Светлана Бурынина
Сказка про Молчуна Лиса

Однажды из-за Гор пришел народ, утомленный войнами, набегами. Несчастные потеряли дом, силу и надежду. Они пришли к Сердцу Леса и попросили его защиты. И Лес спрятал этот народ. Он дал им всё, – пищу, кров, тепло. Этот народ стал называться лесургами. Из усталых и потерянных они стали сильными, мудрыми, жили с Лесом одной жизнью, стали частью его.

Лес их защищал, и они защищали лес.

Но времена спокойствия и мира сменились временами тьмы и войны. С Гор стали спускаться дикие вальды. Они не знали ни любви, ни пощады. Они были словно злой дух: стая их как черная туча слетала с Гор и разоряла, испепеляла, уничтожала. Страх и ужас они несли, боль и смерть. Им даже удалось разогнать почтовых комиссаров ротанов. Эти мощные птицы были рождены в Горах, и потеряли свой дом самыми первыми, как только начались набеги.

Когда было растерзано все Подгорье, вальды стали пробираться дальше, в глубь Леса. И Лес и его жители – лесурги старались противостоять этой тьме. Но каждый отпор раззадоривал разорителей больше и больше. Они использовали всю свою злобу, чтобы навредить Лесу. С каждым боем они становились хитрее, коварнее. Лесурги из последних сил защищали свой обретенный дом. Война затягивалась, накалялась, все были измотанны, и все чувствовали, что развязка уже близко.

Однажды вальды прекратили набеги. Лесурги, напряженные и изнуренные продолжительной борьбой, не могли понять что случилось. Они догадывались, что произошло что-то, что вальды больше не придут, но и как прежде уже не будет. Этот день перемен жители запомнили надолго: они легли спать в своих домах, в своем Лесу, но когда проснулись утром – Леса не было. Была трава, кусты, их дома, сараи, склады, мельницы и заборы, но не было Леса. Словно за одну ночь кто-то огромный взял и забрал все деревья, и напоследок разровнял землю так, что никто бы не догадался, что раньше это был Лес, чистые ровные поля, небольшие холмы, вот и всё что осталось. Произошел Перелом. Жизнь стала другой. Лесурги не могли понять в чем дело, почему их дом покинул их, что заставило его уйти. И надо ли им идти искать его. Для них, потерянных сирот, однажды стало чудом, что Лес всё таки есть – его темный силуэт однажды стал синеть вдали. Он выглядел тяжелым, мрачным, опутанным туманом словно паутиной. Лесурги собрали совет и стали решать, что же делать. Может быть, Лес вернулся позвать их? Вернулся за ними? Было решено собрать небольшой отряд и отправить в Лес на разведку.

Первый отряд ушел и не было от него никаких вестей несколько месяцев. Ротаны больше не были почтовыми комиссарами, новых путей связи не существовало. Лесурги снова собрались вместе, чтобы решить, что делать. Лес по прежнему был вдали и манил к себе своими темным туманным месивом.

Второй отряд ушел в Лес. И снова никаких вестей. Шли недели, месяцы. Лес по прежнему стоял, словно наблюдая мучения своих подопечных. Лесурги решились отправить третий отряд. И снова никто не вернулся. Напуганные, измученные неведением, они совсем растерялись. Что за сила не давала воссоединиться с Лесом? Кто побеждал отряд безобидных жителей? Вопросов было много, а ответов – ни одного. И лесурги решили остаться жить на опустевших холмах и равнинах. Пытались жить по старому. Но однажды вечером со стороны Леса показался силуэт. Это был кузнец Дужен, он ушел к Лесу во втором походе. Его возвращение обратно было настоящим чудом! Ведь никто и никогда не возвращался. Все лесурги тут же обступили кузнеца, стали расспрашивать что же он видел и что случилось. Но Дужен выглядел уставшим и потерянным. Жители решили не тревожить его, а дать отоспаться и прийти в себя. Два дня спал кузнец. А когда проснулся, глаза у него были тёмные, мутные. Он выпил воды и снова уснул. Проспал еще полдня. Лесурги изводили себя и друг друга догадками, что же произошло. И решив что кузнец уже достаточно отдохнул, пришли расспросить. Но увидев его, поняли, что ответов будет немного. Дужен, огромный крепкий как ствол басанды, сидел на краю кровати и лицо его было как у маленького напуганного ребенка. Слезы текли по щекам, мутные глаза смотрели не видящим взглядом. Он смог вспомнить, что они вошли в Лес, было тихо, разбили лагерь для ночлега. Ночью он проснулся от шума ветра. Дужен вышел из палатки и осмотрелся, все вокруг было в вязком мутном тумане и что-то недоброе пряталось в нем. Он как самый сильный и крепкий из отряда, решил разобраться с тем, кто прячется. Стал медленно подходить и тут внезапно нечто черное холодное бросилось ему в лицо. Кузнец онемел от ужаса и не мог шевелиться и вдруг эта темнота выдернула Дужена, и отбросила его в поле. Так, что Лес оказался далеко впереди. Кузнец упал на землю и всё. Больше он не помнил ничего.

