Сергей Юрьевич Ивин
Найти зарытую собаку
– Да, погоди ты.
Произнес Талызин и жадно закурил, как будто это была его последняя в жизни сигарета.
– Представляешь, я на пустыре столбик нашёл, а на нем, черно-желтый треугольник, сваркой приварен. Подхожу ближе, присмотрелся и чуть не упал от страха.
Матвеев округлил глаза, почесал затылок, постепенно сознавая суть проблемы и ругаясь на не видимого врага, бросился за руль пятёрки.
– Вот попали! То овцы, то радиация. Всё, Алексей! Приехали. Теперь мы с тобой, радиоактивные импотенты. Поворачиваем оглобли обратно в Якутию, так как в Москве нам делать нечего. Никто на порог не пустит, даже с жигулями. Вот такие дела, брат.
Талызин вздрогнул и, на всякий случай оберегая достоинство скрестил на коленях руки.
– Не городи хреновину. Лучше, давай быстрей сваливать отсюда.
Сергей вдавил в пол педаль газа и, не разбирая дороги, в секунды выехал на трассу. Последние двое суток в пути, обошлись без особых приключений. Матвеев, гнал пятёрку, почти не останавливаясь; проскочил транзитом Уфу, Самару и, бросив взгляд на спящего Талызина, решил ехать ночью, насколько хватит сил. Где-то под Пензой, он на некоторое время потерял контроль над дорогой, уронил голову на грудь и заснул. Не управляемые жигули выехали на левую полосу автомагистрали, что, например, в далекой Англии, является вполне нормальным способом передвижения. Устраиваясь поудобней, Сергей повернулся на бок и непроизвольно убрал ногу с акселератора, чем спас себя и Алексея, от неминуемой гибели. Не получив очередной порции бензина, двигатель пятёрки дернулся несколько раз и заглох; машина по инерции проехала метров двадцать и мягко уткнулась в придорожный столбик, застыв до утра с не выключенными фарами. По мере приближения к столице, Матвеев больше не испытывал судьбу, ехал осторожно и уже в сумерках пересёк московскую кольцевую автодорогу, устремляясь по Волгоградскому проспекту к Таганской площади. Затем, свернув на Большую Садовую, Сергей за десять минут добрался до Тверской, пересёк центральную часть города и, провожая взглядом Белорусский вокзал, выехал на Ленинградский проспект.
Всё это время, Талызин волчком крутился на своём кресле и с восторгом рассматривал подзабытые за последние шесть лет московские достопримечательности, постоянно отвлекая Матвеева от дороги.
– Крути баранку, Матвеев! Скоро приедем.
* * *
– Да, кстати, ты не знаешь, как там Люда, моя соседка поживает? За последние три месяца, от неё ни ответа, ни привета.
Сергей резко затормозил, перестроился в правый ряд и остановил машину около метро Динамо.
– Тут такое дело, поговорить надо.
Талызин удивленно взглянул на Матвеева.
– Ты чего? Два шага до дома осталось. Поехали.
Сергей заглушил двигатель и пристально посмотрел Алексею в глаза.
– Я и Людмила, месяц назад, подали заявление в ЗАКС. Мы хотели раньше оформить отношения, но решили, нужно дождаться твоего возвращения. Так честнее, и нам получается, по пути.
Оглушенный этой новостью, Талызин вжался в сиденье, не зная, что лучше: вцепиться в горло бывшему другу, отстаивая свою первую любовь или сломя голову броситься из машины, забраться под купола ближайшей церквушки, и бить, бить в колокола, чтобы вся Москва, весь мир, услышал, как от горя, разрывается на части его сердце.
5
Утро в доме Анастасии началось со сборов. Матвеев с Талызиным взялись приводить в порядок походное снаряжение, а Виктор отправился разузнать, на чём можно перебраться на другой берег Оки; там в ближайшие несколько дней, предполагалось отдохнуть и порыбачить.
Стенин спустился по крутому склону, нахватал репейников на свои волосатые ноги и вдобавок, смачно вляпался новыми кроссовками в навозную кучу. На берегу реки, он, брезгливо орудуя ивовым прутиком, стал чистить обувь, напевая под нос, о том, как хорошо в деревне летом, если бы не коровы, досаждающие туристам. В десяти шагах от Виктора находилась паромная переправа и представляла собой сцепку, из трёх понтонов, управляемых стареньким катером. Плав средство оказалось обитаемым. На носу катера одиноко скучал не бритый мужик, по всей видимости, паромщик, пребывающий в каком-то заторможенном состоянии. Обхватив голову руками, он застыл в позе греческого мыслителя, скорбно уставившись, только ему известную точку. На приветствие Виктора, паромщик с трудом вышел из забвения и чуть слышно пробурчал, намекая, чтобы его оставили в покое.
