца. Мегвин плохо их понимала, голоса доходили до нее искаженным эхом, словно через длинный туннель или из бездонной пропасти, – но о ком еще они могли говорить, как не о Мегвин и ее отце Ллуте, который умер, защищая свой народ?

Далеко не все произнесенные слова доходили до Мегвин, но их смысл не вызывал сомнений: боги готовились к сражению. Конечно, из этого следовало, что они наконец готовы вмешаться. На мгновение ей позволили взглянуть на небесные залы. Там собралась могучая армия, воины с горевшими глазами и развевавшимися волосами, закованные в разноцветные доспехи, похожие на крылья бабочек, копья и мечи мерцали, точно молнии на летнем небе. Мегвин посчастливилось увидеть богов в период их славы и расцвета. Да, это должно быть правдой! Теперь у нее не может быть никаких сомнений, разве не так? Боги собирались выйти на поле боя и отомстить врагам Эрнистира.

Она раскачивалась из стороны в сторону, а двое мужчин ее поддерживали. Мегвин чувствовала, что если бы она сейчас спрыгнула с вершины Брадах-Тора, то не упала бы, а полетела вниз, точно стрела, чтобы сообщить своему народу замечательную новость. Она рассмеялась над собой и своими глупыми идеями, а потом уже от радости, что боги полей сражений, воды и неба выбрали именно ее, чтобы она сообщила о приближавшемся искуплении.

– Миледи? – Голос мужчины наполняла тревога. – Вам плохо?

Мегвин не обратила на его слова внимания, воспламененная своими мыслями. Даже если она не может летать, ей следует поспешить вниз, к пещере, где жили эрнистирийцы в изгнании. Время пришло!

– Я никогда не чувствовала себя лучше, – заявила Мегвин. – Ведите меня к моему народу.

Когда мужчины помогли Мегвин выйти на тропу, у нее начало урчать в животе, и она поняла, что возвращается голод. Три дня она спала, ей снились сны, она смотрела на снежную белизну гор и практически ничего не ела. Ее наполняли слова небес, но внутри поселилась пустота. Как же ее заполнить? Мегвин оглушительно расхохоталась и остановилась, чтобы стряхнуть снег с одежды. Было очень холодно, но она согрелась. Она находилась далеко от дома, но компанию ей составляли самые разные мысли. Она жалела, что не может разделить свой триумф с Эолейром, но даже воспоминание о нем не вызвало у нее печали, как неизменно бывало прежде. Он делал то, что следовало, и если боги убедили ее, что она должна его отослать, значит, у них имелась причина. Разве имеет она право испытывать сомнения, когда она получила все, что было обещано, за исключением последнего, главного дара, который, как она знала, придет очень скоро?

– Я говорила с богами, – сказала она троим встревоженным мужчинам. – Они не оставили нас в это ужасное время – они придут на помощь.

Мужчина, который стоял рядом с ней, бросил быстрый взгляд на своих спутников, постарался улыбнуться и сказал:

– Да славятся их имена.

Мегвин так поспешно собирала свои немногочисленные вещи в мешок, что отломала деревянное крыло птицы Мирчи. Она послала одного из мужчин за камнем дварров, который уронила в снег у края пропасти. И прежде чем солнце успело хотя бы немного переместиться вдоль горизонта, уже спускалась по заснеженному склону Грианспога.