И Дужен так и сидел целыми днями на кровати, пытался вспомнить, словно пытался вырваться от чего-то спутывающего. Вся его суть словно была заперта у него же внутри. Словно он не мог вспомнить чего-то очень важного, что поможет ему и его товарищам. Жена и дочь кузнеца помогали ему встать, пересаживали к окну, выводили в сад, надеялись, что какая-нибудь вещь сможет пробудить его. И однажды им удалось пробудить, но это была не сущность Дужена.

Многие знахарки приходили в дом к кузнецу, чтобы помочь, вылечить его. Как-то пришла молодая реханка. Сказала, что нашла в старинных записях своей прабабки упоминание растения путанника узколистого. В записях было помечено, что молодые побеги могут вызывать состояние шока, которое избавляет от слепоты, онемения и икоты. Жена Дужена была готова попробовать всё для спасения мужа, она согласилась. Реханка на следующий день принесла свежесрезанные ветки путанника. Кузнеца уложили в кровать, молодая знахарка поднесла к его лицу растение. Из срезов медленно текло густое белесое молоко. Реханка провела этим молоком по лбу кузнеца, только приоткрыла рот, чтобы произнести врачующие слова, как в доме потемнело и вся мебель задрожала. Холод наполнил комнату, Дужен лежал, не шевелясь, а из его ноздрей поднимался черный дым. И рос, рос. Весь потолок заняло нечто клокастое, мрачное.

Так лесурги узнали кто такой Гваламон. Кузнец был первым носителем духа. За всю его жизнь дух появлялся не больше семи раз, но этого оказалось достаточно, чтобы Дужен зачах быстро, не прожив и половину своей жизни.

Лесурги не получили ответы на свои вопросы, но поняли, что наступил новый век. Что всё не будет как раньше. Лес по прежнему манил туманным силуэтом, но больше не оберегал. Теперь лесурги были под крылом духа. Теперь он вел их жизнь. И были ли они теперь лесургами?…

Постепенно всё забывалось. Жители привыкли к переменам, всё стало обыденностью. Были еще набеги вальдов, иногда Гваламон помогал, иногда им приходилось защищаться самим. Лесурги разбрелись по всей территории, где раньше был Лес. Кто-то ушел ближе к Реке, кто-то ближе к Горам, кто-то остался на Холмах. Появлялись новые маленькие поселения. Иногда появлялись еще духи, но они надолго не задерживались, уходили дальше. Гваламон стал хранителем всего Заречья.

Жизнь продолжалась.

Мидара замолчала. И над столом повисла тишина. Такая напряженная, что нарушить ее никто не решался. Все были словно околдованы этой тишиной. Мидара поставила бокал на стол и его звон повис в воздухе. Она встала, и резко отодвинутый стул взвизгнул. Мидара молча вышла. Тишина осталась.

Лис посмотрел на Сестер. Они были задумчивые. У Лиса в голове зарождались вопросы, но сформулировать их и произнести он пока не мог. Но тишина была нагнетающей, Молчуну захотелось как-то прервать ее. Он шумно отпил из бокала, и с деланно бодрым лицом произнес, поглядывая на Сестер:

– Даже не знаю, что сказать. Неужели всё так и было? Какая-то сказочная история. Некоторые моменты. Откуда она вообще всё это знает?

Люнара посмотрела на Лиса тяжелыми глазами и тихо сказала:

– Мидара – дочь Дужена.