– Здоровее видали.
Стенин, не задумываясь о возможных последствиях и подчёркивая свою значимость в этом мире, по отношению к провинциалам, полез напролом.
– Мужик, продай катер! У меня срочное задание, лично от президента. Хочу ферму обследовать на той стороне, и с доярками о надоях побеседовать.
Паромщик исподлобья посмотрел на Виктора, как на нечто неземное и, не признав в нем проверяющего из Москвы, послал его куда подальше. Понимая, что мирные переговоры закончены, Стенин ругаясь, подхватил с земли обломок старого весла. Хозяин переправы не стал дожидаться, когда ему наломают бока и в свою очередь, схватив с пожарного щита багор и ловким ударом, выбил весло из рук неприятеля.
– Ох, я сейчас тебе рёбра пересчитаю!
Виктор отскочил в сторону, проворно забрался на вершину холма и, заняв круговую оборону, стал швырять в паромщика куски сухой глины. Стенин уже хотел окапываться, когда к нему на помощь, из села Константиново, подошло подкрепление. Сначала, появился Матвеев. Размахивая удочками, он ринулся вниз, поручив бежавшему рядом Талызину, совершить обходной маневр и завладеть переправой. Паромщик бросил багор, матюгаясь, и утопая сапогами в прибрежном песке, предпочел отступить. Ему удалось обогнать Алексея, вбежать по трапу на палубу своей посудины и скрыться за железной дверью в капитанской рубке. Чтобы заставить хозяина парома выйти наружу и начать переговоры, пришлось пойти на хитрость: Матвеев выудил из рюкзака фляжку с родниковой водой, многозначительно пощелкал пальцем по шее и, наигранно морщась, сделал несколько глотков. Затем, Сергей наполнил все той же водой кружку, поставил напротив окна, на обозрение паромщику и предложил заключить перемирие.
– Испробуй. Напиток лучше любого самогона. Примешь на грудь, и все твои желания исполняться.
Жара ли одолела хозяина переправы или похмельный синдром победил, сказать трудно, но, тем не менее, после разыгранного Матвеевым представления, дверь рубки заскрипела, и на палубе появился долгожданный капитан, попросивший величать его, Михеичем. Сергей поднес паромщику кружку с водой, отступил назад, на всякий пожарный случай; опасаясь, если Михеич распознает подвох, тогда о переправе можно будет забыть. Капитан принял подношение, глубинно выдохнул, залпом выпил и, возвращая кружку, как ни странно, поблагодарил за напиток.
– Хорошо пошла. Надо же и не пахнет. Минуту назад, голова трещала после вчерашнего, а теперь и в помине этого нет. Обратно поплывете, мне рецепт подарите. Я, это снадобье, на поток в Константинове поставлю.
Все видели, Михеич окончательно пришел в себя; с необычной расторопностью убрал трап, запустил дизель и, надвинув капитанскую фуражку на лоб, встал за штурвал. Катер взревел всеми своими силенками, дернулся, и не спеша, отчалил, уволакивая за собой вереницу понтонов. Вскоре, преодолев течение, паром мягко зарылся в ил на противоположном берегу реки. Отсюда, Константиново почти не было видно. Только купола местной церквушки, переливались под солнцем желто-красным заревом, словно кто-то, зажег для одиноких странников, полуденный маяк.
Виктору, чуть не сорвавшему переправу, предоставили возможность реабилитироваться, доверив нести самую тяжелую сумку с провизией. Ему, и так приходилось не сладко от наседавшей мошкары, а тут еще такой подарок, прибавился от друзей. Стенин пыхтел, старался спрямить дорогу, перешагивал через колючий кустарник, который даже коровы обходили стороной; в конце концов, обессилил настолько, что рухнул на землю, требуя привала.
– Сил моих больше нет. Изверги! Сидели бы у бабки в огороде, да вечерком в баньке парились. Так нет, премся неизвестно куда.
Виктор, демонстративно погрозил кулаком в сторону Матвеева.
– Хоть стреляй! Дальше не пойду.
Сергей снял с плеч рюкзак, осмотрелся. Речка рядом и продолжать путь, особого смысла не имело.