Глава 5. Дух Разнотравья

Дросик срезал за домом молодые побеги путанника, Шанья стояла рядом, держала глиняную глубокую миску. В ней уже лежало несколько веток, из срезов текло беловатое молоко, от него пахло горечью. Девушка стояла и смотрела на затылок Дросика, залезшего под спутанные старые кусты в поисках молодых веточек. Золотые волосы спускались с плеч, они слабо сияли, будто свет их угасал, становился все слабее. Когда Дросик закончил срезать, выпрямился и повернулся к Шанье, она вздрогнула – его лицо совсем потеряло сияние, оно стало сероватым, тусклым, словно вот сейчас за эти несколько минут он постарел лет на десять.

Когда они вернулись в дом, застали Старика Аркаса, беспокойно ходившего по комнате.

Дросик придвинул плетеное кресло к окну, налил в большой стакан воды из чайника. Взял у Шаньи миску, бережно собрал ветки и поставил их в стакан, срезами вверх. Мыльно-голубые молодые побеги потемнели, из срезов начал подниматься белый дымок. В миске на дне осталось накапавшее из срезов молоко, Дросик его тоже вылил в стакан. Оно тихо зашипело. Дом стал наполняться холодом, синеватый туман медленно вползал через окно. Дросик взял стакан, сел в кресло и закрыл глаза. Туман продолжал сочиться в окно. Шанья прижалась к Старику.

Голова Дросика упала на грудь, лицо его скрылось за волосами.

Казалось, ничего не происходит. Тело Дросика словно уснуло, но вдруг молочный дымок из срезов в стакане стал темнеть, тянуться вверх, Шанья и Старик Аркас не отрывали взгляда от этого медленного темного жуткого, но приятного для глаз. Дымок вился, завораживал, околдовывал, было невозможно оторвать взгляд. Но оторвать пришлось, внезапно Старик почувствовал сильный холод, и чей-то тяжелый взгляд. Прямо за плетеным креслом, в котором обмяк тщедушный Дросик, стоял огромный темный, как туча, косматый, расплывчатый образ. Это страшное существо было словно соткано из самого мрака, огромное, тяжело дышало, внутри него что-то сипело, клокотало, тяжелый воздух наполнил дом. Глаза, словно острые ножи, обезоруживали. Шанья окаменела от ужаса, в голове ее стучала только одна мыль – «я вижу духа». Гваламон чуть наклонил голову в бок. Было видно, как он наслаждается страхом, который внушал.

Старик Аркас, стараясь не смотреть в глаза духу, опустил голову и начал говорить спокойным голосом. Он хотел как-нибудь передать свое спокойствие Шанье, уж очень она испугалась.

– Дух Заречья, Хранитель Разнотравья, сильный всемогущий Гваламон. Прости нас, что отвлекаем тебя от твоих великих дел своими глупыми просьбами. Только ты можешь помочь…

Аркас кинул на Гваламона краткий взгляд – дух явно млел от собственного величия, и Старик понял, что выбрал правильный тон и нужные слова.

– Один из жителей нашей деревни, неразумный юный Лис Молчун нарушил неписаное правило и удалился в сторону Леса. Сильный дух Защитник, помоги нам его вернуть!

Аркас снова взглянул на Гваламона и увидел резкую перемену в глазах духа. Они налились бешенством, и всё его темное клокастое тело ширилось, росло, словно стремилось заполнить всю комнату.

Старик сделал шаг назад и тут же мгновенно лицо к лицу увидел Гваламона. Злые, горящие глаза были так близко, что Аркасу стало тяжело дышать, но он взял себя в руки и как можно увереннее продолжил:

– Дух Заречья, не гневайся на неразумного юного Лиса, он не ведает ни добра, ни зла, он очень молод. Позволь нам, жителям деревни, отправиться за ним, образумить и вернуть.

Какая-то мысль пробежала по горящим глазам Гваламона, и он стал еще более тяжелым, задумчивым. Дух так же резко отдалился назад, как и приблизился, весь уменьшился в размере, и, словно забыв зачем он здесь был, растворился, так и не дав ответа. Стакан с ростками выпал из рук Дросика, разбился.

Аркас стоял пораженный. Что это было? У духа появились дела поважнее? Или просьба настолько нелепа, что даже не заслуживает ответа? Старик, перебирав в голове мысли и вопросы, будто старался спрятать нужный вопрос. Потому что почувствовал, что прав. И испугался.

Затекшие руки отвлекли от раздумий – Шанья уже давно потеряла сознание и Аркас держал ее, обмякшую на своей руке. Он бережно перенес девушку в соседнюю комнату и положил на кровать, застеленную мягкими одеялами с традиционным заречным узором. Шанья приоткрыла глаза.

– Лежи, отдыхай. Всё хорошо.

Старик вернулся к Дросику. Бледный, без кровинки в лице, еще более худой чем обычно, Дросик смотрел впереди себя мутными глазами. Аркас взял его за плечи, немного встряхнул. Тот поднял свои утомленные глаза на Старика и хотел что-то сказать, но слова его не слушались. Аркас придвинул кресло прямо с Дросиком к столу, зажег желтые запальские свечи. Сразу стало теплее. Из комнаты пришла Шанья. Она тихо опустилась на стул, и боялась взглянуть на Дросика. Аркас поймал взгляд носителя и всё понял. Ему очень хотелось поскорее обсудить, рассказать о своих догадках, но понимал, что нужно набраться терпения, всем им нужно время, что прийти в себя. Трое сидели вокруг накрытого стола, и каждый был погружен в тяжелые мрачные мысли. Воздух в доме понемногу теплел, но все вокруг словно замедлилось, почти остановилось, только высокое пламя запальской свечи дрожало, дергалось.

*

Сон был долгий, строгий и загадочный. Но что снилось, Шанья вспомнить не могла. Она сидела на крыльце своего дома, грела пальцы, держа дымящуюся чашку дыбовника. Эту чашку подарил ей вчера Дросик. Небольшая, гладкая, чуть звенящая, в ней плескался крепкий напиток, переливался изумрудным цветом. Солнце играло, сияла чашка. Весь вчерашний день, казался сном. Страшным, невероятным. До темной ночи сидели они со Стариком Аркасом и Дросиком. Разговаривали. Сначала ни о чем, потом осмелели и заговорили о деле. Дросик рассказал, что Гваламон дал понять, что с Лисом разберется сам, чтобы не смели соваться в Лес. Но этот ответ их больше не пугал. Старик не ошибся, Гваламон действительно испугался. Это почувствовали все. Мысль о том, что толпа из деревенских жителей двинется в Лес, почему-то встревожила его. Всемогущий дух чего-то боится, неужели так может быть. И подкрепленные этим новым знанием, Дросик, Аркас и Шанья словно приоткрыли тайную дверь, которая от них была надежно спрятана. Они почувствовали то, что не должны были знать, и это напугало их и приободрило.

Но это было вчера. В прошедшем дне остались страхи, а обретенное знание переварилось в смелость и силу.

Шанья сидела на крыльце своего дома, потягивала крепкий бодрящий дыбовник, смотрела на темный туманный Лес вдали и думала о Лисе.

Издалека тянулась песня. Она звучала все ближе и ближе. И вот из-за кустов вышел радостный растрепанный Ригуль. Он пел так, что вздрагивали травы, а птицы разлетались в разные стороны. Соседи шутили, что это Ригуль виноват, что ротаны измельчали и стали реже селиться в этих краях.

– О прекрасный день, маленькая подружка!

Ригуль сладко потянулся и замер с блаженной улыбкой. Ветер трепал рукава его тонкой рубашки.

Ригуль жил в Разнотравье с прошлой зимы, но уже прочно зарекомендовал себя гулякой, свободным художником, любителем грушевого вина и олехрового пива. А еще Ригуль пел. Возможно, только за это его и терпели. Голос у него был сильный, густой, бархатный. Он знал все песни Подгорья, Заречья и даже несколько песен Гор. Хотя многие подозревали, что сочинил он их сам.

Ригуль был легкий на подъем, никогда не отказывал, всем с удовольствием помогал. Его часто звали на чашку супа, этим он держался. Заводить свое хозяйство категорически не хотел, даже дома толком у него не было. Сначала он ночевал в амбаре в Старика Аркаса, потом в сарае у Агаты, а сейчас было тепло и он спал в поле. Время мирное, бояться нечего.

– Чем ты меня угостишь? – Ригуль присел рядом с Шаньей и, широко улыбаясь, заглянул ей в лицо.

«Ну и манеры», закатила глаза Шанья, – «и что все в нем находят».