– Ладно, уговорил. Ставим палатку. А потом, Талызин рыбы наловит, как обещал.
Алексей, уставший не меньше чем Стенин, огрызнулся.
– Рыба, дело десятое. Поймаю. А вот шею, я тебе точно намылю. Без всякого обещания.
Талызин имел вид загнанной лошади и хотел одного: немного отдохнуть с дороги.
– Следующий поход беру на себя. В Якутию поведу, по боевым местам моей молодости. Тогда и посмотрим, на какой версте, Матвеев копыта отбросит.
Совместными усилиями, установив палатку, Алексей напомнил, пора отправляться на рыбалку.
– Сразу не поймешь, как и на что ловить. По ходу, определимся. Есть блесны, червей немного.
Стенин, недоверчиво сунул нос в банку, где вперемежку с землей, шевелилось что-то живое, похожее на макароны, сдобренные кетчупом, и с отвращеньем отпрянул.
– Фу, какая гадость! Я на хлеб рыбу натаскаю. Только удильник дайте поуловистей, и крючок нацепите побольше, тогда ни одна акула, не соскочит, в случае чего.
Талызин, удручено воздал руки к небу.
– Какая такая акула? Господи, с кем я связался. Да лови, ты на что хочешь, все одно, толку не будет.
Битый час Матвеев и Алексей, с энтузиазмом пытались наловить рыбы, но в итоге, так и ничего не поймали. Первым не выдержал Сергей; забросив удочку на берег, он плюхнулся на песок, наблюдая, как Талызин колдует над приманкой, надеясь, увидеть хотя бы поклевку. Вскоре, и Алексею надоело бес толку мутить воду. Смотав снасти, он со злостью швырнул банку с червями, едва не попав в Стенина, который в этот момент, с шумом продирался сквозь кусты на открытое место.
– Эй, рыбак – теоретик. Какого рожна раскидался? Я понимаешь, им харчей надыбал, а мне в благодарность, банкой по башке норовят заехать.
Талызин хотел ответить, но, заметив у Виктора в руках, ведро, доверху наполненное рыбой, потерял дар речи. Выяснилось, хотя в это было невозможно поверить, Стенин наловил рыбы без особых премудростей – на обычный хлеб.
– Смотрю, Алексей на крючок плюнул. Ну, думаю, не спроста это. Наверное, рыбу приваживает. Пробую сделать тоже самое – не могу; от жары в горле пересохло, язык к небу прилип. Спасибо фляжку с водой прихватил. Попил и заодно хлеб размочил. Плюнул на крючок и стал рыбалить.
– Короче.
С издевкой рассмеялся Матвеев.
Виктор отмахнулся от Сергея, как от назойливой мухи.
– Для тугодумов, объясняю еще раз. Рыба клюет на хлеб, смоченный родниковой водой из Бронниц. Только, я закинул, тут такое началось: рыба, и откуда ее столько взялось, буквально стала выдергивать у меня удочку из рук. Успевай вытаскивать! Просто безумие.
Алексей отобрал у Стенина остатки хлеба и размотал снасти. Некоторое время ничего не происходило, как вдруг, леска натянулась, последовал рывок, и Талызин, рухнул в реку, падая, следом за сломанным удилищем. В следующее мгновенье, в нескольких метрах от берега, из воды выскочил огромный, весом не менее пяти с половиной килограммов, судак. Махнув хвостом, рыбина освободилась от крючка и ушла обратно в родную стихию.
– Я говорил, я же говорил.
Не переставая повторял Виктор. Его словно заклинило. Он стоял по пояс в воде и призывал Алексея взять вторую удочку и непременно изловить речное чудовище.
– Брехня. Никакой рыбы, в помине не было. Крючком за корягу зацепился, а шума то, шума – на всю округу.
Талызин завистливо покосился на выловленную Виктором рыбу.
– Запомни Стенин, и передай другим, судака и прочую хищную рыбу, на хлеб не поймать, ни за какие коврижки. Закон природы. Быстрей, овца волка съест.
Виктор огрызнулся.
– Никто и не спорит. Ты ж, у нас рыбак. А, я так, с боку припёк. Принеси, подай.
– Мужики, угомонись!
Матвеев подобрал с земли снасти и пошагал по тропинке к палатке.
– После разберемся, кто на что горазд. Не знаю, как вы, а я сейчас, хочу одного: поужинать. За весь день, маковой росинки во рту не было.