Словно услышав ее мысли, Ригуль подался немного назад, потянул воздух и пропел:

– Дыбоооооооовниииииииик!

– Да ты оглушишь меня! – Шанья резко встала, – не даст посидеть спокойно!

Она уже собралась зайти в дом, но взглянула на непрошеного гостя еще раз. И почувствовала, что совсем не может на него сердиться. Что-то есть в Ригуле особенное, притягивающее. Шанья протянула ему свою чашку:

– Возьми. Только не разбей, смотри! Мне только вчера ее подарили. Оставь на крыльце, заберу потом.

И ушла в дом.

Ригуль вытянул длинные худые ноги, откинулся спиной к двери. Рядом с ним стояла крупная глиняная чашка с остывающим напитком. Ригуль чуть присвистнул, и напиток заметно убавился. Чашка засветилась, тихонько зазвенела. Ригуль закрыл глаза и улыбнулся.

Глава 6. В гостях у Медвежьих Сестер

Лис снова был в круглой комнате. Он лежал на диване, положив за голову руки. За окном медленно проплывали водоросли, в окно тыкались рыбы, пытаясь оторвать улиток, сидевших на стекле.

Много мыслей было в голове у Молчуна. Он столько узнал за последние сутки, что внутри всё гудело, размышления переплетались, усталость впутывала тревожность, глаза закрывались, тело засыпало, но Лис хотел во многом разобраться.

Что вело его в Лес? Память крови? А может быть сам Лес звал Лиса? Ему очень хотелось обо всём расспросить Мидару. Но завтрак закончился, после того как она ушла, и Молчун ее больше не видел. Может быть, попробовать найти ее сейчас и поговорить. Хорошо, что Медвежьи Сестры его приютили, спасли, но ведь нужно двигаться дальше.

И не смотря на усталость и ломоту во всем теле, Лис с усилием поднялся и пошел к дверям. Их было несколько. Молчун решил выбрать синюю, через которую прошлый раз попал к столу. Но дверь оказалась заперта. Лис растерялся и дернул ручку той, что слева. Она легко распахнулась и открыла вид на длинный сумеречный коридор. Он был без картин и светлее, чем тот, через который Молчун проходил утром. Но все равно вид у этого коридора был пугающий.

Лис тихонько прикрыл за собой дверь и осторожно двинулся вперед. Стены были зеленые и бликовали как вода в темноте. Молчун дотронулся кончиками пальцев до одной, и пошли круги. Это было изумительно красиво. Лис был заворожен. Он как ребенок побежал, опустив пальцы зеленую темноту стены. Словно крохотный корабль, его рука бороздила поверхность, маленькие частые волны расходились в стороны и переливались, бликовали от редких неярких коридорных фонарей. Молчун не мог оторвать взгляд и бежал, бежал, волны расходились сильнее. И вдруг он с размаху влетел во что-то мягкое, огромное и теплое. Лис не сразу понял, что случилось. Нечто величественное и мохнатое словно выросшее из неоткуда стояло перед ним. Молчун так увлекся необычными стенами, что не заметил на своем пути эту махину. И сейчас столкнувшись с ней и отлетев на пол, пытался понять что же это. Вдруг махина повернулась к нему, и Лис оторопел. Перед ним стояла огромная величественная медведица. Ее маленькие желтые глазки внимательно его изучали. Потом она повела носом и стала приближаться к Молчуну. Лис так растерялся, что стал по паучьи пятится назад. Внезапно из-за толстого мохнатого медвежьего бока показалось смешливое личико Цитары.

– Ой, это ты. Что ты тут валяешься?

Цитару разбирал смех. Она протиснулась между водной стеной и медведицей к Лису, и протянула ему руку.

– Вставай, – улыбнулась она, – вставай, вставай, не бойся.

Когда Молчун поднялся на ноги и оправился от испуга, Цитара взяла его под локоть и кивнула на медведицу:

– Знакомься, это Медовая Голова. Наша мама.

И расплылась в улыбке, довольная замешательством Лиса.

– Добрый день, – еле слышно, неуклюже хватая воздух, промямлил ошеломленный Молчун, – Простите… я Вас не заметил. – добавил он тревожно, и опустил глаза.

Медовая Голова кивнула ему, развернулась и пошла дальше по коридору.

Цитара не переставая хихикать, крепче схватила Лиса под руку.