Пойманной Виктором рыбы, вполне хватило на уху, процесс приготовления которой, Алексей не доверил никому. Доведя воду до кипения и немного подсолив, он опустил в котелок куски крупно нарезанной рыбы; минут пятнадцать поварил, затем, добавил специи, картофель и горсть пшена. Когда поверхность бульона покрылась золотистыми шариками рыбьего жира, а уха стала источать аромат свежее сваренной рыбы, Талызин бросил в котелок лавровый лист и пучок благоухающей петрушки, с огорода бабки Анастасии; нагнулся над костром, понюхал и удовлетворенно промолвил.
– Готово. Пусть, чуть остынет и настоится. Вкуснее будет.
Уха удалась на славу! Какие тарелки? Они – не нужны! Три ложки, мешая, друг другу, дружно нырнули в котелок, застревая в разварившемся картофеле, попутно откидывая, прочь, прилипающий лавровый лист, стараясь ухватить лишний кусок рыбы.
Потушив, угасающий костер остатками чая, Сергей полез в палатку, занимая место подальше от входа, прячась от назойливых комаров. Разыскав под надувной подушкой фляжку с родниковой водой, Матвеев сделал несколько глотков, вспоминая свое удивительное сновидение в доме Анастасии, столетнего старика из Бронниц и рыбу, предпочитающую хлеб, вопреки всем рыбацким канонам.
– Что это могло все значить?
Силился понять Сергей.
– Простое стечение обстоятельств или нечто большее, предопределенное кем-то свыше, как предвестник главных событий в недалеком будущем.
Намотавшись за день, Матвеев вскоре крепко уснул, оставив до следующего раза, разгадку жизненного ребуса.
На четвертый день отдыха, Сергей проснулся раньше всех, вдоволь искупался в теплой, как парное молоко, речной воде, вернулся к палатке и разбудил безмятежно спящих, Алексея и Стенина.
– Вставайте китайцы! Мао уже встал.
Талызин открыл глаза, зевнул и прицельно швырнул в Матвеева подушку.
– Что разорался, ни свет, ни заря? Виктор, давай Серегу в Оку бросим. Посмотрим: выплавит или нет?
Стенин, не довольный тем, что его разбудили, вылез из спальника и полусонным голосом, пробормотал:
– Думаю, выплавит. Мао и кое-что еще, не потопляемо. Это, исторический факт.
– Да погодите Вы!
Матвеев пригнулся, уклонившись от второй подушки, брошенной Виктором.
– Господа матрасники, а также любители половить рыбку в мутной воде! У меня, один вопрос и существует небольшая общая проблема: кто-нибудь в курсе, какое нынче число?
– А тебе зачем?
Удивляясь, спросил Стенин.
– И ежу, ясно. Сейчас, лето 1998 года. Похолодает – начнется осень.
Сергей поморщился.
– Гигант мысли. Мудрее не скажешь. Могу только уточнить: приплыли мы сюда в августе.
Самая трудная задача, определить день недели, досталась Алексею.
– Я Аленке обещал, появиться в Москве, двадцатого августа. День мы ехали и парились в бане. Четыре дня здесь загораем, так что, сегодня…?
Концом удочки, Талызин принялся выводить на песке сложные вычисления, что-то прибавил, сминусовал пару цифр и, подводя итог вычислениям, вздохнул.
– Не знаю.
Виктор нетерпеливо взглянул на часы.
– Уже 7 утра. Кто-нибудь скажет, мы есть будем?
Стенин еще раз сверил время и радостно воскликнул, разглядев на циферблате цифру 17.
– С вас, пол-литра лимонного ликера! Сегодня 17 августа 1998 года.
Вместо благодарности, Матвеев разочаровано процедил сквозь зубы.
– Перебьешься. Всё единение с природой испортил. Мы, свои часы с Алексеем у Анастасии оставили, а он.… Впрочем, будем считать, ответ на первый вопрос получен. Отбываем через два дня. Теперь, о проблеме. Надо послать гонца за хлебом в Константиново. Предлагаю, разыграть это дело на спичках.
Короткую спичку, а с ней, поход за хлебом, выиграл Стенин. Получив напутствие, долго не задерживаться в деревне, Виктор облачился в белый комбинезон и стал похож на приведение, зашагал сквозь утренний туман к паромной переправе.
– Живым бы вернулся.
Алексей с тревогой посмотрел Стенину вслед.
– Сплюнь, а не то сглазишь.
Зная безалаберный характер друга, Матвеев сожалел, что сам не отправился в Константиново.
– Не вернется к обеду, пойдем искать.
Между тем, Стенин благополучно преодолев густые заросли ивняка, спустился к реке, рассмотрев на противоположном берегу паром и хозяина переправы, сосредоточенно удившего рыбу. Подняв над головой фляжку с родниковой водой, взятой в дорогу у Матвеева, Виктор, что было сил, крикнул, намекая Михеичу, на возможность опохмелиться. Паромщик поднес к глазам бинокль, разглядел все, что ему было нужно; быстро развернул катер и вскоре, с радостью принял Стенина на борт своей ржавой посудины. Не задерживаясь, Михеич отчалил и, развивая не мысленную скорость, рванул в Константиново. Виктор вжался в поручень, удерживая свободной рукой фляжку с родниковой водой.
– Ты что, ошалел? Сбавь обороты!
Весело взглянув на Стенина, паромщик дернул за какой-то рычаг и прибавил ход.
– Спокойно, без паники. Ока не море – не потонем.
В следующий момент, когда до противоположного берега оставалось совсем немного, произошло неожиданное. Вместо того чтобы замедлить ход, катер резко ускорился, и словно раненый кит перед смертью, выбросился на берег. От резкой остановки, Михеич перелетел через штурвал за борт и, не забывая о главном, заорал благим матом.
– Полундра! Напиток береги!
Виктор смог удержаться на ногах и, не считая ушибленного плеча, отделался легким испугом. Весь перемазанный глиной, паромщик на четвереньках вполз на палубу, постепенно приходя в себя после кораблекрушения.
– В тот раз, я вас переправил, а обратно, вот напасть, не могу от берега отчалить. Движок заглох, хоть тресни. А мне вечером, из деревни, доярок на дойку везти. Не тягать же их на себе.
– Меня бы позвал.
Отозвался Стенин, с интересом слушая треп паромщика, забыв на время о цели своего визита в Константиново.
– Если какие проблемы с доярками, только свистни, помогу.
Виктор пристально взглянул на противоположный берег Оки.
– Напряги зрение, Михеич. Видишь, крыша фермы, деревом застлана; ну чистый плот. Отрывай и плыви, хоть до Астрахани; доярок взять, да еще корову прихватить, и доить всю дорогу, молоком сметану запивать. Так, и до Каспия дойти можно.
Удивительно, Михеич, хоть сейчас был готов отправиться в дальнее плаванье, а организацию похода, как бывалый капитан, решил взять на себя.
– Крышу с фермы, отрывать совсем не обязательно. У меня три понтона: на одном, лавки дояркам поставим, на другом, раскладушки для нас, третий понтон, под молочно-товарную ферму приспособим; загрузим корову, стог сена, и вперед. А навоз, пока плыть будем – дачникам распихаем по дешевке, чтобы речку не захламлять. Кажется, всё!
Паромщик огрызком карандаша стал чертить план-схему плавучей фермы. Он сопел, злился. Ему никак не удавалось нарисовать подобие коров и раскладушек на мужской половине.
– Михеич, а Михеич?
Виктор положил руку на плечо хозяина переправы, пытаясь вернуть его в реальность.
– Мне идти нужно. Вернусь, тогда покумекаем, что и как. А женский понтон поставь последним и туалет не забудь. Хоть какое удобство, для двенадцати душ доярок.
Михеич внимательно выслушал Стенина, но, так и не сознавая, что они, как пол часа несут какой-то бред, уточнил.
– Согласен. Понтон с сеном и коровами лучше расположить в центре. Получится перегородка, между нами и доярками.
Виктор, одобрительно кивнув, направился к трапу.
– Подожди.
Паромщик преградил Стенину путь.
– Я с чего, начал то. У меня тогда, движок заглох. Так я в него, влил остатки вашего напитка и не поверишь, мотор с пол пинка завелся, а мощность, втрое увеличилась. Сам, видел.
Виктор пожал Михеичу руку.
– Еще как видел. Не паром, а ракета: вода – суша. Вернусь через час, полетим обратно.
По тропе Стенин поднялся на холм и вскоре встретил Анастасию, которая словно в предчувствии гостей, с раннего утра сидела на лавочке возле своего дома. С удовольствием, отведав парного молока, Виктор поблагодарил за угощение.
– Таким молоком в Москве, только кремлевских небожителей отпаивают. Остальным: приходиться только облизываться. А меня, за хлебом послали.
Анастасия встрепенулась.
– В магазин, хлеб привезут ближе к обеду. А ты милок, сходи в ресторан, вон, за околицей виднеется. Попроси одну, две буханки – не откажут.