– Ну, что, пойдем? Ты же к Мидаре идешь, да?

Молчун хотел кивнуть, поскольку язык его не очень слушался, но и кивок вышел не важный, больше похожий на судорогу. Цитара рассмеялась и потащила Лиса вперед.

– Пойдем, пойдем. Я тебя провожу. А хочешь наш дом посмотреть? – глаза Цитары загорелись еще больше обычного.

И не дожидаясь ответа, она прижалась к Лису и сильно толкнула его бедром и они оба упали в стену.

Как только оказались за стеной, то руки и ноги, словно стянуло, Лису стало тяжело, дышать не получалось. Ему хотелось сказать об этом Цитаре, но он смог только сильно сжать ее руку. Медвежья Сестра взглянув на Лиса, тут же осознала свою ошибку и даже немного испугалась. Она на несколько мгновений закрыла лицо Молчуна своими холодные чешуйчатыми ладонями, и он почувствовал, что может и дышать и говорить. Тяжесть с лица и шеи ушла. Но сдавленность рук и ног осталась.

Лис и Цитара медленно скользили в вязкой тягучей воде. Молчун достаточно быстро приноровился к новым условиям, его ноги мяли невидимую плотность, а руки расталкивали, раскидывали незримую тяжесть, встающую на пути. Но Цитара двигалась значительно быстрее. Она словно танцевала перед ним, изгибалась, переворачивалась в этой плотной воде так, словно это была самая обычная вода. Ноги ее слиплись и стали хвостом с прозрачным плавником. Все чешуйки на ее руках и шее заиграли цветными бликами, Цитара, словно большая гибкая рыба, плавно двигалась, медленно танцевала, сияла, она была в своей стихии, наслаждалась парением в тяжелой воде. Лис любовался ее гибкой сверкающей красотой, из несуразной Медвежьей Сестры она вдруг обернулась кем-то особенно прекрасным. Молчун не заметил, как остановился, и как густота потянула его в низ. Он не отрываясь смотрел на Цитару, как нежилась она в блеске, как удалялась. Внезапно она остановилась, и стремительно двинулась к Лису, схватила его за руку и потащила вверх. И так легко выдернула его из сдавливающей тяжести, словно Молчун был пушинкой. Теперь он послушно скользил за ней, глядя как вода качает ее невесомые синие волосы.

Они выплыли к темной стене, на которой можно с трудом было разглядеть дверь. Так густо она была покрыта улитками и водорослями. Цитара отыскала ручку, дернула ее. Перед ними оказалась жидкая стена. Медвежья Сестра проскочила внутрь, протащила Лиса и закрыла дверь.

Они очутились в небольшой комнате, заставленной вещами. Потолок был далеко вверху, оттуда сочились редкие щуплые солнечные лучи. На стене, выложенной камнем, была закреплена огромная картина. Полотно темное, старое, кое-где оторванное от рамы. Но если хорошо приглядеться, то можно было разглядеть линии.

– Отойди подальше, – сказала Цитара, сидя на невысоком столе и выжимая свои длинные волосы. Ее руки поблескивали в редком свете.

Лис послушно отошел и увидел, что на картине изображена река, берега которой покрывали кусты си и маяновые молодые деревья. На си висели круглые желтые плоды, значит, это была осень. Поверхность воды была спокойной, гладкой, только в двух местах торчали красные водные цветы.

– Вот это наш дом. Мы жили на этой реке много лет. Я и моя сестра Люнара. А еще у нас была сестра Мидара.

Молчун обернулся к Цитаре, но смешался, не зная как спросить.

– Да, да, понимаю что ты хочешь сказать, что спросить. Сейчас я всё тебе расскажу.

Она спрыгнула со стола, подошла к Лису и остановилась, не отрывая глаз от картины. Лицо ее было серьезным. Молчуну стало немного не по себе, он так уже привык к хихиканью и смешливому тону Цитары, а сейчас она была совсем не похожа на себя.

– Да, нас было три сестры. Мы жили на реке Хенум. Мы были русалки. Ты слышал про русалок? Конечно, слышал. Русалки воруют детей, взрослых. Но мы с сестрами не делали этого, поверь мне. Собственно, потому и жили одни. За нарушение традиций нас изгнали из рода и мы поселились в Хенуме. Ну, согласись, это глупо: топить без причины? Ладно бы мы хоть ели их, что ли, но ведь просто так. Я никогда этого не могла понять. Отжившая, глупая традиция. Но так думали только я и мои сестры.

Цитара замолчала. Отвернулась от картины, вернулась к столу, запрыгнула на него и снова принялась теребить и выжимать волосы. Лис подошел и присел рядом.

– Мы жили в Хенуме долго. Было хорошо. Пожалуй, лучшее время. Калева защищал нас. Он же речной дух, ты знаешь? Вот он был хозяином Хенума. Калева, Калева, Калева. Мы были как семья, – Цитара мечтательно улыбнулась и продолжала. – А сейчас мы его защищаем. Люнара спрятала его от темного духа, захватившего земли. Она так здорово придумала с картинами. Но, конечно, это озерное поле не заменит наш Хенум. Когда мы потеряли дом, нас приютила Медовая Голова. Она заботится о нас, она очень добрая Медведица, ты не думай. Мы уже много столетий живем здесь, под озерным полем. У Медовой Головы мы жили в Лесу, но пришлось уйти. В Лесу стало опасно. Там, кстати, мы и встретили Дужену. Ну, Мидару. Новую.

Цитара снова замолчала. Она смотрела на реку на картине, не отрываясь. В глазах у нее стояли слезы.

Молчун был так растерян, ему хотелось как-то поддержать Медвежью Сестру, но он не знал что сказать. Лис придвинулся к ней, обнял за холодное переливающееся плечо. Цитара подняла на него мокрые лиловые глаза и немного улыбнулась.

– Ты – лесург, ты не просто так попал к нам. Не случайно. Я чувствую, что ты совершишь нечто великое. Есть в тебе особая сила, я чувствую.

И она положила голову Лису на плечо. Почти сразу подняла голову обратно, недовольно стала ощупывать рукав его рубашки.

– Что это? Улитки что ли на тебя налипли.

Вдруг глаза Цитары распахнулись от удивления:

– Не может быть! Откуда это у тебя?

Лис осмотрел свое плечо, куда тыкала холодным пальцем Медвежья Сестра. На рубашке чуть ниже плеча и ближе к спине была объемная плотная вышивка в виде золотистого пёрышка. Молчун точно знал, что никакой вышивки на его алой рубашке не было никогда, эту рубашку сшила ему его мать Карава, незадолго до смерти.

Цитара рассматривала перышко, водила по нему пальцем.

– Ну надо же. Это перышко локры. Откуда оно у тебя, хитрец?

И только сейчас Лис вспомнил свою встречу с ротаном, письмо и необычное пёрышко, которое завернул тогда в рубашку. Рассказал всё это Цитаре, и она даже подпрыгнула на столе от радости.

– Я же говорила! Я знала, что ты не так прост! Как же я рада!

Она спрыгнула со стола, схватила Молчуна за руки и стала приплясывать и кружить его. Лис не мог вырваться из ее цепких рук, да и он не хотел – так приятно было смотреть на снова смеющееся улыбающееся лицо Цитары. Она совсем его раскружила и они с грохотом и смехом повалились на пол. Медвежья Сестра смотрела на Молчуна огромными влажными лиловыми глазами и тихо говорила:

– Пожалуйста, только не бойся ничего. Я чувствую, что у тебя важная судьба. Ты многое можешь.

Лис глядел на нее, и непривычное новое чувство заполняло его изнутри. Ему казалось, что нет большего счастья, чем слышать голос Цитары и чувствовать, как ее волосы касаются щеки.

*

– Здравствуй, мама. Попьешь с нами ветрянику?

Люнара встала из-за стола, и отодвину стул, приглашая присесть Медовую Голову.

Медведица тяжело дыша присела. Люнара разлила по чашкам горячий напиток, вернулась на свое место. Перед Мидарой на столе лежала толстая книга, она держала по середине страницы палец, но смотрела задумчиво в сторону.

– А что у нас сегодня за гость такой? – Медведица шумно отхлебнула из чашки.

– А, это лесург, – сказала Люнара, и еле заметно кинула взгляд на Мидару. – он попал в озерное поле. Шел в Лес.

Люнара многозначительно посмотрела на Медовую Голову.

– В Лес? Значит, смельчак.

– Или дурак, – сказала негромко Мидара, продолжая смотреть задумчиво в сторону окна, в которое монотонно тыкались рыбы.