Прикрыв за собой калитку, Стенин, как был в белом комбинезоне и грязных кроссовках, так и поплелся в ресторан. Поднявшись по ступенькам, он прильнул к окну, рассмотрев в глубине зала скопление народа и белоснежное одеяние невесты.
– Свадьба, так свадьба.
Подумал Виктор, и, миновав дверь, шагнул в тамбур, где его тут же, остановили двое подвыпивших парней.
– Мужик! Ты куда прешь? А ну давай, осади назад.
Стенин упирался, и одновременно протягивая деньги, пытался объяснить, он пришел за хлебом, а сама свадьба, ему по барабану.
– Да выбросите это чудо на улицу!
Взвизгнул круглолицый тамада, расстроившись, что с приходом постороннего, интерес к его персоне заметно угас.
Молниеносно отреагировав на обидную реплику, Стенин предпринял попытку схватить тамаду за шиворот.
– Я тебе сейчас покажу, кто чуднее из нас!
Виктор рванулся вперёд, через скопление стоящих на веранде людей, и нечаянно наступил на ногу, неизвестно откуда взявшейся невесте. Та, естественно начала орать, что ее хотят, как минимум – убить или того хуже – изнасиловать. На подмогу, скидывая пиджак, прибежал жених, но, запутавшись в собственных рукавах, ударился головой о подставленный Стениным локоть и рухнул на свадебный стол, лицом в тазик с оливье. Свалка образовалась сама собой. Как не сопротивлялся Виктор, его всё равно скрутили по рукам и ногам, вынесли из потревоженного ресторана и сбросили со ступеней вниз. И пришлось ему, покупать хлеб в магазине, куда его только что завезли. Перед обратной дорогой Стенин вновь забрёл к Анастасии, привести себя немного в порядок. Пришивая почти оторванную штанину комбинезона, бабка Анастасия сочувственно покачала головой, разглядывая исцарапанное лицо Виктора.
– Где, так тебя угораздило?
Стенин не ответил. Всё это время, он внимательно слушал радио. Из динамика, кто-то гробовым голосом лепетал нечто ужасное: о каком-то дефолте, замораживании ГКО, прекращении валютных и рублёвых операций в банках и ещё, о чём-то поганом, но мало понятном для Виктора. И весь этот сыр-бор, произошел именно сегодня, 17 августа 1998 года.
Нутром, чувствуя, что отдых закончился, Стенин со всех ног бросился к паромной переправе и, ступив на борт катера, позвал Михеича.
– Давай! Отчаливай и быстрей ракеты, на тот берег. Только дождись нас. Вещи соберём и обратно.
Паромщик запустил дизель, обнял штурвал и искренне сожалея, поинтересовался.
– Что так скоро?
За кружку родниковой воды, Михеич был готов, хоть каждый день возить своих новых знакомых с берега на берег, пока на реке лёд не встанет.
Едва дождавшись, когда паром уткнется в прибрежный песок, Виктор бросился короткой дорогой, собирая колючки. Дважды оступившись на свежем навозе, он напрочь забыл, что с боем добытый хлеб, впопыхах оставил на столе у бабки Анастасии. Вот и знакомый залив. Перепрыгнув через кустарник, Стенин чуть не наступил на Сергея, который лежал на надувном матрасе и горланил несуразные песни.
– Кругом все врут, я жадным не был…
Видимо, сознавая, о чём речь, из палатки раздался голос Талызина.
– А мне бы хлеба, хлеба, хлеба…
Переводя дыхание, Виктор промолвил.
– Хватит орать черти. Нас предали.
Матвеев неодобрительно взглянул на Стенина, пододвинул к себе котелок с ухой и достал нож.
– Давай хлеб, а то зарежу.
Виктор пошарил в карманах, скривился, будто у него разом заломили все зубы, постепенно осознавая, он с треском провалил порученное ему дело.
– Какой хлеб? Ты посмотри, что в мире творится. Дырки от бублика скоро грызть будем, а он хлеб, хлеб…
Успокоившись, Стенин в свойственной ему манере, прокомментировал новости, услышанные им по радио.
– В Москве бардак. На Банки, амбарные замки навесили. За рубль дают в морду, за два, инвалидом сделают. Господа попрятались или подались в Шереметьево. Завтра, придут товарищи и рассуют всех по камерам. С голожопых и начнут.
Матвеев грубо оборвал Виктора на полуслове.
– Остынь. Объясни по-русски, что произошло?