– Может и дурак, но мне он не показался глупым, – Люнара сурово посмотрела на Мидару. – По мне, так он просто ищет себя. Обычный наивный деревенский житель, которые вдруг понял, что ничего о себе не знает. Может быть, он и не случайно вышел к нам. Ведь, согласись, сестрица, ты же не просто так рассказала ему о Лесе то, что он не знал? Не просто же так ты предавалась воспоминаниям?

Мидара медленно перевела взгляд с рыб на Люнару. Закрыла книгу, подперла подбородок руками.

– Да, не просто так. Мне стало обидно, что наш род забывается. Что лесурги забыли, кто они такие. Пусть этот парнишка просветит своих деревенских родичей, напомнит им, кто они такие.

– Но согласись, в нем что-то есть? Что не простой деревенщина. Да, наивный. Но и Цитара наивная, это же не мешает ей быть валийкой шестого десятка.

Мидара вздохнула.

– Ты хочешь мне сказать, что этот долговязый одноух и есть победоносец? Серьезно? Ты серьезно думаешь, что он вернет всё на свои места? Что благодаря ему вернётся Лес и мы сможем жить по прежнему? Это глупо, Люнара. При всём моем уважении к тебе, к Цитаре и вашему валийскому дару, я не верю, что этот Лис сотворит чудо. Цитара ошиблась. Она спасла его только потому, что он ей приглянулся, только потому что она молодая и наивная, и ей хочется, чтобы он был победоносцем. Ее чувства затмили всё ее валийское видение, она выдает за действительность свои желания. Люнара, неужели ты не видишь, что она просто влюбилась в него и хочет как можно дольше продержать его около себя, сочиняя нам сказки о своих видениях?

Мидара всё больше и больше распаляясь вышла из-за стола, с грохотом задвинув стул.

– Если ты мне не веришь, не веришь здравому рассудку, то проверь его на лиидо. Просмотри его. Я уверенна, что ничего не увидишь. Ни-че-го. А еще лучше, проверь Цитару, и всё сразу станет тебе ясно.

И она вышла из комнаты, хлопнув дверью.

– Ну и дела, – сказала Медовая Голова, шумно прихлебывая из дымящейся чашки и лукаво подмигивая Люнаре. – похоже этот одноухий наделал шуму. Как его имя?

– Молчун Лис, мама. Цитара первая его почувствовала. Вытащила его из воды. Может быть, Мидара и права, что сестра влюбилась. Но она постоянно влюбляется и никогда это не мешало ее валийским видениям. Ты же знаешь, что я тебе рассказываю. А с того момента как он здесь появился, Мидара сама не своя. Она так давно ждала хоть каких-то вестей о победоносце, так свято верила в это придание, и тут появляется этот Молчун, а она видеть в упор не хочет, что это не случайность. Может быть, он и не вернет мир в прежнее русло, но то, что он здесь не случайно – я уверенна! И я скорее проверю на лиидо саму Мидару, чем Цитару! В конце концов, родной сестре я верю больше.

Люнара раскраснелась и распереживалась, что с трудом могла усидеть на месте. Она теребила свои длинные голубые волосы и все искала глазами на чем бы остановиться, что бы ее успокоило.

Медовая Голова всё это время молча и внимательно слушая, поставила чашку на блюдце и отодвинула в сторону. Наклонилась вперед и начала говорить:

– Дорогая моя. Вы все сестры, и вы очень мне дороги. Каждая из вас. Ты только представь, как расстроится Мидара узнав, что ты проверяешь ее на лиидо. Она поймет, что ты ей не доверяешь и потеряет доверие к тебе. И между вами появится стена. Она уже начинает появляться, но в твоих силах не укреплять ее, а разрушить. Нас всех объединила одна беда. И только когда мы вместе, то можем противостоять ей. Да, Мидара – лесург, и не Мидара вовсе, но вы нарекли ее этим именем. Вы сами отдали ей имя погибшей сестры, значит, вы верите ей. Зачем из-за недомолвок, не разобравшись, всё ломать? Зачем, Люнара? Ты старшая и мудрая сестра, не делай поспешных выводов. Попробуй поговорить с Мидарой, и поговорить с Цитарой. Вы три сестры, из каких бы народов кто ни был. Не спеши, дорогая.